Сочинения

(Еще не оценили)

Загрузка...

Авторы подробно исследовали проблему кризисов эпохи мануфактурного капитализма, в том числе, опираясь на взгляды Э. Лабрусса, согласно которому «более короткие этапы подъема и кризиса обусловливались чередованием урожайных и неурожайных лет». Однако исследователи отметили, что это влияние «природных факторов» «осуществлялось в рамках социально-экономических закономерностей, которые обусловливали наиболее глубокие причины кризисов»145. Эти глубокие причины они ищут, в соответствии с марксизмом, в противоречии между общественным характером производства и частнокапиталистической формой присвоения, а в рамках одной страны — во взаимодействии различных укладов, что «создавало внутренние причины кризисов».

В труде М. А. Барга и Е. Б. Черняка «Великие социальные революции …» всесторонне изучены

[smszamok]

особенности складывания и функционирования мирового рынка, его стадий, структуры, основных показателей развития, которые характеризуют степень вовлечения национальных экономик в международный обмен, степень свободы конкуренции на мировом рынке, соотношение промышленного и торгового капитала, степень развития инфраструктуры мировой торговли, быстроты обращения и централизации капиталов, вовлеченных в международный обмен, развитие кредитно-денежной системы. В ходе выяснения этих проблем ученые использовали выводы Ф. Броделя относительно темпов роста в XVIII в. французской и английской промышленности — важнейшего показателя, свидетельствующего о механизме развития предреволюционных кризисов, имевших разные последствия для Англии, где они способствовали укреплению крупной машинной индустрии за счет ремесла и мануфактуры, и для Франции, где «кризисы ставили дополнительные препятствия развитию капиталистического уклада, обостряли несовместимость этого развития с дальнейшим существованием старого порядка»’44.

Определив Французскую революцию как внутриформационную в мировом масштабе, межформационную й межстадиальную для Франции, М. А. Барг и Е. Б. Черняк сделали вывод о том, что вся переходная эпоха находится в поле притяжения двух великих революций и это, в частности, находило выражение в «степени развития революционных классов и их идеологии»149. Революционный класс буржуазии исследуется ими в плане внутренней структуры, которая является иерархией «революционности» внутри этого класса; эта иерархия вмещала «Гору» и «Жиронду».

Анализ внутренней структуры буржуазии конца XVIII — первой половины XIX в. был продолжен историком А. В. Ревякиным, который считает, что в этот период глубоких структурных изменений способа производства, шедших, согласно К. Марксу, двумя путями в условиях распространения капитализма «вширь», рождались «два основных типа капиталистических предпринимателей — производителя-промышленника и торговца-промышленника»151. Российский историк соглашался с французским исследователем Л. Бержероном152, пришедшим к выводу о двуликости этого типа капиталиста, способного, в зависимости от обстоятельств, «принять облик рантье, аристократизироваться и воспроизводить «архаичную модель поведения буржуазии Старого порядка», предпочитавшей спекулятивную наживу и земельную ренту «производительным инвестициям», или, наоборот, основать династии промышленной буржуазии». Этими обстоятельствами и объясняется тернистый и долгий «путь промышленной буржуазии к власти и длительность эпохи межформацион-ного перехода, что является ныне общепризнанным положением научной историографии революции».

М. А. Барг и Е. Б. Черняк сумели по-новому осветить и традиционный — крестьянский вопрос революции, высказав мнение, что борьбу крестьянства в рамках французского абсолютизма нельзя квалифицировать в качестве классического явления. Исследователи справедливо указали на то, что страна не знала «ни одного крупного собственно крестьянского восстания», и в ней до Французской революции «нет ни одного примера™ разработки программы крестьянской антифеодальной революции»1. В период революции членение крестьянства «мало отличалось от типа дифференциации этого же класса на почве феодальных отношений», «господство феодальных отношений в деревне оставалось определяющим фактором ее жизни», поэтому имущественные градации внутри крестьянства предполагали его общеклассовую солидарность в борьбе с феодализмом156. Буржуазная и крестьянская революционность, таким образом, в соответствии с представленным анализом, имела глубокие социальные корни: оба типа революционности дополняли друг друга. «…Политическая зрелость буржуазии настолько же превосходила политическое сознание крестьянства, насколько революционная энергия последнего превосходила смелость и решительность буржуазии в борьое». Поэтому буржуазия сыграла решающую роль в начале революции, а крестьяне и городские «низы» — в завоевании ее победы.

Таким образом, в трудах историков А. В. Адо, М. А. Барга, Е. Б. Черняка, А, В. Ревякина, Е М. Кожокина158 на новом документальном и эвристическом уровне была развита и аргументирована проблема социальных движений революционной эпохи, в том числе и с учетом достижений немарксистской историографии. Сущность этого пересмотра показывает, что авторы не разделяют убеждения Ф. Фюре в том, что «революционный взрыв 1789 года не был порожден экономическими и классовыми противоречиями. Его источник — политическая динамика». При этом справедливо отметил необходимость прежде всего переосмыслить 1794 г. — начало Термидора — чтобы не затемнить «весь образ революции». Впервые в марксистской историографии в этом докладе была высказана мысль, что «Термидор был формой отказа уржуазии от того, что мешало «нормальному» капиталистическому развитию». Впервые было подчеркнуто значение в целом представлений об истории Французской революции для истории : Французская революция оставалась эталоном для сравнения и оценки событий отечественной истории. Поэтому с начала 30-х годов ее образ «дополнился рядом директивных указаний, содержавших обязательную официальную трактовку ее истории.»». Марксистская зарубежная историография также не избежала отпечатка официальных трактовок.

[/smszamok]

Автор доклада выделил три тенденции, влиявшие на марксистскую историографию социальных революций нового времени в 30 — 50-е годы и позднее: — стремление «мерить буржуазные революции, в том числе и ранние», мерками революций пролетарских»; — «абсолютизация самого состояния революции как высшей ценности даже после решения ее исторически возможных задач.»»; — «абсолютизация прогрессивного значения плебейских методов решения задач буржуазной революции».

(Еще не оценили)

Загрузка...

В критической литературе о «Войне и мире» уже давно высказано мнение о том, что образ великого русского полководца, созданный Толстым, не вполне соответствует историческому Кутузову, что писатель будто бы принизил его талант военачальника. Нельзя, разумеется, не заметить, что в некоторых толстовских высказываниях о Кутузове действительно идет речь и о «пассивности» полководца, а также о том, что он считал все события предопределенными свыше. «Кутузов, — пишет Лев Николаевич, — понимал, что существует в мире «что-то сильнее и значительнее его воли», и поэтому «умел отрекаться от участия в этих событиях». В некоторых сценах романа Толстой словно бы иллюстрирует эти мысли. Вспомним сцену военного совета перед Аустерлицким сражением или сцену военного совета в Филях, где Кутузов показан дремлющим стариком, не слушающим, что говорят другие военачальники. Ссылаясь на указанные сцены романа, некоторые критики и оценили толстовского Кутузова как «мудрого фаталиста», который старался «не мешать неизбежности развивающихся событий».

Однако нельзя не увидеть, что подобные суждения резко противоречат тому главному, что подчеркивает в Кутузове автор романа. Противореча своим словам о пассивности Кутузова, Лев Николаевич ставит вопрос: «Но каким образом тогда этот старый человек, один в противность мнению всех, мог угадать так верно значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему? ». Он смог это сделать, отвечает Толстой, потому что в нем жило «народное чувство», роднившее его со всеми истинными защитниками родины. Во всех деяниях Кутузова лежало народное и потому истинно великое и непобедимое начало.

В великой книге Толстого идея справедливого, честного мира и согласия между народами торжествует над идеей агрессивных, захватнических войн. «Самой человечной книгой о русской жизни» назвал «Войну и мир» К. А. Федин, вместе с другими выдающимися советскими писателями немало почерпнувший в «литературной школе» Толстого. Как никакая другая книга о русской жизни века, «Война и мир» вошла в духовную жизнь человечества, зовя к справедливому, разумному, гуманному решению самых трудных вопросов, возникающих на его пути к тому времени, когда «народы, распри позабыв, в единую семью соединятся».

(Еще не оценили)

Загрузка...

В ходе работы над романом «Война и мир» Лев Николаевич использовал подлинные исторические документы — приказы, распоряжения, диспозиции и планы сражений, письма и т. д. Так, он внес в текст романа письма Александра I и Наполеона, которыми русский и французский императоры обменялись перед началом войны 1812 года. Мы находим в «Войне и мире» путаную диспозицию Аустерлицкого сражения, разработанную немецким генералом на русской службе Вейротером, и «гениальную» диспозицию Бородинского сражения, составленную Наполеоном Толстой показывает, что ни один из ее пунктов не был выполнен в ходе сражения. Исключительно интересны подлинные письма Кутузова, включенные в главы «Войны и мира».

