Сочинения

(Еще не оценили)

Загрузка...

В романе «Север против Юга» фермер Бербанк освобождает негров потому, что, будучи человеком благородным и гуманным, не может мириться с существованием рабства, и, с другой стороны, противники Бербанка, во главе с предводителем шайки уголовных преступников Тексаром, поддерживают институт рабства прежде всего в силу своей моральной испорченности. И таким образом получается, что аболиционистами становились исключительно благородные люди, а невольничество поддерживали только негодяи.

Несмотря на то, что такая односторонняя характеристика борющихся сил безусловно снижает социальную типичность героев  (тем более, что и образ плантатора аболициониста не так уж характерен для рабовладельческого Юга), писатель не словами, а всем ходом действия ниспровергает расистскую аргументацию рабовладельцев «о совершенной невозможности установления полного, разумного равенства между белыми и черными». Обреченность рабовладельческой системы подтверждается образами таких стойких и мужественных борцов за свободу своего народа, как Зерма и Марс, изображением доблестной защиты самими неграми своих человеческих и гражданских прав.

Следует еще заметить, что в описаниях жизни и быта коренного населения Африки, Америки, Австралии и Океании Жюль Верн обычно опирается на свидетельства путешественников, которые далеко не всегда были так бескорыстны и беспристрастны, как Давид Ливингстон или Миклухо-Маклай. Поэтому автор «Необыкновенных путешествий», при всем своем уважении к самобытной культуре и обычаям народов мира, иногда преувеличивает отсталость, дикость и прирожденную свирепость племен, стоящих на низших ступенях цивилизации (например, в «Плавучем острове»).

Разоблачая преступления колонизаторов, писатель не доходил до отрицания колониальной системы в целом. Ему хотелось бы видеть со стороны европейцев такое отношение к туземцам, которое действительно помогло бы им преодолеть отсталость и стать на путь культурного развития. Поэтому ему казалось, что «разумная» колониальная политика может быть выгодна не только для метрополии, но и для аборигенов. Но, так как такой «разумной» колониальной политики в действительности не было и быть не могло, Жюль Верк с точки зрения того же самого отвлеченного гуманистического идеала подвергает самой резкой критике бесчеловечные «порядки», установленные европейцами в завоеванных странах.

Случается и так, что в некоторых произведениях романисту изменяет чувство вкуса и меры н, вопреки своим же собственным творческим установкам, он попадает во власть господствующих в буржуазной беллетристике литературных шаблонов. Таковы, скажем, слащавые концовки романов «Малыш», «Золотой вулкан», «Агентство Томпсон и К°». Герои этих романов, проявив замечательную доблесть, находчивость и энергию в борьбе с опасностями, лишениями  и  кознями   врагов,  в  конце концов причаливают к «счастливой гавани» буржуазного благополучия и на этом успокаиваются.

Одиссея малыш подкидыша — реалистическое изображение его бедственных скитаний — сменяется в последних главах романа растянутым описанием коммерческих успехов юного предпринимателя, основавшего торговый дом «Малыш и К0».

Удачливый золотоискатель Бен Радл возвращается с Клондайка капиталистом и становится преуспевающим дельцом.

Полное трагикомических приключений туристское путешествие на Азорские и Канарские острова, организованное жульнической конторой Томпсона, завершается мелодраматической помолвкой в духе какого-нибудь Жоржа Оне, но отнюдь не Жюля Верна: герой романа, обедневший маркиз, служащий у Томпсона в должности гида, предлагает руку и сердце миловидной американской вдове-миллионерше, обязанной ему спасением жизни и состояния.

Мы не считаем нужным замалчивать легко объяснимые слабости мировоззрения Жюля Верна и его творческие неудачи. К тому же все эти недостатки обычно кажутся в его романах скорее исключением, чем правилом. Писатель немало сделал для того, чтобы внушить читателям ненависть к колониальному гнету, сочувствие благородным целям национально-освободительным движений, уважение ко всем, и большим и малым, народам, их естественному праву на самостоятельное и свободное развитие.

Обличение рабства, колониальных грабежей, истребительных захватнических войн проходит лейтмотивом через все его творчество.

С конца шестидесятых годов взоры Жюля Верна все чаще и чаще начинают обращаться к порабощенным народам, малейшие попытки которых хоть сколько-нибудь облегчить свою участь беспощадно караются огнем и железом. Увлекательный художественный вымысел тесно переплетается в его романах с реалистическим изображением трагической участи народов колониальных и зависимых стран, ужасов работорговли, невольничества негров в Америке. Во многих романах Жюль Верк с вол-мущением описывает зверства европейских колонизаторов, творящих свои черные дела под маской миссионерства и «культуртрегерства».

Сатирические выпады против британской колониальной экспансии мы находим уже в «Детях капитана Гранта» (1868).

Австралийский мальчуган Толине, получивший в школе первую награду по географии, уверен, что англичанам принадлежит весь земной шар. «Вот как преподают географию в Мельбурне! — восклицает Паганель,— Подумать только: Европа, Азия, Африка, Америка, Океания— всё, весь мир принадлежит англичанам! Черт возьми! При таком воспитании я понимаю, что туземцы подчиняются англичанам».

