Поэзия и проза ранних шестидесятников

Страна на глазах поднималась из руин. Люди из землянок переселялись в бараки, а рядом возводились дворцы со шпилями и орнаментом из лавровых листьев. В 1948 году был принят план грандиозного преобразования природы, по которому советские люди должны были повернуть реки вспять и вырастить яблони в тундре. Яблок пока не хватало, так же как и другой еды, но уже можно было попасть в райский сад, правда, в подземный — на станции метро. Рядом закрывался журнал «Ленинград», позже гремело «дело врачей», шли дискуссии, ничем не отличающиеся от судебных процессов (по философии, биологии, физике), кампания по борьбе с космополитизмом; «громили» А.Ахматову, М.Зощенко, Д.Шостаковича, С.Прокофьева, Камерный театр, кинематографистов и критиков.

Страна жила трудно, натужно и радостно. Все виды искусства того времени предъявляли, как уже существующие, образы идеального бытия, представляли будущее в настоящем: романы С.Бабаевского, фильмы И.Пырьева, живопись В.Ефанова и А.Герасимова и других. Довоенное: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью» — продолжало существовать как истина. Горе людское заглушалось заклинаниями типа: «Эх, хорошо в стране советской жить…», переходящими в знаменитое, сказанное новоявленным Демиургом в середине 30-х годов: «…Жить стало лучше, жить стало веселей!»

Упорно и последовательно культивировалась идея о том, что путь к коммунизму, светлому будущему всего человечества, к раю на Земле, не прерван, что советский народ преодолеет все трудности и последствия войны и вскоре, ну, пусть чуть позже, чем ранее виделось, достигнет заветной цели. Приметы приближающегося светлого будущего можно было не только увидеть, но и пощупать: вновь отстраивающийся Крещатик, Лениградский проспект в Москве и, соответственно, Московский — в Ленинграде, монументальный Волго-Донской канал с десятиметровыми скульптурными украшениями и т. п. Никто не должен был сомневаться, что оно наступит — это светлое будущее. Большинство и в самом деле не сомневалось.

Правда, по улицам ходили изувеченные люди, в электричках и на базарах под гармошку и под гитару безногие и слепые люди пели жалостливые песни. Правда, на коммунальных кухнях стояли смрад и ругань. Правда, мальчишки были предоставлены себе с утра и до вечера, потому что матерям, измученным непосильной работой, в том числе и на общественно-полезных субботниках, бесконечными очередями, было уже не до воспитания, а отцов в семье у многих не было. И слонялись пацаны по дворам и сараям, учась пить водку и курить махру и с завистью заглядываясь на своих «удачливых товарищей» в скрипящих сапогах гармошкой, кепочках с пуговичкой и с приклеенной к губе папироской.

Там проходили они свои первые «университеты», постигая законы братства, содружества, навсегда сохранив их и построив по этим законам свои мифологемы. Но при этом никогда не забывали и не отрекались от того, что они — дети победившей страны и победоносного народа. Уверенность, что страна Советов — лучшая в мире, подкреплялась не только лозунгами, песнями и всей мощной индустрией советского мифотворчества, но и реальными делами: огромным размахом строительства, испытанием собственной атомной бомбы, а потом и водородной, освоением широких просторов целины, которая должна была накормить и обогатить страну. И наконец, — прорыв в космос. Правда, и целина, и космос — это уже после смерти Сталина и как бы вопреки ей, потому что уход «отца народов» должен был бы по ранее принятой мифологической схеме прекратить поступательное движение народа к победе коммунизма. Но «свято место пусто не бывает», на смену никогда не ошибающемуся Вождю приходит Партия, «коллективная мудрость ЦК», освященная именем Ленина, который «и теперь живее всех живых». Более того, возникла возможность все ошибки и просчеты переложить на умершего предводителя, свергнув его с пьедестала. Хрущев это и проделал в 1956 году.

Первые подснежные ручейки, первая капель рождались до ХХ съезда. В 1952 году были напечатаны «Районные будни» В.Овечкина, по духу, по стилю, по теме совпадающие с литературой 60-х годов. Повесть И.Эренбурга «Оттепель», давшая название эпохе, вышла в свет в 1954 году. В этом же году в Центральном детском театре состоялась премьера комедии В.Розова «В добрый час!», в которой в полной мере проявился взгляд на жизнь, на молодого человека, открывающего и строящего мир в соответствии с ценностями, характерными для героев ранних шестидесятых. Здесь В.Розов и режиссер А.Эфрос громко и четко сформулировали вопрос по-шестидесятнически, где вместо привычного: кем быть? — звучало: каким быть? Десятиклассник Андрей Аверинцев — первый из длинного ряда благополучных московских мальчиков, отправляющихся на поиски своего места в жизни. Эти поиски географически связаны с Сибирью, с трудной, но полной смысла жизнью. В пьесе была бьющая через край искренность, молодежный максимализм, ненависть к сытой и благополучной жизни мещанина — все это получит мощное продолжение в литературе шестидесятых.

Правда или, скажем так, полуправда, рассказанная с трибуны ХХ съезда о сталинских репрессиях, в значительной мере восстановила веру в честность и искренность партии, в дело, которому она служит. Между тем, развенчание культа Сталина привело к разрушению мощной мифологемы об Отце в интерпретации советской системы мифов. Верно сказано: «…в реальности органическая и благоприобретенная мифология переплетаются теснейшим образом; благоприобретенная почти всегда использует сознательно или непроизвольно прамифологию, а древнейшие мифы в своем бытовании впитывают реалии современности

Один из основных архетипов русской мифологии — миф об Отце. Не случайно имя русского человека обязательно включает имя отца, не случайно верховная власть олицетворялась в облике «царя-батюшки», не случайно русский Домострой беспрекословно ставил отца во главе семейства, не случайно естественный конфликт поколений у нас трактовался именно как столкновение с отцами («Отцы и дети»). В классической русской литературе мы почти не встречаем матери (Кабаниха — едва ли не исключение); может возникнуть ощущение, что герои Пушкина, Толстого, Достоевского произошли только от отцов.

В советское время, начиная с первых лет репрессий, шла последовательная и, может быть, продуманная политика разлучения детей с родителями, в первую очередь — с отцами.