Сочинения

(1голосов, средний: 5,00 out of 5)

Загрузка...

Честь і совість. Що означають ці слова? Може бути, для когось це порожній звук? Чи часто ми зіштовхуємося із цим у житті? Ці якості повинні бути властиві кожній людині, але чи не так це? По-моєму, найкраще честь і совість проявляються в екстремальних ситуаціях. Сама екстремальна ситуація — це війна. Про Велику Вітчизняну війну писали й пишуть дуже багато.  Поети складали вірші й поеми, письменники писали художні й публіцистичні добутки.  

Одним з таких добутків є повість В. Некрасова «В окопах Сталінграда». В. Некрасов уважав, що подібні добутки треба писати по гарячих слідах і на одному подиху, тому що інакше правда спотворюється. Автор повесті затверджує, що правди в його добутку дев’яносто дев’ять відсотків, і всього лише на один відсоток він умолчал. І як видно, ця заява справедливо, тому що молоде покоління порівнює інші добутки із цією повістю, перевіряючи справедливість і чесність інших авторів, а сучасники війни підтверджують, що все написано правдиво й чесно. Так про що ж ця повість? Чим так притягає? І що змушує перечитувати її знову й знову?

«Наказ про відступ приходить зовсім зненацька..,» — це найперші рядки повести. Немає ніякого вступу. Є тільки ці суворі й тверді слова. Ми відразу поринули в інший світ і виявилися у вирі подій. Бійці відступають, що ж робити беззахисним жителям? Люди, які повинні захищати, ідуть. Вони йдуть уночі, ідуть із опущеними головами.

«…Ми йдемо мовчачи, точно усвідомлюючи свою провину… Люди завтра прокинуться й побачать німців…»

Вони почувають себе винуватими, але чому? Адже вони ж не дезертири, адже вони збираються повернутися. Друга картина ще ужаснее, хоча її опис займає всього кілька рядків у повісті:

«…Я пам’ятаю одного вбитого бійця. Він лежав на спині, розкинувши руки, і до губи його прилип недокурок. І це було страшнее всього, що я бачив до й після на війні… Хвилину назад було ще життя, думки, бажання. Зараз — смерть…» Мені не хочеться нічого говорити: краще і яскравіше В. Некрасова я не зможу сказати. Всі й так гранично ясно: грань між життям і смертю дуже тонка, а на війні стирається зовсім.

Надійти по честі, по совісті — загинути за Батьківщину. Але чи не краще здолати ворога, зберігши при цьому життя? Адже немає нічого цінніше життя. Командир Абросимов дотримується іншої точки зору: «Взяти висоту за всяку ціну». Він наказує атакувати під прямим вогнем. Майор пропонує інший варіант, у якому в бійців їсти шанс вижити. Одним геройством нічого не зробиш. Абросимов уважає, що вони відмовляються виконувати наказ через боягузтво, він загрожує їм навіть пістолетом.

Начальство не сумнівалося в думках, але ж їхнє нерозуміння один одного коштує багатьом людям життя. Як бути із совістю тут? У повісті, прочитавши її від початку до кінця, ми не знайдемо великих воєначальників.

Не знайдемо ми воєначальників і у Василя Быкова. Його добутку про простих людей, але про складні душі цих людей. Його герої завжди коштують перед вибором. Сотників не виключення. Книга так і називається «Сотників».

Сотників і Рибалка — головні герої. Рибалка більше пристосований, чим Сотників. Він сильний, спритний, витривалий, він не боягуз, сам викликався йти в розвідку із Сотниковым. Потрапивши в партизанський загін, ні від якої роботи не відмовлявся. Рибалка ненавидить німців і поліцаїв, що зрадили свій народ. Він прекрасно ставиться до свого товариша й протягом всієї повісті піклується про Сотникове. І не просто піклується, він тягне його на собі. Спочатку він виявив слабість і залишив пораненого товариша. Його охопив страх, страх за своє життя. Адже в кожній людині живе інстинкт самозбереження. Але ж він поборов свій страх, хоча це далеко не просто. Совість і честь здобули перемогу над страхом і жалістю до себе. А це не мало!

Після цього вчинку Рибалки все передвіщає гарний кінець. Ио… усе вийшло зовсім інакше. Потрапивши в полон, Рибалка вибирає шлях зрадництва, на відміну від Сотникова. Сотників фізично уступає Рибалці. Він менш пристосований до життя в загоні, але хворий іде в розвідку, тому що ніхто більше не пішов. Всю дорогу Сотників випробовує перед Рибалкою почуття провини, тому що хворо, поранений, тому що відстає. А час втрачати було не можна. Він почуває каяття совісті за те, що вони потрапили в полон, за те, що через них забрали Дем-чиху й Басю. Сотників намагається взяти всю провину на себе, але… Сотників, уступаючи Рибалці фізично, безсумнівно, перевершує його морально. Адже обоє героя коштують перед вибором, але виявилися по різні сторони однієї риси, що розділяє друзів і ворогів.

Рибалка, почуваючи себе винуватим, намагається переконати себе, що великої провини за ним немає.

«…Просто він мав більше можливостей і схитрував, щоб вижити, але він не зрадник…*

Рибалка намагається заглушити голос совісті, але йому це не вдається.

Рибалка повинен вибити чурбак з-під ніг Сотникова, повинен позбавити свого товариша життя. Він у жаху!

А Сотників у цей час обводить поглядом юрбу. Йому огидно стало від зрадництва Рибалки. Для нього це було найстрашнішим злочином. Останнім, кого бачить Сотників, — хлопчик, що зі страхом і тремтінням спостерігає за стратою. На його особі було безутішне горе. Сотників не удержався й посміхнувся одними очами хлопчикові. Мені здається, він хотів, щоб хлопчик зрозумів, що краще вмерти, але не стати зрадником.

Мені навіть стало шкода Рибалки. Мені здається, він трішки завидо

 вал Сотникову: адже його страждання закінчилися. У глибині душі він

 (Рибалка) розуміє, що йому не вирватися звідси, і вирішує звести сче

 ти з життям; «.„в тартарары, навіки          це єдиний возмож

 ный вихід…» Але доля прокляла його: ременя не було, залишалося

 тільки жити, але як жити? От таке складне почуття — совість.

Совість завжди пов’язана з іншими почуттями душі. Я думаю, вона невіддільна від віри, віри в людей.

«Пастка» оповідає саме про це. Командир роти Клименко потрапив у полон. Німці не стали його вбивати, вони скористалися документами, які були в Клименко. Оголосивши солдатам, що їхній командир зрадив їх, відпустили його. Далі йде дуже напружена сцена. Коштує мертва тиша, Клименко йде до «своїм». Він навіть не зрозумів відразу, що трапилося, але, коли це стало доходити до його свідомості, він покрився холодним потом: його могли вбити свої. Чому могли? Вони повинні були його вбити! Але він дійшов, а пострілів не було. Почалися вигуки: «Зрадник!.. Боягуз!» Але по його особі солдати зрозуміли: він їх не віддавав! Він не міг їх зрадити!

Провокація німців не вдалася, хоча, звичайно, минулого й інші випадки.

В «Обеліску» Василя Быкова головний герой — Алесь Іванович Мороз — надходить по совісті, так, як уважає правильним і потрібним. Хлопців забрали поліцаї й зажадали, щоб прийшов А. И. Мороз, — тільки тоді вони відпустять дітей. Усі розуміли, що німці  ніколи нікого не відпускають,  розуміє це й Алесь Іванович, але він не може по-іншому, він знає, що повинен піти, і йде. І до останньої хвилини він намагається врятувати хоч одного із хлопців, що йому й вдається.

По-моєму, Алесь Іванович Мороз зробив геройський учинок. Чому вчинок? Подвиг!

Честь і совість — це те, без чого не може жити людина.

(Еще не оценили)

Загрузка...

Иван Сергеевич Тургенев первоклассный реалист, один из наиболее замечательных русских писателей XIX века. Образованнейший человек своей эпохи, гуманист, враг рабства и произвола, он многое видел и понимал, чувствуя назревающие большие перемены в России. Его позиция в условиях обострившейся классовой борьбы 70-х годов была сложна и во многом противоречива. Критически расценивая людей своего социального круга, отмечая ряд слабостей и недостатков дворянской интеллигенции, Тургенев не разделял революционных убеждений нового поколения, он понимал, что они в чемто правы, но они были чужды ему по духу.

