Помпейские свитки

Через века передают нам послание Парфенон (Греция), Тадж-Махал (Индия), Ангкор-Ват (Кампучия), Боробу дур (Индонезия), Мачу-Пикчу (Перу), Карфаген (Тунис), Персеполь (Иран). Их строители сумели неподражаемым образом запечатлеть в камне веры и чаяния своих цивилизаций. Порой лишь благодаря случайности доходят до нас драгоценные свидетельства прошлого. Нам предстоит открыть еще тысячи других исторических комплексов и памятников. Но в наше время они подвергаются все большей опасности, и задача сохранить их приобретает неотложный характер.

Люди и в прошлом по разным соображениям старались сберечь те монументальные творения, которым придавали историческую, художественную или религиозную ценность. Тем самым оказывалось влияние на последующие культуры, прошлое становилось

[smszamok]

источником вдохновения и силы движения вперед. Например, в XV веке итальянское Возрождение обратилось к античной классике Греции и Рима. Последовавшее движение гуманизма внесло решающий вклад в создание такой атмосферы, когда стали возможными великие путешествия и вновь пробудился интерес к науке. В XVIII—XIX веках открытие «погребенных цивилизаций» — Помпеи и Геркуланума, Древнего Египта, Микен, Вавилонии, Ниневии и городов, «затерянных» в тропических лесах Юкатана, Кампучии й других областей и стран, — добавило новые главы к истории человечества и явилось стимулом для полета мысли писателей и путешественников.

Первыми археологами стали любознательные люди и «охотники» за сокровищами5. Мерилом их успеха, иронически отмечает американский этнолог японского происхождения Хироси Дайфуку6, считалось количество извлеченных на свет предметов, которые можно было продать коллекционерам или, в лучшем случае, сбыть в музей. Нет нужды напоминать, что многие найденные вещи пребывали в разбитом состоянии и почти не имели коммерческой ценности. Тогда и появился реставратор — полуремесленник, полуфальсификатор. Он соединял разрозненные черепки и фрагменты разных предметов и статуй, ловко маскировал соединительные швы и продавал простакам созданные таким образом произведения. Однако некоторые вещи были выполнены настолько искусно, что вводили в заблуждение даже знатоков. Случалось и так, что археологические находки, веками сохранявшиеся в целости, попав на воздух, начинали распадаться. В этом случае тоже обращались к реставратору.

Широко известно, как монах-францисканец Антонио Пьяджо спас римские папирусы, найденные в 1753 году в Геркулануме, на вилле философа Филодема. Обуглившиеся свитки было невозможно прочесть. Несколько «специалистов», в том числе некий Камилло Падерни, сумели лишь испортить некоторые из них. Истреблению драгоценных документов был положен конец, когда отец Пьяджо предложил сконструированное им устройство. С помощью резиновых нитей папирусы закрепляли на нем с чистой стороны. Затем, чрезвычайно осторожно поворачивая винты, вставленные в горизонтальную планку, начинали расправлять свиток, а одновременно с помощью инструмента, напоминающего гравировальный резец, один лист отделяли от другого. На первом папирусе, развернутом с помощью остроумного устройства отца Пьяджо, был знаменитый трактат Филодема о музыке.

Интерес к консервгции памятников и памятных мест пробудился в середине прошлого века. Во Франции Виолле-ле-Дюк (1814—1879), автор множества работ, содержащих основные принципы систематической реставрации, первым задумал и осуществил программы по консервации национальных памятников, главным образом относящихся к средневековью. Именно этот гениальный архитектор, чья деятельность, однако, оценивается неоднозначно, реставрировал и реконструировал собор Парижской богоматери и другие шедевры готической архитектуры, многие исторические кварталы и города, в частности Каркасон .

Но и во времена Виолле-ле-Дюка архитекторы обычно добавляли к реставрируемому зданию элементы, которых в нем никогда не было, так как были убеждены, что тем самым украшают его или делают интереснее, хотя на самом деле лишь увековечивали былое самоуправство. В небольшой работе исторического характера, написанной для ЮНЕСКО8, архитектор Пьеро Гаццо-ла, один из крупнейших в мире специалистов по консервации и реставрации и автор, в частности, неосуществленного смелого проекта спасения фараонских храмов Абу-Симбела, рассказывает о том, какой вред нанесло монументальному наследию неумелое реставрирование, проведенное без уважения к духу первоисточников. Он отмечает, что из-за эмпиризма, еще столетие назад господствовавшего в реставрации памятников, под сомнением оказалась подлинность большинства из них. Практически с римских времен и до первой четверти нашего века «всякий реставратор безжалостно .метил своим стилем каждый памятник, который брался восстановить в первоначальном виде… Отреставрировать памятник означало тогда попросту приспособить его для какой-то новой функции или удовлетворить канонам вкуса того времени».

Даже такие выдающиеся художники, как Микеланджело, усматривали в памятнике, над которым работали, «не что иное, как простой материал, который нужно преобразовать в завершенное произведение». Гаццола отмечает также, что «эти первые поборники классицизма, превознося античность, на деле домогались восхищения современников переделкой оригинала. Реставраторы вступали в открытое состязание с античным художником, чье произведение восстанавливали…».

Вплоть до сравнительно недавнего времени все без исключения реставраторы считали своим правом-долгом вносить «улучшения» в подлежащие восстановлению памятники и изменять стиль автора оригинала, чтобы привести его в соответствие со вкусом своего времени. Лишь несколько десятилетий назад стали утверждаться новые критерии научной консервации и реставрирования, прочно опирающиеся на последние достижения науки и техники. Если, согласно концепции Виолле-ле-Дюка и его бесчисленных единомышленников, реставрация памятников — это искусство, в котором умение и вдохновение реставратора важнее почтительности и уважения к создателю памятника, то сегодня реставрация все более воспринимается как наука, призванная прежде всего сохранить подлинность объекта.

Крупнейшим выразителем этой новейшей концепции реставрации стал итальянец Камилло Бойто. Он считал, пишет Пьеро Гаццола, что «памятник в своей целостности — это документ искусства и истории, значение которого проистекает из каждого из художественных и исторических элементов, находящих в нем свое выражение и свидетельство». Сегодня на таких позициях твердо стоят все настоящие специалисты в области реставрации и консервации памятников. «Лучше дать памятнику разрушиться, — сказал мне при одной из встреч архитектор Гаццола, — чем ради его сохранения прибегать к плохой реставрации».

Главное — не переборщить. «В прошлом, — говорит мне профессор Джорджо Торрака, бывший заместитель директора Римского центра и один из крупнейших в мире специалистов по консервации памятников, — памятники страдали от человеческих рук едва ли не больше, чем от старения материалов. Дело в том, что реставраторы перебарщивали. В ход шли самые разные новинки, современные клеи. Например, когда Баланос заливал бетон и вводил сталь в камни Акрополя, думали, что найдена панацея от всех бед и навсегда разрешены все проблемы. Но этому заблуждению пришел конец. Сейчас специалисты по консервации все яснее сознают, что панацеи от всех недугов не существует и что, напротив, новые материалы по истечении определенного времени не только тоже начинают портиться, но и причиняют памятнику больший вред, чем в случае если бы их не применяли вовсе. Поэтому специалисты со все большим недоверием относятся к крупным консервационным вмешательствам».

Консервационное вмешательство имеет свои пределы. Чтобы уточнить их, нужно прежде всего уяснить, что важно в том сокровище культуры, которое хотим сохранить. В докладе на конференции, посвященной применению ядерных методов в работе с культурным наследием, которая состоялась несколько лет назад в Риме и Венеции и в которой участвовали многие зарубежные специалисты, профессор Торрака выдвинул тезис, встречающий сегодня широкую поддержку. По его мнению, памятник культуры — это носитель информации, которую мы хотим использовать или теперь же, или в будущем. В ней можно выделить три уровня. Первый — это явная идея, «содержание» памятника, то, что хотел выразить создавший его человек: изображение на картине, статуя и т.п. На втором уровне содержится информация о том, как он был изготовлен, какие при этом применялись технические методы, поскольку такие сведения свидетельствуют о технике того времени. Поэтому при любом вмешательстве необходимо максимально сохранять первооснову памятника. Третий, более низкий уровень информации накладывает на консервационную операцию новые ограничения. Методы датирования, как мы увидим ниже, показали, что в древнем предмете скрыты сведения, относящиеся не только к его истории, но и к истории окружавшей его среды. Иными словами, памятник сохраняет следы воздействия среды.

