Лиризм деревенского изгнания в поэтике Пушкина

Создававшийся в поэзии Пушкина этого периода лиризм деревенского изгнания был настолько совершенным и художественно впечатляющим, что он живо захватил и другого поэта — Н. М. Языкова, посетившего Тригорское летом 1826 года и в ряде своих стихотворений оставившего живые поэтические описания Михайловского и Тригорского и той атмосферы, какая окружала Пушкина в его новой ссылке *, Об этой своеобразной и неповторимой, полной ощущения молодости, чувства дружества и любви, силы и горячих надежд атмосфере, создававшейся в Михайловском и Тригор-ском в 1825—1826 годах в связи с приездом туда опального поэта и во многом скрашивавшей тяжесть его новой ссылки, он сам писал осенью 1824 года в послании в А. Н. Вульфу:

Запируем уж, молчи!
Чудо — жизнь анахорета!
В Троегорском до ночи,
А в Михайловском до света;
Дни любви посвящены,
Ночью царствуют стаканы,
Мы же — то смертельно пьяны,
То мертвецки влюблены. (11, 321)

Вес это и определило основной пафос знаменитой «Вакхической песни» (1825) 2, которая явилась уже не простым описанием задушевных дружеских пирушек, как это было в стихотворениях Языкова, но глубоким обобщением, с огромной силой утверждавшим правоту И необходимость той смелой и беззаветной борьбы с темными силами, которую самоотверженно вели братья, друзья и товарищи по духу. Стихотворение, опубликованное вскоре после казни декабристов, прозвучало как мощный к бодрости, полный горячей веры и грядущую неизбежную победу света над тьмой!

Пред солнцем бессмертным ума. Да здравствует солнце, да скроется тьма! (II, 420)

Вершиной этого цикла пушкинских стихотворений, овеянных лиризмом изгнания, является «19 октября» ‘— стихотворение, намечающее многие мотивы позднейшей пушкинской лирики. Оно начинается замечательной картиной осенней природы, так полно гармонирующей с настроениями поэта:

Роняет лес багряный свой убор,
Сребрит мороз увянувшее поле,
Проглянет день как будто по неволе
И скроется за край окружных гор. (И, 424)
У Баратынского есть сходный образ —
И вот сентябрь!
и вечер года к нам
Подходит. На поля и горы
Уже мороз бросает по утрам
Свои сребристые узоры .

Достаточно сравнить эти описания, чтобы обнаружить, насколько одна вторая строка Пушкина глубже, тоньше и богаче возбуждаемыми ею ассоциациями двух последних строк Баратынского. Почти зрительное восприятие пушкинского образа осени достигается введением поразительно емкого по своему содержанию слова— «увянувшее» (поле). Возникает почти ощутимое представление не просто о поле, на которое мороз по утрам бросает свои «сребристые узоры», но о поле с поникшей, увядшей травой, подернутой серебристым инеем. Слово «увянувшее» не только создает точный зрительный образ, но и самим своим звучанием, вызывающим ассоциативные представления о поре увядания вообще, придает пушкинскому описанию глубоко личный, грустный оттенок, после чего так естественны последующие строки о себе самом:

Пылай, камин, в моей пустынной келье;
А ты, вино, осенней сгужн друг,
Пролей мне в грудь отрадное похмелье,
Минутное забвенье горьких мук. (Н, 424)

После этих строк в первоначальной беловой рукописи следовало 32 стиха, выпущенных в окончательной редакции, но крайне интересных для понимания движения пушкинской мысли и мастерства, которое заставило его опустить эти стихи, прекрасные сами по себе, но излишне детализирующие содержание и потому отяжеляющие все стихотворение в целом (И, 968—969). После опущенной в печати строфы о царе («Простим ему неправое гоненье: Он взял Париж, он основал Лицей») следовали известные строки об А. П. Куницыне, также опущенные по цензурным соображениям:

Куницыну дать сердца и вина!
Он создал нас, он воспитал наш пламень.
Поставлен им краеугольный камень,
Им чистая лампада возжена.. . (II, 972)

Вспомнив отдельно о каждом из своих ближайших товарищей по Лицею: рано скончавшемся Н. А. Корсакове («Он не пришел, кудрявый наш певец»), отважном мореплавателе Ф. Ф. Матюшкине («Сидишь ли ты в кругу своих друзей»), первом лицейском друге И. И. Пущине («Поэта дом опальный, О Пущин мой, ты первый посетил»), блестящем дипломате А. М. Горчакове («Ты, Горчаков, счастливец с первых дней»), ближайшем, после Пущина, товарище лицейских лет А. А. Дельвиге («Когда постиг меня судьбины гнев») и В. К. Кюхельбекере («Служенье муз не терпит суеты»), а также’и о своей собственной судьбе,— Пушкин обращается ко всем своим друзьям с общим приветствием, приобретающим характер утверждения высокого братского союза друзей — единомышленников по духу

Воспоминания о двух товарищах-поэтах — Дельвиге и Кюхельбекере — приводят Пушкина к мысли о сущности прекрасного вообще, важной для понимания его новой эстетической системы:

Служенье муз не терпит суеты;
Прекрасное должно быть величаво.

Иными словами, Пушкин определяет основные черты и признаки высокого объективного искусства, в основе которого должна лежать глубокая философская мысль—утверждение обобщающего начала над мелочью деталей, которые не способствуют пониманию явлений жизни в их общечеловеческой значимости, а, наоборот, затемняют их глубокий смысл незначительными фактами, носящими характер дешевой злободневности («.. .не терпит суеты»), далеко не всегда являющейся признаком подлинной современности в искусстве.

Чем чаще празднует Лицей Свою святую годовщину, Тем робче старый круг друзей В семью стесняется едину, Тем реже он; тем праздник наш В своем веселии мрачнее; Тем глуше звон заздравных чаш, И наши песни тем грустнее…

Шесть мест упраздненных стоят, Шести друзей не узрим боле.. .5
И мнится, очередь за мной,
Зовет меня мой Дельвиг милый,
Товарищ юности живой,
Товарищ, юности унылой,
Товарищ песен молодых,
Пиров и чистых помышлений,
Туда, в толпу теней родных

Еще более мрачными настроениями овеяно последите стихотворение Пушкина, посвященное лицейской Годовщине 1836 года7. Празднование происходило на квартире «лицейского старосты» М. Л. Яковлева. Далее идет впечатляющая характеристика крупнейших общественно-политических событий, потрясавших мир в это время:

Припомните, о други, с той поры, Когда наш круг судьбы соединили, Чему, чему Свидетели мы были! Игралища таинственной игры, Металися смущенные народы; И высились и падали цари; И кровь людей то Славы, то Свободы, То Гордости багрила алтари. (III, 431) Стихотворение обрывается неполной строкой о восстании 14 декабря 1825 года. Оно так и осталось незавершенным. Пушкин к нему более не возвращался.

Новое понимание задач лирической поэзии, характерное для Пушкина в Михайловский период ссылки, в конечном счете состояло в преодолении субъективизма элегического стиля, казавшегося ранее первоосновой лирики, и в связи с этим решительного поворота к воспроизведению в лирических образах всего богатства объективного мира.