Лирика Пушкина августа 1830 года

В конце августа 1830 года в связи с предстоящей женитьбой на Н. Н. Гончаровой Пушкин отправился в село Бол-дино Лукояновского уезда Нижегородской губернии, чтобы войти во владение подаренной ему отцом деревней. О настроениях, с которыми он уезжал, говорит его письмо к П. А. Плетневу: «Милый мой, расскажу тебе все, что у меня на душе: грустно, тоска, тоска.. . Осень подходит. Это любимое мое время — здоровье мое обыкновенно крепнет — пора моих литературных трудов настает. .. Еду в деревню, бог весть, буду ли там иметь время заниматься, и душевное спокойствие, без которого ничего не произведешь…» (XIV, 110).

Лирика Пушкина этой осени поднимается до небывалых высот философских обобщений и художественного совершенства. Трудно назвать другого поэта, лирика которого была бы столь же насыщена философскими раздумьями, как лирика Пушкина. Почти невозможно назвать какое-либо человеческое чувство (за исключением, быть может, чувства материнской и сыновней любви), которое не было бы отражено лирикой Пушкина. В этом смысле он, действительно, всеобъемлющ. По его автохарактеристике, он — «поэт действительности», действительности во всех ее проявлениях. Вся его поэзия, а не только «Евгений Онегин», является подлинной энциклопедией русской жизни в самом точном и прямом понимании этой формулы.

Задачами наиболее полного, верного и точного отображения всех сторон и явлений этой действительности, во всем их многообразии и сложности, и определяются основные принципы его поэтики. То «томление по слову, то мучительное ощущение невозможности вы-р&аить словом «невыразимое», которое определяет некоторые особенности поэтики Жуковского, а вслед за ним и Тютчева, и Фета, у Пушкина отсутствует полностью. Здесь Пушкин — прямой и непосредственный продолжателе лучших традиций Державина. Пушкинское слово имеет предельно точный и прямой смысл для определения той или иной вещи или явления действительности, но, в отличие от поэтического слова Державина, определяющего преимущественно лишь какую-либо одну сторону вещи, слово Пушкина окружено широким ореолом смысловых оттенков, однако не для того (и в этом коренное отличие поэтики Пушкина от поэтики Жуковского), чтобы с помощью их приближенно иы разить «невыразимое», но для того, чтобы с возможной полнотой раскрыть вполне познаваемую сложность и глубину того или иного понятия. Именно это имел » виду Гоголь, когда писал о Пушкине: «Слов немного, но они так точны, что обозначают всё. В каждом слове бездна пространства» ‘,

Раздумья поэта о своей жизни, приобретающие характер общечеловеческой значимости, его размышления и судьбах родимы и оценки окружающей действительности— все это, преображенное искусством и превращенное великой силой художника в чистейшее золото поэзии, становилось подлинным художественным зеркалом жизни того времени.

В ночной осенней тишине старого, давно нежилого дома, прерываемой лишь ночными звуками — от однообразного хода часов, неторопливо и безостановочно сбрасывающих в вечность минуты, дни и годы уходящей жизни, до мышиной беготни по рассохшемуся полу,— вслушиваясь в ночные шорохи, вглядываясь в окружающий мрак, поэт снова и снова думал о смысле уходившей жизни, ассоциировавшейся в этой обстановке с бесцельной мышиной беготней. Так рождались строки

Почти физически ощутимо передавался ритм однообразного и безостановочного отстукивания часового маятника:

Ход — ча — сов — лишь — одно — зв-уч — ный Раз — да- ёт — ся — близ — не — ня,—

Всей звуковой структурой воссоздавались впечатления шумов и шорохов ночи:

Спящей ночи трепетанье, Жизни мышья беготня.. . Что тревожишь ты меня? —

Многократным и настойчивым повторениеы одних и тех же тревожных вопросов создавалось представление о жизненной важности всех этих вопросов для поэта:

Что ты значишь, скучный шопот? .. От меня чего ты хочешь? Ты зовешь иуш пророчишь?

Стихотворение с предельной силой передавало ощущение тревоги и тоски, охватывавших Пушкина в темные осенние ночи тридцатого года, а вместе с тем утверждало и подлинно пушкинское мужество, которое не позволяло ему склонить голову перед всей сложностью выдвигавшихся самой жизнью и казавшихся неразрешимыми вопросов: