Сочинения

У стихотворения есть одна парадоксальная черта. Написанное словами, отобранными в «школе гармонической точности», вознесенное над житейскими реалиями, опрозраченное душевным порывом, оно не невесомо и бесплотно, но, напротив, предметно-пластически осязаемо, так что вспоминается Белинский, написавший о стихе Батюшкова, что хочется «ощупать извивы и складки его мраморной драпировки». Эта рельефность самого стиха порождается, на наш взгляд, устойчивыми риторическими фигурами — повторами синтаксических форм, всем построением из речевых «кирпичиков», оплотненных и звучных. Да и отношения симметрии и асимметрии, инверсивные узоры и многое другое играют в «пластике» стихотворения далеко не последнюю роль.

В связи с этим надо хотя бы коснуться интертекстуальности, формирующей, так сказать, «телесность» поэзии, ее эстетически-чувственную реальность. Так, экономность, осязаемость и партитурность рифмической картины «К***» связывает стихотворение со старофранцузской традицией, и нет никакой необходимости утверждать, что от рассмотрения формальной стороны вещи «пропадает <…> живое, жизненное впечатление».

Столь же важно уследить, как интертекстуальные потоки перетекают в позднейшие поэтические предметы, а затем возвращаются вспять к ранним. Нам посчастливилось заметить, как перекрестно-кольцевая композиция «К***» (наш последний вариант) отпечатала свой рисунок на стихотворении Тютчева «Я помню время золотое…», написанном в подсознательном соперничестве с Пушкиным ради преодоления «страха влияния». А ведь «Время золотое» совершенно не совпадает с «Чудным мгновеньем» ни в миросозерцании, ни в поэтике.

• I                      (1) Я помню время золотое,
• (2) Я помню сердцу милый край.
• (3) День вечерел; мы были двое;
• (4) Внизу, в тени, шумел Дунай.

• II                     (5) И на холму, там, где, белея, 
• Руина замка в дол глядит, 
  •  
    •  
      •  
        • (7) Стояла ты, младая фея,
• На мшистый опершись гранит,

• III                    (9) Ногой младенческой касаясь    
  •  
    •  
      • (10) Обломков груды вековой;
      • (11) И солнце медлило, прощаясь
• С холмом, и замком, и тобой.

• IV                   (13) И ветер тихий мимолетом
• Твоей одеждою играл
  •  
    •  
      •  
        • (15) И с диких яблонь цвет за цветом
• На плечи юные свевал.

• V                     (17) Ты беззаботно вдаль глядела…
• Край неба дымно гас в лучах;
  •  
    •  
      •  
        • (19) День догорал; звучнее пела
• Река в померкших берегах.
• VI                  (21) И ты с веселостью беспечной 
• Счастливый провожала день;
  •  
    •  
      •  
        • (23) И сладко жизни быстротечной
        • (24) Над нами пролетала тень.

Стихотворение написано в подчеркнуто ином, чем у Пушкина, хронотопе: человеческое (культурное) время отпластовано от природно-космического, но находится с ним в сложной и неоднозначной связи. Время «внутри нас» тяготеет к статуарной остановленности, спациальности, выключенности. Время «вне нас», как ему и полагается, подвижно, деятельно, процессуально: «День вечерел» (3), «шумел Дунай» (4), «солнце медлило, прощаясь» (11), «ветер… мимолетом… играл» и т. д. (строфа IV), «край неба дымно гас…» (12), «День догорал» (19), «пела Река» (19-20). Вся панорама вечернего ландшафта загружена предметностью, чего совершенно нет у Пушкина; резко выражено вертикальное измерение, как всегда бывает у Тютчева. У Пушкина время и вечность неотличимо слиты, лишь иногда выступает то или другое; у Тютчева «время золотое», внутреннее, выступает как вечное (золото — цвет вечности), а просто время пролетает над неподвижными героями как «тень жизни». Собственно, в расподоблении двух времен — суть тютчевского стихотворения.

Со стороны композиции стихотворение Тютчева напоминает кольцевое построение 1 + 4 + 1, замкнутое мотивами дня и тени, но оно не слишком прорисовано. Ближе к пушкинским формулам 1 + 3 + 2 или хотя бы 1 + 3 + 1 + 1. Однако проступает и самый оригинальный вариант: 1 — 5, 2 — 3, 4 — 6, свидетельствующий об интертекстуальной связи. 1 — 5 перекликаются мотивами дня и реки (оба мотива в строфе V патетически приподняты). 2 — 3 тесно сомкнуты мотивом статуарности, переступающим границы строф. Наконец, 4 — 6 притянуты динамическим мотивом полета («мимолетом», «пролетала») и анафорическим «и» на нечетных стихах. Композиционный резонанс очевиден.

Сочинение! Обязательно сохрани - » Парадоксальная черта в творчестве Пушкина . Потом не будешь искать!

Запись была опубликована 18.12.2009 в 08:30 в категории Методические материалы. Вы можете следить за ответами в этой записи через RSS 2.0 ленты.