Сочинения, сочинения по русскому языку, сочинения по литературе. бесплатные сочинения, сочинения, школьные сочинения, сочинение на школьную тему.

Какое же значение сохраняет после этого оригинал? Почему, не довольствуясь его общедоступной публикацией, серьезные ученые, знающие цену времени, все-таки нет-нет да обращаются в архив с просьбой позволить   им ознакомиться   с   подлинником? Хороший ответ на это может дать изучение научного наследия того же Циолковского. Вслед за первыми непродолжительными полетами в космос пришла пора долговременных орбитальных станций, космических лабораторий. Настало время обживать космос. В тематике космических исследований все больший удельный вес стали приобретать медико-биологические аспекты, связанные с длительным пребыванием человека в условиях невесомости.

Заново просмотрев под таким углом зрения архивный фонд Циолковского, исследователи обнаружили немало такого, что раньше оставалось без должного внимания.

«…Животное, поставленное вверх ногами, не умирает н не страдает, хотя и тяжесть переменяется на  обратную»,— отметил Циалковский. При всей безотрадности рисуемого Чеховым прозрения старого ученого в ней нет преднамеренного осуждения ни героя, ни тем  более   самого человеческого познания. Даже в тот миг, когда Николай Степанович, по собственному уверению, «оравноду-шел ко всему», осознал свое положение и «понял, что «побежден», в его душе теплится что-то живое — бесконечно трогательное и несдающееся, поистине «орлиное», если вспомнить чеховские слова.

«Я хочу,— размышляет он, подводя итоги своей жизни,— чтобы наши жены, дети, друзья, ученики любили в нас не имя, не фирму и не ярлык, а обыкновенных людей. Еще что? Я хотел бы иметь помощников и наследников. Еще что? Хотел бы проснуться лет через сто и хоть одним глазом взглянуть, что будет с наукой».

— А все-таки она вертится!

И в эпизодической фигуре университетского служителя, швейцара Николая, полного слегка комичного благоговения перед наукой и ее «жрецами», вдруг, как в осколке зеркала, мелькает то великое и самоотверженное, что по справедливости должно связываться в человеческом представлении с именем науки.

«В нашем обществе все сведения о мире ученых исчерпываются анекдотами о необыкновенной рассеянности старых профессоров и двумя-тремя остротами… Для образованного общества этого мало. Если бы то любило науку, ученых и студентов так, Николай,  то его литература давно бы имечательно, что   один   из   рецензенвести иронизировал по поводу того,  это говорит серьезно умный прома Николай    Степанович.

Судьба Николая Степановича — лишь трагический отрывок из великой летописи, имя которой — жизнь науки. «Вы, быть может, скажете,— писал Чехов о романе Бурже,— что он воюет не с сущностью, а с уклонениями от нормы. Согласен, с уклонениями от нормы должен воевать всякий писатель, но зачем компрометировать самую сущность?»

Пользуясь этим определением, можно сказать, то «Скучная история» — лишь об уклонении от нормы. Определенным коррективом, комментарием к образу Николая Степановича может послужить сердитое письмо Чехова к писательнице Е. М. Шавровой по поводу одного из ее героев:

«Ум, хотя бы семинарский, блестит ярче, чем лысина, а вы лысину заметили и подчеркнули, а ум бросили за борт. Вы заметили также и подчеркнули, что толстый человек — бррр! — выделяет из себя какой-то жир, но совершенно упустили из виду, что он профессор, то есть что он несколько лет думал и делал что-то такое, что поставило его выше миллионов людей… У Ноя было три сына: Сим, Хам и, кажется, Афет. Хам заметил только, что отец его пьяница, и совершенно упустил из виду, что Ной гениален, что он построил ковчег и спас мир. Пишущие не должны подражать Хаму».

Автор книги «Проза Чехова» И. Гурвич не без основания заметил, что Николай Степанович — «личность того же духовного интеллектуального уровня, что и Болконский, что и Левин». Действительно, речь в чеховской повести идет о поисках высокого смысла жизни, о тоске по нему или, если уж быть педантически точным, об обнаружении героем своей духовной «недостаточности».

Николай Степанович оказывается, с одной стороны, «коллегой» толстовских правдоискателей, а с другой — несет в себе уже иное, специфически чеховское содержание — невозможность разрешения драматической духовной коллизии «по Толстому» (или тем более по Бурже!).