С величайшим негодованием автор говорит о так называемых «резервациях» — самых бесплодных и глухих районах, отведенных колонизаторами для коренного населения. Люди, живущие в этих «лагерях уничтожения», прозябают в ужасающей нищете, обречены на голод и быстрое вымирание. Гленарван и его спутники «пришли к единодушному заключению, что британская политика направлена к уничтожению туземных племен, к изгнанию их из тех местностей, где жили их предки. По словам географа [Паганеля. — Е. Б., такая пагубная политика проводилась англичанами во всех колониях, а в Австралии более, чем где-либо… Овладев страной, англичане призвали на помощь колонизации убийство. Жестокости были неописуемые. Они вели себя в Австралии так же, как в Индии, где исчезло пять миллионов индусов, так же, как в Капской области, где из миллиона готтентотов уцелело всего сто тысяч. Понятно, что австралийское туземное население в результате таких жестоких мер, а также вследствие пья-нства, которое насаждается колонизаторами, постепенно вырождается и вскоре под давлением смертоносной цивилизации совершенно исчезнет».

В следующих главах действие переносится в Новую Зеландию. Писатель подробно рассказывает о героизме туземцев-маори в освободительной войне с завоевателями и в качестве примера этого героизма приводит случай, имевший место в 1863 году: «… четыреста маори, осажденные в крепости Оракан тысячей англичан, не имея ни воды, ни пищи, отказались сдаться. А в один прекрасный день, в полдень, осажденные маори проложили себе кровавый путь сквозь ряды сорокового полка в скрылись в болотах».

Трагическое положение аборигенов Австралии и Океании   Жюль   Верн   правдиво   показывает   также   и в своих поздних романах («Миссис Брэникен», «Плавучий остров» и др.). В романе «Жангада», в котором события относятся к середине XIX века, автор описывает дикие нравы периода «первоначального накопления» в южноамериканских странах: ужасы работорговли и преступной охоты за людьми, жесточайшую эксплуатацию туземцев, миссионеров, прокладывающих дорогу колониальным войскам, денежный ажиотаж, суды Линча и т. п.

(1голосов, средний: 5,00 out of 5)

Загрузка...

Роман «Евгений Онегин» занимает центральное место в творчестве Пушкина, Это его самое крупное художественное произведение, оказавшее наиболее сильное влияние на судьбу всей русской литературы. Роман в стихах «Евгений Онегин» писался Пушкиным около восьми лет. Это были годы настоящей творческой зрелости поэта. В 1831 году роман в стихах был окончен и в 1833 году вышел в свет. Он охватывает события с 1819 по 1825 год — от заграничных походов русской армии после разгрома Наполеона до восстания декабристов. Это были годы развития русского общества времени правления царя Александра I. В романе переплетены история и современные поэту события.

Сюжет произведения прост и хорошо известен. В центре романа — любовная интрига. А главной проблемой является вечная борьба между чувством и долгом. Герои романа Евгений Онегин, Татьяна Ларина, Владимир Ленский, Ольга составляют две любовные пары. Но всем им не дано судьбою стать счастливыми. Татьяна сразу полюбила Онегина, а он сумел полюбить ее только после глубоких потрясений, происшедших в его охлажденной душе. Но, несмотря на [rkey]любовь, они не могут стать счастливыми, не могут соединить свои судьбы. И виноваты в этом не какие-нибудь внешние обстоятельства, а их собственные ошибки, их неумение найти правильный путь в жизни. Над глубокими причинам этих ошибок заставляет Пушкин размышлять своего читателя.

На простую сюжетную линию романа нанизано множество картин, описаний, показано множество живых людей с их различной судьбой, с их чувствами и характерами. У Пушкина все это «собранье пестрых глав, полусмешных, полупечальных, простонародных, идеальных» складывалось в картину эпохи,..

Какова же главная мысль, главная идея «Евгения Онегина»? Она состоит в том, что счастливо могут жить лишь люди мало думающие, мало знающие, у которых нет стремлений к высокому, духовному. Люди с чуткой, тонкой душой обречены на страдания. Они либо гибнут, как Ленский, либо вынуждены томиться «в бездействии пустом», как Онегин, либо молча страдать, как Татьяна.

Пушкин отчетливо показывает, что во всех роковых ошибках виноваты не только его герои, но и та среда, та обстановка, которая сформировала такие характеры, которая сделала несчастными этих по существу или по своим задаткам прекрасных, умных и благородных людей. Помещичий, крепостнический строй, непосильный, тяжелый труд крестьян и полное безделье помещиков и господ делали несчастными, коверкали жизнь не только крепостных рабов, но и лучших из дворян, помещиков.
[/rkey]
Эти печальные и горькие мысли о тяжелом неблагополучии всего жизненного строя выражены Пушкиным в последних грустных строках романа.

(Еще не оценили)

Загрузка...

