Формирование «русской исторической школы»

Формирование «русской исторической школы» пришлось на 70-е годы XIX в. — время кризиса «первого позитивизма», сложившегося до 60-х годов. В период становления школы кризис плодотворно преодолевался, благодаря восприятию марксистских идей ее корифеями. И в этом плане следует отметить приоритет российских ученых по сравнению с французской университетской наукой.

Представители «первого позитивизма» — Н. И. Кареев, М. М. Ковалевский — специально дебатировали проблемы исторической теории К. Маркса. Представители «второго позитивизма» — Е. В. Тарле, Р. Ю. Виппер, В. П. Бузескул, Д. М. Петрушевский — испытывали влияние и неокантианства, к идейному багажу которого обращались и Н. И. Кареев, и М. М. Ковалевский.

К опыту неокантианства российская наука отнеслась осторожна. Таким образом,

[smszamok]

методологией конкретных исследований по истории Французской революции, прославивших «русскую историческую школу», было сочетание позитивистских, марксистских и неокантианских принципов. В российской историографии Французской революции, как и в медиевистике, до 1917 г. не было ни общего методологического кризиса, ни влиятельного критического направления, потому что наука России отличалась высоким уровнем восприятия новых теоретико-методологических идей своего времени и вовремя использовала их в разработке конкретных проблем историографии.

Понимая специфичность исторической науки, российские ученые считали, что она тем не менее способна устанавливать законы (этот тезис не отстаивался ими последовательно), пропагандировали идеи исторического синтеза на несколько десятилетий раньше А. Берра. Разделяя плюралистическую теорию факторов, деятели «русской исторической школы» разрабатывали теорию личности, которая проявляет себя в истории в совокупности своих антропо-психологических и, «отчасти, социальных качеств», г. е. подходили к личности с Позиций, близких к тем, которые школа «Анналов» выдвинула лишь в 20 — 30-е годы XX в.

Российские ученые ставили проблемы междисциплинарности как основы исторического исследования, обращая особое внимание на сотрудничество с социологией, психологией, биологической наукой. Тем не менее вопросы исторического синтеза не были для «русской исторической школы» окончательно решенными; они остаются труднейшими и для современной науки.

Важнейшей концептуальной особенностью подходов «русской исторической школы» к Французской революции было рассмотрение ее снизу, как борьбы народных, прежде всего крестьянских, масс, к которой они отнеслись с сочувствием. Корифеи школы — Н. И. Каи реев, И. В. Лучицкий, М. М. Ковалевский — посвятили истории французского крестьянства фундаментальные труды, выводы которых признаны в мире классическими.

В российской советской историографии было отмечено сильное влияние народничества, испытывавшееся школой. Оно сказывалось в общей оценке Франции XVIII в., как некапиталистической страны. Известный спор между М. М. Ковалевским и И. В. Лучицким также объяснялся различием в понимании сущности процесса капитализации французской деревни в предреволюционную эпоху. М. М. Ковалевский считал самой характерной его чертой обезземеливание крестьян (английский путь), а И. В. Лучицкий — «приращение» крестьянской собственности, в разряд которой заносил цензиву, признаваемую специалистами собственностью феодального типа. И. В. Лучицкому принадлежал приоритет в ознакомлении с фондами французских архивов и в применении количественных, статистических методов обработки их данных.

В ходе дискуссий, развернувшихся в связи с 200-летним юбилеем Французской революции, историки-«ревизионисты» — Ф. Фюре, Э. Леруа Ладюри, Д. Рише и другие — пришли к выводам, противоположным тем, что отстаивала «русская историческая школа», и обосновывали положение о сеньории как колыбели капитализма, в то время, как французские марксистские историки в известной мере приувеличивали степень сохранения феодальных отношений и нео-дооценивали уровень развития капиталистических и полукапиталистических форм хозяйствования в предреволюционный период (А. Собуль). В целом же работы современных французских и русских исследователей, таких как А. Д. Люблинская, А. В. Адо, Ю. Л. Бессмертный, Ф. Гужар, П. Губер, Д. Робен, Ж. Бастье, наполнили классический спор о конкретных процессах перерастания феодализма в капитализм новым документальным и эвристическим содержанием.

Традиции «русской исторической школы» в Украине были определенно выражены как в дореволюционный, так и в послереволюционный (первый) период развития историографии Французской революции, который, по мнению Е А. Дунаевского, охватывает 1917 г. — начало 40-х годов.

Видный вклад в исследование экономической политики и классовой борьбы эпохи Термидора внес К. П. Добролюбский, принявший марксизм, и вслед за Н. И. Кареевым логически включавший Термидор в хронологические рамки революции. Первый период изучения революции 1789 г. завершается созданием коллективного труда’«Французская буржуазная революция 1789 — 1794 гг.»’ (под ред. В. П. Волгина, Е. В. Тарле. М., 1941) с участием К. П. Добро-любского. В основе труда и трактовок революции в российской историографии 30 — 40-х годов и позднее лежали концепции Н. М. Лукина. Труд в целом отражал классическую концепцию революции, оформившуюся в 30-е годы благодаря совместным усилиям российских и французских левых, социалистических историков, последователей Ж. Жореса, таких как А. Матьез, Ж. Ле-февр, Э. Лабрусс.

Харьковский научный центр не дал видных специалистов по истории революции 1789 г. Тем не менее его роль была очень важной: здесь функционировало партийное издательство «Пролетар», уделявшее значительное внимание выпуску отечественной и лучшей переводной литературы по проблемам истории Франции XVIII в.

Значительная работа украинских историков в этой области находила отражение на страницах журнала «Прапор марксизма» (до 1929 г.). С начала 30-х годов исследовательская и публикаторская деятельность во многом была свернута, а борьба за утверждение марксизма принимала зачастую и кровавый характер.

Только в Украине (по неполным данным) 185 ученых прошли через ГУЛАГ, а многие погибли в его застенках.

[/smszamok]

Важнейшими и печальными последствиями гонений против интеллигенции были огосударствление, тотальная идеологизация науки, отъединение ее от мировой науки, низведение гуманитарных наук в ранг второстепенных, бесправие основной массы научных работников — преодоление всего этого в странах СНГ лишь намечается.