Он не мог принять идей о необходимости революции, насильственной, коренной ломке существующих отношений, ему «претил мужицкий демократизм Чернышевского и
Добролюбова». В этом причина разрыва его с «Современником». Однако
Тургенев до конца жизни сохранил глубокий интерес к деятельности
революционной молодежи, он внимательно следил за всеми
проявлениями передовой общественной мысли. Характеризуя
творчество Тургенева, Добролюбов писал, что он «быстро угадывал
новые потребности, новые идеи, вносимые в общественное сознание».

В 1862 году Тургенев написал[rkey] роман «Отцы и дети» один из лучших
романов, как по художественному мастерству, так и по глубине, широте и актуальности основной темы. Это не было данью идейной моде, Тургенев честно в романе
попытался показать две силы: либеральное дворянство /в лице братьев
Кирсановых и лагерь демократов, представленный
пока одиночкой Базаровым. Тургенев писал: «Вся моя повесть
направлена против аристократии как передового класса».

Представители прошлого «отцы» изображены с беспощадной в
;рностью. Они хорошие люди, но об этих хороших людях не пожалеет
Россия. Тургенева не удовлетворяют ни «отцы», ни «дети», писатель не
полюбил Базарова, но признал его силу, его перевес над окружающими
людьми, поэтому он принес ему полную дань уважения. В трактовке
Базарова сказалась классовая ограниченность Тургенева. Человек с
такими качествами, как Базаров, мог бы сделать многое, но он умирает,
не сделав ничего. В этом сказались неверие Тургенева в силу
разночинцев, в идеал революционной демократии. Писарев в статье
«Базаров» увидел в тургеневском герое типичные черты молодого
поколения и приветствовал автора романа. В разгоревшемся споре
между демократическими журналами изза понимания образа Базарова
статья критика Писарева сыграла роль усиления критического
отношения к Базарову на страницах журнала «Современник». Во второй
статье Писарев изменил свой взгляд на Базарова и поставил его в
одном ряду с героем романа Чернышевского «Что делать?»
Рахметовым. Сам Тургенев говорил, что Базаров его «враг», к
которому он чувствует невольное влечение.

Тургенев считал, что революционная
деятельность в России не найдет отклика и поддержки в народе. Этим
же сознанием он наделил и своего героя. Базаров говорит перед
смертью: «Я нужен России… Нет, видно, не нужен.» В этом идейное
заблуждение Тургенева. Что сказать об идейной моде и убеждениях?
Если сравнить Павла Петровича Кирсанова с Назаровым, то видно,
Базаров убежден в своих позициях, а Кирсанов больше рисуется,
отдавая дань моде. При всех своих «либеральных выходках» и
заявлениях о «любви к прогрессу» Павел Петрович консервативен,
нетерпим и классово ограничен в своих взглядах. Одна деталь: он
нюхает одеколон, когда разговаривает с мужиком, потому что от того
«плохо пахнет». Разве это любовь к ближнему? Слова Кирсанова
расходятся с делом, он либерал, потому что модно быть либералом. А
что же либерального в нем? Один раз в месяц избавляет мужика от
экзекуции?

Но «если сливки таковы, то каково же молоко», то есть
необразованное дворянство. Базаров спрашивает у Аркадия, . увидев
надушенного, безупречно одетого по последней моде /и это в деревне/
Кирсанова: «Что это за архаическое явление?» Павел,Петрович
отпускает презрительную фразу: «Кто этот волосатый?» Перед вами
совершенно разные люди по воспитанию, убеждению, происхождению.
Базаров критикует безделье дворянства: «Вы уважаете себя, а сидите
сложа руки, какая же от этого польза?» Базаров это «человек дела, а не
фразы», он обладает не только большим умом, но и огромной силой
воли. У Базарова есть важный принцип делать то, что полезно.
Тургенев в романе показывает и карикатурных героев это Ситников и
Кукшина. Если для аристократов дань моде казаться прогрессивными
либералами, то для Ситникова и Кукшиной дань моде считать себя
нигилистами. Кукшина и Ситников ухватились за нигилизм, потому
что он моден, потому что выглядеть прогрессивным человеком очень
престижно. Но весь их нигилизм мелкий и показной. Ситников кричит:
«Долой авторитеты!» Но перед кем кричит, в присутствии человека,
перед которым раболепствует? Базарову не надо много ума, чтобы
понять, что Ситников завтра может кричать обратное. Кукшина считает
себя передовой, эмансипированной женщиной.

Но Тургенев одной
фразой дает понять, что она всего лишь глупая, несчастная женщина, у
которой нет детей и мужа, и ей ничего не остается как быть
«эмансипе». В ее комнате «бумаги, письма, толстые номера русских
журналов, большей частью неразрезанные, валялись по запыленным
столам», Это пустые болтуны, которые «держат нос по ветру», и если
раньше они были просто болваны, то теперь они вдруг стали
нигилистами. У них нет определенных взглядов, своих убеждений, и
когда нигилизм выйдет из моды, они, безусловно, отступятся от него. У
Базарова есть свои принципы, и он строго следует им. «Я ничьих
мнений не разделяю: я имею свои», говорит он. Проблема «отцов» и
«детей», поиски идеала и смысла жизни во все времена стояла довольно
остро.

Ситуацию молодежи в обществе Маркс назвал трагедией
молодого поколения, которое застает уже сформированный мир и не
всегда отдает себе отчет в том, что может изменить его. Кирсанов в
Базарове сразу почувствовал противника, потому что тот перечеркивал
всю его «деятельную» жизнь. Базаров ясно дал понять, что «отцы» не
способны решить основные проблемы эпохи. Сейчас не утихают споры
о романе и не пропадает интерес к нему, потому что общество
разделилось по убеждениям на две силы: лагерь демократов, которые
готовы идти по новому пути, и лагерь приверженцев идеи социализма,
которая не оправдала себя. За кем будущее страны? Мне кажется, пока
человек духовно не возродится, не сумеют ни демократы, ни
консерваторы вытащить Россию из пропасти. [/rkey]

В споре с Добролюбовым
и Чернышевским правы были Тургенев, Лев Толстой. Ни одна
насильственная революция не изменит жизнь народа. Пока не будет
морального совершенства. И жизнь это неоспоримо доказала.

(Еще не оценили)

Загрузка...

Твору справжнього мистецтва розкриваються перед людиною не відразу. Читання художньої літератури — процес, що вимагає творчих зусиль читача, що захоплює обов’язково й інтелектуальну, і емоційну сфери. Творчість теперішнього письменника гуманно по всій сутності. І ціль його — кожної людини призвати до вдосконалювання розуму й душі, навчити його радуватися красі, насолоджуватися нею, розуміти її.

Зовсім недавно я відкрила для себе творчість В. Шукшина, що потрясло мене своєю глибиною й своєрідністю. Тому, вибравши тему екзаменаційного твору, я не можу не поділитися своїми думками про цього письменника.

Земля — образ конкретний і поетично багатозначний у творчості В. Шукшина. Будинок рідний і рідне село, рілля, степ, мати — сиру земля… Шукшин пише про нескінченність життя й ланцюга, що йде в минуле, поколінь, про Батьківщину, про необъемлемо притягальну силу землі. Цей всеосяжний образ природно стає центром змісту творчості Шукшина: образної системи, художніх концепцій, нравственно-эстетических ідеалів і поетики.

Чи писав Шукшин Любавиных, похмурих і жорстоких власників, вільнолюбного заколотника Степана Разіна, чи розповідав про розгром сільських сімей, прощанні його з усім земним, чи ставив фільми про Пашке Колокольникове, Іванові Расторгуеве, братах  Громових,   Єгорові  Прокудине,   письменник  зображував  героїв на тлі конкретних і узагальнених образів ріки, дороги, нескінченного простору ріллі, рідної домівки, безвісних могил. Шукшин наповнює цей центральний образ всеосяжним змістом, вирішуючи кардинальну проблему: що є Людина? у чому суть його буття?

Земля в Шукшина — образ історичний. Її доля й долі людей єдині, і розірвати ці вічні зв’язки неможливо без трагічно необоротних катастроф і згубних наслідків. Долі сьогоднішні — продовження ланок історичного ланцюга поколінь. Чи міцні ці ланки і як вони спаяні? — міркує Шукшин. Простежуючи життєвий шлях батьків і дітей, що представляють різні покоління й варті за ними епохи, Шукшин прагне розкрити їхній духовний мир, радості й турботи, зміст буття, в ім’я чого прожита життя.