Яскравим обдаруванням ритора, майстра красного слова володів учитель-словесник Дмитро Миколайович Підгрушний. Він часто давав учням вільні теми для творів, і тут Сашко Довженко виявляв свої здібності. Його твори були кращими в класі. Особливо вразила й запам’яталася всім його художня композиція «Святки» — поетична розповідь про народні новорічні торжества. Свої описи Сашко ілюстрував колядками й щедрівками. Були в його композиції і гострі репліки, дотепи, жарти, які він ііередавав різними голосами. Усіх полонив артистизм Сашка.

Підгрушного невдовзі в училищі замінив Микола Омелянович Климченко, який дуже любив декламацію, натхненно читав учням «Слово о полку Ігоревім». Під його впливом увесь клас захопився стародавнім епосом. Але запам’ятати складний текст «Слова» вдавалося не кожному. Зате в устах Сашка поема бриніла врочисто, віщо й тривожно. Він читав її під час уроків і на вечорах, вражаючи слухачів. «Слово» ввійшло в його плоть і кров.

Та ніхто тоді не міг знати, що прийде час і «Слово о грлку Ігоревім», його епічний лад, високі патріотичні мотиви, карбований стиль — усе це стане доброю підвалиною поетики Довженка-митця. А в грізні дні Великої Вітчизняної війни до героїв-звитяжців «Повісті полум’яних літ» прийдуть у снах чи видіннях витязі Київської Русі.. І гкаже сержант Іван Орлюк за всіх: «Ми… відстояли всі минулі сторіччя… Усю нашу історію, минулу й майбутні:». Стане «Повість полум’яних літ» новітнім Словом що безсмертних захисників рідної землі. І ім’я автора цірго Слова стане відоме всьому світові, та не всі знатимуть справжнє ім я сосницького вчителя, що навчив майбутнього письменника любити й розуміти «Слово о полку Ігоревім».

А дружба вчителя й учня міцніла. Климченко всіляко підтримував Сашкове захоплення поезією, надто народною творчістю, історичними піснями, билинами, козацькими думами. Учитель також завідував бібліотекою училища. Сашко спочатку допомагав Миколі Омеляновичу, а потім фактично став бібліотекарем. Під його впливом багатьох у класі полонила пристрасть до читання. Правда, батьки не схвалювали цієї «забавки»: кожного учня чекало вдома безліч обов’язків Відповідь: принести води, скопати город, нагодувати, напоїти худобу, нарубати дровець тощо.

Дехто почав заводити власні бібліотеки. Однак Сашко запропонував створити з особистих книжок загальну учнівську бібліотеку й тримати її в училищі. Усі охоче прийняли таку пропозицію. Так виникла «бібліотечна комуна».

(Еще не оценили)

Загрузка...

В посмертно изданном философском романе «Потерпевшие крушение на «Джонатане» особенно отчетливо раскрываются все стороны мировоззрения писателя. Здесь повествуется о том, как на одном из островов в Магеллановом проливе некий филантроп и мечтатель Кау-Джер организует колонию из переселенцев, потерпевших в этом месте кораблекрушение. Колония, основанная на свободной, «ничейной» земле, постепенно превращается, помимо воли ее организатора, в карликовое буржуазное государство со всеми институтами насилия. Разочарованный Кау-Джер в конце концов отрекается от своей идеи создать образцовую трудовую общину на основах справедливости и равенства. Удаляясь в добровольное изгнание, он говорит: «Сторонник свободы, я командовал, проповедник равенства, я судил себе подобных, мирный по природе человек, я вынужден был воевать, философ-альтруист, я должен был разгонять толпы, и я, так боявшийся капли крови, вынужден был проливать потоки… каждый мой поступок противоречил моим взглядам…»

И действительно, едва только на этом уединенном острове были открыты золотые россыпи, как началась «золотая лихорадка» со всеми ее плачевными последствиями: пьянством, развратом, спекуляциями, грабежами, убийствами.

«Даже если некоторая часть человечества и способна подняться к высоким идеалам, то пройдет еще много-много лет, пока нравственный прогресс не подчинит себе человеческие натуры», — заявляет Кау-Джер.

Жюль Верн приходит к правильному выводу, что буржуазное государство, каковы бы ни были его правители, обрекает большинство людей на бесправие и неравенство

Общественная справедливость, по его мнению, достижима в далеком будущем, и люди обретут свободу лишь после того, как на Земле восторжествует «нравственный прогресс».

Пересмотрев в поздние годы творчества свое отношение к утопическому социализму, Жюль Верн устами того же Кау-Джера критикует системы всех «социальных реформаторов», признавая их одинаково несбыточными и наивно ставя в один ряд имена  Оуэна,  Сен-Симона

Классовая борьба пролетариата его пугает. Революционные действия: внушают страх. Розовые мечтания утопистов кажутся иллюзорными. Буржуазная действи-гвльность вызывает отвращение.

Что же тогда остается? Остается немногое: надежда па <нравственный прогресс».

Но каким путем будет достигнут этот нравственный прогресс? Каким образом совершится переход от дурного настоящего к идеальному будущему, к прекрасному Франсевиллю?