Разбираться в этих следах, накопившихся в «атомных часах», о которых пойдет речь ниже, начали лишь недавно. Еще тридцать лет назад никто бы не поверил, что в любом из таких памятников можно повернуть стрелки времени назад, в прошлое и получить таким образом сведения об окружавшей их когда-то среде. Реставрирование или консервационная операция, в ходе которых не будет учитываться это обстоятельство, могут уничтожить сведения, которые надо было бы сохранить. Поэтому следует воздействовать на памятники не только осмотрительно, но и насколько возможно меньше. Так был выработан принцип «минимального вмешательства». «Даже еще не зная, какие сведения можно будет извлечь в будущем из куска древнего материала, — говорит мне Джорджо Торрака, — мы все равно должны со всем вниманием отнестись к способам его реставрации: ведь можно сделать такое, что не только будет неудачей с консервационной точки зрения, но и, возможно, исказит скрытую информацию, которую мы могли бы получить, когда для этого появятся средства, инструменты и методы».

Например, был период, когда любую вещь подвергали рентгенографии. Сегодня известно, что рентгеновское облучение какого-либо предмета мешает точности определения даты его создания, так как он получает дозу радиоактивности, подсчитать которую на практике трудно. Поэтому все облученные предметы испорчены, они уже утратили часть содержащейся в них информации. Следовательно, нужно ограничиваться только самым необходимым вмешательством. В прошлом тенденция была такова: для сохранности памятника делать как можно больше; сегодня, поняв, что излишнее вмешательство искажает предмет, мы должны «дать ход назад» и признать, что лучший метод консервации — сопутствовать этому предмету в его истории, борясь с порчей по мере ее появления и делая минимально необходимое, чтобы она не разрасталась.

Наука и техника. «Нет сомнения в том, что в ближайшие годы строительные работы примут широкий размах, — пишет профессор Брью в уже упоминавшейся работе. — Все, кто заинтересован в процветании и благосостоянии человечества, могут приветствовать это. Вместе с тем мы не должны обходить вниманием и менее осязаемые, но не менее важные исторические и культурные ценности, которые играют большую роль в нашей жизни».

Сохранить свидетельства прошлого, не препятствуя в то же время техническому прогрессу, экономическому и социальному развитию, — долг всех правительств, ученых, юристов, администраторов. Это чрезвычайно трудная задача. Нет такого безумца, который требовал бы ради сохранения культурного наследия полностью остановить прогресс, свойственный нашему времени. Однако такая опасность существует: с распространением понятия «памятник культуры» почти всякие материалы или сооружения могут быть — правомерно или ошибочно — включены в эту категорию.

В таком случае стоимость работ по сохранению и поддержанию столь обширного достояния может приобрести также колоссальные размеры, что поглотит все наши силы, а в конце концов, учитывая увлекательность проблемы, захватит и лучшие умы.

В последние годы, чтобы противостоять опустошающему неистовству бульдозера, мы прибегали к помощи передовой науки и техники, добивались принятия охранных законов (правда, к сожалению, не всегда достаточных и действенных), разрабатывали национальные и международные соглашения. Но несомненно, важнейшим по значимости было то, что в область, где веками царили невежество и произвол, вступили наука и техника.

Искусство сохранения исторического и художественного достояния развилось в новую отрасль науки. Ушло время, когда в этой области хозяйничали всякие знахари-реставраторы с их «тайными средствами». Это торжественно заявил несколько лет назад Гарольд Дж. Плендерлейт, знаменитый английский химик и реставратор, долгое время руководящий Римским центром. Слово «реставратор» за неимением лучшего сохранилось, но сегодня ему придается совершенно иной смысл. Современный реставратор — это высококвалифицированный специалист, знающий физику, химию, биологию, историю искусств, участвующий в международных конференциях и симпозиумах. Таким образом, наука и техника встали на службу историческому и художественному достоянию, тесно сотрудничая с искусствоведением и археологией. Реставратор располагает сегодня широчайшим набором научной аппаратуры и синтетических средств, позволяющих ему успешно справляться с задачей даже в безнадежных на первый взгляд случаях, при работе с самыми хрупкими материалами и самыми сложными конструкциями.

«Слабые» (то есть имеющие низкую проникающую способность) рентгеновские лучи позволяют увидеть сквозь живопись первый набросок художника на холсте. В Москве были обнаружены иконы, написанные на налагавшихся один на другой слоях на одной и той же доске. Благодаря особой методике удалось восстановить наиболее древние и ценные из низших слоев, не утратив тех, что были сверху.

В последнее время возросло число чудес, которые можно творить в реставрационной лаборатории и вне ее стен: теперь есть возможность переносить живопись с доски, разрушенной древесными паразитами, на основу в хорошем состоянии, заменять испортившиеся от времени холсты новыми, удалять фреску и оставлять на стене первоначальный рисунок художника, восстанавливать предметы из бронзы и останавливать процесс коррозии металлов. Но — осторожно. Не будем забывать об уже сказанном выше, то есть что к консервационным вмешательствам следует прибегать в случае абсолютной необходимости и никогда — из одного только удовольствия приложить руки к произведению искусства или историческому памятнику.

