Сочинения

(1голосов, средний: 5,00 out of 5)

Загрузка...

Этот рассказ — то зерно, из которого впоследствии возникнет необычайно популярный народный роман об Александре. Его будут переводить с одного языка на другой, перерабатывать, изменять, дополнять; он распространится от скандинавских стран до Эфиопии, от Британских островов до Юго-Восточной Азии. Будут знать и любить эту повесть и в Древней Руси. Двинемся дальше. Подходим к небольшому, но красивому храму в чисто египетском стиле: массивные ворота— пилоны, колонны в виде связанных пучком стеблей лотоса — цветки служат капителью, ярко расписанные фресками стены. Это храм Исиды, но не эллинистической богини Исиды-Фарии, покровительницы и священного символа александрийских моряков, а древнеегипетского божества. На пилонах — рельефы: Исида протягивает Птолемею II, изображенному в одежде с атрибутами фараона, знак вечной жизни. Внутри святилища мы видим гранитную статую богини: молодая женщина в плотно облегающем тело платье сидит на кубообразном троне, на голове ее между двумя высокими страусовыми перьями помещен диск — символ луны. На коленях богини маленький младенец, тянущийся к груди, это ее сын Гарпократ. Большие глаза Исиды грустно смотрят на входящих. Статуя невольно напоминает нам знакомый образ богородицы, и это неудивительно: в сложении иконографии христианского божества образ Исиды, матери Гарпократа, сыграл немаловажную роль, да и не только в изобразительном плане. Если бы мы услышали посвященные ей гимны, то они поразили бы нас сходством с акафистами богородице в православной церкви.

Еще десять минут ходьбы, и перед нашими глазами вырастает Серапеум. Это целый комплекс величественных построек, воздвигнутый на искусственном холме. Здесь и святилища, и внутренние дворы, и часовни, ид здание библиотеки, связанные между собой колоннада—ми. Весь теменос — священный участок — окружен мощной стеной, внутри которой возвышается лес высоких стройных колонн — их четыреста. Богато изукрашенный снаружи и внутри, храм ориентирован с севера на юг, а не с востока на запад, как обычно строились храмы эллинистического времени.

На холм ведет широкая лестница в сто ступеней. Мы поднимаемся по ней, проходим между гранитными колоннами и попадаем наконец в богато украшенное мрамором и золотом святилище, где встречаемся с божеством.

Серапис вовсе не древнеегипетский бог, культ его возник совсем недавно. Умный и тонкий политик Птолемей I понимал, что основанному им новому царству кроме старых египетских и греческих божеств требуется и другое, тесно связанное с Александрией. Но для успешного распространения нового культа среди населения надо было, чтобы в нем сочетались элементы религий и того и другого этноса. Поэтому для выработки основных ритуальных положений Птолемей пригласил грека Тимофея из жреческого рода Эвмолпидов в Элевсине — древнейшей греческой святыне богини Деметры. Представителем же египетской стороны был ученый жрец и историк из Себеннита Манефон. Имя нового божества было образовано из сочетания имен двух египетских богов: владыки загробного мира Осириса и священного быка Аписа — олицетворения мемфисского бога Пта.

Установление нового культа, как обычно, сопровождалось составлением соответствующего предания. Согласно ему, когда Птолемей Сотер устанавливал религиозные ритуалы в новооснованной столице, царю явился во сне юноша, необычайно красивый и гигантского роста, и потребовал от него, чтобы он перенес с Понта его статую на благо своему царству, и сулил храму, где его поставят, величие и славу. После этих слов видение, окруженное огнем, вознеслось на небо. Птолемей рассказал свое сновидение египетским жрецам, но те ответили, что они почти ничего не слышали о Понте и народах, живущих за пределами Египта. Тогда новый властитель страны обратился к Тимофею из рода Эвмолпидов, и тот, расспросив людей, бывавших на Понте, узнал, что неподалеку от города Синопы’ есть древний храм, в святилище которого стоит статуя бога — владыки подземного мира, а рядом с ним женское изображение. Отвлеченный другими заботами и развлечениями, царь забыл о пророчестве, как вдруг тот же юноша явился ему в более грозном облике и сказал, что если Птолемей не исполни! приказания, то и его царство, и его самого ждет немедленная гибель. Тогда египетский владыка отправил послов с дарами к царю Синопы Скидрофемиду. По дороге он приказал им посетить святилище Аполлона и вопросить о прорицании. Плавание посланных было удачно, бог же ответил им, что они должны поспешить в Синопу и возвратиться с изображением егд отца, статую же сестры оставить на месте.