В оповіданні «Дядько Єрмолай» це питання залишається без відповіді. Потрібно багато зважити, розпізнати, обміркувати, зіставити, щоб зрозуміти характер, душу людей старшого покоління. Міркування над сенсом життя старших поколінь незмінно повертають письменника до споконвічних і простих істин: земля, праця, будинок, — складову основу буття. Так, у цьому колі замикалися всі радості й всі інтереси, прикрості й турботи дядька Єрмолая, його покоління, його батька, діда й далі — у глибину минулого — ішли перевірені шукані істини. Але залишалася нерозгаданої таємниця міцності, стійкості цих істин. Таємниця споконвічного притягання землі й будинку. Збагачення, відновлення, навіть ускладнення змісту споконвічних понять і подань про землю й рідний будинок у творчості Шукшина цілком закономірно. За всім цим — самобутність світосприймання письменника, його життєвого досвіду, загострене почуття батьківщини, художницька проникливість, породжені в нову епоху життя народу. Зовсім природно пильна увага Шукшина до сучасних соціальних процесів. Він «допитує» наш час, вивчає свого сучасника, чий духовний мир намагається розгадати й обрисувати.

Проза Шукшина остродраматична, психологічно ущільнена. Характери зображуються в напружено-кризові моменти вибору, самопізнання, трагічного прощання з життям, розчарування або надзвичайних «відкриттів. При цьому внутрішній стан героя начебто оголено.

Ми довідаємося все про людину: угадуємо дисгармонію душі, розпад з миром, драматизм моральних пошуків або, навпроти — вищу гармонію з миром, людьми.

«Людині приснилося рідне село. Іде начебто він берегом ріки… У тім місці ріки — затон. Тихо. Нікого, ні однієї живої душі навколо… У душу з тишею разом вкрадається неспокійне-ніжне почуття до всього на світі», — пише Шукшин у своєму оповіданні «Два листи». А от з оповідання «Горі»: «Це навіть не здається, щось інше: чудиться, ждется, чи що. Причаїшся де-небудь на задах городів, у лопухах, — серце завмирає від непоясненої, таємницею радості. Шкода, мало в нас у житті таких ночей».

Напружено-піднесений духовний стан героя народжується в момент вищої гармонії — злиття із природою. Письменник акцентирует увага читача на моментах, коли душу людини опромінюють добрі й світлі почуття. Пошуки відповідей на вічні питання про сенс життя й наступності поколінь жадають від письменника аналізу почуттів. Любов, дружба, сыновние й батьківські почуття, материнство в безмежності терпіння й доброти — через них пізнається людина, а через нього — час і сутність буття. Шляхи збагнення письменником буття ведуть його до пізнання глибин душі людської. А в цьому — ключ до рішення й древніх, і нових загадок життя. Дізнаючись дорогих Шукшину героїв, переконуєшся в одному: над усе, прекрасніше й глибше не переживання, які випробовує людина, прилучаючись до природи, осягаючи споконвічну владу й чарівність землі, нескінченність людського життя. Переконуєшся в цьому, прочитавши такі добутки, як «Залітний», «Вірую!», «И розігралися ж коні в поле», «Алеша Бесконвойный».

Зовсім закономірно, що в центрі поетичного ряду «люди — земля» виділений образ матері, з її терпінням, добротою, великодушністю, жалістю. Поетизуючи просту сільську жінку-матір, Шукшин зображує її охоронницею будинку, землі, споконвічних сімейних підвалин і традицій. У старій матері-трудівниці Шукшин бачить щиру опору для людини в превратностях долі, вона для письменника — втілення надії, мудрості, доброти й милосердя.

У кіноповістях і фільмах Шукшина «Брат мій…», «Живе такий хлопець», «Ослінчика-грубки-крамнички», «Калина червона» знайдені характери, що відповідають позитивним ідеалам письменника й драматурга, — Пашка Колокольников, Семен Громов, Іван Расторгуев, Люба Байкалова. Пашка Колокольников живе просто, не віддаючи собі звіту в прихильностях, у необхідності надходити по велінню розуму. Його натура противиться якому-небудь моральному диктату, тому що керується серцем. Але діяльне добро — прояв безпосередньої, серцевої уваги, що ніким не підписано й не заплановано. Особливо цікавий характер Люби Байкаловой. У цьому характері зосереджені й виявлені крупно, переконливо початку гармонійної особистості. Люба Байкалова, з її розумом, сердечністю, вірністю моральним підвалинам сім’ї — людин чарівний, активний. Люба не знаходить щастя в житті, переживаючи втрати, зіштовхуючись із далекими її духу силами, але характер героїні Шукшина несе в собі ідеали добра, чистоти й щиросердності. Можливості цієї натури, по думці автора, далеко не вичерпані.

Художній мир Шукшина — багатолюдний, «многошумя-щий», динамічний, мальовничий. Створюється ілюзія повної природності його, доконаного єдності з реальністю. Океан життя, як би витиснувши в момент могутнього хвилювання цей образний мир, не залишив свій нескінченний біг. За збіглими прийдуть нові покоління. Життя нескінченне й безмежна.

Иа уроках літератури ми вивчали поняття про конфлікт. На мій погляд, творчість Шукшина не дає чіткої відповіді на основні питання буття. У цьому його принадність. Не давати однозначної відповіді,   а  навчити  читача  думати,   домысливать,   співпереживати.

Тому рамки оповідань Шукшина відкриті, фінали, за деяким виключенням, чекають свого продовження, призиваючи до співучасті всю величезну читацьку аудиторію.

(1голосов, средний: 5,00 out of 5)

Загрузка...

Говоря о замысле и цели своего будущего произведения, Тургенев признавался: «Меня смущал следующий факт: ни в одном произведении нашей литературы даже намека не встретил на то, что мне чудилось повсюду». Заслуга писателя состоит в том, что он первый в России поднял эту тему в литературе и впервые попытался создать образ «нового человека», представителя разночинцев. Двойственное отношение автора к своему герою сказалось в романе, но Тургенев, несмотря на противоречивость изображенного образа, верил, что за этими людьми открывается будущее. «Вся моя повесть направлена
против аристократии как передового класса», писал он.

Роман «Отцы и дети» показывает борьбу мировоззрений двух
политических направлений: дворянлибералов и революционеров
демократов. На противопоставлении представителей этих направлений,
разночинца Базарова и дворянина Павла Петровича Кирсанова,
построен сюжет романа. Кроме этой основной проблемы, Тургенев
поднимает ряд других вопросов, связанных с нравственным,
культурным, социальноэкономическим развитием России в 60е годы
XIX века. Итак, вновь поднимается тема дворянства и его роль в жизни
общества.

По мнению Павла Петровича Кирсанова, аристократы движущая сила
общественного развития. Их идеал конституционная монархия, а путь
к идеалу либеральные реформы, гласность, прогресс. По мнению
Базарова, аристократы не способны к действию, от них нет никакой
пользы, поэтому Базаров отрицает способность дворянства вести
Россию к будущему. Следующий вопрос касается нигилизма, роли
нигилистов в жизни. Павел Петрович считает их бессильными
«циниками, нахалами и плебеями», они не уважают народ и традиции,
но он утешает себя тем, что их мало. Базаров веско замечает: «От
копеечной свечи Москва сгорела». Что утверждают нигилисты? Прежде
всего необходимость революционных действий, поэтому критерием для
них является народная польза. Базаров считает, что народ пока темен и
невежественен, он полон предрассудков, но всетаки по духу он
революционен.

Павел Петрович умиляется патриархальности русского народа, не
понимая его по сути. Считая себя либералом, он тем не менее,
разговаривая с мужиком, нюхает английский одеколон Это
немаловажная черта, характеризующая его как личность Делая выводы,
можно сказать, что споры велись не по частным вопросам. Они
касались настоящего и будущего России Во всех спорах последнее
слово оставалось за Базаровым.

Компромисс между героями Тургенева невозможен, подтверждением
этого является дуэль. Главная причина, вызвавшая ненависть старшего
Кирсанова к Базарову, заключалась в том, в чем он вряд ли
признавался даже самому себе: Базаров перечеркивал всю его жизнь.
Павел Кирсанов полагал, что ведет жизнь благородную, что он достоин
уважения. А с точки зрения Базарова его жизнь бессмысленна.