Они служат блестящим подтверждением характеристики фельдмаршала, которая дана ему автором романа. Вводя в свое

[smszamok]

повествование подлинные документы, позаимствованные в трудах историков или найденные в архивах, Толстой, как правило, не меняет в их тексте ни одного слова. Но все они служат одной цели — глубокому раскрытию смысла исторических лиц, ставших действующими лицами «Войны и мира».

Характеризуя свою работу над документальными источниками, писатель указывал: «Везде, где в моем романе говорят и действуют исторические лица, я не выдумывал, а пользовался материалами… »

Уже на первых страницах «Войны и мира» возникает спор о Наполеоне — его начинают гости салона знатной дамы Анны Павловны Шерер. Заканчивается этот спор лишь в эпилоге романа.

Для автора «Войны и мира» не только не было ничего привлекательного в Наполеоне, но, напротив, Толстой всегда считал его человеком, у которого были «помрачены ум и совесть», и поэтому все его поступки «были слишком противоположны правде и добру». Не государственный деятель, умеющий читать в умах и душах людей, а избалованный, капризный и самовлюбленный позер — таким предстает император Франции во многих сценах романа.

Вспомним, например, сцену приема Наполеоном русского посла Балашова, приехавшего с письмом от императора Александра. Принимая Балашова, Наполеон все рассчитал для того, чтобы произвести на русского посла неотразимое впечатление силы и величия, могущества и благородства. Он принял Балашова в «самое выгодное свое время — утром». И был наряжен в «самый, по его мнению, величественный свой костюм — открытый мундир с лентой почетного легиона на белом пикейном жилете и ботфорты, которые употреблял для верховой езды. «Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими, толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью, имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди».

Описывая беседу Наполеона с русским послом, Толстой отмечает яркую подробность. Как только Наполеон стал раздражаться, «лицо его дрогнуло, левая икра ноги начала мерно дрожать». И Балашов, «не раз опуская глаза, невольно наблюдал дрожанье икры в левой ноге Наполеона, которое тем более усиливалось, чем более он возвышал голос*.

Наполеон не только знал об этом своем физическом недостатке, но и видел «великий признак» в дрожании своей левой ноги. Толстой тут ничего не придумал: биографы Наполеона приводят эту мелкую, казалось бы, но любопытную и, главное, характерную подробность.

Мнимое величие Наполеона с особенной силой обличается в сцене, изображающей его на Поклонной горе, откуда он любовался дивной панорамой Москвы. «Вот она, эта столица; она лежит у моих ног, ожидая судьбы своей… Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица…». Долго, но напрасно ждал Наполеон появления депутации московских «бояр» с ключами от величественного города, раскинувшегося перед его глазами. Жестокий и вероломный завоеватель оказался в жалком и смешном положении…

Наполеону — и как военачальнику, и как человеку — противопоставлен в «Войне и мире» фельдмаршал Кутузов. В отличие от императора Франции, русский полководец не считал руководство военными операциями своего рода игрой в шахматы и никогда не приписывал себе главную роль в успехах, достигнутых его армиями.

Не Наполеон (вспомним его позорное бегство из армии после поражения!), а Кутузов берет на свои плечи всю полноту ответственности, когда обстановка требует тягчайших жертв. Невозможно забыть полную тревоги сцену военного совета в Филях, когда Кутузов объявил о своем решении оставить Москву без боя и отступать в глубь России.

В те мрачные часы перед ним встал один страшный вопрос: «Неужели это я допустил до Москвы Наполеона, и когда же я это сделал?., когда же решилось это страшное дело?»

Невыносимо ему было думать об этом, но он собрал все свои душевные силы и не поддался отчаянию. «Да нет же! Будут же они лошадиное мясо жрать, как турки». Уверенность в победе над врагом, в правоте своего дела Кутузов сохраняет до конца и умеет внушить ее своим сподвижникам — от генерала до солдата.

[/smszamok]

Заметим, что из всех исторических деятелей, показанных в романе, одного Кутузова называет Лев Николаевич истинно великим человеком. Он с возмущением пишет о русских и зарубежных историках, безудержно и льстиво восхвалявших Наполеона и принижавших и чернивших Кутузова. «А между тем, — говорит писатель, — трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно и постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель более достойную и более совпадающую с волей всего народа… как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 12-м году».

(Еще не оценили)

Загрузка...

А. Собуль был автором фундаментальных трудов по истории революции; новаторское усилие было им предпринято с целью исследования движений парижских санкюлотов в период якобинской диктатуры, выяснения их социального состава, противоречивости политических и социальных устремлений, сложности и неоднозначности отношений с якобинской властью. Расходясь во взглядах с А. 3. Манфредом, В. М. Далиным и многими другими советскими специалистами, он считал социальной основой якобинской диктатуры революционную буржуазию. В трудах французского историка обосновывался тезис, согласно которому санкюлоты, т. е. плебс и мелкая буржуазия, их вожди — эберисты и «бешеные», были зародышем революционно-демократической диктатуры, находящейся на более высоком уровне демократизма, чем «чисто буржуазная якобинская диктатура»120.

А. Собуль и другие французские марксистские историки отстаивали классические концепции

[smszamok]

французской революции: тезисы о ее закономерности, историческом значении в качестве рубежа между феодализмом и капитализмом. Особое внимание они обращали на феодальную эксплуатацию французской деревни и защищали положение о незавершенности аграрной революции с точки зрения радикальных, уравнительных требований крестьянства.

Выводы марксистских историков по проблеме соотношения реформаторства просвещенного абсолютизма и теми преобразованиями, которые осуществила революция, «работали» в том же плане.

А. Собуль проводил четкое различие между «республикой народа», «республикой II года…» и «республикой нотаблей, зародившейся в 1795 г., но остававшейся под различными наименованиями формой правления во Франции в течение большей части XIX в,»121, что также вписывалось в классическую концепцию революции.

Концепции А. Собуля повлияли и на российскую историографию Французской революции, что нашло свое отражение в трудах профессора Ленинградского университета В. Г. Ревуненкова. С середины 60-х годов ученый начал пересматривать классическую концепцию якобинской диктатуры. Он считал, что в Конвенте господствовали группировки, отражавшие интересы крупной и средней буржуазии, что деятели якобинизма были выразителями их интересов, а представителями интересов народных низов выступали Парижская коммуна и ее еекции, В. Г. Ревуненков впервые в российской историографии осмыслил «в теоретическом плане» и фактологически проблему якобинского террора, опять-таки использовав проведенный А. Собулем анализ социально-классовой природы санкюлотской, мелкобуржуазной массы. Ученый защищал положение о том, что террор якобинцев «дисциплинировал» и народное движение, его нельзя идеализировать, замалчивая теневые стороны: он был направлен не только против роялистско-жирондистской контрреволюции, но и подавлял выступления радикальных плебейских елементов.

В последнее время появились серьезные исследования М. А. Барга и Е. Б. Черняка о великих социальных революциях XVII — XVIII вв., рассматриваемых в контексте всемирно-исторической эпохи перехода от феодализма к капитализму, а не обособленно, как в предшествующей марксистской историографии’37. Исследователи уточнили и переосмыслили роль и значение Английской и Французской революций, сделав ряд новаторских выводов. В частности, они считают, что страной классического перехода от феодальной формации к капиталистической может быть признана Англия; Франция; на эту роль претендовать не может.

Подвергнув анализу впервые в историографии названную таковой «классическую» Английскую революцию, выявив ее классические и неклассические черты, особенности, последствия, М. А. Барг и Е. Б. Черняк дали характеристику Французской революции в сопоставлении с нею и с другими ранними буржуазными революциями. Эта характеристика учитывает и рг.звивает выводы советской марксистской историографии 20-х годов, впервые обратившей внимание на мануфактурную стадию развития капитализма. Исследователи пришли к следующему выводу: Французская революция является классической революцией мануфактурного периода развития капитализма, как и все ранние буржуазные революци. Во Франции, как и в большинстве европейских стран, мануфактурный капитализм был «лишь капиталистическим укладом в рамках феодального общества», становившегося помехой развертыванию промышленной революции и собственному прогрессу. Поэтому классический путь развития феодализма во Франции не способствовал, а препятствовал «классической» буржуазной революции, которая, в свою очередь, не «обеспечивала» классического пути развития капитализма.

Отметив особенности колониальной системы, системы государственных займов, налоговой и протекционистской системы, внешние условия, характерные признаки складывания рынка после победы Английской революции, отметив предшествующие революции перевороты в торговле, финансах, транспорте, сдвиги в сфере социальной, политической и идеологической, авторы определили этапы развития мануфактуры, отметив, что последний этап приходится на первые две трети XVIII в. Сосуществование феодализма и мануфактурного капитализма обусловило их экономическое соревнование и борьбу двух социальных систем, что находило отлечаток в идеологии Просвещения.