Великий фантаст не знал или не желал считаться с тем, что п.-1ук.-| и техника сами по себе не могут вызвать коренных социальны?! преобразований. Жюль Верн поет гимны науке как величайшей и чуть ли не единственной преобразующей силе, верит в ее безграничное могущество, в се благотворное, облагораживающее влияние на человечество. И в то же время писатель остро, даже с некоторым трагизмом, ощущает исконную враждебность Мира капиталистической конкуренции научному и социальному новаторству. Достижения науки и техники обогащают немногих и не служат всеобщему благоденствию.

Герой Жюля Верна — ученый новатор и изобретатель — всегда окружен глухой стеной непонимания и враждебности. Гордый, одинокий отшельник, овеянный романтической тайной, он совершает великое открытие или строит замечательную машину вдали от людей, от общества, с которым находится в вечном разладе.

Капитан Немо, Робур и другие изобретатели держат свои открытия в секрете, используя их как оружие в борьбе с социальной несправедливостью или как средство, позволяющее им противопоставить себя буржуазному государству и бросить вызов дурным законам. Они оправдывают свой индивидуализм и нежелание раскрыть тайну научного открытия или изобретения преждевременностью его появления.

«— Граждане Соединенных Штатов, — заявляет Робур в своей прощальной речи, — мои опыты завершены, но отныне я полагаю, что ничего не следует делать раньше времени. Это относится и к прогрессу: успехи науки не должны обгонять совершенствования нравов. Надо идти путем постепенного развития, а не путем бурных переворотов. Словом, всему — свой срок! Явись я сегодня, я пришел бы слишком рано, и мне не удалось бы примирить противоречивые и своекорыстные интересы людей. Народы еще не созрели для единения.

Поэтому я покидаю вас. Секрет своего изобретения я уношу с собой, но он не погибнет для человечества. Он будет принадлежать ему в тот день, котда люди станут достаточно образованными, чтобы извлечь пользу из моего открытия, и достаточно благоразумными, чтобы никогда не употреблять его во вред».

Мечта Робура о «преобразовании политических нравов дряхлого мира», о создании «воздушной И карий», которую со временем «населят миллионы икарийцев»— людей, не нашедших свободы и счастья на земле, — переносится в неопределенное будущее.

Таковы утопические идеи Жюля Верна, приверженность которым он сохранил до конца жизни, Конфликт между творческой личностью и общественной средой часто получает трагическую развязку: погибает либо герой, либо его изобретение.

Капитан Немо тихо угасает вместе со своим «Наутилусом» на дне океана, запертый в теснине подводного грота («Таинственный остров»). Погибают вместе со своими изобретениями Тома Рок («Флаг родины») и Робур («Властелин мира»), уничтожает свою машину Зефирен Ксирдаль («В погоне за метеором») и т. д.

Б дальнейшем, когда антагонистические противоречия капиталистического общества еще более усилились, утопическая мечта Жюля Верна о счастливом будущем человечества, к которому его должен привести научный И технический прогресс, отодвинулась в еще более неясную, туманную даль, и в творчестве писателя появились новые мотивы.

Жюль Верн думал вместе со своими героями, что наука может и должна служить только прогрессу и справедливости. Он предназначал науку для мирного завоевания земного шара человеком. Но жизнь показала Верну, что есть не одна наука, а «две науки».

Одни считают, что наука имеет своей конечной целью счастье и мирный созидательный труд. Другие видяг в ней средство навязать свою волю и свой жизненный уклад, средство, служащее насилию и разрушению.

Наряду с образом ученого-гуманиста, который, ставит науку на службу мирному творческому труду, в романах Жюля Верна появляется образ ученого-человеконенавистника, отдающего науку на службу войне. Но, как только ученый начинает служить злу, он становится безумцем и погибает от тех страшных сил, которые он сам же привел в действие.

Эта главная тема поздних романов Жюля Верна по-КВ 1ЫВает, что писатель до конца жизни оставался гуманистом и был верен своим демократическим идеям.

В описании механизмов, изобретенных его героями, их теорий и технических проектов, Жюль Верн — певец научных дерзаний, великий мастер реалистической научной фантастики,

В изображении грядущего социального переустройства— он утопист, повторяющий с поправкой на преобразующую силу науки и техники общие положения идеологов французского утопического социализма — Сен-Симона, Фурье, Кабе.

Жюль Верн упоминал Маркса в ряду «социальных реформаторов», но не разобрался в его учении. Незнащи законов исторического развития помешало ему понять, что только коренные общественные преобразования кладут конец антагонистическим классовым противоречиям и обеспечивают подлинный расцвет науки и ее использование на благо всему народу.

Отсюда — очевидный разрыв, диспропорция между научно-технической и общественно-утопической темами в его творчестве. Насколько богата и реалистически конкретна первая тема, настолько же слаба и романтически бесплотна вторая.

Смелое и правдоподобное изображение как научно-технических, так и общественных изменений не только в ближайшем, но и в отдаленном будущем — вот одна из самых увлекательных и непреложных задач, которую призваны решить и решают научные фантасты наших дней, вооруженные марксистско-ленинским мировоззрением!

(3голосов, средний: 2,33 out of 5)

Загрузка...