Расхождение во взглядах главных героев заключается в их биографии.
Павел Петрович сын генерала, блестящий офицер, который растратил
все свои душевные силы в погоне за любимой женщиной. Когда она
умерла, он покинул свет, оставил карьеру и поселился у брата, чтобы
доживай век. Он пытается внести изменения в свое имение и
хозяйство, считает себя либералом только потому, что в их имении не
бьют крепостных кнутом, но он не в состоянии понять требований
новой эпохи, взгляды молодого поколения ему глубоко чужды. О
прошлом Базарова мы знаем мало, но понимаем, что путь его это
типичный путь разночинцатруженика. Годы упорнейшего труда
сделали его образованнейшим человеком. Он с гордостью заявляет:
«Мой дед землю пахал». Родители Базарова весьма религиозны,
интересы их ограничены. Базаров воспитывал себя сам. Сколько
предрассудков, сколько привычек, укоренившихся с детства, должен
был побороть Евгений, чтобы себя воспитать. Базаров человек
сильный по уму и характеру. Немало таких Базаровых знала Россия:
ведь и Белинский, памяти которого посвящен роман, и Добролюбов
прошли тяжелую жизненную школу. Братья Кирсановы аристократы.
Тургенев писал: «Они лучшие из дворян именно поэтому они
выбраны мною, чтобы доказать их несостоятельность». Очень горько,
что их жизнь проходит столь никчемно, хотя они обладают
несомненными достоинствами. Павел Петрович очень благородно
относится к брату, к Фенечке, он честен, постоянен в любви, понимает
искусство. Николай Петрович, его брат, очень чуткий человек, он
доброжелателен, мягкосердечен, увлекается музыкой, но жизнь его
однообразна и скучна. Базаров вносит свежий воздух в «родовое гнездо»
Кирсановых. Евгений предстает перед нами как человек нового
поколения, которое пришло на смену «отцам», не способным решить
основные проблемы эпохи.

Добролюбов писал о людях базаровского типа еще до появления образа
Базарова, утверждая, что они решаются «ступить на дорогу
беспощадного отрицания для отыскания чистой истины». Их конечная
цель это «принесение возможно большей пользы человечеству».
Формирование их идеологии не обходилось без крайностей, они верили
исключительно в науку, но именно они двигали прогресс в России.
Закончить сочинение мне хотелось бы словами: Конфликт «отцов» с
«детьми» Залог тех непрерывныx изменений, В которых чтото ищет
Бог, Играя сменой поколений.

(Еще не оценили)

Загрузка...

Тема добра й зла, Ісуса Христа й диявола так чи інакше простежувалася у творчості А. Погорєльського, Н. Полевого, В. Одоєвського. А через такі добутки, як «Трунар» і «Пікова дама» Пушкіна, «Вечора на хуторі біля Диканьки», «Петербурзькі повісті», «Портрет» Гоголя, «Двійник» Достоєвського, зробила й впливає на багатьох російських письменників. У двадцяті-тридцяті роки XX сторіччя йшла бурхлива переоцінка цінностей, народжувалися нові ідеали. На творчість російських письменників впливають криза світогляду, ламання устояних традицій і в той же час романтичні настрої суспільства. Гострі протиріччя життя, розгубленість і розпач, втрата віри в близькі соціальні зміни штовхали письменників на пошуки сенсу життя, шляхів духовного відродження людей. Їх притягав мир людської особистості, збагнення власного «я».

Чудовий майстер слова, автор имеющих величезний успіх на сцені п’єс, творець безсмертних романів «Біла гвардія» і «Майстер і Маргарита», Булгаков зображував свій час, як час апокаліпсичне, як «час світових катастроф». Творчість Булгакова робить сьогоднішній день для читача пародією на той єдиний мир, що містить у собі добро й зло, минуле й майбутнє.

Звертання Булгакова до Євангелія обумовлено потребою письменника, що випливає із всього його життя, його світогляду.

Михайло Опанасович народився в сім’ї викладача Духовної академії, дід його був злиденним священиком цвинтарної церкви. А рідне гніздо мало завжди для Булгакова, за його словами, «значення першорядно важливе».

Булгаков багато думав і писав про безглуздості й значимість долі. Доля часом була йому у вигляді страшної нещадної істоти, що грає безпомічними чоловічками.

Роман «Майстер і Маргарита» був задуманий в 1928 році, і писався він аж до самої смерті письменника (в 1940 році). Жанр визначений самим автором як «фантастичний роман».

Його історія про Понтія Пілатові й Иешуа Га-Ноцри — це роман у романі, це історія «п’ятого прокуратора Іудеї» і бродячого філософа. У кожній главі, на кожній сторінці роману бачимо ми протиставлення добра й зла, істини правдивої й істини помилкової, боягузтву й сміливості. Відбуваються різні зіткнення. У чому суть цих зіткнень? Через що вони відбуваються? Хто перемагає в суперечках, що відбуваються? Спробуємо відповісти на всі ці питання, опираючись на роман М. А. Булгакова «Майстер і Маргарита».

Перед нами Понтії Пілат — п’ятий прокуратор Іудеї. Людина безсумнівно жорстокий, вона, однак, на думку німецького історика Адольфа Мюллера, і особистість піднесена, незвичайна. Вартий перед ним обвинувачуваний, бедный бродячий філософ Га-Ноцри, чомусь здається йому героєм.

Иешуа проповідує істину добрих людей. «Злих людей ні, -говорить він. — А є нещасні». Такий Понтії Пілат.

Суперечка про істину закінчується тим, що кожний залишається при своїй думці. Цей конфлікт як би потухає з життям Иешуа. Однак він розпалюється з новою силою, коли до прокуратора доходять слова, сказані Га-Ноцри перед смертю. «Єдине, що він сказав, — це що в числі людських пороків одним із самих головних він уважає боягузтво».

Як прав був цей бродячий філософ і чудовий психолог! Навіть страчений, Иешуа продовжує суперечка із прокуратором. Він знову доводить Пілатові, що його істина теперішня.

Игемон хотів урятувати Га-Ноцри. Язичник-прокуратор навіть схильний уважати арештованого напівбогом, і єдине, що змушує його дати згоду на страту підсудного, — це страх перед доносом кесареві. Понтії Пілат зробив «судове вбивство» невинного, хоча й при пом’якшувальних обставинах. На сторінках роману простежується співчутливе відношення Булгакова до прокуратора. І він прощає його наприкінці роману.

І не могло бути по-іншому. Збереглася думка Булгакова, що супроводжувала його все життя: «Ми повинні оцінити людини у всій сукупності його істоти, людини як людини, навіть якщо він грішний, песимістичний, озлоблений або зарозумілий. Потрібно шукати серцевину, найглибше зосередження людського в цій людині».

Понтії Пілат — нещасна людина. Він прирік на смерть невинного. Слова, сказані Иешуа перед смертю, прирікають прокуратора на вічні щиросердечні борошна. На Ершалаим спускається ніч, а сон не йде до Пілата. Після декількох годин мучень він засипає. Його сон прекрасний. Прокураторові сниться світна дорога, що веде прямо до місяця, по якій іде він із бродячим філософом. «Страти не було! Не було! От у чому принадність цієї подорожі нагору по сходам місяця!» Прокуратор посміхається в сні. Однак думка про страті не дає йому спокою. І боягузтво — «це найстрашніший порок».

«- Невже ви, при вашому розумі, допускаєте думку, що через людину, що совершили злочин проти кесаря, погубить свою кар’єру прокуратор  Іудеї?

— Так, так, — стогнав і схлипував у сні Пілат». Перед нами вже не той грізний і великий «п’ятий прокуратор Іудеї», а нещасна, змучена людина. Вся його могутність виявилася мнимим, так само як і його істина виявилася помилковою.

І все-таки Понтій Пілат знаходить спокій. Він прощений за ті борошна, які він випробував, за ті страждання, які він переніс.

Інший сюжет Євангелія ліг в основу оповідання Л. Н. Андрєєва «Іуда Искариот». Автор простою й доступною мовою розповідає про Ісус і його учнів, їхніх подорожах і зустрічах, про зрадництво  Іуди.

«І поставив з них дванадцять, щоб з Ним були й щоб послати їх на проповідь. Поставив… і Іуду Искариота, що і зрадив Його», — написано в Євангелії від Марка.

У своїх оповіданнях «Елизар», «Іуда Искариот», «Оповідання про сім повішених» Андрєєвих піднімає животрепетні суспільні питання.

Багатогранні романи Булгакова, прості й зрозумілі оповідання Андрєєва, разючі твори Шмельова — всі вони зв’язані однією темою — темою Євангелія. Їх осіняє, як сказав преподобний Сергий з оповідання И. С. Шмельова «Куликово поле», «хрест Христов — знамення Порятунку, світле благовестив, милість Господня».

«Якщо народ зневіряється в Бога, те його осягає нещастя й нещастя, і якщо не кається, то гине й зникає із землі», — сказано в Біблії.

(Еще не оценили)

Загрузка...

В романе И.С. Тургенева изображена эпоха, когда в русской жизни назревали значительные перемены. Споры вокруг крестьянского вопроса о путях разрешения социальных противоречий разделяли интеллигенцию на непримиримо враждующие партии. В центре общественной борьбы стоит фигура разночинца, революционера демократа. В образе Базарова писатель отразил черты этого общественного и человеческого типа. Это мощная, титаническая личность. Не разделяя взглядов своего героя, автор создает трагическую фигуру. Душу Базарова разрывают противоречия. Жизнь опровергает его «нигилизм». Полюбив Одинцову, Евгений чувствует в своих убеждениях ложь, но ведь взгляды Базарова это часть его существа.

Будучи сильной личностью, он никогда не откажется от них.
Противоречие в жизни героя разрешается закономерным трагическим
финалом он погибает.
Но в романе есть и совсем иные персонажи, по видимости,
разделяющие взгляды Базарова, увлеченные современными идеями.
Однако Тургенев показывает глубокое различие между главным героем
и его «учениками».
Ну, например. Аркадий Кирсанов. В отличие от разночинца Базарова,
это молодой человек из дворянской семьи. С первых же страниц
романа мы видим приятелей рядом. И сразу же автор, дает понять,
насколько Аркадий зависит от своего друга, но далеко не во всем похож
на него. Восторгаясь природой в разговоре с отцом, сын вдруг «бросает
косвенный взгляд назад и умолкает». Аркадий находится под обаянием
личности старшего товарища, чувствует в нем замечательного, может
быть, великого человека, с наслаждением развивает его идеи, шокируя
своего дядю, Павла Петровича. Но в глубине души Аркадий совсем
иной, он не чужд поэзии, нежных чувств, любит «говорить красиво».
Нигилистические убеждения не становятся у него натурой. Постепенно
между приятелями назревает конфликт. Аркадий все чаще не согласен с
другом, но сначала не решается прямо говорить об этом, он чаще
отмалчивается /например, когда Базаров смеется над музыкальными
пристрастиями его отца/, а потом начинает и спорить с приятелем.
Наконец, Кирсановмладший становится на свой настоящий путь: он
влюбляется в Катю, сестру Анны Сергеевны, умную девушку с твердым
характером, делает ей предложение.

Прощаясь с Аркадием, Базаров дает точную оценку личности своего
приятеля, подчеркивает несходство между ними: «Для нашей терпкой
бобыльной жизни ты не создан. В тебе нет ни дерзости, ни злости, а
есть молодая смелость и молодой задор, для нашего дела это ни
годится… Ваш брат дворянин дальше благородного кипения дойти не
может… А мы драться хотим…» В сущности Аркадий «мякенький,
либеральный барич». Ему чуждо мощное базаровское всеотрицание,
мечты о переменах в общественной жизни, стремление «место
расчистить». Евгений последователен в своих воззрениях, иногда
всходит до цинизма. Автор подчеркивает, что Аркадия коробит от
циничных высказываний друга. Да и характер Кирсанова требует
постоянной зависимости от когото. Раньше он подчинялся Евгению,
теперь Кате. В конце романа Аркадии показан рачительным
хозяином, хорошим помещиком с либеральными наклонностями.
Но если этот герой показан автором с симпатией, с мягким юмором, то
есть в романе персонажи, изображенные саркастически, с
презрительной насмешкой. Это, вопервых, «ученик» Евгения, как он
сам представляется. Ситников и «эмансипе» Кукшина. Эти люди тоже
говорят о естественных науках, рассуждают о правах женщин, о свободе

Мысли, о славянофильстве, то есть интересуются «современными
вопросами». Но Тургенев использует разнообразные художественные
средства, чтобы выявить главное: они лишь играют, а сами часто не
понимают того, о чем говорят, в их убеждениях все перемешано без
смысла и толка. Недаром на визитной карточке Ситникова его имя «с
одной стороны написано пофранцузски, а на другой славянской
вязью», характерен и язык их напыщенный, пестрящий модными
словечками: «ведь тоже практическая», «…никакой свободы воззрения»,
«Всю систему воспитания надо переменить», «долой авторитеты!»,
«Права женщин я поклялась защищать до последней капли крови», а
рядом пошловатые словечки «шалун, прелесть». Тургенев ясно
показывает, что их отрицание существует только для отрицания:
«возможность презирать и выражать свое презрение было самым
приятным ощущением для Ситникова». Эти герои не понимают самых
простых вещей. Ситников, например, заявляет, что развязная,
бестолковая Кукшина это «высоко нравственное явление». То, что
кажется им убеждениями, вовсе не связано с их поступками: «Ситников
в особенности нападал на женщин», а потом пресмыкался перед своей
женой «только потому, что она была урожденная княжна Дурдолесова».
Тургенев не жалеет сатирических красок в изображении этих героев.

Вот портрет Ситникова: «тревожное и тупое выражение сказывалось
чертах его прилизанного лица», «глаза глядели пристально и
беспокойно». Кукшина также все делает «нарочно», «неестественно»,
выражение ее лица тоже говорит о том, что она пытается не быть самой
собой, а изображать нечто. Свободу она понимает как развязность и
демонстрирует ее вовсю: Ситников «развалился в креслах и задрал ногу
кверху». Даже описание одежды оттеняет их характеры: «не совсем
опрятное платье» «растрепанной» Кукшиной, «чересчур элегантные
перчатки» Ситникова. Недаром Базаров относится к ним с
нескрываемым презрением.

Кукшина и Ситников родственны Репетилову из комедии Грибоедова и
Лебезятникову из романа Достоевского «Преступление и наказание». По
словам Достоевского, «они пристают к самой модной ходячей идее,
чтобы ее опошлить, окарикатурить все, чему они самым искренним
образом служат». На фоне этих персонажей особенно ясно видны
подлинность убеждений Базарова, глубина его натуры и беспредельное
одиночество.

(Еще не оценили)

Загрузка...

Соціальні потрясіння, викликані революцією 1917 року, привели до руйнування століттями устояних моральних норм у російському суспільстві. Революція — це той рубіж, що змусив людей перекреслити своє минуле. Вона майже знищила саме поняття життя духу, відокремила Церква від держави й визнала релігію антизаконним, суспільно небезпечним явищем. Людина не знаходить джерела моралі й моральності, по якому він зміг би будувати своє життя. вакуум, Що Утворився, у світогляді людей старанно заповнювався новою комуністичною ідеологією. Ідея «світлого майбутнього» була поставлена вище людських відносин: сімейних уз, любові, дружби.

Російська література намагається повернути інтерес свого читача до вічних моральних принципів Біблії, вона в цей час перейнята євангельськими мотивами.

М. А. Булгаков у романі «Майстер і Маргарита» говорить про те, що людина сам вільна вибирати, по яких моральних законах він буде жити.

У добутку дві сюжетні лінії. Одна розвивається в современном світі, інша — у давній давнині. В останньої Булгаков, запозичаючи євангельський сюжет, по-іншому розставляє акценти й викладає власну версію пришестя Христа. Весь твір Булгаков будує навколо цієї фігури Рятівника. Уже в першому розділі Берліоз у розмові з Іваном Бездомним заперечує існування Христа як що реально жило людини, затверджуючи, що він — вигадка й міф. Саме в цей момент з’являється Сатана, що приймає вигляд професора Воланда. Цей образ з’єднує два сюжетних плани в романі: історичний і сучасний. Образ Воланда сприймається неоднозначно. Фігура Сатани викликає асоціації з пеклом, страшними мученнями, гріхопадінням і спокусами. Сам Булгаков в епіграфі до роману дає суперечливу оцінку цьому образу: автор грає зі словами, з устояними поглядами читача. Воланд — «…частина тієї сили, що вічно хоче зла й вічно робить благо». З вуст професора читач разом з Бездомним і Берліозом довідається всі подробиці розмови між Иешуа й Пілатом. Акценти розставлені так, що Сатана є лише стороннім спостерігачем, а провина за розп’яття Сина Божие-го лягає на людей, що не прийняли Божих заповідей. Автор уже з перших сторінок роману показує аморальність людей, що живуть не за євангельськими законами.

