Сочинения

(Еще не оценили)

Загрузка...

Что наш давний знакомый картофель — американец, это все знают. Но не всем известно, что помидор тоже родом из Южной Америки. Местные народы инки и ацтеки называли его «томатль», то есть «крупная ягода». Когда плоды попали в Италию, здесь их стали называть «номмидоро» — «золотые яблоки». Наверное, это были желтые помидоры. Однажды знатные гости из Рима привезли заморский продукт в Петербург Екатерине II. Императрице он понравился. О тех пор и у нас тоже Прижился помидор. А капуста, у которой «сто одежек и все без застежек», откуда взялась? С Пиренейского полуострова. Там, где теперь лежит страна Испания, в древности Жил народ иверы, который позднее основал на Кавказе грузинское государство. Иверы первыми одомашнили растение, которое назвали «ащи». Уж не с той ли поры попало в русский язык слово «щи»? Ведь именно это блюдо из капусты считается традиционной русской едой.

• Расскажите, откуда родом картофель и капуста.
• Какие вы знаете загадки об овощах?

(Еще не оценили)

Загрузка...

Трудно сказать, что понимал автор под пародированием, но, вероятно, хотел пересмеивать и вышучивать «Онегина». Замысел не мог быть выполнен. Причина — несопоставимость дарований Пушкина и Воскресенского. Явление пародии несомненно приобретает различный смысл оттого, кто кого пародирует: Пушкин — Хвостова или Хвостов — Пушкина. В последнем случае пародия неминуемо должна обратиться на самое себя, и, соответственно, «Евгений Вельский» превращается в автопародию. С поэтической стороны приведенные выше стихи предельно несостоятельны. Подобная «звукопись» немыслима у Пушкина: сначала зияет «иэ», затем назойливо бренчит «то-то-ти-от», причем второе «то» вставлено для заполнения стопы. Вообще грубая фоника «Вельского» тарахтит без всякой меры. Автор не слышит звука и поэтому не может соотнести звучание пушкинского стиха с звучанием своего в целях пародии. Фоника «Вельского» довлеет себе, пародирует и уничтожает себя.

Различение «хороших» стихов от «плохих» традиционно считается трудной проблемой на уровне теоретического доказательства Однако текст «Вельского» почти снимает эти трудности. Поэтическая несостоятельность этих стихов видна в тавтологической рифме, случайном порядке обрывистых слов, из чего следует необязательная и избыточная ударность. В то же время «желание славы» едва прикрывает ненасытимую жажду коммерческого успеха, которая является истинной двигательной силой и автора-персонажа, и реального сочинителя. «Разговор автора с книгопродавцем» — диалог двух торгашей или, еще точнее, удвоенная проекция единого. Внепоэтический, меркантильный интерес автора «Вельского» тоже выводит сочинение за рамки пародии. При желании можно заподозрить пародийную стилизацию в следующем отрывке:

Автор:

• А вы барыш ей наживете:
• Вот прибыль и обоим нам!
• Книгопродавцы и поэты
• Связь тесную должны иметь —
• Мы все, бессмертием одеты,
• Должны и вас кой-чем одеть!
• Евгений, Пушкина поэма
• Книгопродавцам не наклад,
• А у меня ведь та же тема
• И, следственно, такой же клад.

Вряд ли этот «гимн» литературной коммерции является объектированным изображением циничного дельца от поэзии. Перед нами, скорее, нарочитая бравада, призванная своей трескотней и видом пародийности замаскировать, как уже было сказано, действительные цели действительного сочинителя. Он, видимо, вполне серьезно полагал, что у него онегинская тема и что одной темы достаточно для авторской престижности и связанной с ней меркантильности. О существовании поэзии как искусства он не догадывался, о необходимости поэтического воплощения мыслей и чувств понятия не имел, а если имел, то знал, что этим даром не обладает, но своих читателей обморочит, потому что они знают еще меньше, чем он. Эти установки подтверждаются ходом всех трех глав романа.

Мелкопоместный дворянчик Евгений Вельский едет из Тамбова в Москву к графу Знатову, которому доводится дальним родственником. Первая глава посвящена сборам в дорогу, проводам и отъезду. Повествование прерывается авторскими включениями и ретроспекциями различного рода, из которых мы узнаем о детстве, наружности, характеристике, воспитании, наклонностях героя. Черты поэтики как будто онегинские; есть пропущенные строфы, означенные цифровым рядом, да и сами строфы как в пушкинском романе.