Прибыв наконец в Синопу, послы вручили Скидрофемиду подарки и изложили просьбу Птолемея. Царь Синопы не знал, что делать: веление божества приводи* ло его в трепет, а народ, узнав о прибытии египетских посланцев, требовал, чтобы статуи никто не касался. Так прошло три года. Египетский владыка не ослаблял своих усилий, от него приезжали послы все более высокого ранга, росло число прибывавших из Египта кораблей, привозивших все больше золота. Скидрофемиду явилась грозная тень, приказала не медлить и выполнить тотчас же веление бога. Но царь Синопы продол» жал колебаться. Тогда на него обрушились беды, начались болезни, гнев небес разразился над жителями столицы. Скидрофемид собрал народ и старался убедить его, но обитатели Синопы не хотели его слушаться. Они даже выставили у святилища надежную охрану. Тогда сам бог покинул храм и через пораженную ужасом толпу проследовал на египетский корабль. С удивительной быстротой суда прошли огромное расстояние от Синопы до Египта и уже на третий день появились в александрийской гавани.

В этой типично храмовой легенде есть все необходимые для подобного жанра моменты: явление божествй, сопротивление прежних его почитателей и конечный триумф. Такого рода сказания сочинялись почти для всех новоустанавливаемых культов и в древности, и много позже. Достаточно вспомнить, например, легенду о чудесном явлении мадонны дель Гуадалупе, культ которой так популярен в Мексике. Только черноморский город Синопа упомянут здесь либо по недоразумению, либо для вящего прославления силы и могущества нового божества. В действительности египетские корни культа Се-раписа происходят из находившегося подле Мемфиса храма на холме, называвшегося по-египетски Сен Апи (дом Аписа) и переделанного греческими поселенцами в слово «Синопион».

Мы входим в святилище, и перед нашими глазами появляется изображение Сераписа —огромная хрисоэле* фантинная статуя, созданная знаменитым греческим скульптором Бриаксидом. Величественный мужчина зрелых лет с длинными спускающимися на лоб кудрявыми волосами и пышной бородой сидит на троне. На голове бога — модий (мера для зерна)—символ плодородия нильской долины. В левой руке он держит скипетр, правая покоится на голове злобного стража подземного царства пса Кербера.

Популярность Сераписа огромна, к нему стекаются паломники со всего Египта, а слухи о чудесах божества доходят даже до Индии. Это неудивительно. Больные, проведя ночь в его храме, надеются на исцеление от тяжелых болезней, грешникам он дает отпущение совершенных грехов, желающим успехов в делах — исполнение желаний, умирающим — вечный покой и блаженство в загробном мире. Ведь он совмещает в себе функции и Зевса, и Осириса, и греческого бога — врача Асклепия. Об этом красноречиво свидетельствует пророчество Сераписа, данное в ответ на вопрос кипрского царя Нико-креонта: кто же он, этот новый бог? «Небо — моя голова, море — мое чрево, ноги мои упираются в землю, мои уши реют в воздухе, мои глаза сияют солнцем».

Неудивительно, что около его храма живут люди, посвятившие себя этому божеству, но не принявшие жреческого звания — прообраз будущих христианских монахов. Не случайно Египет потом, после принятия христианства, станет мощным центром монашества.