[/smszamok]

М. А. Барг иЕЕ Черняк отметили, что главная особенность экономического развития Европы в XVIII в. состояла в том, что «на континентальном уровне она переживала постреволюционный период, а на региональном и национальном уровнях, в большинстве случаев, еще дореволюционный эгап переходной эпохи». Последнее относилось к Франции, где мануфактура достигла такой степени зрелости, что вступила в конфликт с феодальным строем.

(1голосов, средний: 1,00 out of 5)

Загрузка...

Рассказ написан до войны в Чечне, а напечатан уже во время, что дало аргумент в руки тех, кто заявил о конъюнктурности вещи (еще о конъюнктурности было сказано в связи с голубоватым оттенком отношения русского солдата к пленному кавказцу чуть ли не девичьей красоты).  Например — о Маяковском и Пастернаке: «Оба великих поэта были влюблены в эту молоденькую женщину, с несколько вычурным и вполне новаторским именем Квази. Маяковский покончил с собой, не стерпев «первых морщин» нашей Квази, начала ее старения. Пастернак — успел понять, что Квази тоже смертна. «Она пережила его», но «он уже знал, что она умрет». «Он смотрел на нее, как старик на старуху.

Он ее уже не любил».  Но, кроме этих рассыпанных по «Квази» парадоксов, еще и… вдруг, в конце, — «А жизнь между тем идет…»: возникает странная и страшная мелодия немотивированного убийства самого близкого существа; и вдруг —

[smszamok]

поразительная «Тризна» о немотивированном убийстве едва знакомого соседа, и вдруг — «Наше утро», о власти коменданта общежития над лимитой, и вдруг фраза: «А луч уже до тепла прогревает спину», спину этого самого монстра. Вот — Маканин.

Маканин, пожалуй, всегда брезгливо сторонился открыто-политической проблематики, только в «Квази» коснулся своей прямой речью и Горби, и Ельцина.  В «Кавказском пленном» не политика и не война явились спусковым крючком сюжета — повествование на самом деле не столько «актуально», сколько опять-таки экзистенциально. Контрапунктом разрабатывается амбивалентное противостояние/тяготение «своего» «чужого», и кавказский пленный связан с русским так же, как Ключарев с Алимушкиным — если один будет жить, то у другого жизнь отнимется. Агрессивность разлита в мире и вырывается наружу войной и убийствами. Но рассказ ведь и не только об этом — рассказ о красоте, которая, по Достоевскому, должна спасти мир (а красота на Кавказе — красота местности — невероятная, фантастическая, райская). С этого, с этих слов — о «красоте», которая «спасет мир», — и начинается рассказ о смертях и убийствах, о насилии и агрессии, — а заканчивается вопросом «.. .но что, собственно, красота их [гор. — Н. И.] хотела ему сказать? зачем окликала?» Повторяю — не утверждением, не отрицанием, а — недоуменным вопросом.

Споры с классикой (и вокруг классики) к середине 90-х заместились совсем иными с классикой отношениями: повсеместным торжеством римейка, переделки-перекройки классических сюжетов с переменно-современными персонажами. Наряду с римейком стало чрезвычайно модным относить на счет классики русской и все наши, XX века, грехи, вплоть до революционного (не говоря уж о «страшном грехе» гуманизма). Случай с Маканиным не из их числа. Здесь — действительно полемика, для Маканина даже странная в своей очевидности, давно наболевшая, и в названии — с традицией ВРЛ, «Пушкин-Лермонтов-Толстой», а уж в начале-конце «Кавказского пленного» и подавно.

Так же, как от искушения идентификацией с поколением (шестидесятники), с группой («почвенники»), с идеологией (диссиденты), Маканин остался в стороне и от модного искушения сначала перестроечной «чернухой», потом постмодернизмом. И вот уже постмодернизм отечественной выделки, столь бойкий поначалу, собственно говоря, переводит дух, исчерпав советские мотивы в своих «старых песнях о главном», а отставший — соответственно — от всего вышеперечисленного Маканин — и, соответственно, переживший — перегнавший — следует своей стратегии, выработанным правилам своего собственного творческого поведения, выдерживая паузу и никуда опять не торопясь.

Чрезвычайно взвешенный, сдержанно-осторожный, Маканин не высказывается на газетной полосе, почти никогда не дает интервью, избегает публичности. Он распоряжается своей энергией вполне разумно, если не сказать рассудочно. Он планирует свои дела, не допуская — или ограничивая по мере сил — вторжение неожиданного. Стихия разрушительна и опасна: пожар, буря, болезнь, катастрофа. Избежать контакта с ней невозможно — но и подчиняться ей (так же, как и прохаживаться по общей, безопасной, нахоженной дороге, если не по подиуму) у Маканина нет никакого желания. Он лучше замкнет — нет, не стихию, а ее знак — в свой (см. начало) компьютер.

Стратегия по-своему замечательная, а главное, сама по себе художественная. На самом деле Владимир Маканин, «избежавший» и «отставший», похож на сказочного героя, тоже избежавшего многих,  встреченных им по дороге жизни, опасностей. И все же того, как помним, в конце сказки постигла неприятность. Неприятность стремительно приближается к расчетливо одинокому Маканину со стороны идущих сзади — так же, как и он, «не состоявших» и «не участвующих», не дающих интервью и не печатающих своих портретов.

[/smszamok]

Осваивающие литературное пространство нарочито замедляют темп, приближаясь к маканинской территории. Чтобы подождать. Чтобы, воспользовавшись уроками его стратегии, преобразить намеренное отставание в опережение. Но Маканин и в этой ситуации оказывается хитроумнее прочих — он выдерживает, точнее, задерживает уже готовый к печати роман, — может быть, еще и для того, чтобы в этой — паузе? задержке? — заставить нас перечитать уже напечатанное.

(Еще не оценили)

Загрузка...

В конце XIX — начале XX в. во Французской историографии широкое распространение получают социологические теории Э. Дюрк-гсйма, позитивиста, который испытал влияние неокантианства. Он и его последователи способствовали распространению новых, более углубленных представлений о содержании исторического процесса, но, особенно, о социологизированных меэддах его познания.

Главным смыслом деятельности  Э. Дюркгейма было создание единой социальной науки: синтез

[smszamok]

результатов всех наук о человеке, в том числе истории, на основе междисциплинарного метода, должна была осуществлять социология. Э. Дюркгейм оказал существен* ное влияние на А. Берра, который боролся за «исторический синтез»: синтез философии и социологии на почве истории. Распространению идей «исторического синтеза» способствовали крупные начинания А. Берра — «Журнал исторического синтеза», Международный центр синтеза, издание 100-томной серии «Эволюция человечества».

А. Берр считал позитивистский синтез лишь подготовительным этапом труда историка, постулировал необходимость устанавливать причины явлений, законы. Сочетание случайного, логического и необходимого в историческом процессе, полагал философ, познается на основе междисциплинарности, с учетом представлений о прогрессе человечества как отражении «взлета ума» и при условии изучения преломления социальных процессов в психике человека (неокантианский тезис).

Распространение марксистских идей во Франции на заре XX в. продолжало оставаться более слабым, чем в России: родина пяти революций не испытывала недостатка в собственных доктринах преобразования общества на справедливых началах. Влияние марксизма выражено в многотомной «Социалистической истории» Ж. Жореса. В четырех томах, посвященных революции, прослеживается глобальный подход к предмету, объем охваченных проблем, преимущественно экономических и социальных. Вдохновляясь концепциями Ж. Жореса, создал свой труд о Французской революции П. А. Кропоткин, под пером которого она предстала как широкое социальное, прежде всего хрестьянское, движение.

По инициативе Ж. Жореса, под руководством А. Олара палата депутатов французского парламента создала комиссию для издания документов по экономической и социальной истории Французской революции. Ученые России приняли в ее деятельности активное участие.

После первой мировой войны историческая наука Франции переживала очередной кризис историзма, вызванный как социально-политическими, так и общенаучными причинами. Он преодолевался последователями и Ж. Жореса, А. Берра. Среди первых крупнейшими   специалистами   по   истории   Французской   революции  были А- Матьез и Ж. Лефевр. Они пытались примирить французскую социальную традицию с марксистской интерпретацией революции, которая все же более позаимствовала из идейного багажа своих предшественниц, нежели дала сама. А. Матьез идеализировал деятельность Робеспьера и якобинцев. Ж. Лефевр внес значительный вклад в изучение крестьянских движений революционной эпохи, рассматривал их, как автономные и консервативные по своим целям.

В методологическом отношении новизной подходов к проблеме была отмечена работа Ж Лефевра «Великий страх 1789 г — образец изучения общественного сознания, от состояния которого зависело развитие революционных событий. Труд Ж Лефевра заложил основы изучения ментальности эпохи XVIII в.