Особое значение романа в стихах «Евгений Онегин» состоит в том, что поэт дал в нем концентрированное описание всех сторон русской действительности того времени. «В своей поэме он умел коснуться так многого, намекнуть о столь многом, что принадлежит исключительно к миру русской природы, к миру русского общества! «Онегина» можно назвать энциклопедией русской жизни и в высшей степени народным произведением», — писал Белинский.

Светский Петербург, Петербург трудовой, патриархально-дворянская Москва, поместная деревня, общественная жизнь, частный семейный быт, театры, балы, народные святочные гаданья, работа крепостных девушек в саду помещичьей усадьбы, кутящая «золотая молодежь» в модном столичном ресторане, крестьянин, едущий на дровнях по первому снегу, прекрасные пейзажи разных времен года — одно перечисление удивляет охватом, а ведь все это полно и вместе с [rkey]тем художественно обрисовано поэтом в его романе. Ничего хоть сколько-нибудь подобного такому широчайшему охвату всех сторон русской жизни не было еще ни в одном произведении русской литературы до Пушкина.

В образе Евгения Онегина наиболее полно отразились черты, которые являлись отличительными для молодежи начала XIX века. В светской обстановке лицемерия, неверной дружбы и игры в любовь, где жизнь «однообразна и пестра, и завтра то же, что вчера», не могли быть счастливы люди с совестью и острым умом. Разочарование толкает Онегина на бегство в деревню, подальше от светской суеты, к «уединенным полям, прохладе сумрачной дубравы, журчанью тихого ручья», но и здесь он не находит дела, которое увлекло бы его, и очень скоро убеждается в том,

Что и в деревне скука та же, Хоть нет ни улиц, ни дворцов, Ни карт, ни балов, ни стихов.

А рядом с Онегиным не менее ярко выписан образ другого представителя молодежи начала XIX века — Владимира Ленского. Пылкий и восторженный романтизм Ленского — явление в своем роде не менее характерное для передовой молодежи пушкинского времени, чем охлаждение и скептицизм Онегина.

«Возвышенные чувства» и «девственные мечты» Ленского, его наивная вера в мир совершенства — результат полной оторванности от реальной русской действительности, жить в которой Владимир был совершенно не приспособлен, за что и поплатился жизнью.

Россия   —   это   не   только  две   столицы, и поэта не может удовлетворить показ лишь светского дворянства. Он ведет нас в провинцию и рисует широкую панораму российской помещичьей жизни.   Но и  это  в  основном затхлое болото, как, например, доставшееся Евгению по наследству родовое гнездо, Где деревенский старожил Лет сорок с ключницей бранился, В окно смотрел и мух давил.

Эта затхлая атмосфера ощущается даже в семье Лариных, которую Пушкин описывает с определенной симпатией. Однако что же вызывает сочувствие и даже симпатию Пушкина к такой заурядной мелкопоместной дворянской семье? Ответ один: ее патриархальные порядки и быт тесно связаны с образом жизни народа.

Сам Пушкин, истинно народный поэт, относится ко всему народному с глубокой любовью и нежностью. Вот почему семья Лариных, где с благоговением предавались «привычкам милой старины», идеализирована в романе.

И вместе с тем, оставаясь поэтом-реалистом, автор рисует не только лирический среднерусский пейзаж, не только поэтические картины из крестьянской жизни — гадания в полночь на женихов, народные песни. Поэт рассказывает и о других сторонах быта: о девушках, которых заставляют петь песни, чтобы, не дай бог, при сборе ягод не полакомились ими, о жизни старой няни Татьяны, которая и «не слыхала про любовь» и была выдана замуж в тринадцать лет. Все это дает нам довольно яркое представление об истинном положении народа.

В стихах Пушкина ярко проявляется его привязанность ко всему народному, к русскому. Эти чувства Пушкин переносит на Татьяну, свой самый любимый женский образ, в чем неоднократно и сам признается.

Любит он Татьяну Ларину за близость к простому народу, за русскую душу, за национальную гордость. Пушкин вывел в образе Татьяны идеал русской женщины, в которой «все тихо, просто», женщины с чувствительной душой и горячим любящим сердцем. Татьяна необычна в дворянской среде, и все же это типичный .образ, так как она — человек русский всем своим существом.

Именно это отличает ее от Онегина и Ленского, давая ей большие преимущества перед ними. У нее и в отчаянии, и в страдальческом сознании, что погибла ее жизнь, все-таки есть нечто твердое и незыблемое, на что опирается ее душа. Это ее воспоминания о детстве, родных местах, деревенской глуши… И это не мало… Здесь идет речь о соприкосновении с родиной, с родным народом.

Пушкин, прослеживая жизненный путь своей героини, ведет нас во вторую столицу России, в Москву, на рауты, в салоны величавых дворцов, к обществу, где порядочным человеком считался тот,

Кто в двадцать лет был франт иль хват, А в тридцать выгодно женат; Кто в пятьдесят освободился От частных и других долгов, Кто славы, денег и чинов Спокойно в очередь добился. Конечно, «Евгений Онегин» — это роман-энциклопедия, где отразились все характерные черты жизни России начала XIX века. При этом нельзя не вспомнить о X главе произведения, в которой дана широкая панорама политической  жизни  страны  того  времени и которую Пушкин не смог опубликовать и даже был вынужден зашифровать по политическим   и   цензурным   соображениям.    Как можно было напечатать в России стихи, где с презрением показан и едко высмеян сам государь-император?

