Драматургия М. Угарова

Драматург М. Угаров намеренно уводит своих героев из современного суетного мира в идиллическую атмосферу XIX или начала XX в., в «тихую, хорошую жизнь, где есть машинка для папирос, а на заварочном чайнике — теплый колпак», «где все так хорошо, где такая хорошая, теплая, нелепая жизнь». Как и герой его пьесы «Газета «Русский инвалид» за 18 июля» Иван Павлович, который ненавидит повести с сюжетом, «нувеллы» и слово «вдруг», сам автор тоже предпочитает охранять своих персонажей от роковых искушений и резких переломов в судьбе, ему куда милее спокойное, бессобытийное течение жизни среди обаятельных мелочей быта.

Иван Павлович отвечать на письма прекрасной незнакомке и не торопится к ней на свидание — вместо бурных романов гораздо важнее для него обрести душевное равновесие. И закончиться это тихое, идиллическое существование ничем не может, потому что «концов вообще нет!.. Ни хороших, ни плохих! Все тянется и тянется, все ничем не кончается…»

«Мы отдохнем, мы отдохнем!» — говорила героиня чеховского «Дяди Вани». Современные молодые авторы явно предпочитают отдыхать душой в прошлых — и в чеховских, и в дочеховских временах, в конце концов герои любят, ревнуют, страдают, радуются или боятся смерти во все времена одинаково. Поэтому так легко перетекают из прошлого в настоящее события пьесы О. Мухиной «Таня-Таня». Ее произведение кажется диалогизированной лирической новеллой, а не собственно драмой, финал же явно перекликается с заклинательными последними репликами героев «Дяди Вани» и «Трех сестер»: «И все у вас хорошо», «Хороша жизнь!», «Просто счастье на земле!»

Более близки к исторической драматургии в традиционном понимании произведения Е. Греминой, хотя и она предпочитает конструировать в своих пьесах условный мир, часто избегает быта как такового, использует прием «зеркального отражения» ситуаций, героев. Критика отмечает в произведениях Е. Греминой глубокий подтекст и удачно найденную реалистическую символику, умение через самые обыденные моменты, простые слова и ситуации передать трепет, сложность и глубину созданного ею мира. Согласно этим художественным принципам построена, например, ее пьеса «Сахалинская жена», написанная к 100-летию создания книги А. П. Чехова «Остров Сахалин». Сам великий писатель на страницах произведения так и не появляется, оставаясь персонажем внесценическим, однако присутствует здесь незримо. Все действие пьесы подчинено напряженному ожиданию его приезда. В облике и быте сахалинских обитателей — Унтера, Доктора, Степана и других — много трагического, комического, нелепого, что присуще было чеховским персонажам, самой атмосфере его произведений. Да и в репликах героев «Сахалинской жены» звучат прямые отзвуки речей Вой-ницкого: «Пропала жизнь»; Тузенбаха: «И подумайте только, какой необыкновенной, великолепной будет через пятьсот лет или сто — какой прекрасной будет жизнь в нашей России! Дух захватывает, когда думаешь об этом»; Сони: «Вот увидишь. Мы спокойно заживем, хорошо. Ты отдохнешь, бедная, сахалинская жена моя»; Лопахина: «Этакий звук, что-то он мне напоминает… То ли кадушка сорвалась… Толи звук лопнувшей струны…»

Так волнующее современных драматургов взаимное отражение исторических эпох друг в друге, желание уйти из дисгармоничного, жестокого мира в сны и фантазии о веках минувших свидетельствует, наверное, об определенной «душевной усталости» нынешней

драмы. Но вполне вероятно, что теперешнее ее состояние — своеобразный отдых на пути к новым художественным открытиям уже XXI в.

Литература

Пави П. Словарь театра. — М., 1991.

Сальникова Е. Возвращение реальности // Современная драматургия. — 1997. — № 4.

Громова М. И. Русская драма на современном этапе (80-90-е годы). — М., 1994.

Громова М. И. Русская современная драматургия: Учебное пособие. — М., 1999.