Обновлению теоретико-методологических подходов к истории способствовали труды ученика А. Матьеза — Э. Лабрусса, изучавшего длительные и короткие циклы французской экономики XVIII а с целью объяснения революционного взрыва 1789 г. Эти труды стали классикой мировой историографии. В самое последнее время они, как и сочинения А. Олара, критикуются за попытку решения проблем исторического синтеза на основе анализа однотипного ряда явлений.

Выводы А. Матьеза, Ж. Лефевра, Э. Лабрусса стали составной частью классической историографии революции.

В 1929 г. последователями А. Берра — Л. Февром и М. Блоком были основаны журнал «Анналы экономической и социальной истории» и школа «Анналов». Школа заполнила лакуну французской исторической науки в изучении экономической истории, но не самой по себе, а в контексте глобальной истории. Внимание к этому аспекту прошлого обусловливалось проблемами мирового экономического кризиса 1929 г. и общим знакомством с идеями марксизма, показателем роста интереса к которому было появление сборку а научных статей «В свете марксизма», вышедшего под редакцией А. Валлона.

В целом процесс распространения идей марксизма и идей школы Л. Февра и М. Блока шел параллельно, и пик его приходится на 60-е годы XX в.

Общим в трактовке марксизма во Франции и в России в 30-е годы было то, что преимущество отдавалось экономическим аспектам истории. В силу объема экономических задач, стоявших перед обществом в 30-е годы в , в условиях культа личности распространялся вульгаризированный марксизм, шла десубъективизация марксовой теории, человек оказался не только «винтиком» системы, но н ненужным элементом исторической теории. Влияние идей неокантианства на историографию Франции позволило ей избежать развития подобных тенденций; в  процесс их распространения был искусственно прерван с конца 20-х годов.

Школа «Анналов» Л. Февра и М. Блока совершила революцию в историографии, понимаемую как в контексте развития французской исторической мысли, так и в плане влияния разработанных ею методологических парадигм на мировую науку XX в.

В этой связи следует отметить прежде всего признание истории как науки, реальности, объективности и познаваемости исторического прошлого, высоких социальных задач истории, состоящих в объяснении настоящего и прогнозировании будущего через познание прошлого. Был выдвинут важный методологический принцип о признании необходимости постоянного совершенствования методов истории, в соответствии с общим ритмом развития наук, изменением социального, политического контекста картины мира, современной исследователю прошлого.

Предмет истории в понимании «Анналов» тотален, глобален: это общество во всей полноте, взаимосвязанности и взаимообусловленности его компонентов — материальной, экономической, социальной жизни — и человека в природном, социальном, историческом контексте; это все проявления духовной жизни общества и ментально-сти человека, определяемой исторической эпохой.

Подходы к этой всеобъемлющей проблематике начинаются с учетом некоторых традиционных позитивистских методов аналитической работы с первоисточниками. Однако школа «Анналов» категорически опротестовала позитивистские ( и не только позитивистские) принципы исторического синтеза, восстала против убеждения предшественников в том, что факты есть «кирпичики истины, заготовленные самой историей», т. е. — в более широком плане — против теории отражения, веры Конта, Гегеля, Маркса в разумность мира самого по себе и способность науки отразить эту разумность. Л. Февр и М. Блок категорически опротестовали и тезис неокантианства, согласно которому за историей не признавалась способность устанавливать законы, формировать общие понятия, категории и т. п.

«Анналы» боролись и против Конта, и против Канта, в частности против неокантианского разделения наук на номотетические и идеографические, но развернули эту борьбу на два-три десятилетия позже историков России. В российской историографии это движение шло прежде всего от восприятия марксизма; во французской — от идей Э. Дюркгейма, А. Берра, Ф. Симиана, Ж. Жореса — в целом от расширительного использования теоретико-методологического багажа и позитивизма, и неокантианства.

Важнейшей методологической парадигмой школы «Анналов» был тезис об истории — проблема, о выработке историком в соответ-«твии с нею рабочих гипотез, вопросника, с которым он обращается к первоисточникам.

[/smszamok]

Общим с марксизмом было понимание необходимости систематизировать исторический материал. При этом основной эвристической категорией марксизма было понятие общественно-экономической формации, у «Анналов» — цивилизации. «Анналы», как и марксизм, развивали идеи историзма, тезис о специфике, конкретике каждого общества, сочетали изучение динамики (в марксизме это преобладало) и статики (яркое выражение последнее нашло в творчестве Ф. Броделя, исследовавшего те аспекты материальной цивилизации капитализма, которые протекают в рамках времени «большой продолжительности», где история разворачивается на стыке с географией).

(Еще не оценили)

Загрузка...

Подходы Л. Февра к проблемам цивилизации отличались от подходов К. Маркса к проблемам общественно-экономической формации, так как марксизм (как и позитивизм) оказался сосредоточенным на объективной стороне исторического процесса, хотя и постулировал объектно-субъектный подход к действительности, а Л. Февр, вслед за Кантом, замыкал цивилизацию на человеке.

Сочетание систематизирующего и индивидуализирующего подходов к истории школой «Анналов» логически привело ее

[smszamok]

основателей ^.постановке проблемы междисциплинарного метода в изучении истории, к объединению на одном едином поле истории всех отраслей исследования, координации в пользу истории результатов всех наук о человеке, наук как гуманитарного, так и негуманитарного профиля; и в этом они продолжили и развили идеи А. Берра.

Обратившись в 20-е годы к разработке проблем экономической истории, «Анналы» должны были отвечать и отвечали на вызовы марксизма созданием широких обобщающих работ в этой области. Здесь приоритет принадлежал М. Блоку, автору фундаментальных исследований по проблемам французского и западноевропейского феодализма, высоко оцененных в историографии как советского, так и постсоветского периода не только за постановку значительных проблем истории феодализма, но и за превосходный образец диалога, который вел с экономической наукой, социологией, географией, психологией, археологией, лингвистикой, этнологией, историей права и другими науками. Диалог с географией и Л. Февра и М. Блока объяснялся высоким уровнем французской школы «географии человека», представленной А. Деманжоном, А. Сорром, Ж. Сионом, развивавшими идеи географического «поссибилизма» в истории и настаивавшими на преимуществе человеческого влияния на географическую среду. Школа «Анналов» ставила проблемы исторической географии, биогеографии в самом широком понимании. Сотрудничество с социологией выражалось в стремлении изучить структурную историю, историю социальных групп и классов. Понимание природы классов в науке постсоветского периода приближается к блоковскому пон манию и отрицает унифицированный, чисто экономический, подход к природе классов всех исторических эпох. «Анналы» первого поколения многое сделали и в организационном

плане для изучения во Франции социальной и экономической истории.

Важнейшей методологической парадигмой «Анналов» было осознание человека не только как объекта, но и как субъекта истории, призыв изучать многофакторную детерминированность поступков, мотивацию поведения общественного человека во времени.

М. Блок, Л. Февр, Ж. Лефевр ввели в науку ключевое понятие ментальности, дали образцы его изучения и наметили дальнейшие пути этого процесса. Ментальность людей XVI в. была преимущественным предметом внимания Л. Февра. Ученый обосновал необходимость междисциплинарного подхода к изучению ментальности, прежде всего с учетом данных экономической науки, археологии, медицины, истории техники, филологии и семантики, иконографии и др.

В связи с постановкой проблем ментальности и во французской, и в русской исторической науке велась критика марксовой теории базиса-надстройки как упрощающей исторический процесс, противопоставления материального и идеального, было сформулировано отношение к историко-культурным явлениям как к социальным и политическим одновременно.

Школа «Анналов» по-новому поставила проблемы эпистемологии исторического знания: резко расширила понимание круга вспомогательных исторических дисциплин; предъявила качественно новые требования к профессиональной подготовке историка; пересмотрела принципы историзма, сформулированные в немецкой науке XIX в. и, в связи с этим, наряду с генетическим методом анализа, поставила вопрос и применении ретроспективного и историко-сравнительного методов; с позиций неокантианского императива о человеческом содержании истории и занятия историей осмыслила задачи исторического синтеза как диалога людей прошлых эпох и современности, ценностных ориентации современной исследователю культуры в подходе к культуре прошлого. Восприняв тезис неокантианства о границах человеческого разума, она ввела в теорию познания принцип релятивизма, как проблемы относительности наших знаний о прошлом, соответствующей картине мира изучающего его историка, одновременно выдвинув тезис о конструировании предмета исследования историком в том же понимании, что и конструирование предмета исследования в других науках.

Середина 60-х годов была переломом в существовании школы «Анналов». К ней пришло официальное признание; с нею — в широком плане — связывают существование как наиболее плодотворного обновления исторического знания XX в. Представители «новой исторической науки» активно участвовали в полемике, в основном с марксистскими.историками, по поводу проблем революции 1789 г.

