Сказки Щедрина, как и всё его творчество, служили делу освобождения родины и народа. Щедрин был революционером-демократом, оружием сатиры боровшимся против самодержавия, крепостничества и его пережитков, против правящих классов царской России и всех тех, кто поддерживал эти классы. «Меня занимает,— писал он,— не домашнее устройство Сидорычей (так сатирик называл угнетателей народа)… но поведение и дела их как расы, существующей политически». Писатель-реалист, он создал в своих произведениях, в том числе и в сказках, множество художественных обобщений, типических образов, правдиво раскрывавших социальную сущность важнейших жизненных явлений. Такими типическими образами, воплотившими в себе самые существенные черты самодержавия, являются в его сказках образы Топтыгиных, орла-мецената, «богатыря», «ретивого начальника» и др.
Типичные черты паразитических классов воплощены им в образах генералов, «дикого помещика», Ивана Богатого, «пустоплясов»; типичные свойства враждебных народу интеллигентов и трусливых обывателей — в образах либерала, премудрого пескаря и т. д.
В образах «громаднейшего мужичины» из «Повести о том, как один мужик двух генералов прокормил», Коняги из одноимённой сказки,
[smszamok]
Ивана Бедного («Соседи»), Иванушки из сказки «Богатырь» олицетворены не только «злосчастье» народа, но и его мощь и нравственное превосходство над угнетателями. Правдиво изображая жизнь, Щедрин прибегал как бы посредством увеличительного стекла, но никогда не искажает её». Будучи художником-реалистом, Щедрин путём гиперболизации, с помощью фантастических образов с замечательной наглядностью раскрывал уродливый характер современной ему действительности. Такое изображение жизни, при котором реальное, будничное переплетается с фантастическим и отрицательное, уродливое рисуется в обнажённом, преувеличенном виде.
В сказках Щедрина мы встречаем традиционные сказочные образы зверей, птиц и рыб. В духе народных сказок писатель прибегал к аллегориям: в образах льва и орла он рисовал царей; в образах медведей, волков, коршунов, ястребов, щук — представителей высшей царской администрации; в образах зайцев и пескарей — трусливых обывателей; в образе Коняги — обездоленный народ. Часто писатель пользовался народными сказочными зачинами: «Жили да были два генерала»; «Жил-был пескарь»; «В некотором царстве, в некотором государстве жил-был помещик»; «В старые годы, при царе Горохе это было: у умных «родителей родился сын дурак» и т. п. Не менее часто прибегал сатирик к таким сказочным формулам, как,: «по щучьему велению, по моему хотению»; «ни в сказке сказать, ни пером описать»; «он там был, мёд-пиво пил, по усам текло, в рот не попало»; «бежит, земля дрожит»; «скоро сказка сказывается, а дело промежду зайцев ещё того скорее делается»; «и начал мужик на бобах разводить»; «и стал жить да поживать»; «долго ли, коротко ли»; «океан-море переплыть»; «ума палата была» и т. д.
В сказках рассыпано множество пословиц и поговорок: «бабушка надвое сказала»; «живём богато, со двора покато: чего ни хватись, за всем в люди покатись»; «стыд глаза не выест»; «за семь вёрст киселя есть»; «на то и щука в море, чтоб карась не дремал»; «бисер перед свиньями метал» и т. д.
Иногда одним только подбором пословиц и поговорок писатель характеризовал своих героев. Так, в сказке «Вяленая вобла» под видом воблы изображён буржуазный либерал, у которого «ни лишних чувств, ни лишних мыслей, ни лишней совести— ничего нет». Вся подлая сущность либералов, которые были верной опорой реакции, выражена в одурманивающем «каляканье» воблы: «Не растут уши выше лба! не растут!»; «Тише едешь, дальтле будешь»; «Поспешишь — людей насмешишь»; «Потихоньку да полегоньку»; «Ты никого не тронь — и тебя никто не тронет»; «Не пикнуть»; «Носа не совать» и т. п. Происхождение и особенности своей писательской манеры сам критик объяснял так: «Привычке писать иносказательно я обязан… цензурному ведомству. Оно до такой степени терзало русскую литературу, как будто поклялось стереть её с лица земли. Но литература упорствовала в желании жить и потому прибегала к обманным средствам… Создалась особенная, рабья манера писать, которая может быть названа Езоповскою,— манера, обнаруживающая замечательную изворотливость в изобретении оговорок, недомолвок, иносказаний и прочих обманных средств». Эзоповская манера письма не только помогала Щедрину преодолевать цензурные преграды, но и позволяла ему рисовать такие стороны русской жизни, какие иным путём осветить было бы невозможно. Он не мог прямо сказать, что народ в царской России бесправен, что политика самодержавия — политика угнетения и произвола, и писал о том, что воеводу-медведя прислали в трущобу для того, чтобы он «лесных мужиков» к «одному знаменателю привёл».