(1голосов, средний: 3,00 out of 5)

Загрузка...

Следует заметить, однако, что онегинская строфа далась М.И. Воскресенскому с величайшим трудом: до 28-й строфы первой главы он просто не мог ею овладеть, а овладев, не сразу смог соблюдать ее условия. Создается впечатление, что он учился писать стихами в процессе сочинения романа, но печатал все. Еще в третьей главе он случайно или умышленно «вклеил» в строфу 15-й стих, тут же обыграв свою оплошность. Игр с читателем в «Вельском» сколько угодно, да только все эти игры подражательны, деланны и выспренни. Первая глава кончается так:
• Пока довольно, мой читатель!
• Не сердишься ли на меня,
• Что я плохой повествователь?
• Пожалуй, замолчу ведь я!
• Боясь прослыть за метромана,
• Героя моего романа
• Не познакомлю я с Москвой —
• И кончу все одной главой.
• — Но разве пишешь ты для света,
• Что так страшна тебе хула
• И интересна похвала? —
• Шепнула мне моя Лилетта.
• О, сердцу милые слова!
• Для вас вскипит еще глава.

Попугавши читателя отсутствием продолжения, автор переходит ко второй главе, начинающейся эпиграфом из «Онегина»: «Без неприметного следа Мне было б грустно мир оставить» и т. д. Вельский приезжает в Москву, сопровождаемый «дворецким или дядькой» Романом, имя которого еще до этого используется для игр остроумия:
• На облучке сидит Роман…
• (С. 24)
• А ты, Роман, там есть мешок.
• В нем круглый, кажется, пирог…
• ………………………
• Роман, Роман! Всего, брат, пуще
• Смотри, чтоб сливки были гуще.
• (Гл. 1. С. 33)

• (Вспомним, что в «Разговоре» утверждается:

• Роман нам этот доставляет
• Таки порядочный доход).

Роман у автора, конечно, не случайно окружен желудочными рефлексами. Однако вряд ли при этом было учтено слишком откровенное самоописание.
Перед нами богатый дом графа Знатова, за домом сад:

В нем три беседки, два пруда,
И в них (для рифмы уж) вода
Поверхностью блистает чистой.
(Гл. 2. С. 5 — 6)

Пояснение в скобках, уничтожающее автономность описания, свидетельствует о том, что сочинитель «Вельского» уже прочел четвертую главу «Онегина» и оценил в ней стих «Читатель ждет уж рифмы р о з ы». Старый граф, находящийся в момент приезда Евгения в отлучке, женат на совсем юной девице, которая тем более привлекательна, что

И с миллионом, и мила.
(Гл. 2. С. 8)

Звуковые переклички в этом стихе могут быть объяснены только желанием сострить. Музыкальная сторона, безусловно, не учитывалась.
Хоромы графа Знатова ярко освещены. Здесь разыгрывается домашний бал-маскарад. Евгений впопыхах попадает не то в будуар, не то в спальню графини, где ему предстоит несколько пикантное зрелище ее туалета. Затем герой вопрошает:

…Куда же,
Роман, мы явимся теперь?
(Гл. 2. С. 28)

Являются на бал, картиной которого глава заканчивается. Впрочем, за описанием следует, как положено, переключение в авторский план. Надо сказать, что от главы к главе авторский план все более разбухает. Тут и литература, и сатира, и ответы на критики, и сетования на одиночество, в котором:

Лишь ты, о милая Лилетта,
Мой нежный, добрый рецензент,
Одна на звание поэта
С улыбкой мне дала патент…
(Гл. 2. С. 16)

Подобный стилистический винегрет характерен для «Вельского», где журналистские и деловые термины приставляются к поэтическим клише.
Третью главу снова предваряет эпиграф из «Онегина»: «Все поэты Любви мечтательной друзья». Она открывается уже приевшейся словесной игрой:

«Кто там стучит? Роман, не ты ли?»
— Конечно я! «Войди скорей…»
(Гл. 3. С. 47)

Бал-маскарад еще продолжается. Его перебивают авторские отступления о луне, о снах. Затем следует сон самого героя, в котором он видит танцы, леса, ручьи. Пробудившись, Вельский идет в сад, заходит в беседку, где видит «картину в золоченой раме». Пока он любуется портретом графини, автор замещает сюжетное время излияниями о любви, копируя пушкинский ход в первой главе «Онегина», когда авторские строфы о ножках подменяют описание бала без героя. Вдруг сзади раздается шорох: Вельский оглядывается — она! Но напрасно читатель надеется, что сейчас начнется фабула. Наш автор прекрасно освоил технику перебивов повествования и прием обманутого ожидания:

Но виноват за отступленье,
Простите сердцу и перу!
Сейчас примусь за продолженье,
Лишь только слезы оботру…
(Гл. 3. С. 61)

Почему автор плакал, остается неизвестным. Может быть, он не знал, что ему делать со своими персонажами после их знакомства. Продолжения не следует, но читателю долго объясняют, почему роман уклоняется от изображения любви, ревности, кровавых поединков. Вводится грибоедовский мотив «ума». Все это мотивирует трехлетний перерыв, после чего следует:

Кто это в синем вицмундире
С малиновым воротником?
(Гл. 3. С. 70)

Не задерживаясь, роман шествует дальше:

Но — першагнем еще годок.
(Гл. 3. С. 7)

«Першагнем» — не единственный эпизод, где автор с легкостью необыкновенной преодолевает стеснения метра. Подобным образом Евгений, прощаясь с тамбовскими девицами,

Перцеловал всех наподряд.
(Гл. 1. С. 23)

Через «годок» Вельский после чиновничьей службы почему-то учится в университете, и московское общество осуждает его, как Чацкого. В отступлении автор оправдывается:

Где ж делась милая графиня?
…………………………….
Но, господа, — не осудите!
Я как умею, так пою.

Читатель узнает о прогулках Евгения, о его игре на биллиарде, после чего следует авторский монолог о безымянной любви и происходит разоблачение Лилетты, которая оказывается игрой воображения, романной условностью. Наконец, Вельский что-то нашел на своем столе, и глава обрывается:

Бог знает, больше кто устал,
Тот, кто писал, иль кто читал?

Вместе с главой оканчивается навсегда и роман, потому что отрывки из четвертой главы (1832) продолжают его как бы за его «концом», не имея с ним решительно никакой связи.
Пересказ содержания «Евгения Вельского» показывает, на каких путях пересекается «высокая» и «низовая» литература.

(Еще не оценили)

Загрузка...

Дожди, которые всегда проливаются в поэтическом мире Пастернака, в «Спекторском» продолжают мысли и чувства автора и героев, делаются их подобием и изображением их судьбы в истории и, наконец, изображением самой истории. В «Евгении Онегине» субъективный план и автор в роли демиурга своего романа выделены гораздо отчетливей, чем в «Спекторском». От превращения в лирический цикл роман Пастернака спасается именно передачей творческой функции природе и даже бытию в целом. Возникает ориентировка от объекта, а не от субъекта, нечто подобное обратной перспективе в живописи. В то же время спрятанность личного начала, конечно, ничего не меняет по существу. Оно лишь перемещается и сравнительно с «Онегиным» еще больше размывает границы между миром автора и миром героев, повествованием и описанием. Структурные планы пересекаются, перепутываются, подменяют друг друга, почти не поддаваясь изолирующей абстракции исследователя.
Лирический способ развертывания эпического содержания позволяет проследить превращение жанровых признаков в стилевые черты лексико-образного слоя. Так, описание возвращения Спекторского с вокзала после проводов сестры сопровождается введением развернутой метафоры: город — хищный зверь:

Едва вагона выгнутая дверь
Захлопнулась за сестриной персоной,
Действительность, как выспавшийся зверь,
Потягиваясь, поднялась спросонок.

Она не выносила пустомель,
И только ей вернули старый навык, —
Вздохнула вслух, как дышит карамель
В крахмальной тьме колониальных лавок.

Учуяв нюхом эту москатиль,
Голодный город вышел из берлоги,
Метнул хвостом, зевнул и раскатил
Тележный гул семи холмов отлогих.

Тоска убийств, насилий и бессудств
Ударила песком по рту фортуны
И сжала крик, теснившийся из уст
Красноречивой некогда вертуньи.