По мере изменения общественной атмосферы в СНГ понимание феномена революции было поднято на качественно новый уровень историзма, благодаря возможности не учитывать официальных трактовок революции, навязанных историкам в 30-е годы, критиковать марксизм, лояльно отнестись к суждениям немарксистских ученых.

Марксистские историки, вынужденные отвечать на вызовы немарксистской историографии, пересмотрели многие собственные выводы. Они признали эвристический (по меньшей мере) приоритет своих научных оппонентов, дебатирующих такие проблемы, как формации, уклады, «государство и революция», идеология, классы, сущность переходной эпохи от феодализма к капитализму, ее особенности, качественные характеристики — т. е. приоритет в разработке тех научных понятий и категорий, изучение которых имеет первостепенную важность для понимания феномена Французской революции. В последние годы в марксистской историографии появились работы, которые можно рассматривать в качестве ответа на вызовы немарксистской историографии Французской революции. Здесь прежде всего должен быть назван труд М. А. Барга и Е. Б. Черняка о великих социальных революциях XVII — XVIII вв. — английской и французской, — рассмотренных в контексте переходной эпохи.

Русские авторы выявили классические и неклассические черты классических ранних революций — Английской и Французской. Главная особенность последней, по мнению специалистов, состоит в том, что это революция свершилась в конце мануфактурной стадии капитализма.

Новизна ее характеристики этими учеными состоит в том, что они не назвали революцию классической, объяснив это классическими чертами феодализма во Франции. При этом историки опирались на выводы Э. Лабрусса и Ф. Броделя. Вся переходная эпоха охарактеризована М. А. Баргом и Е. Б. Черняком как сфера, обнимающая Английскую и Французскую революции. Последняя является внутриформациочной в мировом масштабе и межформационной в национальном, французском. Эти ученые, а также А. В. Ревякин, Е. М. Кожокин изучили внутреннюю структуру французской буржуазии, которая одновременно являлась и иерархией ее революционности и определяла ее судьбы в постреволюционный период.

[/smszamok]

По-новому освещен и традиционный — крестьянский — вопрос революции: крестьянская революционность не квалифицируется в качестве классического явления. Впервые в российской историографии прослежено соотношение буржуазной революционности (имевшей решающее значение в начале революции) и крестьянской (сыгравшей определяющую роль в победе революции). Таким образом, получили новое наполнение тезисы классической историографии о революции 1789 г. как революции мануфактурного периода, исследован ее международный аспект, на новом документальном и эвристическом уровне разработана проблема социальных движений эпохи.

(2голосов, средний: 3,50 out of 5)

Загрузка...

«ВЕЧНЫЙ БАРОМЕТР». У тебя в лагере или на даче есть, конечно, друзья-приятели. Если ты решишь с друзьями отправиться в туристский поход, вас будет интересовать, какая будет погода. Чтобы ее определить, можно сделать «вечный барометр». Для его изготовления возьми 10-процентный раствор азотнокислого кобальта или другой раствор: хлористый кобальт (1 весовая часть), желатин (10 весовых частей) и соду (10 весовых частей). Пропитай одним из этих растворов тонкую белую ткань и, когда она высохнет, наклей на картон. Сухая ткань будет иметь голубой цвет, во влажном воздухе порозовеет, и чем больше влажности, тем сильнее. Наблюдая за изменением цвета ткани, можно судить о приближении дождя.

КАК СКЛЕИТЬ РАЗОРВАННУЮ ОДЕЖДУ. Для этого можешь

[smszamok]

использовать поливинилацетатный клей, по-ливинилбутиральный клей, клей БФ-6 или полиэтиленовую пленку. Место разрыва покрывают пленкой, на нее кладут тонкую бумагу и проглаживают утюгом.  Полиэтилен  расплав ляется и склеивает разрыв.

СДЕЛАЙ ОДЕЖДУ НЕПРОМОКАЕМОЙ. Раствори в двух литрах воды 300 граммов буры, 120 граммов глауберовой соли и 80 граммов декстрина. Нанеси этот раствор в горячем виде на одежду. Просуши ее на воздухе, не отжимая, затем прогладь горячим утюгом. Ткань при этом приобретает водоотталкивающие свойства, как будто она пропитана маслом: вода сбегает с одежды, не смачивая ее.

СДЕЛАЙ ОБУВЬ ВОДОНЕПРОНИЦАЕМОЙ. Это можно сделать несколькими способами. Проверим два из них.

П е р в ы й с п о с о б : подогрей на слабом огне (лучше в водяной бане) смесь из трех весовых частей парафина (можно взять парафиновые свечи) на одну весовую часть льняного масла и смажь ею совершенно сухую кожаную обуйь. После смазывания через 10—20 минут протри сухой шерстяной тряпкой.

В т о р о й с п о с о б : приготовь смесь, состоящую из сорока весовых частей рыбьего жира, десяти весовых частей воска и трех весовых частей скипидара. Подогрей ее в водяной бане до растворения, прибавь в нее 20 весовых частей глицерина и одну весовую часть буры, а также краситель (для черной кожи 10 весовых частей сажи, для желтой обуви 10 весовых частей охры). Смажь этой смесью обувь. Она станет хводоне-проницаемой. Теперь ты можешь пойти в туристский поход, не боясь дождя и непогоды.

ПОЛУЧЕНИЕ НИЗКИХ ТЕМПЕРАТУР. Смешай 100 г снега или льда с 33 г каменной соли — температура полученной смеси снизится до —20° С. Если ты перемешаешь 100 г снега или льда со 100 г азотнокислого калия, то температура смеси опустится до —’30° С. Температура охлаждающей смеси, состоящей из 100 г снега (или льда) и 150 г гидрата хлористого калия доходит до —45° С. А как быть летом, когда нет снега и льда? В теплое время года можно воспользоваться такими химическими соединениями, которые, растворяясь в воде, поглощают тепло, способствуя тем самым снижению температуры воды до —35° С. Разумеется, вода должна быть холодной, а указанные ниже соединения нужно брать в следующей пропорции (по весу) по отношению к воде:

• хлористый  аммоний           3 : 10
• азотнокислый натрий          5 : 10
• азотнокислый   аммоний    10 : 10
• сернистый   натрий + соляная   кислота 40 : 10
• роданистый  аммоний  или  калий            15 : 10

Во    избежание    больших    потерь холода      желательно      приготовлять раствор в термосе. Закончив работу, вылей раствор в чашку и удали из него воду методом выпаривания.  Вещество,  оставшееся после выпаривания, можно вновь использовать для опытов.

КАК   УДАЛИТЬ   ПЯТНО   ОТ   САЖИ   И   КОПОТИ.

У тебя на даче, наверно, есть примус, керосинка или керогаз. И тебе, наверное, приходится иногда их зажигать или тушить. При этом возможны случаи появления пятен сажи и копоти на твоей одежде. Как же избавиться от них? Смочи пятно скипидаром, протри тряпочкой, затем намыль хорошо мылом и три щеткой. После этого тщательно промой вещь с пятном теплой водой. Если после мытья на белой ткани остались ржавые пятна, выведи их десятипроцентным раствором винной кислоты. Вещь тщательно промой водой.

КАК УДАЛИТЬ ПЯТНА ОТ ЖИРОВ. Положи под пятно мягкую тряпочку, легко впитывающую жидкость. Смочи пятно при помощи растворителя и протри его по кругу или лучше от краев пятна к середине, сначала слегка, затем сильнее. После удаления пятен застирай эти места, затем протри тряпкой, смоченной чистой водой.

«ФАРАОНОВЫ ЗМЕИ». На кирпиче установи тарелку, на которую конусом насыпь песок, пропитанный денатуратом. В верхней части конуса сделай пробиркой углубление, в которое всыпь смесь: 2 г бикарбоната натрия и 13 г сахарной пудры, предварительно хорошо растертой в фарфоровой ступке. Спирт подожги, и через некоторое время из конуса начнет выползать черная «змея», которая вспучивается углекислым газом, образованным при разложении бикарбоната натрия, и выталкивается парами воды и углекислого газа. Тело «змеи» непрочно — прикоснись к нему, PI «змея» рассыплется. Чем дольше горит спирт, тем длиннее получается «змея».

«Фараоновы змеи» можно приготовить и по другим рецептам:

• а)         1. Бихромат калия — 5 г
• Калийная селитра — 2,5 г
• Сахарный песок — 7 г
• б)        1. Размельченный   древесный   уголь —
• 1,2   г
• Сахарный песок или пудра — 8 г
• Аммиачная селитра — 4,5 г

ГРОЗА   В   ПРОБИРКЕ.   В   лапке штатива закрепи .в вертикальном положении чистую сухую пробирку. Пробирку опусти в банку с водой. Вода должна прикрывать лишь 2/3 пробирки. После этого вставь в пробирку тонкую стеклянную палочку, которая должна стоять на дне, не прикасаясь к стенкам пробирки. Придерживая конец палочки левой рукой, возьми в правую руку заранее приготовленный небольшой химический стакан с 4 мл концентрированной кислоты. Приставь носик стакана к палочке, осторожно, не торопясь, налей кислоту в пробирку. Опыт не получится, если кислота попадет на стенки пробирки. Набери в стеклянную пипетку 10 мл денатурированного спирта. Вставь конец пипетки в пробирку и медленно выпусти денатурат. Теперь в пробирке получилось два четко разграниченных слоя жидкости.

