Сочинение по пьесе Горького «Дачники» (1904)

В пьесе развит мотив «дачничества», прозвучавший уже в «Вареньке Олесовой». Большинство героев пьесы — «дачники по существу их душ». Несмотря на различие характеров и оттенков в мыслях и поведении Суслова, Басова, Шалимова, Рюмина, Калерии и др.,— все они «дачники» в своей стране. Писатель Шалимов еще несколько лет назад своим творчеством был связан с русской демократией. Теперь он не только внешне изменился, потускнел, облысел,— он состарился душой, «облысел» мыслями, убеждениями: «Я устал быть серьезным… Я не хочу философии — сыт. Дайте мне пожить растительной жизнью, укрепить нервы…»

Шалимову вторит декаденствующая поэтесса Калёрия и сменившие «пустой портфель» на полные сытым уютом дачи адвокат Басов и инженер Суслов. Оба они с цинической откровенностью оправдывают свое перерождение в «русского обывателя». «Я сам когда-то философствовал,— говорит уподобившийся Петру Бессеменову Суслов…— Я сказал в свое время все модные слова и знаю им цену. Консерватизм, интеллигенция, демократия… и что еще там? Все это — мертвое… все — ложь! Человек прежде всего—зоологический тип, вот истина». Нельзя не услышать здесь полемики с горьковской идеей Человека, ставшей уже тогда фактом не только литературы, но и общественной жизни.

Обывателями и перерожденцами показаны и эстетствующие интеллигенты, «аристократы духа» Рюмин и Калерия, стремящиеся укрыться от жизненных бурь в «красивеньких беседках эстетики». Зло и справедливо говорит о таких людях Влас в пародии на стихи Калерии.

Маленькие, нудные людишки Маленькие, краденые мысли…
Ходят по земле своей отчизны Модные красивые словечки…
Ходят и — уныло ищут места, Ползают тихонько с краю жизни
Где бы можно спрятаться от жизни… Тусклые, как тени, человечки.

Все эти басовы, Шалимовы, Сусловы, рюмины отказываются от всего светлого, благородного — от демократии, народности, от самого народа, родины, от человеческого разума. И вполне справедливым по отношению к ним является вывод жены Басова Варвары Михайловны: «Интеллигенция — это не мы! Мы что-то другое… Мы дачники в нашей стране… какие-то приезжие люди». Дачниками называет ренегатствующих интеллигентов и человек из народа — сторож Пустобайка: «Вроде гулящих, эти дачники… появятся, насорят на земле — и нет их…».

Горький подчеркивает, что вся эта накипь исчезнет не сама собой. Эта мысль прозвучала в свое время в «Вареньке Олесовой»: «Они явились, поживут и исчезнут, оставив за собой в жизни разные бумажки, обломки, обрывки — обычные следы своего пребывания. Придут за ними другие и уничтожат этот сор, а с ним и память об интеллигенции позорных, бездушных и бессильных девяностых годов». Почти дословно повторяет эту мысль Варвара Михайловна в «Дачниках»: «Мы живем на земле чужие всему… мы не умеем быть нужными для жизни людьми. И мне кажется, что скоро, завтра, придут какие-то другие, сильные, смелые люди и сметут нас с земли, как сор».

Глубоко прочувствованные реплики Варвары Михайловны свидетельство того, что Горький видел также и демократически и революционно настроенных интеллигентов. Есть они и в «Дачниках». Особый интерес представляет врач Марья Львовна, которая, по всей видимости, руководит кружком передовых людей. Она служит в пьесе центром притяжения всего лучшего. За ней идет Варвара Михайловна, освобождающаяся от плена враждебного ей мещанского окружения. Разрывает с обывательской средой и её брат Влас — юноша пылкий, с романтическими порывами души и в то же время человек, умеющий трезво, с острой иронией оценить окружающих его мещан.

Несмотря на громадный успех спектакля, Горький весьма самокритично отнесся к самой пьесе. «Дачники» — это не искусство,— писал он Л. Андрееву,— но — ясно, что это меткий выстрел…»1. Перед нами явное противоречие: выстрел потому и получился метким, что драматург нашел острые, разящие слова, а это и есть подлинное искусство.

Но чем же все-таки объяснить столь суровое суждение Горького? Дело в том, что к этому времени проблема единства художественности и публицистичности, т. е. прямой проповеди идей, теоретически не была поставлена. Такое единство подразумевалось само собой в творческой практике Байрона, Герцена, Петефи и других прогрессивных писателей мира.