Перед статуей стоит большая бронзовая чаша, украшенная серебряной инкрустацией. В ней лежат грудой папирусные свитки. Это не молитвы, а запросы к божеству, Серапис помогает верующим и своими прорицаниями. Возьмем наудачу один из них, развернем и прочитаем. Там написано: «Зевсу-Солнцу, могучему Серапису и богам, обитающим с ним в его храме. Ника спрашивает: надлежит ли ей купить у Тасарапион ее раба по имени Гайон? Разреши мне это!» Итак, бог должен разрешить сомнения: следует ли Нике покупать данного раба? Последняя фраза указывает, что ей этого хочется. Интересно, что ответит ей Серапис или, вернее, жрец, ведающий оракулом?

Эта Исида соединяет в себе черты многих более древних греческих божеств: и благодетельной Деметры, подательницы хлеба, и Афродиты-Пелагии, покровительницы моряков, и Геры, вершительницы и охранительницы брачной жизни. Она не различает среди верующих в нее 3 ни свободных, ни рабов (опять-таки деталь, заимствованная позже христианством и немало способствовавшая его распространению). И отпускают рабов на волю довольно часто путем посвящения их Исиде. Делается это следующим образом: сумма денег на выкуп, собранная или самим рабом, или условно названная владельцем, вносилась последнему от имени Исиды. Богиня, таким образом, становилась как бы госпожой отпускаемого. Это не стесняло его свободы, а только укрепляло ее, так | как в случае нарушения сделки бывший хозяин вступал йа путь вражды с божеством и подвергался не только общественному порицанию, но и духовному взысканию. Естественно, что новый свободный был особенно тесно Связан со своей «госпожой» и делался ревностным ее слугой.

В культе Исиды имелись мистерии. Посвящаемый в них был обязан пройти несколько степеней просветления и очищения, прежде чем мог стать полноправным их участником. Эта иерархия посвящения также нашла свое отражение в ступенях достижения определенного монашеского чина в христианстве. Рядом со статуей Исиды стоит изваяние ее сына Гарпократа. Древние египтяне изображали его в виде младенца (часто с головой сокола), сосущего свой палец. Александрийские скульпторы по-своему осмыслили этот жест, теперь юный бог прижимает палец к губам — знак священного молчания.

В храм входят жрецы, потрясая систрами,— начина-ется вечерняя служба богине. Но мы и так провели здесь слишком много времени, поэтому поспешим к самой интересной для нас достопримечательности Сера-пеума — его замечательной библиотеке.

В 390 году н. э. христианские фанатики, руководимые александрийским патриархом Феофилом, напали на Серапеум, разгромили храм Сераписа, уничтожили знаменитое творение Бриаксида и другие статуи. Разрушить полностью могучее сооружение им не удалось, оно было слишком прочно, но библиотеку сожгли. А в этом прекрасном собрании книжных богатств были бесценные сокровища человеческого гения, погибшие в пламени навсегда.

Уже смеркается. Войдем во вместительное здание библиотеки. Хотя она и меньше по числу томов собрания Музейона, но содержит немало интересных и важных для нас книг. Посмотрим на названия — здесь есть что выбрать. Вот, например, сочинение египетского жреца Манефона, посвященное древней истории Египта. Имя ученого жреца нам уже знакомо по истории создания культа Сераписа. Торопиться нам некуда, развернем драгоценный свиток (до нашего времени из трудов Манефона дошли лишь несколько незначительных отрывков), устроимся поудобнее около высокого светильника с тремя рожками и начнем внимательно читать его. Ночь длинна.

(1голосов, средний: 5,00 out of 5)

Загрузка...

Дворцовый район — огромный комплекс самых разнообразных построек. Пройдя небольшой, но тенистый садик с изысканным цветником посередине, мы оказываемся перед красивым зданием. Это Арсинойон — храм в честь жены Птолемея II Арсинои. Птолемеи продолжали культивировать древний обычай Египта, где фараоны почитались как живые боги. Заставляли обожествлять себя и новые цари, македонцы по происхождению. В святилище храма — статуя Братолюбивой богини, как именуется Арсиноя после обожествления, высотой почти два с половиной метра. Она изваяна из огромного кристалла полудрагоценного камня топаза и поэтому производит сильное впечатление на зрителя как искусством скульптора, так и необычностью материала. Перед статуей стоит курильница, в которой на раскаленных угольях тлеют зерна драгоценного аравийского ладана. Пол выложен красивой каменной мозаикой, изображающей бассейн, из которого пьют голуби.