Брось в пробирку кристалл марганцевокислого калия. Кристаллик задержится на границе двух жидкостей. .. и начнется гроза. Ты увидишь искры и услышишь треск. Гроза с «громом и молнией» будет продолжаться минут десять. Когда прекратится первая гроза, можно бросить еще один кристаллик марганце-вокислого калия.

Наблюдаемое явление объясняется очень быстрым соединением спирта с кислородом, выделяемым в результате реакции кислоты с марганцевокислым калием. При проведении опыта будь аккуратен и осторожен.

Н Е С Г О Р А Е М Ы Й Н О С О В О Й ПЛАТОК. Чистый носовой платок смочи водой и отожми. Смочи его ацетоном, закрепи на штативе и подожги. Образуется пламя. Примерно через полторы минуты ацетон сгорит, а платок останется цел. Это произошло потому, что теплотворная способность ацетона мала.

КИПЯЧЕНИЕ ВОДЫ В БУМАЖНОМ СОСУДЕ. Сделай бумажную коробку, как указано на рисунке. Сложи бумагу по пунктирным линиям и сделай углы, не разрезая бумаги. Затем зажми углы коробки канцелярскими скрепками^или склей их. В коротких стенках

коробки проделай небольшие отверстия, которые будут служить ручками. Затем подвесь сосуд на проволоке и до половины наполни водой, после чего подогрей его на спиртовке. Вода закипит. В этой же коробочке можно расплавить кусочек свинца и цинка. Это объясняется тем, что температура кипения воды 100° С, плавления цинка 232° С, свинца 327° С, бумага же воспламеняется при 400° С.

МЕДНЕНИЕ ГВОЗДЕЙ. Гвоздь зачисти до блеска наждачной бумагой и промой в бензине. Затем опусти в раствор: 250 мл воды, 2 г сульфата меди и 2 капли серной кислоты. Через несколько минут гвоздь будет выглядеть как медный.

БЫСТРОЕ НИКЕЛИРОВАНИЕ. Вод ном литре воды раствори 500 г сернокислого никель-аммония и 600 г хлористого аммония. В раствор добавляй по нескольку капель аммиака до тех пор, пока индикаторная бумажка не станет красной. Добавь несколько кристалликов лимонной кислоты. Раствор готов. Медные или латунные предметы, предназначенные для никелирования, тщательно обезжирь, привяжи к куску алюминиевой проволоки и опусти в кипящий раствор на 1—2 минуты. Предметы периодически переворачивай до полного их никелирования. Затем ополосни их водой, насухо протри и отполируй тряпочкой, обсыпанной порошком мела.

ОБУГЛИВАНИЕ САХАРА. Возьми 30 г сахарной пудры, насыпь в стакан, поставленный на тарелку, туда же влей 26 мл концентрированной серной кислоты и перемешай стеклянной палочкой. Через 1,5—2 минуты смесь потемнеет, вспенится и в виде рыхлой массы поднимется над краями стакана. Реакция сопровождается выделением тепла. Это происходит оттого, что серная кислота отнимает от молекул сахара воду, окисля:ет углерод в углекислый газ.

ЗЕЛЕНОЕ ПЛАМЯ. В фарфоровую чашечку налей немного денатурата и подожги его. Он горит почти бесцветным пламенем. Когда горение кончится, в ту же чашечку налей 5 мл денатурата и 0,5 мл насыщенного раствора борной кислоты и подожги. Спирт загорится красивым зеленым пламенем. Объясняется это тем, что борная кислота со спиртом образует сложный эфир, окрашивающий пламя в зеленый цвет.

СТРЕЛЯЮЩАЯ БУТЫЛКА. Положи в бутылку из-под вина (лучше из-под шампанского) несколько кусочков мрамора или мела и налей разбавленной соляной кислоты. Бутылку закрой пробкой (не слишком туго) и для? предосторожности заверни в полотенце. Через несколько минут, произойдет выстрел. Пробка взлетит до потолка. В этом опыте ты получил углекислый газ в результате взаимодействия мрамора и соляной кислоты. В шипучих- винах (например, в шампанском) углекислый газ получается при брожении содержащихся в них сахаристых  веществ.

СВИНЦОВАЯ  ШУБА.  Вырежь из цинка  фигуру человека и опусти ее в десятипроцентный раствор уксуснокислого свинца. Фигурка покроется пушистым слоем кристаллов свинца, напоминающим меховую одежду. Если опустить в раствор несколько связанных полосок цинка, то получается так называемое     «Сатурново    дерево» ,    напоминающее    покрытое инеем дерево.   Это  объясняется тем, что более активный металл вытесняет   из   растворов   солей менее активный.

КАК ЗАЖЕЧЬ КОСТЕР БЕЗ СПИЧЕК. На железный лист или кирпич насыпают небольшое количество кристаллов перманганата калия и смачивают их концентрированной серной кислотой.  Вокруг этой смеси складывают тонкие щепочки в виде костра, но так, чтобы они не касались смеси. Затем смачивают спиртом небольшой кусочек ваты и зажимают его между пальцами, держа руку над костром. Из ваты выдавливают несколько капель: спирта так, чтобы они попали на смесь. Костер моментально загорится. В опыте происходит энергичное окисление спирта кислородом. Выделяющееся при этом тепло зажигает костер.

ОГОНЬ-ХУДОЖНИК. На лист бумаги крепким раствором калиевой селитры нанеси рисунок. Его надо делать одной непрерывной линией без пересечений. От контура рисунка тем же раствором следует провести к краю бумаги линию, отметив ее конец карандашом. Когда бумага высохнет, рисунок станет невидимым. Теперь, если прикоснуться тлеющей спичкой к карандашной метке, бумага по линиям рисунка будет медленно сгорать за счет кислорода селитры, и огонек, передвигаясь по контуру рисунка, «проявит» его.

ВУЛКАН НА СТОЛЕ. На небольшой квадратный лист железа или жести насыпают истолченный в ступке двухро-мовокислый аммоний и поджигают его спичкой. Горящий аммоний выбрасывает большое количество искр, это напоминает извержение вулкана. Сам «вулкан» при этом непрерывно растет. Это      объясняется тем, что при горении аммоний   разлагается и   образуется   новое   вещество   зеленого цвета — окись хрома.

ДЫМ   БЕЗ   ОГНЯ.   «Нет   дыма   без огня» .— гласит старая русская пословица. Оказывается, с помощью химии можно получить дым без огня. Ополосни стакан концентрированным раствором соляной кислоты, а затем нашатырным спиртом. Затем накрой стакан блюдцем. Вскоре стакан наполнится белым дымом.

Это образовался хлористый аммоний (нашатырь) в виде мелких кристалликов, которые и создают «дым».

ВЫРАЩИВАНИЕ КРИСТАЛЛОВ, Приготовь 250 мл насыщенного раствора медного купороса и вылей в банку. На следующий день на дне банки выпадут кристаллы   медного   купороса.   Из   них   один,   наиболее крупный кристалл на тонкой проволоке опусти во вновь приготовленный насыщенный раствор медного купороса. На следующий день повтори то же и так делай 15—20 дней. После этого кристалл вынь из банки и просуши—1 получишь кристалл синего цвета,

ГОРЕНИЕ   ПРОДУКТОВ   РАЗЛОЖЕНИЯ   БУМАГИ. Опыт 1. На стеклянную трубочку наверни лист бумаги так, чтобы бумажная трубочка была длиннее стеклянной на 15—20 сантиметров. Трубочку закрепи в штативе в наклонном положении. Подожги бумагу, и вскоре у верхнего конца трубки появится дымок. Подожги его — и увидишь хорошо заметное пламя. Опыт 2. Газетную бумагу сверни в виде конуса, высота которого 25—35 сантиметров, а диаметр основания 2—5 сантиметров. В верхней части конус суживается так, чтобы на него можно было надеть стеклян-, ную трубочку с внутренним диаметром 8—10 мм. Конус закрепи в штативе в наклонном положении. Подожги бумагу* Продукты горения бумаги появляются у входа трубочки. Подожги их и они вспыхнут голубым пламенем.