В таких местах хорошо видно и без эпиграфа, как проявляется в «Спекторском» тематическая триада «Медного всадника»: человек — стихия — город. Но этого мало. За стечением метафорических образов и некоторых лексических сигналов приоткрывается еще более глубокий смысловой план. «Семь холмов отлогих» и упоминание «фортуны» превращают «голодный город» в римскую волчицу, которая потягивается, мотает хвостом, зевает. По ассоциации немедленно вызывается формула: «Москва — третий Рим». Что все это — не случайный завиток смысла, а художественно зашифрованный смысловой пласт, выясняется из мелькнувшего в начале восьмой главы образа Юпитера (с. 332), из сравнения литераторов, занимающихся инвентаризацией обобществленной мебели, с «римскими децемвирами» (с. 337) и «ликургами» (с. 340). Тут, впрочем, немало иронии: «децемвиры» оказываются «честными простофилями», а «ликурги» — «сверхштатными». Но это нисколько не умаляет важности «римского плана» в «Спекторском», тем более что имеется опять-таки пушкинский вариант — «Граф Нулин», в котором римская история подана минимальными средствами иронично и серьезно.
Здесь уместно сказать, что ирония во многом определяет стиль и жанр как «Онегина», так и «Спекторского». Разница лишь в тональности: свободной играющей и легкой — у Пушкина и напряженной, временами с оттенками сарказма — у Пастернака. В «Онегине» значима игра стилями, перевод со стиля на стиль. Напомним известный пример:

«…Не потерплю, чтоб развратитель
Огнем и вздохов и похвал
Младое сердце искушал;
Чтоб червь презренный, ядовитый
Точил лилеи стебелек;
Чтобы двухутренний цветок
Увял еще полураскрытый».
Все это значило, друзья:
С приятелем стреляюсь я.

Пастернаку, напротив, несвойственна последовательная смена неоднородных стилевых отрезков. Он подчеркнуто совмещает слова и образы из различных стилевых рядов. «Спекторский» начинается строфой, где торжественные слова «певучесть», «стезя», «рифмы» вправлены в весьма изощренную «хлебо-булочную» метафору, образующую напряженно-ироническое смысловое поле:

Привыкши выковыривать изюм
Певучестей из жизни сладкой сайки,
Я раз оставить должен был стезю
Объевшегося рифмами всезнайки.

В других, не менее важных, случаях ирония и просторечие в эмоционально приподнятом контексте вызывают обратный эффект, еще больше усиливая патетическое звучание:

Какая рань! В часы утра такие,
Стихиям четырем открывши грудь,
Лихие игроки, фехтуя кием,
Кричат кому-нибудь: счастливый путь!

Трактирный гам еще глушит тетерю,
Но вот, сорвав отдушин трескотню,
Порыв разгула открывает двери
Земле, воде, и ветру, и огню.

Нельзя сказать, чтобы иронические и просторечные компоненты не вступали во взаимодействие с высоким стилевым окружением. Так, редко встречающееся аллитерирование звука «X» скрепляет «стиХиями», «лиХие» и «феХтуя»; в слове «разгул» скрещиваются сразу высокий и низкий планы, создавая нечто вроде короткого смыслового замыкания, но впечатление от порыва первородных сил становится только более мощным. Подобные стилевые переплетения напоминают о резких сломах в блоковской «Незнакомке» и в реплике Версилова в «Подростке» Достоевского о трактирной пошлости, граничащей с фантастикой.

Вернемся, однако, к жанровой структуре. Особенности взаимодействия плана автора и плана героев, лиризм «Онегина» и «Спекторского» предполагают внефабульное движение содержания. Действительно, внефабульность и тесно связанная с нею фрагментарность в значительной степени определяет структуру романа в стихах. Однако в конкретном воплощении внефабульность может выглядеть по-разному (9)*. По сравнению со «Спекторским» «Онегин» — роман почти фабульный. Пушкин сохраняет опорные моменты фабулы, пропуская второстепенные, которые могут с известной мерой вероятности быть восстановлены. Не то у Пастернака. Здесь онегинская внефабульность весьма усугублена воздействием социальных и литературных факторов XX в. Пастернак, видимо, считал, что в эпоху глобальных сдвигов отдельную личность «сбило и мчит в караване» самых разнообразных внешних событий, которые как хотят, так и формируют человеческие биографии. Поэтому герой романа не может управлять событиями и последовательная линия его жизни не выстраивается.

(2голосов, средний: 1,50 out of 5)

Загрузка...

Книг у него было немного, единственную детскую книгу, которая ему попалась, он через месяц зачитал до дыр. Называлась она «Рассказ про Гошу Долгие Руки». Некоторые слова в этой книге отец затушевал чернилами, но так как Ленька был любопытен, он разглядел проступавшие сквозь чернила печатные буквы. Зачеркнутые слова были «дурак» и «дура» — самые деликатные слова, которые употреблял отец, когда бывал пьян.