Выйдя из Арсинойона, мы некоторое время блуждаем по Брухейону без определенной цели. Царский квартал—это город в городе, дворец сменяется храмом, храм — новым дворцом; арки, колоннады, пестрые портики— все это пышнее и красивее один другого. Но вот перед нашими взорами появляется то, что заставляет затаить дыхание. Это величественное здание александрийцы называют просто Сема, что значит «могила». В действительности же перед нами мавзолей Александра Македонского.

После скоропостижной смерти великого полководца Птолемей I Сотер добился, чтобы тело Александра нашло свое последнее прибежище в Египте, в городе, основанном им и названном его именем. Этот палладиум Александрии начал строиться еще при первом Птолемее и был закончен его сыном Птолемеем Филадельфом. По виду он напоминает хармамаксу — погребальное сооружение-повозку, в которой везли покойного из Вавилона в Египет. Мавзолей сооружен на небольшом подиуме и окружен колоннами ионического ордера. По углам крыши стоят золотые статуи крылатых Ник—богинь победы,, в центре ее и на высоком флагштоке укреплен личный штандарт полководца. Но святыня святынь, помещение, где хранится само тело, находится внизу под храмом. Это сравнительно небольшая сводчатая комната. Посередине ее на великолепно отполированном постаменте из розового асуанского гранита стоит массивный золотой саркофаг, крышка его имеет в верхней части прорезь, в которую вделана пластинка прозрачного хрусталя. Через нее мы можем увидеть лицо великого завоевателя.

Тело Александра сохранилось прекрасно: сразу же после смерти царя в Вавилоне его поместили в мед, затем после прибытия в Александрию над ним потрудились опытные египетские бальзамировщики. Глаза Александра закрыты, на худом лице выражение покоя…

По стенам склепа развешано личное оружие полководца, его панцирь, самые ценные трофеи его побед. По углам постамента стоят высокие золотые светильники с горящими благовонными маслами. От них здесь немного душно, хотя помещение имеет вентиляционные каналы. Большие букеты цветов в чеканных серебряных сосудах сменяются ежедневно, за этим следят младшие жрецы заупокойного культа.

Поглядев на основателя Александрии, покинем склеп и Сему. Рядом с ней расположены могилы первых Птолемеев: Сотера и Филадельфа, это тоже красивые сооружения, которые можно было бы осмотреть. Но мы последуем примеру римского императора Августа. Через двести с лишним лет после описываемого нами времени он посетит могилу великого полководца. Когда же сопровождающие спросят его, не хочет ли он посмотреть гробницы династии Птолемеев, Август ответит: «Я пришел увидеть царя, а не мертвецов!»

Прежде чем оставить царский квартал, нам непременно надо осмотреть еще одну достопримечательность Александрии — Музейон, что значит «Храм муз», с царской библиотекой. Первоначальное название музея возникло еще до Александра. Знаменитый греческий философ Платон перенес в Афинах преподавание философии из гимназия Академа (отсюда, кстати, наше слово — академия) в свой собственный дом. Рядом с ним он выстроил небольшой храм в честь муз и назвал его музеем, там были поставлены их статуи. После смерти Платона музей с библиотекой стали достоянием его учеников. Подобный музей имела позже и школа Аристотеля, у которого учились и Александр и Птолемей I.