МАГИЧЕСКИЙ СТАКАН. На дно стакана емкостью 0,25—0,5 литра помести небольшое количество смеси марганцевокислого калия и концентрированной серной кислоты. В стакан брось небольшой кусочек ваты, смоченной спиртом, она вспыхнет и сгорит. ЧУДЕСНАЯ НИТЬ. Нитку пропитай несколько раз в крепком растворе поваренной соли, высушивая ее каждый раз, прежде чем снова опускать в раствор»

К просушенной нити привяжи снизу карандаш и закрепи второй ее конец в штативе. Смочи нить ацетоном или бензином и подожги. Она горит, но карандаш не падает, в этом заслуга  поваренной  соли.

ИСКУССТВЕННЫЕ ВОДОРОСЛИ. Наполни шесть пробирок почти доверху пятидесятипроцентным раствором силиката натрия (жидкого стекла). Затем в первую из них брось несколько кристалликов хлорного железа, во вторую — хлористой меди, в третью — хлористого кобальта, в четвертую — хлористого никеля, в пятую — хлористого марганца, в шестую — хлористого алюминия. Через некоторое время начинается рост «водорослей» причудливой формы и различной окраски. В растворе соли железа «водоросли» бурого цвета, соли кобальта — синего, соли алюминия — бесцветные и т. д. Почему это происходит?

Брошенные в раствор жидкого стекла кристаллики реагируют с силикатом натрия. Об разовавшиеся   соединения   покрыва ют  кристаллы  тонкой  пленкой,  но в  силу  диффузии    вода    проникает сквозь  нее,  давление  в  кристаллах повышается и пленка лопается. Через отверстия раствор солей проникает в окружающую жидкость и быстро вновь покрывается пленкой. Затем пленка опять прорывается. Так вырастают ветвящиеся «водоросли». ЦВЕТНЫЕ ОГНИ. Делать на стоящие фейерверки сложно и небезопасно. Но ты можешь сделать безопасные цветные огни и сжечь их во время праздника у пионерского костра или у елки. В небольших количествах их можно сжигать не только на улице, но и в помещении.

Для     приготовления     огней тебе   понадобится   сухой   спирт . « терминит », азотнокислый барий, азотнокислый стронций и некоторые      другие      вещества.

Каждое вещество нужно растолочь отдельно в фарфоровой ступке до получения тонкого порошка.

Для зеленого огня смешай терминит с азотнокислым барием (в равных количествах). Храни порошки, их смеси в стеклянных баночках с притертыми пробками, так как они боятся сырости.

Сжигай смеси на металлических листах или на кирпичах. Насыпь смесь горкой диаметром 80— 100 мм, высотой около 20 мм и подожги спичкой. Хорошо просушенная смесь дает яркий, чистый и красивый огонь. Попробуй сделать огни другого цвета. Запомни, что пламя окрашивается:

• в желтый цвет — хлористым натрием (поваренной солью),
• в лиловый — углекислым калием — поташом,
• в синий — азотнокислой медью.

МАГНИТНАЯ КАПЛЯ. Спроси ребят, обладают ли жидкости магнитными свойствами. Все ответят отрицательно — и ошибутся. Ты легко можешь доказать это. Положи кристаллик хлористого железа на стекло. Хлористое железо жадно поглощает влагу из воздуха, кристаллик быстро расползается и превращается в каплю. Поддень ее распущенным концом толстой нитки и поднеси к ней магнит. Он притянет каплю. Раствор хлористого железа обладает  магнитными свойствами.

СТРЯХИВАЮЩИЕСЯ «ЧЕРНИЛА». Раствори крахмал в. воде до густоты сливок и подлей к нему йод. Крахмал посинеет. Если йода подлить больше, то раствор станет почти черным. «Чернила» готовы. Напиши ими на бумаге любую фразу и дай высохнуть. Затем щелкни по бумаге пальцем или протри чистой сухой тряпочкой — написанное исчезнет.

СЕКРЕТНЫЕ ЧЕРНИЛА. Раствори немного серной кислоты в воде (помни, что вливать нужно всегда кислоту в воду, а не наоборот!). Напиши этим раствором с помощью заостренной палочки любое слово на бумаге. Когда раствор подсохнет, надпись исчезнет. Но стоит прогладить     бумагу     горячим     утюгом, таким   способом как на ней появятся черные буквы. Кстати, написанное удалить уже нельзя.

КРАСКИ-НЕВИДИМКИ. Приготовь слабый раствор хлористой меди и сделай им рисунки на бумаге. При обычной температуре они будут невидимы. Но стоит нагреть бумагу, и рисунок появится, а при остывании опять исчезнет.

[/smszamok]

ЛАМПА «ПРИВИДЕНИЙ». Вечером ты садишься со своими друзьями за столик, на котором горит спиртовка. В комнате должно быть темно. Возьми предварительно растертую соль или соду и подсыпай непрерывно на пламя спиртовки. Пламя сразу же сделается желтым. И вот при желтом свете лица твоих товарищей, которые недавно были такими розовыми, покажутся тебе бледными, с темными впадинами глаз и рта. Попроси кого-нибудь показать язык. Смотри, он совершенно черный! Но вот ты включил электричество. Оказывается, все твои товарищи по-прежнему здоровы и розовы. Это цвет пламени их так изменил. Красные предметы при желтом свете кажутся черными.

(Еще не оценили)

Загрузка...

Новая общественная политическая атмосфера во Франции 70 — 80-х годов cпособствовала реализации поставленных задач. В этот период ее университетская историческая наука развивалась на основе методологических принципов позитивизма, изложенных О. Кон-том еще в 30-е годы. Вера О, Крита в разум как творца истории и инструмент ее познания, в.позитивную науку, которая должна основывать свои выводы на точных и проверенных фактах, означала для историков, разделявших позитивистские принципы, всестороннее и полное использование архивных документов в соответствии с кругом научных интересов.

В. условиях, когда впервые были открыты архивы многих министерств, началось

[smszamok]

изучение департаментских архивов и архивов Ватикана, Ш.-В. Ланглуа и III Сеньобос вслед за Э. Бернхаймом, исходя из методологических позиций позитивизма, разработали принципы источниковедения.

Целый ряд сформулированных ими строгих правил аналитической работы, методики исследования, как и методологических под-

ходов, имеют общенаучное значение. В российской историографии советского периода среди таковых отмечались следующие: отстаивание тезиса об индивидуальности и специфичности исторических явлений, их зависимости от места и времени; требование максимально точного описания фактов, как «объективного и единственного источника исторических знаний»; познавательный оптимизм; признание (и абсолютизация) идеи эволюции и в связи с этим применение генетического принципа при изучении исторических событий, явлений, учреждений; перенесение акцента с деятельности выдающихся личностей на действия масс, с индивидуальной психологии на коллективную; сосредоточенность на процессах структурного характера, в противовес событийно-повествовательным построениям провиденциального историзма.

Однако «дрожащая осторожность побежденных в 1871 г.» вынуждала историков Франции ограничительно использовать идейно-теоретический арсенал позитивизма. Они принципиально отказывались от выводов и обобщений в своих работах, услуг философии истории, поисков закономерностей, причин (а если и искали исторического объяснения, то отвечали на вопрос «как», а не «почему»), считая эти проблемы делом будущих поколений ученых. Теория прогресса для них была «метафизической гипотезой», сама история — субъективной наукой, а ее уроки — устаревшей иллюзией. Исторический процесс они объясняли взаимодействием равноправных факторов — экономического, политического, культурного, идеологического, расового и т. д. Позитивистский историзм не делал различия между методами естественных наук и гуманитарных, абсолютизируя первые; это проистекало из контовской классификации наук по предмету изучения и унифицировавшей все науки.

В российской историографии советского периода, в частности в трудах О. Л. Вайнштейна, М. А. Барга, позитивистская историография рассматривалась как подготовительный этап дальнейшего развития исторических исследований. Между ограничительностью использования позитивистских методологических идей и особенностями разработки конкретных проблем в науке последней трети XIX в. существовала тесная взаимосвязь.

Острота социально-политического положения Франции после событий 1870 — 1871 гг. делали приоритетным для историков изучение политического опыта революции 1789 р. И профессионально, и организационно ее исследование было поднято на качественно новый уровень, благодаря леволиберальному историку А. Олару, его журналу и школе. С изучения политического аспекта истории Французской революции начинал свой творческий путь ученик А. Олара — будущий академик П. Ренувен.

Специфика осмысления Французской революции методологически объяснялась слабыми сторонами позитивистского историзма, уровнем понимания проблем эпистемологии исторического знания, исторического синтеза, верой в возможность его достижения на основе анализа одного ряда однотипных явлений: применительно к школе А. Олара — на основе анализа только политической истории. Историография постсоветского периода, продолжая критическое переосмысление концепций ученого, тем не менее солидаризуется с ним в оценке деятельности Ж. Дантона, олицетворявшего идеи реформистского, мирного, либерального в своей основе пути преобразования страны.