Булгаков не намагається дати другу версію розп’яття Христа, він навіть міняє ім’я Ісуса на Иешуа, а назва міста Єрусалим заміняє на Ершалаим. Цим, на мою думку, автор хоче показати, що він не піднімає руку на Євангеліє, але й не створює пародію.

Образ Иешуа в романі позбавлений божественного біблійного ореола, але булгаковський Га-Ноцри ближче й зрозуміліше, його сприймаєш як реально існуючої людини. Булгаков наповнив образ Иешуа любов’ю до ближнього й смиренністю.

У романі присутні ще кілька відступів у минуле. В одному з них автор вступає в протиріччя з біблійним трактуванням подальшої долі Іуди: булгаковський Іуда — це нерозкаяна людина, що гине таємничою насильницькою смертю за наказом Пілата, а не від власної руки.

Сучасний план роману насичений персонажами й багатий подіями. Тут Булгаков приділяє рівну увагу моральній і соціальній проблематиці. На прикладі Берліоза автор показує, як утворення без життя духу може привести до закінченого атеїзму. «Кожному по вірі віддасть». Берліоз після смерті йде в небуття.

Тема творчого призначення письменника в романі тісно пов’язана з релігійною тематикою. Образи Майстра й Бездомного зв’язані не тільки композиційно, але й тематично. Вони обоє писали про Христю, але Бездомний створював кон’юнктурний добуток, а Майстер діяв лише в згоді зі своїм серцем і розумом. Іван Бездомний — людин, затягнутий у круговорот атеїстичною ідеологією, через страждання прихожий до розуміння й осмислення життя, до божественних принципів буття.

Булгаков показує низовину людей, що живуть лише матеріальними інтересами.  Під час подання в театрі Воланд говорить: «Вони — люди як люди. Люблять гроші, але адже це завжди було… Людство любить гроші… Ну, легковажні… ну, що ж… і милосердя іноді стукається в їхні серця… звичайні люди… загалом, нагадують колишніх…»

Булгаков робить Воланда гранично об’єктивним, коли він доводить неминучість існування зла: «…що б робило твоє добро, якби не існувало зла, і як би виглядала земля, якби з її зникли тіні?» Нове — це добре забуте старе. Ця думка є основою побудови людського буття. «Ми говоримо з тобою на різних мовах, як завжди, — відгукнувся Во-ланд, — але речі, про які ми говоримо, від цього не міняються». Не треба видумувати нових цінностей, просто потрібно відкрити Євангеліє й прочитати Божі заповіді.

(Еще не оценили)

Загрузка...

Юмор может бичевать и клеймить, но свою работу он делает не хуже и в тех случаях, когда просто обнажает неразумность тех или иных общественных установлений, моральных норм, жизненных принципов, вышучивая их беспощадно и таким способом выявляя их несовместимость с подлинно человечным устройством жизни. Юмор молодого Твена как раз такого рода — по видимости безобидный, а по сути ниспровергающий все противоестественное, косное и ложное. Поэтому он, этот юмор, и не признает никаких сдерживающих центров. Покойник здесь может запросто усесться на козлы собственного катафалка рядом с кучером и премило побеседовать с приятелями — сама смерть выглядит лишь чудовищным насилием над динамичной, радостной и бурной жизнью, и юмор отрицает ее всевластие, что бы по этому поводу ни было написано в умных книжках. Сиамские близнецы могут здесь в два счета опорожнить бутылку с крепким напитком и потом забавляться, забрасывая камнями церковную процессию,— ведь эти самые близнецы тоже живые люди, а значит, им не могут быть чужды обыкновенные земные радости, а ханжеское благочестие не может не выводить их из себя.

Раз и навсегда должно быть покончено со всякой искусственностью, всякой унылой назидательностью, в какие бы одежды они ни рядились. Пусть через эти окаменелые и выхолощенные представления о том, что правильно и достойно, а что неверно и порочно, пробьется настоящая жизнь, которой дела нот до наперед вычисленных понятий и норм, потому что она все равно умнее любых мудрецов.

Издеваясь над бескрылой и убогой премудростью, Твен очень любил чуть ли не в мельчайших особенностях воспроизводить присущую авторам наставительных и глубокомысленных книжек манеру изложения, но при этом вкладывал в свой текст содержание, ничего общего с такими книжками не имеющее. Это старый прием юмористики, и называется он пародией. Многие твеновские рассказы представляют собой пародии, явные или зашифрованные.

Чаще всего он пародировал библейские легенды и их переложения в учебниках для воскресных школ. А кроме того, романы и повести, в которых герои изъяснялись возвышенным языком, каким на самом деле никто не говорит, и не умели ни одно событие, с ними приключающееся, пережить просто и искренне. И еще всевозможные эпизоды из биографий прославленных людей, преподносимые американским малышам в качестве примера для подражания, но до того скучные, что оставалось лишь поступать как раз наоборот, чтобы, боже упаси, не сделаться таким же занудой, как все эти праведники и «Моральные Образцы» Есть у Твена рассказ «Трогательный случай из детства Джорджа Вашингтона», того самого Вашингтона, чья голова по форме была Егеотличима от черепов большинства ганнибальцев. Там говорится об одном любителе игры на аккордеоне. Его музыка производила совершенно необычное действие. Какой-то старец, годами прикованный к постели, с радостными слезами на глазах обнял нашего музыканта и сказал, что теперь ему хочется улереть, лишь бы не услышать вариации к «Застольной» еще раз. Хозяйки квартир охопно не брали с него ни гроша, но при условии, чтобы он съехал до истечения первого месяца. Едза раздавались душераздирающие звуки аккордеона, как с соседями делалось что-то странное — печальные становились отчаявшимися, а мирные жильцы впадалш в бешенство, как коты в марте.

Постойте, ну при чем же тут маленький Джордж Вашингтон, Который Не Умел Лгать и доказал это, подрубив вишневое деревцо, но тут же признавшись папе и покаявшись? Да ни при чем, конечно. Действительно, был такой случай, и очень трогательный. Но, увлекшись повествование!.! о тяжких муках незадачливого маэстро, а также о скрипачах, кларнетистах и дикаре-барабанщике, которых автор в свое время спалил живьевг, очутившись с ними под одной крышей, Твен — как жаль! — просто позабыл, в чем именно проявилась бесконечная правдивость будущего знаменитого генерала. Хотя, несомненно, каждому было бы полезно в тысячный раз выслушать эту назидательную историю.

Здесь тоже использован прием, обычный у юмористов,— розыгрыш или же мистификация. Нам вроде бы собирались рассказать об одном, а рассказали совсем о другом, или намеренно рассказ оборван там, где он, кажется, только и должен был начаться. Вместо логики в рассказах-мистификациях господствует бессвязность, слова означают вовсе не то, что они должны были бы обозначать,— мы ведь понимаем, отчего слезы немощного старца, которого аккордеонист угостил своей * Застольной»-, были радостными, хотя кто же обрадуется приближающейся собственной кончине.

Мистификация дразнит нас и заставляет отнестись к набившим оскомину прописным истинам без той почтительности, которая порой только мешает выяснить, гак ли уж они бесспорны. Когда надо развенчать дутые сенсации или претензии на абсолютную правоту, не подкрепленные ни аргументами, ни здравым смыслом, розыгрыш — оружие незаменимое. Оно бьет без провыха.

На фроитире любили самые разнообразные мистификации и розыгрыши. Когда невинные, а когда и озорные, насмешливые. Твен их тоже любил и не раз превращал свои рассказы в типичные мистификации.

Калифорнийцы с почтением относились к тем, кого называли людьми сорок девятого года. Тот год был для Калифорнии особенный — под Сакраменто нашли золото и население утроилось в считанные месяцы. Когда Твен приехал в Сан-Франциско, золотой ажиотаж давно стал только воспоминанием, но его остывшие следы еще попадались повсюду. Стоило прогуляться по окрестностям калифорнийской столицы, и глаз непременно останавливался на свалке мусора, догнивающих досках, обвалившейся, заросшей травой шахте — памятнике канувшему в вечность палаточному ил-и фанерному городу, где не так давно каждый клочок земли продавали за бешеную цену и везучие старатели зарабатывали до тысячи долларов в день, тут же обменивая их на жалкие радости, какие мог предоставить фронтир.