В кабинете отца стоял большой книжный шкаф. Из-за стеклянных: дверок его выглядывали аппетитные кожаные корешки. Ленька давно с вожделением поглядывал на эти запретные богатства. Однажды, когда отец на несколько дней уехал в Шлиссельбург по торговым делам, он забрался в кабинет, разыскал ключи и открыл шкаф. Его ПОСТИГЛО страшное разочарование. Толстые книги в кожаных переплетах были написаны на славянском яэыке, Которого Ленька не знал. Это были старые раскольничьи книги, доставшиеся отцу по наследству, никогда им не читанные и стоявшие в кабинете «для мебели».

Но там же в шкафу он наткнулся на целую кучу тоненьких книжечек в голубовато-серых бумажных обложках. Это было полное собрание сочинений Марка Твена и Чарлза Диккенса — бесплатное приложение к журналу «Природа и люди». Книг этих никто не читал — только «Том Сойер» был дс половины разрезан. Ленька унес эти книги в детскую и читал з’крадкой в отсутствие отца. Разрезать книги он боялся — пробовал читать не разрезая, С опасностью испортить глаза и вывихнуть шею, он прочел таким образом «Повесть о двух городах» Диккенса. Но уже на «Дэвиде Копперфилде» он махнул рукой, принес из столовой нож и за полчаса разрезал всего Диккенса и всего Твена. Долгое время после этого он трепетал, ожидая расправы. Но отец не заметил исчезновения книг. Не заметил он и перемены, которая с ними произошла после возвращения в шкаф. Скорее всего, он даже и не помнил об их существовании.

Первые книги попались Леньке хорошие. Но дальше он читал уже без разбора, что попадется. Почти все книги, которые читала в это время мать, перечитывал потихоньку и Ленька. Таким образом, когда на восьмом году он пошел в приготовительные классы, он уже познакомился не только с Достоевским, Тургеневым и Мопассаном, но и с такими авторами, как Мережковский, Писемский, Амфитеатров, Леонид Андреев…

Читал он много, запоем. Брат и сестра называли его за глаза — Книжный шкаф:

Задания:

• Напишите изложение с элементами сочинения на тему «Мои первые книжки».
• Найдите в тексте сложноподчиненные предложения и определите тип придаточного предложения.

(9голосов, средний: 3,67 out of 5)

Загрузка...

Гераклу недолго пришлось ждать первого поручения царя Эврисфея. Он приказал Гераклу убить немейского льва. Этот лев, порожденный Тифоном и Ехидной, был чудовищной величины. Он жил около города Немей и опустошал его окрестности. Прибыв в Немею, тотчас отправился Геракл в горы, чтобы разыскать логовище льва. Уже был полдень, когда герой достиг склонов гор. Нигде не было видно ни одной живой души: ни пастухов, ни земледельцев. Все живое бежало из этих мест в страхе перед ужасным львом. Долго искал Геракл по лесистым склонам гор и в ущельях логовище льва; наконец, когда уже солнце стало склоняться к западу, нашел его Геракл в мрачном ущелье.

Логовище находилось в огромной пещере, имевшей два выхода. Геракл завалил один из выходов камнями и стал ждать льва. Когда уже надвигались сумерки, показался чудовищный лев с длинной косматой гривой. Натянул тетиву своего лука Геракл и пустил во льва одну за другой три стрелы, но стрелы отскочили от его шкуры. Грозно зарычал лев, рычание его раскатилось по горам подобно грому. Лев стоял в ущелье и искал горящими яростью глазами того, кто осмелился пустить в него стрелы. Но вот он увидел Геракла и бросился громадным прыжком на героя. Как молния сверкнула палица Геракла и громовым ударом обрушилась на голову льва. Оглушенный страшным ударом, лев упал на землю. Геракл бросился на него, обхватил его своими могучими руками и задушил. Взвалив на плечи убитого льва, Геракл вернулся в Немею, принес жертву Зевсу и учредил в память своего первого подвига Немейские игры. Когда Геракл принес убитого им льва в Микены, Еврисфей (Эврисфей) побледнел от страха, взглянув на чудовище. Царь Микен понял, какой нечеловеческой силой обладает Геракл. Он запретил ему даже приближаться к воротам Микен; когда же Геракл приносил доказательства своих подвигов, Эврисфей с ужасом смотрел на них с высоких городских стен.

Изложение

Задания:

• Напишите подробное изложение текста.
• Сколько всего подвигов совершил Геракл, назовите те из них, о которых вы знаете.