Основав свое царство, Птолемей Сотер решил создать в Александрии подобный музей. Он энергично собирал для него книги. Его сын, Птолемей Филадельф, которого даже прозвали Мусикотатос, то есть в высшей степени увлеченный изящными искусствами, продолжил это начинание. Он учредил в честь Аполлона и муз специальные соревнования, на которых выдающимся писателям присуждались награды. Поэтому сейчас, во времена третьего Птолемея, александрийский Музейон с его библиотекой представляет собой одно из настоящих литературных и научных чудес древнего мира. Здесь живут и трудятся ученые-филологи, поэты, историки, здесь усердно собираются всевозможные книги. Мы уже видели в порту, как представитель библиотеки делал это. Не так давно Птолемей Эвергет совершил «оригинальный» поступок. В Афинах хранился государственный экземпляр произведений великих трагических поэтов. Птолемей III взял под огромный залог — пятнадцать талантов1 — и не вернул, а передал в Музейон. Афинам была возвращена лишь изготовленная в Александрии копия. Залогом Эвергет пренебрег. А это немалая сумма для того времени, так, строительство Фаросского маяка, продолжавшееся двенадцать лет, обошлось в восемьсот талантов.

Мы входим в Музейон через изящный портик и попадаем в тенистый сад, по бокам которого высятся стройные колонны внутренних галерей. Их коринфские капители изготовлены из золоченой бронзы. За садом находится роскошный зал, окруженный своеобразными кельями — комнатами. В них живут и трудятся члены Музейона; здесь же они все вместе и питаются: в специальном здании имеется общая столовая. В зале они выступают: философы излагают свои учения, поэты читают стихи, а ученые-филологи декламируют и комментируют Гомера и других классиков. И ученые, и их ученики получают содержание от царя. Таким образом, мы находимся сейчас в первом в истории человечества университете и одновременно Академии наук, так как в Му-зейоне имеются и математики, и астрономы, и врачи. Для сбора различных научных данных снаряжаются специальные экспедиции.

Каллимах Киренский — личность, широко известная в эллинистическом мире. Его перу принадлежат и острые эпиграммы, и гимны богам, и басни, и простодушная сказка про добрую старушку Гекалу, и большое сочинение «Причины», где поэт излагает старинные предания. В придворных кругах большой популярностью пользуется его стихотворение, посвященное волосам царицы Бе« реники. Когда Птолемей III отправился в поход против Сирии и война начала затягиваться, царица обратилась к богине Афродите с мольбой о благополучном возвращении мужа. В качестве дара красавица возложила на алтарь свой локон. Через некоторое время бережно хранимая в храме прядь золотистых волос вдруг таинственно исчезла. По поводу пропажи по городу пошли различные толки. Но причину ее наконец объяснил придворный астроном Конон. Он объявил, что волосы Береники были взяты богами на небо и превращены в новое созвездие, которое он только что открыл. Этому чудесному событию и посвятил Каллимах свое новое стихотворение.

Но великий киренец не только поэт, он и ученый. Каллимах во время работы в Музейоне создал своеобразную историко-культурную энциклопедию, оформленную в виде особых таблиц. В 120 книгах этого сочинения он собрал имена всех известных ему знаменитых писателей, названия их произведений и изложил краткое содержание последних. Таким образом в Александрии была создана первая в мире литературная энциклопедия.

Рядом с Эратосфеном (тоже киренцем по происхождению) здесь трудятся уроженец Крита, бывший раб, поэт Риан, Аристофан из Византия, трагический поэт Ликофрон, создавший 64 трагедии, александриец Зено-дот. Аристофан готовит, как мы сказали бы теперь, критические издания текстов классиков, он сравнивает различные рукописи (при переписке в них часто вкрадываются описки) и восстанавливает подлинный текст. Кроме того, он составил первый словарь устаревших и заимствованных в греческий язык иностранных слов, что-то вроде наших толковых словарей. Ему же принадлежат и пространные добавления к «Таблицам» Каллимаха. Зе-нодот специализируется на Гомере и Гесиоде, у него много сочинений об этих основоположниках греческого эшн са. Пользуется известностью и его работа о философе» идеалисте Платоне и его отношении к богам. Друг Эра-тосфена Риан пишет поэмы об ахейцах, фессалийцах, мессенцах, то есть излагает в стихах мифы и этнографические сведения об этих народах. Занимается он и гомеровским вопросом — личность и труды великого слепца уже тогда волновали умы ученых.