Властитель слабый и лукавый, Плешивый щеголь, враг труда, Нечаянно пригретый славой, Над нами царствовал тогда. Очень важно, что Пушкин поэтически, образно и одновременно четко и крайне предметно показал общественный подъем, новые веяния, проникающие в российскую действительность   после   грозы   двенадцатого   года. Пушкин рисует среду декабристов, с которыми близко общался:
[/rkey]
Гут Лунин дерзко предлагал Свои решительные меры И вдохновенно бормотал. Читал свои ноэли Пушкин, Меланхолический Якушкин, Казалось, молча обнажал Цареубийственный кинжал. Огромное познавательное значение романа для  последующих поколений Белинский считал основной чертой, которая и обеспечит роману Пушкина  бессмертие:   «Пусть  идет время и приводит с собой новые потребности, новые идеи,  пусть растет русское  общество и обгоняет «Онегина», как бы далеко оно ни ушло, но всегда будет оно любить эту поэму, всегда будет останавливать на ней исполненный любви и благодарности взор». Слова великого критика оказались пророческими.

(2голосов, средний: 4,50 out of 5)

Загрузка...

Старенький, але рідний, до болю рідний. Усе бачив він на своєму віку, усе вистраждав і вистояв. Він — нездоланний, як та земля, на якій стоїть. Він може десять раз горіти дотла, але досить якогось маленького паростка, як у нім знову тепліє життя, і знову підбілюють, підфарбовують, причепурюють його, обсівають мальвами, огороджують березовим тином або обносять лісою, і знову чистими вікнами він дивиться на сільську вулицю, у кінці якої ставлять нові будинки. Коли ж він дуже старенький і починає хилитися, а нового поставити ні за що, то його нишком підпирають дубовими стовпами, і він знову стоїть наперекір негодам. Але навіть коли руйнують його, то дещо беруть з нього для нового дому — так батько щось передає синові, а син — своєму синові.

Одні вмирають, інші народжуються, і на тому віками стоїть отчий дім, як пам’ятник тим, хто поселився в нім уперше. І нехай ви живете в кам’яних палацах, нехай люстри сяють над вами, але якщо ви живете чесно й тому інколи буває вам трудно, то вам мило згадати осіннє бездоріжжя і той отчий дім, в якому починалося ваше життя. Від вас залежить, що залишите своїм дітям, але не ганьте свого батька за скупість: він мріяв залишити по собі кращу спадщину. Шануйте те, що він залишив, трудіться на більше, і якщо не виходить вам жити в отчому домі, — може, тісно, незручно, а може, великі діла вершите вдалині від нього, — то хоч поїдьте, погляньте, провідайте те подвір’я, в якому пройшли ваші перші весни — це вам згодиться для серця і для душі, для щоденної праці.

(Еще не оценили)

Загрузка...

Остров Линкольн, куда ветер заносит беглецов,— благодатный уголок. Здесь прекрасный климат и все богатства природы, какие только могут понадобиться человеку в его трудовой деятельности. Это один из тех островов, которые «созданы как бы специально для того, чтобы около них было удобно терпеть крушение и чтобы бедняги вроде нас могли легко выйти из всякого затруднения», — говорит один из колонистов.

Инженер Сайрес Смит — главный герой романа — образ человека будущего, человека, покорившего природу и освобожденного от всяких пут. Неистощимая энергия, трудолюбие, сила воли, предприимчивость, находчивость, великодушие, отвага, дерзновенная мысль, знания — в нем собраны воедино все лучшие качества, которые помогут человеку завоевать свободу и овладеть вселенной. В уста Сайреса Смита Жюль Верн вкладывает свои мечты о будущем человечества и будущем науки.

Колонисты размышляют о том, что станет с людьми и что они будут сжигать вместо угля, когда его запасы истощатся. Сайрес Смит отвечает: уголь заменят водой, «водой, разложенной на свои составные элементы, и разложенной, несомненно, при помощи электричества, которое к тому времени превратится в мощную и легко используемую силу. Ведь все великие открытия, по какому-то непонятному закону, совпадают и дополняют друг друга. Да, друзья мои, я думаю, что воду когда-нибудь будут употреблять как топливо, что водород и кислород, которые входят в ее состав, будут использованы вместе или поодиночке и явятся неисчерпаемым источником света и тепла, значительно более интенсивным, чем уголь. Придет день, когда котлы паровозов, пароходов и тендеры локомотивов будут вместо угля нагружены сжатыми газами, и они станут гореть в топках с огромной энергией. Итак, нам нечего опасаться. Пока на земле живут люди, они будут обеспечены всем, и им не придется; терпеть недостатка в свете, тепле и продуктах животного, растительного или минерального царства.