Реставраторы, например, выступают против снятия настенных росписей. И у них есть на это основания. Фреска всегда была «неподвижным произведением», созданным для конкретного памятника с учетом определенного освещения, местоположения и восприятия. Если отделить фреску от стены и поместить в музей, мы сохраним изображение, но уничтожим подлинность памятника. Поэтому к операциям такого рода прибегают в основном в случае какой-либо катастрофы, как, например, во время наводнения во Флоренции & землетрясения в Тоскане и Фриули. Как считает Паоло Мора, один из крупнейших в мире специалистов по настенной росписи «идеально было бы сохранять в смысле вообще не касаться».

Совершенно новое поле деятельности открылось Для физики и фотографии. Сегодняшние археологические экспедиции — это настоящие межотраслевые группы. В зависимости от ситуации и необходимости в них могут входить специалисты и ученые, представляющие самые разные области знания. Но без фотографа уже не обойтись. Фотография — основное и незаменимое средство надолго сохранить внешний вид объекта. Фотографии, выполненные два десятка лет назад, служат реставраторам Персеполя в качестве исходного материала для проверки того, насколько пострадали знаменитые барельефы. И это один из очень многих примеров. В последнее время техника фотографии претерпела большие изменения и стала совершеннее. Например, еще несколько лет назад фотограф, который должен был зафиксировать прямо на месте открытия ^аленький и хрупкий предмет, обычно испытывал трудности из-за получавшейся тени. Сегодня это препятствие легко преодолевается благодаря изобретению, основанному на простейшем способе: обыкновенное стекло ставится на две опоры и в центре устанавливается предмет, который нужно сфотографировать. Затем под стекло помещают светлую подкладку. Предмет фотографируют при косых лучах солнца — между 9 и 11 часами утра или между 15 и 17 г:осле полудня; аппарат ставится в вертикальное положение, и съемка производится сверху. Лучи солнца падают косо, и поэтому тень проецируется на подкладку, вне поля съемки.

Все шире применяются фотограмметрия и аэр0фотоъемка. Эти чрезвычайно усовершенствованные методы по’воляют установить настоящие очертания здания или комплекса зданий. Можно привести такой пример: с помощью серии снимков, сделанных последовательно через более или менее длительные промежутки времени ? рамках определенного периода, можно обнаружить, двигались ли колокольня, купол или другое архитектурное сооружение, и таким образом проверить их устойчивость.

В не меньшей степени применяется физика, например новые методы зондирования. Как врач прослушивает пациента, тек и ученый, прежде чем приступить к раскопкам, аускульти-рует («выслушивает») участок с помощью прибора, который по чувствительности можно сравнить со стетоскопом и который позволяет уловить под поверхностью любое отклонение от нормы. С помощью этого метода точно определяют центр подземного помещения и так регулируют аппаратуру, что, проделав вертикальное отверстие диаметром в десять сантиметров и введя в него трубообразный перископ, получают полный обзор этого помещения изнутри. И это еще не все. Обнаружив такое подземное помещение, археолог вводит в трубку миниатюрный фотоаппарат и делает серию снимков, поворачивая объектив каждый раз на 60 градусов. Разложенные по порядку, фотографии дают полную панораму росписей, барельефов и всего остального, что может быть на стенах подземного помещения. Если такое помещение нужно открыть, к раскопкам приступают, зная, где находится вход. По этому методу археологи Фонда Леричи открыли сотни и сотни этрусских захоронений в Черветери и других некрополях.

[/smszamok]

Рождается археометрия. Дерзкое введение учеными атома в область охраны памятников привело к рождению новой науки — археометрии. Ее сфера — научные измерения археологических объектов с целью получения информации не только о том, как они были изготовлены, но и о типе среды, существовавшей в зоне, где их нашли, об эпохе, когда ими пользовались; с помощью археометрии производится и точное датирование. Молодая наука быстро развивается. Она помогает датировать даже эпохи неолита и палеолита. Сейчас идет работа над датировкой геологического типа, которая основывается на использовании следов распада в скальных породах и других методах, позволяющих установить время деятельности человека десяти—двад-цатитысячелетней давности и даже ранее. Это исключительное достижение, если учесть, что обычно применяемый сейчас радиокарбон-ный метод10 позволяет осуществлять датировку не далее пяти-шести тысяч лет до н. э.

Основной язык сайта