Он не мог сказать прямо, что народ изнывает под игом царизма, и говорил о «некотором царстве», переживающем «беды жестокие», о «многострадальной и долготерпеливой оной стороне», которая «стоном стонет». Он не мог прямо сказать, что самодержавие прогнило и должно быть сметено народной революцией, и показывал прогнившего «богатыря» и дурака Иванушку (народ), который кулаком перешиб дупло, где спал гнилой «богатырь».
Ограбленного и обездоленного мужика он называл «человеком, питающимся лебедой», врагов народа —«пустоплясами», шпионов и сыщиков —«сердцеведами», либералов — «складными душами», кулаков и капиталистов—«чумазыми», обнаглевшую реакцию—«торжествующей свиньёй». Щедрин не говорил, что человек попадает в ссылку, а говорил, что тот познакомился «с Макаром, телят не гоняющим». Эти примеры (а подобными иносказательными словами и выражениями наполнены все произведения Щедрина) показывают, как мастерски пользовался он эзоповской манерой письма, о которой говорил: «Она нимало не затемняет моих намерений, а напротив, делает их только общедоступными». Необыкновенное своеобразие и прелесть сказкам Щедрина придаёт искусное включение в разговорную бытовую речь книжных и иностранных слов: «Смотри, сынок,— говорил старый пескарь, умирая:— коли хочешь жизнью жуировать, так гляд I в оба!»; «Был он пескарь просвещённый, умеренно либеральный»,! «Плывут себе мимо и не знают, что вот в этой норе премудрый пескарь свой жизненный процесс завершает»; «От рождения она была вобла степенная, не в своё дело носа не совала… в эмпиреях не витала»; «Карась — рыба смирная и к идеализму склонная: недаром его монахи любят»; «Что касается до ершей, то это рыба, уже тронутая скептицизмом и притом колючая».
Речь героев Щедрина всегда является прекрасным средством их характеристики. Так, например, ограниченность и тупость генералов, которые «ничего не понимали», в сказке подчёркивается их праздным пустословием: «Отчего солнце прежде восходит, а потом заходит, а не наоборот?»; «В самом ли деле было вавилонское столпотворение, или это только так, одно иносказание?» То же пустопорожнее «каляканье» слышится в речах «пустоплясов» из сказки «Коняга» и Ивана Богатого из сказки «Соседи». В пустословии представителей паразитических классов выражено их духовное убожество и низменность интересов. Тусклой, «нудной» речи «пустоплясов» у Щедрина всегда противостоит красочная, меткая, бойкая, полная мысли и чувства речь людей из народа. Щедрин был взыскательным, художником, в совершенстве владевшим всеми изобразительными средствами общенародного русского языка. И. С. Тургенев писал Щедрину в 1873 г.: «Вы отмежевали себе в нашей словесности целую область, в которой вы неоспоримый мастер и первый человек».
В своих произведениях сатирик выступал как суровый судья, каравший оружием смеха «дирижирующие классы», как писатель, страстно любивший народ и родину.
В авторской речи сатирика, то суровой и гневной, исполненной ненависти и презрения к угнетателям народа, то полной любви, тоски и горечи, когда он говорил о человеке-труженике, выражено огромное богатство идей и чувств великого революционно-демократического писателя, сказалась его ненависть и его любовь. Гневно и тяжко ненавидел Щедрин врагов народа, «до боли сердечной» любил он трудовую Россию, и о народе, родине и их врагах гениальный сатирик рассказал тем языком, который Л. Н. Толстой назвал «сжатым, сильным, настоящим».
Щедрин был живым воплощением лучших традиций русской литературы. «Он знает всю страну,— писал о нём Тургенев,— лучше, чем кто-либо из современников».
Именно поэтому творчество Салтыкова-Щедрина имеет общечеловеческое, мировое значение, и не случайно оно так высоко расценивалось классиками марксизма-ленинизма.
«Когда Марксу было уже 50 лет,— писал П. Лафарг,— он принялся за изучение русского языка и… настолько овладел им через каких-нибудь шесть месяцев, что мог с удовольствием читать русских поэтов и прозаиков, из которых особенно ценил Пушкина, Гоголя и Щедрина». Щедрин по праву стоит рядом с величайшими сатириками всех времён и народов. Эту сторону его таланта давно подметил Тургенев, горячо рекомендовавший произведения Щедрина западному читателю. «Сатирическая манера Салтыкова,— писал Тургенев,— до некоторой степени сходна с манерою Ювенала’. Его смех горек и пронзителен, его насмешка нередко оскорбительна… В Салтыкове есть что-то свифтовское2; этот серьёзный и свирепый юмор, этот реализм, трезвый в своей ясности среди самой дикой игры воображения, и особенно этот непоколебимый здравый смысл… эта умеренность — ни на минуту не изменяют автору…»
[/smszamok]
Образы, созданные Щедриным, отличаются необыкновенной жизненностью. Десятки лет, протекшие со дня смерти писателя, не притупили грозного оружия его сатиры.
Сочинение! Обязательно сохрани - » Художественное своеобразие сказок Щедрина . Потом не будешь искать!
Запись была опубликована
22.08.2009 в 13:53 в категории Хрестоматия и критика.
Вы можете следить за ответами в этой записи через RSS 2.0 ленты.
Загрузка...