(1голосов, средний: 5,00 out of 5)

Загрузка...

У одного человека было два сына. Однажды младший сын сказал отцу: «Отец, дай мне мою часть наследства». Блудный — заблудший, совершивший ошибку, впавший в заблуждение. Отец разделил имение, и младший сын, взяв свое, отправился в чужую страну. Там он жил весело, ни в чем себе не отказывал, и скоро денег у него не осталось. А в это время настал голод в той стране. Юноша нанялся к одному из жителей пасти свиней. Он голодал и рад был, если ему удавалось поесть свиного корма. И тут он опомнился и сказал: «Сколько работников у моего отца получают хлеб в изобилии, а я умираю от голода! Пойду я к отцу моему и скажу: «Отец, я согрешил против тебя и недостоин называться твоим сыном. Прости меня и прими в число наемников твоих».

Встал он и пошел к отцу. Отец еще издали увидел его, побежал навстречу, обнял и поцеловал его. Сын же сказал отцу: «Отец, я согрешил против тебя и недостоин называться твоим сыном!»

А отец приказал слугам: «Принесите лучшую одежду и оденьте его, и дайте перстень на руку его и обувь на ноги. И заколите откормленного теленка, станем пировать и веселиться. Ибо этот сын мой был мертв и ожил, пропадал и нашелся». И начали веселиться.

Старший сын был в это время в поле. Возвратившись, он услышал пение и веселые голоса. Он спросил у одного из слуг: «Что это такое?» Слуга ответил: «Твой брат пришел, и отец твой заколол откормленного теленка, обрадовавшись, что он здоров».

Старший сын рассердился и даже не захотел войти в дом. Отец вышел и позвал его. Но сын сказал отцу: «Сколько лет я служу тебе, всегда слушался тебя, но ты никогда не дал мне и козленка, чтобы мне повеселиться с друзьями. А брат, растративший имение, пришел, и ты заколол для него откормленного теленка».

Отец же сказал ему: «Сын мой! Ты всегда со мной, и все, что есть у меня — твое. А брат твой был как бы мертв и ожил, пропадал и нашелся».

Задания:

• Перескажите притчу близко к тексту, используя предложения с прямой речью.
• Объясните расстановку знаков препинания при прямой речи.

(1голосов, средний: 1,00 out of 5)

Загрузка...

В общеобразовательных школах ученики изучают язык, литературу, математику, историю, биологию, географию, музыку, иностранные языки. Есть также целый ряд специализированных школ, где ученики получают углубленные знания по иностранным языкам, математики или физики. По окончании девяти классов средней школы молодые люди могут продолжать свое образование в разных профтехучилищах, техникумах, колледжах. Там они не только изучают общие дисциплины, но и получают специальность.

Закончив среднюю школу, профтехучилище или техникум, молодые люди могут начать работать или вступить в институт или университет. Между прочим, некоторые люди считают, что профессиональная подготовка облегчает получение высшего образования Относительно высших учебных заведений, то их очень много в нашей стране. Некоторые из них готовят учителей, другие — врачей, инженеров, архитекторов, актеров и т.д. Во многих институтах есть вечернее и заочное отделения. Это дает студентам возможность учиться в институте без отрыва от производства.

Сначала излагались лишь общеобразовательные предметы, лишь в первой половине 18 век были введены медицина, астрономия, география, а потом архитектура, живопись и прочие. Студенты были из зажиточных семей: богатых Козаков, духовенства и мещан. Выдающиеся писатели, ученые, педагоги были среди выпускников этих университетов. Двери этих учебных заведений широко открытые для молодых людей  сегодня.

Выпускники, которые имеют аттестат зрелости, могут вступить в разные учебные заведения. Сегодня есть много учебных заведений: технические университеты и академии. Абитуриенты сдают вступительные испытания. Если они удачно проходят испытания, их зачисляют. Большинство университетов и учебных заведений — государственные и бесплатные, но в некоторых нужно согласно контракту платить за обучение. С каждым годом возрастает количество абитуриентов, но, к сожалению, мест для обучения мало. Обучение в учебном заведении длится в среднем 5-7 лет.

Перед школой является большая спортплощадка, за ним — небольшой сад с красивыми цветковыми клумбами. Когда стоит красивая погода, на этой площадке школьники занимаются физкультурой. Только Вы заходите к школе, Вы видите большой спортзал и по левую сторону мастерские. По правую сторону расположенная столовая. Гардероб внизу. Классные комнаты, кабинет врача, библиотека и учительская — на втором этаже. На стенах коридоров можно увидеть портреты выдающихся ученых, писателей, выдающихся людей страны. На окнах светлые занавески и много цветов на подоконниках. Холлы полные солнечного света. Войдя к классу, вы проявите три ряда парт, учительский стол, доску и книжный шкаф. Вы также увидите разные рисунки, диаграммы и стенновки.

В школе есть кабинет иностранных языков. Наш класс немецкого языка расположен на первом этаже. В гимназии излагают много предметов, важных для общего образования. Но это не означает, что мы изучаем все предметы с одинаковым интересом.

Понятно, что из большого количества мы выбираем лишь несколько, которые вызывают особый интерес. Из пятого класса я интересуюсь историей нашей страны, богатой на разные события. Захватывающие рассказы нашего учителя истории можно слушать бесконечно. Для меня является проблемой запомнить все даты. Я даже купил блокнот, в котором записываю важнейшие даты. Для изучения и повторение не нужно много времени. Это можно делать и в метро или трамвае. Большая проблема при изучении истории Украины заключается в том, что много учебников полностью устарели. Чтобы хорошо подготовиться к занятиям, я иду в библиотеку.

Wenn ein Schuler nach der Grundschule in ein Gymnasium kommt, so lernt er hier 9 Jahre. Nach der Klasse 13. macht er das Abitur. Erst nach dem Abitur kann man auf eine Hochschule oder eine Universitat gehen. Ein anderer Weg ist die Gesamtschule.

(Еще не оценили)

Загрузка...

В эпоху Возрождения в немецкой литературе на первый план вышла антицерковная и антифеодальная сатира. Появились гневно-саркастические «Письма темных людей», сочиненные смелым публицистом и общественным деятелем Ульрихом фон Гуттеном вместе с группой гуманистов; появился «Корабль дураков» Себастьяна Бранта, зло высмеивающий пороки общества того времени; увидело свет едко ироническое «Похвальное слово глупости» — универсальная  сатира  на  средвевековое общество, написанная гуманистом и ученым Эразмом Роттердамским; создавались юмористические и назидательные шванки (небольшие сатирические рассказы) и фастнахтшпили (бытовые пьески анекдотического характера) Ганса Сакса, народного поэта, сочинения которого многому научили Гёте.

В годы Тридцатилетней войны XVII в. зазвучали поэтические голоса Андреаса Грифиуса и Пауля Флеминга, выразивших боль за родную страну, Истерзанную бесконечными сражениями, пожарами, грабежами, убийствами. Ганс Гриммельсгаузен, крупнейший прозаик XVII в., создал ставшее знаменитым произведение «Похождения немецкого Симплициссимуса» — так называемый плутовской роман, т. е. повествование о приключениях и злоключениях не рыцаря, а обыкновенного человека («симплициссимус» по-латыни означает: простак из простаков), и не в фантастической обстановке, а на реальных дорогах разоренной и обездоленной Германии.

Все эти произведения живы и сегодня, они издаются, читаются, многие их мотивы вновь и вновь возрождаются в творчестве современных писателей, музыкантов, художников, по ним ставятся фильмы, спектакли.

Писатели конца XVIII — начала XIX в., творческие усилия которых положили начало немецкой литературе нового времени (Лессинг, Гердер, Шиллер, Гёте), опирались на непреходящие традиции гуманистической мысли и народного творчества XVI—XVII столетий.

Для немецкой литературы издавна характерны философская углубленность и лирическая мечтательность, тяга к обобщениям и пристальное внимание к внутреннему миру человека. Ей присуща также зримая предметная изобразительность, имеющая народные корни.

Трезвый анализ социальных отношений, которым так сильна классическая литература Франции, в немецкой — вследствие длительной отсталости Германии — долгое время был развит слабо. Вплоть до конца XIX в. она не имела больших достижений в изображении широких картин и острых конфликтов социальной действительности. В XX в., однако, в немецкой литературе, в полной мере сохранившей свои национальные традиции, резко возрос интерес к социальной сути жизненных явлений.

Мы говорим о литературе Германии, а не обо всех немецкоязычных литературах. Литературы Австрии и, частично, Швейцарии тоже немецкоязычны. Но поскольку исторические традиции и условия социальной жизни в каждой из этих стран имеют свои особенности, литература в каждой из них развивается по-своему.

После разгрома фашизма на территории Германии образовалось два государства с разным социальным и политическим строем. Поэтому применительно к современному этапу уместнее говорить не о литературе Германии, а о литературах Германской Демократической Республики и Федеративной Республики Германии. Эти литературы идут в своем развитии разными путями, но у них общие истоки, общие традиции: и за той и за другой стоят века истории немецкой литературы.

В России к литературе Германии издавна проявлялся большой интерес. Еще в XVIII в. на Руси начали переводить и издавать отдельные произведения немецких писателей. Тогда же и в Германии пробудился интерес к русской литературе. В течение XIX века связи между русской и немецкой литературами крепли. Творчество Гёте, Шиллера, Гофмана привлекало в России такое живое внимание, что эти писатели сделались как бы прямыми участниками русского литературного процесса: их читали, о них писали, спорили. Белинский, Чернышевский, Герцен не раз обращались к вопросам истории немецкой литературы. Это помогало лучше понять пути и перспективы развития русской литературы.

С конца XIX века, последние десятилетия которого были отмечены *в России ростом революционного движения, русская литература приобрела в Германии особенно широкое влияние. Великая Октябрьская социалистическая революция укрепила мировое значение русской литературы. Произведения Л. Толстого и Достоевского, Чехова и Горького оказывали и оказывают живое, обогащающее воздействие на творчество многих зарубежных писателей.

(Еще не оценили)

Загрузка...

Книга «Голубая свеча» открывается стихотворением «Александру Блоку» (1950). Д. Андреев выражает свою преемственность той вере и тайне, которой служил его «водитель» и «брат». Стихотворение напоминает акафистное славословие-молитву, обращенное к Блоку как духовной личности. Заканчивается оно так:

• Ради имени Той,
  •  
    • что светлей высочайшего рая,
• Свиток горестный твой
  •  
    •  
      • как святое наследство приму,
• Поднимаю твой крест!
  •  
    •  
      • Твой таинственный миф продолжаю!
• И до утренних звезд
  •  
    •  
      • черной перевязи
        •  
          • не сниму.

Во втором стихотворении книги «Приснодеве-Матери» (1950- 1955) поэт обращается к Вечной Женственности, Софии Божией как Тайне и Смыслу Мироздания. Откровение Софии, пророком которого в конце XIX в. был Вл. Соловьев, воспринимается Д.Андреевым как откровение об окончательном Облике мира:

•  
  •  
    •  
      •  
        •  
          •  
            • Близишься Ты — светоносною влагою
            • Душу планеты, омыв от горя,
            • В белый облечь покров.
            • Верую, Дивная! верую! верую!
            • В Братство, еще небывалое в мире,
            • В Церковь Твою.

Такая вера составляет сущность метаисторического откровения Д. Андреева. В III, IV и V разделах (10-й) главы — «Дом Пресвятой Богородицы», «Сорадовательнице мира» и «Предчувствую небывалые храмы» — эта интуиция раскрывается через молитвенное ясновидение образа Пресвятой Богородицы, почитание Которой составляет одну из главных особенностей русского Православия. В народной религиозной традиции Россия так и называется «Дом Пресвятой Богородицы», «удел Божией Матери».  Духовное призвание народа, на заре истории выразившееся в идеале Святой Руси, Руси-Софии, находит свое осмысление в 11-й главе — «Святорусские духи» (1950-1955). Здесь поэт выдвигает ту перспективу, которая дает единственно верный ориентир для проживаемой жизни — грядущее посмертие. «Смерть не равняет чернь и героев», — утверждает он в стихотворении «Синклиты» (1950). А в стихотворении «Товарищ» (1937), входящем в главу 17-ю «Босиком», героизм неожиданно обнаруживается в высоте простой русской судьбы: «Где дремлют те, кто прожил жизнь так просто, | Что только рай хранит их имена».

Образ посмертной судьбы раскрывается в 15-й главе книги, в поэме «Удемонов возмездия» (1955). Подобно Данте, поэт совершает спуск в инфернальные сферы. Так же как и в стихотворениях, являющих «миры просветления», здесь последовательно описываются миры возмездия: «Скривнус», «Мород», «Агр», «Буствич», «Шимбиг», «Дромон», «Окрус», «Укарвайр», «Пропулк», «Суфэл». Перед нами обнажается ад, увиденный человеком Нового времени, почти нашим современником. Смысл ада, открываемый художником, прост и конкретен. «Затем, что этой злой главы | Первейший смысл — предупреждение», — читаем в стихотворении «Буствич» (1955).