Встречи Лермонтова с декабристами, сосланными на Кавказ

В начале мая 1840 года Лермонтов выехал из Петербурга на Кавказ — в новую, последнюю, ссылку семье покойного историка Н. М. Карамзина поэт провел свой прощальный вечер в столице. У Карамзиных собирался тесный круг друзей Пушкина — поэты В. А. Жуковский и П. А. Вяземский, историк и литератор А. И. Тургенев (брат известного декабриста Н. И. Тургенева), писатель и ученый В. Ф. Одоевский (двоюродный брат друга Лермонтова, поэта-декабриста А. И. Одоевского), театрал и композитор М. Ю. Виельгорский (на музыкальных вечерах в его доме любил бывать Лермонтов). Посещали салон Карамзиных и менее известные, но преданные искусству и литературе люди…

В биографии поэта, составленной П. А. Висковатым, приведено драгоценное свидетельство одного из участников «лермонтовского вечера» в доме Карамзиных: «Друзья и приятели собрались в квартире Карамзиных проститься с юным другом своим и тут, растроганный вниманием к себе и непритворной любовью избранного кружка, поэт, стоя в окне и глядя на тучи, которые ползли над Летним садом и Невою, написал стихотворение:

Тучки небесные, вечные странники! Степью лазурною, цепью жемчужною Мчитесь вы, будто, кап я же, изгнанники, С милого севера в сторону южную…

Софья Карамзина и несколько человек гостей окружили поэта и просили прочесть только что набросанное стихотворение. Он оглянул всех грустным взглядом выразительных глаз своих и прочел его. Когда он кончил, глаза были влажные от слез».

В доме Карамзиных часто бывала вдова Пушкина — Наталья Николаевна. Познакомившись с Лермонтовым, она, будучи деликатным и очень застенчивым: человеком, никогда не вступала с ним в разговор, ибо, по словам ее дочери, «чувствовала незримую, по непреодолимую преграду между ними».

Б тот вечер проводов Лермонтова «преграда», отделявшая их друг от друга, вдруг рухнула. Они беседовали так сердечно и так долго, что обратили на себя внимание других гостей. Лермонтов сказал тогда Наталье Николаевне: «Я чуждался вас, малодушно поддаваясь враждебным влияниям. Я видел в вас только холодную неприступную красавицу, готов был гордиться, что не подчиняюсь общему здешнему культу (…). Но когда я вернусь, я сумею заслужить прощение и, если не слишком самонадеянна мечта, стать вам когда-нибудь другом…».

Прощание их было по-настоящему задушевным и «много толков было потом у Карамзиных о непонятной перемене, происшедшей с Лермонтовым перед самым отъездом». Этот рассказ Натальи Николаевны Пушкиной, с ее слов, записала дочь ее А. П. Арапова2.

Если вспомнить о наветах и клевете, обрушивавшихся в великосветском обществе на вдову Пушкина, винившем ее в том, что она была единственной причиной дуэли ее мужа с Дантесом, то можно попять, как она была рада услышать от Лермонтова, поэзию которого очень высоко ценила, что у него нет и никогда не было «дурного мнения» о ней3.

По дороге на Кавказ Лермонтов сделал короткую остановку в Москве. 9 мая 1841 года он был приглашен на именинный обед Н. В. Гоголя, устроенный в саду при доме М. П. Погодина на Девичьем поле. Присутствовали на обеде известные литераторы, профессора Московского университета, молодые люди. Почтить Гоголя приехал поэт Е. А. Баратынский, с которым тод назад Лермонтов познакомился в Петербурге у В. Ф. Одоевского.

С. Т. Аксаков вспоминал об этом именинном обеде, который Москва давала в честь автора «Ревизора» и «Мертвых дуги»: «После обеда все разбрелись по саду маленькими кружками. Лермонтов читал наизусть Гоголю и другим, кто тут случились, отрывок из новой своей поэмы «Мцыри», и читал, говорят, прекрасно».

В этот — последний — приезд в Москву Лермонтов побывал у славянофилов, видел своего знакомого известного публициста К). Ф. Самарина, поэта А. С. Хомякова, их единомышленников. Через полтора месяца после обеда, устроенного в честь Гоголя, 10. Ф. Самарин писал за границу искренне им чтимому князю И. С. Гагарину: оЯ часто видел Лермонтова за вес время пребывания его в Москве. Это в высшей степени артистическая натура, неуловимая и неподдающаяся никакому внешнему влиянию благодаря своей неутомимой наблюдательности и большой глубине индифферентизма! Прежде чем вы подошли к нему, он вас уже понял; ничто не ускользает от него; взор его тяжел, и его трудно переносить (…). Этот человек слушает и наблюдает но за тем, что вы ему говорите, а за вами, и после того, как он к вам присмотрелся и вас понял, вы не перестаете оставаться для него чем-то чисто внешним, не имеющим права что-либо изменить в -его существовании. В моем положении жаль, что я его не видел более долгое время. Я думаю, что между ним и мною могли бы установиться отношения, которые помогли бы мне постичь многое»2.

Наш короткий рассказ о взаимоотношениях Лермонтова с человеком, ставшим вскоре известным славянофилом, закончим отрывком из письма Ю. Ф. Самарина к И. С. Гагарину. «Я никогда но забуду,— пишет Самарин,— нашего последнего свидания за полчаса до его отъезда. Прощаясь со мной, он оставил мне стихи, его последнее творение (…). Он говорил мне о своей будущности, о своих литературных проектах, и среди всего этого он проронил о своей скорой кончине несколько слов, которые я принял за обычную шутку с его стороны. Я был последний, который пожал его руку в Москве»