Исследования проблемы кризисов эпохи мануфактурного капитализма

Авторы подробно исследовали проблему кризисов эпохи мануфактурного капитализма, в том числе, опираясь на взгляды Э. Лабрусса, согласно которому «более короткие этапы подъема и кризиса обусловливались чередованием урожайных и неурожайных лет». Однако исследователи отметили, что это влияние «природных факторов» «осуществлялось в рамках социально-экономических закономерностей, которые обусловливали наиболее глубокие причины кризисов»145. Эти глубокие причины они ищут, в соответствии с марксизмом, в противоречии между общественным характером производства и частнокапиталистической формой присвоения, а в рамках одной страны — во взаимодействии различных укладов, что «создавало внутренние причины кризисов».

В труде М. А. Барга и Е. Б. Черняка «Великие социальные революции …» всесторонне изучены

[smszamok]

особенности складывания и функционирования мирового рынка, его стадий, структуры, основных показателей развития, которые характеризуют степень вовлечения национальных экономик в международный обмен, степень свободы конкуренции на мировом рынке, соотношение промышленного и торгового капитала, степень развития инфраструктуры мировой торговли, быстроты обращения и централизации капиталов, вовлеченных в международный обмен, развитие кредитно-денежной системы. В ходе выяснения этих проблем ученые использовали выводы Ф. Броделя относительно темпов роста в XVIII в. французской и английской промышленности — важнейшего показателя, свидетельствующего о механизме развития предреволюционных кризисов, имевших разные последствия для Англии, где они способствовали укреплению крупной машинной индустрии за счет ремесла и мануфактуры, и для Франции, где «кризисы ставили дополнительные препятствия развитию капиталистического уклада, обостряли несовместимость этого развития с дальнейшим существованием старого порядка»’44.

Определив Французскую революцию как внутриформационную в мировом масштабе, межформационную й межстадиальную для Франции, М. А. Барг и Е. Б. Черняк сделали вывод о том, что вся переходная эпоха находится в поле притяжения двух великих революций и это, в частности, находило выражение в «степени развития революционных классов и их идеологии»149. Революционный класс буржуазии исследуется ими в плане внутренней структуры, которая является иерархией «революционности» внутри этого класса; эта иерархия вмещала «Гору» и «Жиронду».

Анализ внутренней структуры буржуазии конца XVIII — первой половины XIX в. был продолжен историком А. В. Ревякиным, который считает, что в этот период глубоких структурных изменений способа производства, шедших, согласно К. Марксу, двумя путями в условиях распространения капитализма «вширь», рождались «два основных типа капиталистических предпринимателей — производителя-промышленника и торговца-промышленника»151. Российский историк соглашался с французским исследователем Л. Бержероном152, пришедшим к выводу о двуликости этого типа капиталиста, способного, в зависимости от обстоятельств, «принять облик рантье, аристократизироваться и воспроизводить «архаичную модель поведения буржуазии Старого порядка», предпочитавшей спекулятивную наживу и земельную ренту «производительным инвестициям», или, наоборот, основать династии промышленной буржуазии». Этими обстоятельствами и объясняется тернистый и долгий «путь промышленной буржуазии к власти и длительность эпохи межформацион-ного перехода, что является ныне общепризнанным положением научной историографии революции».

М. А. Барг и Е. Б. Черняк сумели по-новому осветить и традиционный — крестьянский вопрос революции, высказав мнение, что борьбу крестьянства в рамках французского абсолютизма нельзя квалифицировать в качестве классического явления. Исследователи справедливо указали на то, что страна не знала «ни одного крупного собственно крестьянского восстания», и в ней до Французской революции «нет ни одного примера™ разработки программы крестьянской антифеодальной революции»1. В период революции членение крестьянства «мало отличалось от типа дифференциации этого же класса на почве феодальных отношений», «господство феодальных отношений в деревне оставалось определяющим фактором ее жизни», поэтому имущественные градации внутри крестьянства предполагали его общеклассовую солидарность в борьбе с феодализмом156. Буржуазная и крестьянская революционность, таким образом, в соответствии с представленным анализом, имела глубокие социальные корни: оба типа революционности дополняли друг друга. «…Политическая зрелость буржуазии настолько же превосходила политическое сознание крестьянства, насколько революционная энергия последнего превосходила смелость и решительность буржуазии в борьое». Поэтому буржуазия сыграла решающую роль в начале революции, а крестьяне и городские «низы» — в завоевании ее победы.

Таким образом, в трудах историков А. В. Адо, М. А. Барга, Е. Б. Черняка, А, В. Ревякина, Е М. Кожокина158 на новом документальном и эвристическом уровне была развита и аргументирована проблема социальных движений революционной эпохи, в том числе и с учетом достижений немарксистской историографии. Сущность этого пересмотра показывает, что авторы не разделяют убеждения Ф. Фюре в том, что «революционный взрыв 1789 года не был порожден экономическими и классовыми противоречиями. Его источник — политическая динамика». При этом справедливо отметил необходимость прежде всего переосмыслить 1794 г. — начало Термидора — чтобы не затемнить «весь образ революции». Впервые в марксистской историографии в этом докладе была высказана мысль, что «Термидор был формой отказа уржуазии от того, что мешало «нормальному» капиталистическому развитию». Впервые было подчеркнуто значение в целом представлений об истории Французской революции для истории : Французская революция оставалась эталоном для сравнения и оценки событий отечественной истории. Поэтому с начала 30-х годов ее образ «дополнился рядом директивных указаний, содержавших обязательную официальную трактовку ее истории.»». Марксистская зарубежная историография также не избежала отпечатка официальных трактовок.

[/smszamok]

Автор доклада выделил три тенденции, влиявшие на марксистскую историографию социальных революций нового времени в 30 — 50-е годы и позднее: — стремление «мерить буржуазные революции, в том числе и ранние», мерками революций пролетарских»; — «абсолютизация самого состояния революции как высшей ценности даже после решения ее исторически возможных задач.»»; — «абсолютизация прогрессивного значения плебейских методов решения задач буржуазной революции».