Теперь золота почти не осталось, а текучее, беспокойное старательское племя рассеялось по ближним и дальним уголкам Америки. Кто-то сложил голову в уличной потасовке, кто-то, не выдержав напряжения, состарился и одряхлел в тридцать лет. Но многие ветераны сорок девятого так и осели в Калифорнии, сделавшись незаметными служащими или десятниками на стройках, а все-таки сохранив в душе тот огонь романтики и надежды, который ярко полыхал на изрезанной карьерами и штоками калифорнийской земле лет пятнадцать назад. Бум прошел, но еще не до конца улеглось вызванное им возбуждение, и везде в Сан-Франциско чувствовалась атмосфера повышенной активности, захватывающей самые разные сферы жизни.

Местная журналистика процветала — газет было множество, и все они шли хорошо. Несколько твеновских фельеюнов и юморесок из «Энтерпрайз» было перепечатано в Сан-Франциско. Его имя знали, и работу он достал без труда, причем в лучшей из здешних газет, в «Колл».

Утром он отправлялся в полицейский суд за материалом. В каждом номере «Колл» шла хроника, которую Твен целиком заполнял заметками из суда. Однажды он увидел, как группа

ирландцев забрасывает камнями рабочих китайской прачечной, которые несли тяжелую корзину с бельем. Полисмен равнодушно наблюдал за этой еденной и не думал вмешиваться. Раньше все прачечные были ирландские, но китайцы стирали дешевле и лучше. Отбивая клиентов, они озлобляли своих разорявшихся соперников по ремеслу.

Вернувшись домой, Твен описал увиденное в проникнутой негодованием статье, но, к своему удивлению, ЕЮ обнаружил ее ни з очередном, ни в следующих номерах «Колл». Пришлось объясняться с издателем. И тот заявил, что не потерпит в своей газете никаких глупостей. Ирландцы — белые, а значит, в стычке с желтыми они заранее правы. Если Твен с этим не согласен, ему лучше поискать себе другое место.

Он ушел из «Коал» и сразу оказался на мели. Его не оставляли мысли о том конфликте, который произошел из-за несчастной статьи.

К этой теме он еще вернется — в рассказе «Друг Гольдсмита снова на чужбине». Оливер Гольдсмит, знаменитый английский писатель XVI[1 века, ни минуты не сомневался в том, что всякий человек от природы добр, разумен, чистосердечен, и только ложные социальные установления мешают немедленно осуществиться всеобщему счастью, торжествующей справедливости. Нужно показать их ложность, просветив умы, и тогда воцарятся гармония и красота.

Такие взгляды были свойственны многим лучшим людям той эпохи, ее мыслителям,, ее художпикам. Восемнадцатое столетие осталось в истории ЕШК век Просвещения.

Первая книга Гольдсмита озаглавлена «Гражданин мира, или Письма китайца». Она представляет собой серию очерков, созданных в форме писем наблюдательного, пламенно сочувствующего Просвещению человека, якобы приехавшего погостить в Англию из Китая и, конечно, удивившегося порядкам и нравам, которые сильно отклоняются от представлений о естественности, о благоразумии.

Просветители питали пристрастие к подобным мистификациям. Твен прибег к испытанному оружию пародии. Использованный Гольдсмит ом: литературный прием, который успел стать ходульным, был осмеян, но суть рассказа не в этом. Получился острый памфлет. Простодушный китаец А Сун-си считал себя удачливым человеком, когда ему представился шанс уехать в Америку. От вербовщика он наслушался трескучих фраз о том, что в Америке каждого ждет счастье и удача, богатство и равноправие. И все это он принимал за чистую монету. В грязном, переполненном трюме парохода, который за шестьдесят долларов — еще предстояло отработать эту колоссальную для китайца сумму — вез его через океан, А Сун-си не уставал возносить хвалу обетованной земле, где нет ни голода, ни нужды, ни предубеждений.

Но убежище угнетенных и униженных оказалось приютом воров и насильников, которые сначала обобрали новоприбывшую партию азиатов до нитки, а потом начали их травить, словно шелудивых псов. И дня не прошло, как друг Гольдсмита, избитый уличным отребьем, которому охотно помогли полисмены, очутился за решеткой, и суд, разумеется, признал, что порядок нарушил он сам, а значит, должен выплатить штраф или задержаться в тюрьме на десять суток. Китайцы не имеют права свидетельствовать против белых. И других прав они тоже не имеют, Мало ли, что конституция говорит о равенстве всех перед законом. На негров и китайцев конституция не распространяется. Пусть знают свое место — в самом низу, на дне.

«Чтобы сделать историю китайца в нашей стране занимательной, помощь фантазии не нужна,— писал Твен в кратком предуведомлений читателю, утверждая, что рассказ точен, как документ.— Достаточно простых фактов».

Калифорнийская пресса такие факты обходила молчанием. «Друг Гольдсмита» был напечатан лишь в 1870 году, когда Твен давно уже жил в Нью-Йорке. Но горькие мысли, которыми заполнен этот рассказ, зародились под непосредственным впечатлением судебных разбирательств, которые описывал репортер из «Колл». И ни случайными, ни преходящими они не были.

(Еще не оценили)

Загрузка...

Он и в ранних — шутливых и гротескных — своих рассказах был реалистом, первым настоящим реалистом в американской литературе, хотя — но беглому впечатлению — на его страницах реальность отступала перед яркой выдумкой и иронией, ничуть не заботящейся о правдивости создаваемых картин. Разумеется, Твен основательно сгустил краски. Гротеск этого требует по своей природе. А рассказ Твена можно изучать как образец гротеска. Туг и преувеличения ничуть не скрываемые, и герой-простак, которому взбрела в голову бредовая мысль, что, поработав с месяц на Юге, в Теннесси, он отдохнет и поправит здоровье. Тут и какой-то оскорбленный газетой полковник, который, объяснившись с редактором и получив смертельную рану, справляется перед уходом об адресе гробовщика. Тут и выдранные в драке вихры, и пули, упорно попадающие в «безвинного практиканта, а не в шельму редактора, и под конец такая резня, которой не в состоянии описать перо. Тут и походя брошенное шефом газеты замечание, которое на весах юмора, пожалуй, перевесит все леденящие кровь подробности из жизни газетчиков. Теннесси: «Вам здесь понравится, когда вы немножко привыкнете». Словом, бездна смеха и ни грана истины.

И впрямь так? Ничего подобного. Твен прекрасно изучил понятия фронтира и знал участь людей, решившихся избрать в этих условиях ремесло журналиста. В Неваде был случай, когда один тамошний босс, пришедший в ярость от статьи, раскрывавшей его плутни, обманом залучил к себе автора и, выпоров его плеткой, пригрозил расстрелом на месте, если тот немедленно не объявит самого себя клеветником. И никто этому особенно не удивился. Так обычно и поступали с газетчиками посмелее да позадиристей.

На Миссисипи, в городе Виксберге, выходила газета «Утренняя звезда». Ее издателя несколько раз избивали на улице и в конце концов прикончили выстрелом в упор. Четырех последующих редакторов убили на дуэлях. Пятый утопился, не дожидаясь, пока его линчует толпа, обидевшаяся на какую-то нелестную для Виксберга статью. Шестой сразил вызвавшего его дуэлянта наповал и уехал в Техас, но его разыскали и там, не успокоившись, пока он не отправился на тот свет. На этом и закончилась краткая, но бурная летопись невезучей  «Звезды».

Вот и получается, что небылицы у Твена почти что быль, только нужно более или менее ясно представить себе жизнь, которую он описывает, и осознать законы гротеска. В мире гротескной литературы, по сути, возможно все— любая фантастика, любые чудеса, любые поступки и события, просто не укладывающиеся в голове. Но чтобы это была литература, а не просто вы-думки да потешки, обязательно и необходимо ввести в причудливый этот мир вещи, предметы, явления, которые читатель сразу же узнает, примет как что-то хорошо ему знакомое из собственного опыта. Вымысел должен здесь соседствовать с достоверностью, условное — с безусловным.

Твен никогда не изучал трактаты по эстетике, но это непре-ложное правило, без которого гротеск выродится в пустые словесные фокусы, он инстинктом художника постиг с первых же своих шагов на писательском поприще. Отчего гак смешны его ранние рассказы? Оттого, что основной их мотив всегда почерпнут из реальной действительности и детали повествования до какой-то черты строго правдивы, как будто непосредственно взяты из окружающего быта, но эти детали едва заметно для читателя начинают укрупняться, приобретать невероятный масштаб. Условное и безусловное, достоверное и вымышленное не просто сосуществуют, они вступают в конфликт друг с другом. Возникает юмористический контраст в самой ткани повествования. А Твен его все усиливает да усиливает, пока не добьется мощного комического взрыва.

Под старость Твеи оглянется на пройденный путь и, вспомнив многих своих коллег-газетчиков, когда-то слывших замечательными остроумцами, а теперь всеми позабытых, скажет: «Только юмористы не выживают. Ведь юмор — это аромат, украшение… Если юморист хочет, чтобы его произведения жили вечно, он должен и учить и проповедовать. Когда я говорю вечно, я имею в виду лег тридцать».

Твен еудил слишком: строго и поэтому ошибся. Прошло не тридцать, а уже без малого его тридцать лет, по его рассказы по-прежнему живут да и вряд ли когда-нибудь перестанут привлекать все новых читателей. А ведь Твен в них ничего не проповедует. Это просто юмор. Кросто «аромат», но настолько свежий и сильный, что он не выветрился с ходом десятилетий.

На страницах твеновской автобиографии, которую писатель диктовал своему секретарю в последние годы жизни, есть забавный эпизод, связанный с френологами. Еще в детстве Твен не раз наблюдал, как жители Ганнибала доверчиво выслушивали россказни какого-нибудь жулика, который, ощупав череп, описывал человеку его характер л судьбу. Почему-то все черепа в Ганнибале оказывались на удивление схожи с черепом прославленного генерала Вашингтона, героя войны за независимость Америки. Ганнибальцам льстило такое сравнение, и они охотнее выкладывали денежки за сеанс.

Прошло много лет, и в Лондоне Твен увидел вывеску некоего Фаулера, который среди френологов почиталея великим светилом. Любопытства ради он зашел к Фаулеру и узнал, что обладает многими качествами, о каких прежде и не догадывался,— необычайной отвагой, железной волей, безграничной предприимчивостью. Но вот той шлшкп, которая означает чувство юмора, на черепе не было и следа. Наоборот, на ее месте красовалась впадина. Данное лицо природа решительно обделила юмором.

Сейчас нам особенно хорошо видна «проницательность» жрецов почтенного искусства гадания. Каждая страница молодого Твена буквально сверкает блестками остроумия, которое было его врожденным свойством. Оно, разумеется, прежде всего «повинно» в том, что Твен заставляет смеяться даже самых хмурых людей.

А ведь и в самую раннюю писательскую пору юмор не был для Твена только украшением. По-настоящему его творчество можно лишь при том условии, что мы лоймем то главное чувство, которое водило его пером.

Коротко говоря, это чувство абсолютной свободы — от всех предрассудков, от любых догм и притеснений, сдерживающих энергию жизни, которая бьет ключом, от всяческих выдуманных запретов и нудных правил, от всего мертвящего, скучного, враждебного человеческой природе и свойственному всем людям инстинкту справедливости.

(Еще не оценили)

Загрузка...

Вот он пишет рассказ «Венера Капитолийская» — о живущем в Риме нищем художнике-американце, который влюбился в дочь богатого бакалейщика. Тщетно добивается он руки своей избранницы. Бакалейщик искусством никогда не интересовался и требует солидных доказательств деловитости претендента, для начала — но меньшей мере пятидесяти тысяч капитала. Положение отчаянное. Но, конечно, не безвыходное.

У героя, по счастью, есть приятель, которому практической сметки не занимать. Несколькими ударами молотка искалечив статую Америки — предмет гордости художника, хоть папаша и обозвал его работу мраморным пугалом,— этот смекалистый Джон Смит зароет обломки в землю, чтобы спустя полгода «случайно» их извлечь и заставить целую толпу дипломированных знатоков восторгаться новооткрытым созданием художественного гения греков. А папаша тут же воспылает страстью к скульптуре и лично проводит ошалевших от удачи молодоженов в свадебное путешествие.

О Джоне Смите нам не сообщается ничего, и дело происходит вдали от американских берегов. Но не может быть сомнений в том, что мы познакомились еще с одним сыном фронтира. Потому что вся проделка вполне достойна типичных для фронтира розыгрышей. А такого рода житейская сообразительность могла быть свойственна только человеку, с младых ногтей усвоившему, что надо полагаться на собственную голову да забыть про робость, и тогда любые трудности разрешатся в мгновение ока.

Рассказы начинающего Твена прямо-таки пропитаны жизнерадостной и в общем-то здоровой атмосферой почти незаселенных просторов па Дальнем Западе страны. Мир, раскрывающийся перед нами в этих юморесках, молод, он словно бы создается непосредственно у нас на глазах. Быт, отношения, мораль — все еще не установилось, только налаживается. Об утонченности, о совершенстве не приходится говорить, но зато все подчинено требованиям жизни, а не вымученным условностям. Действительность скрывает в себе бездну тайн и надежд. Она привлекает и завораживает. В ней нет места ни для какой косности п оцепенелости. В ней привольно чувствует себя простая, твердо верящая в близкое счастье душа.

И Твен улыбается. Его пьянит этот привольный мир, его еще не могут всерьез омрачить ни вспышки варварской жестокости, ни повальное невежество и бескультурье, ни всеобщая погоня за наживой — вещи, для фронтира столь же характерные, как и естественность тамошних нравов или бурная энергия обитающих там людей. Все тревоги пока кажутся недолговечными, все катастрофы еще не выглядят непоправимыми, и никакие неудачи до поры не способны поколебать уверенности в благополучном завершении любых испытаний и жизненных штормов.

Таким он входит в литературу, этот щедро до беспечности радостный писатель, чей талант светится в каждой строке, в каждой пустяковой комической зарисовке. Для многих он таким навеки и останется, хотя время очень серьезно переменит его взгляды, поубавив лукавства и озорства, окрасив твеновский юмор в новые тона, которые уж никак не назвать луче-зарными. Но как бы круто ни ломались впоследствии его убеждения, он всегда с бесконечной благодарностью будет вспоминать Неваду, «серебряную лихорадку», редакцию «Энтерпрайз», прииски, старателей с их суевериями и странноватыми привычками, степные костры, продуваемые всеми ветрами гостиницы, белесые дороги в прерии — время, когда он был молод и по-настоящему счастлив.

«Знаменитую скачущую лягушку из Калавораса» Твен напечатал в 1865 году, незадолго до того, как завершилась Гражданская война. На Западе — в Неваде и Калифорнии — о войне узнавали только из газет; новые штаты участия в ней не приняли, хотя и тут были свои сторонники северян и приверженцы южан. Последних.к концу войны почти не осталось, и Твен теперь тоже всей душой сочувствовал делу отмены рабства и восстановления американского союза. Впрочем, политика не составляла для него главного интереса. Его помыслами завладела литература. Его увлекла пестрая и причудливая повседневность Сан-Франциско, где на каждом шагу обнаруживались россыпи захватывающих сюжетов и тем.

По первому впечатлению Калифорния казалась райским уголком. Ослепительная зелень, диковинные тропические цветы, реки, сверкающие под жгучим солнцем, пустующие пляжи, вытянувшиеся на десятки километров,— все зачаровывало усталого переселенца, долгие месяцы пробивавшегося к Тихому океану через безлюдные пустыни и труднопроходимые горные цепи. Калифорния встречала своих новых обитателей шелестом апельсиновых и лимонных рощ, пьянящим ароматом плодородной земли, густым акцентом, окрасившим речь ее старожилов.

На побережье смешались чуть не все народы мира. Еще недавно это была территория Мексики, и по-ислански многие говорили лучше, чем по-английски. Развалины старинного форта напоминали о том, что когда-то здесь развевался русский флаг. По окраинам городов теснились перенаселенные китайские кварталы: строили сразу несколько железных дорог и из поднебесья империи вывозили самую дешевую на свете рабочую силу.

Сан-Франциско был разбросан но холмам и производил впечатление полного хаоса, Оставшиеся от испанских грандов роскошные особняки соседствовали с безликими кирпичными постройками, в которых располагались бесчисленные конторы, банки, правления, акционерные общества, страховые компании, торговые фирмы. На центральных улицах днем и ночью бурлила деятельная жизнь, а рядом ютились невзрачные деревянные домишки и незаметно начинались предместья, карабкавшиеся вверх по песчаным склонам. Бегала конка, франты хвастались друг перед другом туалетами, полученными от лучшего парижского портного, и брезгливо обходили устроившихся прямо на тротуаре нищих или перемазанных сажей чернорабочих-китайцев. Кабаки и игорные дома не закрывались никогда, как на дрожжах росли здания театров и цирков, вокзалов и доков, складов и пакгаузов, в порту толпились шхуны, баркасы, катера, прижавшиеся к борту больших океанских пароходов.