Капитан Немо, таинственный покровитель колонистов, с восхищением следивший за их деятельностью, осуждает себя за индивидуализм и отрешенность от мира. В предсмертной исповеди он говорит Сайресу Смиту: «Уединение, одиночество — вещь тяжелая, превышающая человеческие силы. Я умираю потому, что думал, что можно жить в одиночестве».

Будущее принадлежит таким людям, как Сайрес Смит и его товарищи. Созидательный труд должен быть не только обязанностью, но и потребностью человека. Люди сильны только в коллективе. Тот, кто хочет жить и бороться в одиночку, обречен на гибель. К таким выводам приводит читателей Жюль Верн.

Легко заметить, что трудовая община, можно даже сказать, коммуна, изображенная в «Таинственном острове»,— не что иное, как более или менее последовательное воплощение идей, которые пропагандировали разные представители французского утопического социализма.

В эпилоге романа колонисты, после благополучного возвращения в Америку, покупают участок земли в штате Айова и основывают на тех же началах новую трудовую общину — островок свободной земли среди океана земель, подчиненных капиталистическому господству. «Под руководством инженера и его товарищей колония процветала», — сообщает автор. Поверить ему на слово? Ведь деятельность колонистов в штате Айова находится за рамками повествования!

Мы помним, что все попытки сторонников Этьена Кабе учреждать «икарийские» общины на незанятых американских землях, и в том же штате Айова, неизбежно кончались разочарованием и неудачей. Жюль Верн это отлично знал. Не потому ли утопические трудовые общины существуют в его романах только на необитаемых островах или… в межпланетном пространстве («Гектор Сервадак»)?

Но писатель не ограничился изображением утопической трудовой коммуны. Есть у него роман — «Пятьсот миллионов бегумы» (1879). в котором рисуется город будущего— воплощенный идеал свободы.

(Еще не оценили)

Загрузка...

Алегорична й разюча сцена на початку кіноповісті Олександра Довженка: однорукий селянин — вчорашній солдат — дійшов до краю. У тупому безсиллі, спустошений неврожаєм, злиднями, голодом і безвихіддю, він люто б’є здоровою рукою беззахисну, ні в чому не повинну конячину. А кінь раптом поверта голову й говорить знавіснілому господареві людським голосом: «Не туди б’єш, Іване!» Великої сили метафора! Це кульмінація першої частини сценарію. Солдат-інвалід розуміє нарешті, що «так далі тривати не може. Повинно щось статися».

Підійшли впритул до цього епізоду. І раптом… затримка: де знайтц «похнюпленого» коня з печальними, розумними очима?

Чотири асистенти збилися з ніг, шукаючи потрібного коня для епізоду. Вони показували режисерові десятки] виснажених, понурих, байдужих до всього коней, але жо-І ден із них не підходив. А вже починався серпень, і жито в полі осипалося Відповідь: епізод з безруким селянином мав зніматися на тлі миршавого ріденького жита. Усі були в розпачі. Нарешті повезло. Повертаючись з ранкової зйомки, стріли під Києвом циганську валку. До останньої підводи прив’язаний… ні, не кінь, а мощі. Худющий — самі ребра та кості. Незбагненним було, як нещасна тварина тримається на ногах. А цей кощій не тільки рухався, а ще й водив довкола великими сумними очима.

Кіношники з такою радістю кинулися до коня, що кмітливий циган одразу зрозумів: справа нечиста. І запросив з адміністратора ціну, як за породистого жеребця: п’ять карбованців. І той, не торгуючись, хоч шкапі гріш ціна, одразу витягнув з кишені гроші. Це була необачність. Циган закопилив губу й категорично відмовився брати гроші:

— Я такого дорогого коня ні за які гроші не продам! Це не кінь, а друг мій…

Почалися вмовляння. Після довгих переговорів циган нарешті погодився на збитки всьому циганському таборові затриматися на кілька днів під Києвом і зробити кінематографістам велику послугу: приводити коня на зйомки за п’ять карбованців у день. А щоб нагодувати свого чотириногого друга, господар зразу ж зажадав від адміністратора три карбованці авансом. Довелося дати гроші, щоб кінь до завтра не здох. Та все ж мрія кіногрупи збулася: похнюплений кінь із сумними очима на зйомочно-му майданчику. Ні репетирувати, ні вмовляти, ні силувати його не було ніякої потреби. То був кінь-геній, який годинами міг проетояти на одному місці, не ворухнувшись. Йому можна^було підняти одну ногу, і він на трьох ногах спокійно стоятиме, скільки захочете. Він навіть трави вже не Відповідь: ікуб і лише — коли до його морди підносили корм — повільно повертав голову. Одне слово, кінь перевершив усякі сподівання режисера. Яких тільки епітетів не попридумував Олександр Петрович: «Балерина! Рятівник! Найкращий актор!» І це була заслужена похвала. Свою роль кінь зіграв прекрасно.

(1голосов, средний: 2,00 out of 5)

Загрузка...