В развитии исторической науки и исторической мысли во Франции, России и Украине с 70-х годов XIX в. и в начале XX в. были общие и особенные черты. Общие определялись историзмом исторического сознания эпохи, которая обусловливает структуру знаний людей о мире и о себе, как субъектах истории.

Промышленный переворот и новый уровень социальных запросов в России, так же как и во Франции, имели следствием укрепление профессионализации науки. Господствующим направлением политической и исторической мысли в обеих странах был либерализм, который содержал «в зародыше и отражение общечеловеческих интересов», а теоретико-методологические принципы позитивизма, разъясненные для историков Э. Бернхаймом, Ш.-В. Ланглуа и Ш. Сеньобосом, стали общепризнанными и в среде российских ученых. Однако российский позитивизм был отличен от французского. Сложность проблем российского общества быстрее, чем на Западе, вызвала в ее науке следующие изменения: она раньше и глубже подверглась влиянию марксизма, а также молодой тогда науки — социологии, хотя более слабым оставалось влияние неокантианства.

По вопросу о времени, этапах, сущностных характеристиках кризиса исторической науки России рассматриваемого периода в российской историографии имеются две основные точки зрения, которым, на наш взгляд, свойственна тенденция к сближению. Большинство ученых ныне связывают глубинное содержание кризиса не с эволюцией позитивизма, а с кардинальным разрывом с ним и заменой его принципов неокантианскими. Это произошло после революции 1905 г. и нашло наиболее яркое отражение в исследованиях видного русского ученого — А. С. Лаппо-Данилевского. Изменение и усложнение условий существования человека в XX а, кризис в естествознании, заострили внимание науки на эпистемологических проблемах исторического знания, разработкой которых занялась неокантианская баденская школа. Ее представители — В. Виндель-банд и Г. Риккерт — дали новую классификацию наук, разделив их на две основные категории — науки естественные (номотетичеСкие), способные наблюдать повторяемые явления и устанавливать общие понятия, законы, и науки о культуре (идеографические), описательные — о специфичном, единичном.

[/smszamok]

Впервые в истории мысли это была классификация по методу, используемому науками. За историей, как наукой о культуре, не признавалась способность формировать абстракции, устанавливать законы, но она должна была ставить эти проблемы, прибегая к услугам философии. Формируя общие понятия категории, наука с помощью этих логических конструкций систематизирует историческую реальность, упрощает и преобразовывает ее. Неокантианский историзм, поставив проблему границ человеческого разума, ввел в теорию познания понятие релятивизма, признал зависимость познаваемости объектов науки от познающего субъекта, который производит отбор исторических, явлений, соотнося их с культурными ценностями эпохи.

(1голосов, средний: 5,00 out of 5)

Загрузка...

Формирование «русской исторической школы» пришлось на 70-е годы XIX в. — время кризиса «первого позитивизма», сложившегося до 60-х годов. В период становления школы кризис плодотворно преодолевался, благодаря восприятию марксистских идей ее корифеями. И в этом плане следует отметить приоритет российских ученых по сравнению с французской университетской наукой.

Представители «первого позитивизма» — Н. И. Кареев, М. М. Ковалевский — специально дебатировали проблемы исторической теории К. Маркса. Представители «второго позитивизма» — Е. В. Тарле, Р. Ю. Виппер, В. П. Бузескул, Д. М. Петрушевский — испытывали влияние и неокантианства, к идейному багажу которого обращались и Н. И. Кареев, и М. М. Ковалевский.

К опыту неокантианства российская наука отнеслась осторожна. Таким образом,

[smszamok]

методологией конкретных исследований по истории Французской революции, прославивших «русскую историческую школу», было сочетание позитивистских, марксистских и неокантианских принципов. В российской историографии Французской революции, как и в медиевистике, до 1917 г. не было ни общего методологического кризиса, ни влиятельного критического направления, потому что наука России отличалась высоким уровнем восприятия новых теоретико-методологических идей своего времени и вовремя использовала их в разработке конкретных проблем историографии.

Понимая специфичность исторической науки, российские ученые считали, что она тем не менее способна устанавливать законы (этот тезис не отстаивался ими последовательно), пропагандировали идеи исторического синтеза на несколько десятилетий раньше А. Берра. Разделяя плюралистическую теорию факторов, деятели «русской исторической школы» разрабатывали теорию личности, которая проявляет себя в истории в совокупности своих антропо-психологических и, «отчасти, социальных качеств», г. е. подходили к личности с Позиций, близких к тем, которые школа «Анналов» выдвинула лишь в 20 — 30-е годы XX в.

Российские ученые ставили проблемы междисциплинарности как основы исторического исследования, обращая особое внимание на сотрудничество с социологией, психологией, биологической наукой. Тем не менее вопросы исторического синтеза не были для «русской исторической школы» окончательно решенными; они остаются труднейшими и для современной науки.

Важнейшей концептуальной особенностью подходов «русской исторической школы» к Французской революции было рассмотрение ее снизу, как борьбы народных, прежде всего крестьянских, масс, к которой они отнеслись с сочувствием. Корифеи школы — Н. И. Каи реев, И. В. Лучицкий, М. М. Ковалевский — посвятили истории французского крестьянства фундаментальные труды, выводы которых признаны в мире классическими.

В российской советской историографии было отмечено сильное влияние народничества, испытывавшееся школой. Оно сказывалось в общей оценке Франции XVIII в., как некапиталистической страны. Известный спор между М. М. Ковалевским и И. В. Лучицким также объяснялся различием в понимании сущности процесса капитализации французской деревни в предреволюционную эпоху. М. М. Ковалевский считал самой характерной его чертой обезземеливание крестьян (английский путь), а И. В. Лучицкий — «приращение» крестьянской собственности, в разряд которой заносил цензиву, признаваемую специалистами собственностью феодального типа. И. В. Лучицкому принадлежал приоритет в ознакомлении с фондами французских архивов и в применении количественных, статистических методов обработки их данных.

В ходе дискуссий, развернувшихся в связи с 200-летним юбилеем Французской революции, историки-«ревизионисты» — Ф. Фюре, Э. Леруа Ладюри, Д. Рише и другие — пришли к выводам, противоположным тем, что отстаивала «русская историческая школа», и обосновывали положение о сеньории как колыбели капитализма, в то время, как французские марксистские историки в известной мере приувеличивали степень сохранения феодальных отношений и нео-дооценивали уровень развития капиталистических и полукапиталистических форм хозяйствования в предреволюционный период (А. Собуль). В целом же работы современных французских и русских исследователей, таких как А. Д. Люблинская, А. В. Адо, Ю. Л. Бессмертный, Ф. Гужар, П. Губер, Д. Робен, Ж. Бастье, наполнили классический спор о конкретных процессах перерастания феодализма в капитализм новым документальным и эвристическим содержанием.

Традиции «русской исторической школы» в Украине были определенно выражены как в дореволюционный, так и в послереволюционный (первый) период развития историографии Французской революции, который, по мнению Е А. Дунаевского, охватывает 1917 г. — начало 40-х годов.

Видный вклад в исследование экономической политики и классовой борьбы эпохи Термидора внес К. П. Добролюбский, принявший марксизм, и вслед за Н. И. Кареевым логически включавший Термидор в хронологические рамки революции. Первый период изучения революции 1789 г. завершается созданием коллективного труда’«Французская буржуазная революция 1789 — 1794 гг.»’ (под ред. В. П. Волгина, Е. В. Тарле. М., 1941) с участием К. П. Добро-любского. В основе труда и трактовок революции в российской историографии 30 — 40-х годов и позднее лежали концепции Н. М. Лукина. Труд в целом отражал классическую концепцию революции, оформившуюся в 30-е годы благодаря совместным усилиям российских и французских левых, социалистических историков, последователей Ж. Жореса, таких как А. Матьез, Ж. Ле-февр, Э. Лабрусс.

Харьковский научный центр не дал видных специалистов по истории революции 1789 г. Тем не менее его роль была очень важной: здесь функционировало партийное издательство «Пролетар», уделявшее значительное внимание выпуску отечественной и лучшей переводной литературы по проблемам истории Франции XVIII в.

Значительная работа украинских историков в этой области находила отражение на страницах журнала «Прапор марксизма» (до 1929 г.). С начала 30-х годов исследовательская и публикаторская деятельность во многом была свернута, а борьба за утверждение марксизма принимала зачастую и кровавый характер.

Только в Украине (по неполным данным) 185 ученых прошли через ГУЛАГ, а многие погибли в его застенках.

[/smszamok]

Важнейшими и печальными последствиями гонений против интеллигенции были огосударствление, тотальная идеологизация науки, отъединение ее от мировой науки, низведение гуманитарных наук в ранг второстепенных, бесправие основной массы научных работников — преодоление всего этого в странах СНГ лишь намечается.