На фронті й після поранення Ярослав не раз відтворюй вав у пам’яті ту першу подорож до Відня. Відень котився на нього, наче вал блискіток, від яких сліпило очі. Ая затремтів біля біломармурового Моцарта, уявив собі похо-| рон: наспіх збита із соснових дощок труна, кілька музикантів за домовиною й нестерпний дощ наполовину зі снігом… Можливо, саме це й було причиною безсонної ночі І бо ж велику людину поховали разом з волоцюгами й злочинцями. Нікчемність, здрібнення, здичавіння? Страшно…! Яка ж тоді вартість звичайної людини? Чи, може, звичай-? на людина нічого не значить? А що, власне, дорожче ? Гроші чи талант? Невже на першому плані заздрість і зневага? Івана Франка ховали в чужій сорочці і в чужій гробниці… І заздрісники верещали цинічно: «Він плює на свові рідне гніздо! Розіпніть його! А за що розпинати? За надмірну любов до народу? Чи за талант? Чи заздрісникам Ь бездарам так злісно, що талант їм не кориться, не схиляє? перед ними голови?

Якось у Криворівні, куди Ярослав пішкував з хлопцями, при появі Франка Відповідь: він там відпочивав хтось зворуши ливо схилився на коліно, аби поцілувати йому руку.

—        Я не піп, — похмуро буркнув поет, висмикнувши правицю.

—        Ви вартіші за всіх попів!

Ні, не міг заснути Ярослав тоді у Відні. Надто багатої було вражень, бо — того, хто був вартніший усіх попів, поховали в чужій гробниці, у чужій сорочці, а віденці не знають, де могила Моцарта. Що ж діється в цьому світі?

Коли ледь почало сіріти, він одягнувся й пішов до пам’ятника Бетховену, чия музика завше його хвилювала, завше навіювала роздуми, особливо Місячна соната, а найбільше дивувало те, що Бетховен одну симфонію присвя-. тив Наполеону, Щоправда, коли той оголосив себе імпєратором, зняв посвяту.

Згадуючи далекий той, ще студентський епізод свого життя, Ярослав, розбурханий думками, схвильовано схопився з тапчана, підступив до вікна: між дахами будинків повисла прозора хмарина, а нижче, здалося йому, ніби не вулиця, а віденська площа з пам’ятником непокірному бунтівному Моцарту. Він длвився у львівський світанок, а бачив віденську площу. І музикантів. Утомлені, похилі, з Інструментами під пахвою, вони понуро сунули з нічних Варів безлюдним містом, а біля пам’ятника Бетховену зупинилися, зняли, наче по команді, капелюхи й заграли… Вони грали тихо й натхненно, грали на безлюдній площі, де валялися клапті вчорашніх газет, в яких повідомлялася, що львівського студента Мирослава Січинського, котрий за народні кривди знищив намісника Галичини графи Потоцького, засуджено до смертної кари через повішання… Коли мелодія стихла, опустили інструменти, схилили голови перед пам’ятником, постояли німо хвилину, потому одягли капелюхи й розійшлися…

(2голосов, средний: 2,50 out of 5)

Загрузка...

Боліло серце в Дмитра Вітовського, тепер січового полковника, Січові стрільці воювали за Австрію, у складі австрійського війська, бо були підданими Австрії, і він, як сотник, також воював. В ім’я чого? Для розкошів віденського двора? Бо ж не вірив, що при австрійських багнетах можна збудувати українську державу. Він орієнтувався на власні сили, був прихильником власних зусиль. Але їх було так мало. їх було далеко менше, ніж прихильників австрійської орієнтації. У нашій крові — орієнтація на когось. Але ще жоден народ, який орієнтується на чужу силу, не виборов собі незалежності. Так, це наша трагедія». Дпвня, споконвічна наша трагедія: сподіватися, буцім хтось прийде й збудує нам державу. Чи не тому так часто верховоди спиралися на чужоземні сили: Дорошенко і Туреччина, Мазепа і Швеція, нарешті Центральна Рада. І завжди — крах ілюзій.

У цьому Віговський ще раз пересвідчився, коли січо-пий легіон у лютому нинішнього року перейшов Збруч. Йому дали найкращу сотню й доручили розповідати східноукраїнському населенню про приятельські наміри австрійців… Смішно! Приятелі-австрійці… Які великі приятелі! Ото тільки хліба їм українського дай, м’яса, сала, — нони будуть чудовими приятелями.

Здається, саме тоді він остаточно збагнув істину. А ще більше, коли був заступником референта цивільних справ комендатури в Жмеринці. І якщо тоді не покинув легіону, то лише тому, що не міг полишити своїх стрільців, хоч було йому гірко носити австрійський мундир. Однак про-чував: недовго носити, монархія терпить крах. Він радів, коли залишки легіону відвели на Буковину, у тил. Щоправда, тепер тил — річ відносна: нема фронту — нема тилу.

У Коломиї Дмитро вийшов на перон. Вокзал був забитий військовими — німецька, угорська, чеська, словацька, польська мови, — солдати покидали фронти, верталися додому. Закінчилася перша світова війна.

«Невже треба було кілька років загальнолюдської бойні, щоб цим закінчити?» — подумав Вітовський.