Главный библиотекарь Эратосфен — самый разносторонний из всех обитателей Музейона, недаром его шутливо называют пентатлом — «пятиборцем». Он и математик, и философ, и литературовед, и астроном. Кроме того, он пишет и эпические поэмы. Но основной его интерес— в изучении географии. Эратосфен оставил большое сочинение по описанию Земли и даже пытался вычислить ее радиус и длину земной оси (здесь он ошибся лишь на 75 километров).

Мы входим в одно из библиотечных хранилищ. Книг в такой форме, к какой мы привыкли, здесь нет, они появятся много позже. На полках из кедрового дерева (считается, что они предохраняют рукописи от насекомых-вредителей) в специальных футлярах лежат папирусные свитки. К футлярам прикреплены небольшие таблички с названиями сочинений, чтобы можно было легко найти искомое. Разнообразие авторов и богатство собрания просто ошеломляют. Вот здесь перед нами — сочинения древнегреческих лириков: Алкей, Алкман, Си-монид Кеосский, Бакхилид, Пиндар, Ибик, Стесихор, Анакреон, Терпандр, Феогнид; стихи поэтесс Эринны, умершей в девятнадцать лет, Миртиды, Праксиллы, Ко-ринны, пять раз победившей в состязаниях Пиндара. Вот свиток неистового Архилоха и собрание произведений десятой музы, как ее назвал Платон, сладкозвучной Са-фо… Всех не счесть! А ведь большинство этих поэтических шедевров не дойдет до нашего времени и бесследно погибнет в пожарах при завоеваниях или от рук невежественных монахов.

Что же, любовь к родному городу и его достопримечательностям всегда жива в сердце каждого александрийца. А переписывающий строки Посидиппа — местный уроженец.

Возьмем с полки футляр с табличкой «Сафо», откроем его, осторожно вытащим свиток, развернем… Это сборник эпиталамий, свадебных песен, сочиненных лесбосской поэтессой для церемоний бракосочетания ее воспитанниц. Глубина чувства, задушевность, доброта и нежность, выраженные в стихах, мгновенно захватывают нас. Глаза жадно пробегают ровные, четко написанные строчки, сразу видно, что рукопись выполнена опытным профессиональным писцом. Трудно оторваться от певучей ритмики гимнов, так живо, взволнованно и в то же время просто пишет Сафо:

Как гиацинт, что в горах пастухи, пасущие стадо, Топчут своими ногами, к земле пурпуровый цветик…3 Наконец мы спохватываемся и со вздохом сожаления возвращаем свиток на свое место. Прошло уже более часа, как мы находимся в этом зале. Нам надо спешить, чтобы до темноты успеть увидеть еще многое. А в библиотеке Птолемеев можно провести не только часы и дни, а целые годы — в ней хранится по меньшей мере семьсот тысяч томов-свитков!

Мы покидаем Музейон и через полчаса выбираемся из царского квартала на улицы города. Теперь наш путь лежит через прибрежную часть Александрии. Мы снова проходим мимо бесчисленных причалов, верфей, где строятся новые корабли, арсеналов, складов товаров. Вот улица, на которой расположены бесчисленные лавки. Сверкают ожерелья, массивные цепи и серьги с драгоценными камнями в мастерских ювелиров, а оружейники предлагают мечи, щиты, шлемы, изукрашенные золотой и серебряной насечкой. Новые ковры расстелены прямо на мостовой — считается, что они становятся лучше после хождения по ним прохожих. Здесь же расположились и менялы со своими столиками, на которых лежат груды монет самых различных стран и царств.

Заглянем на минутку в Эмпорий — огромное помещение с колоннами, где купцы, прибывшие из самых разных стран, договариваются о различных сделках. Слышатся названия экзотических товаров: сильфий; слоновые бивни; благовонные курения для храмов — мирра, ладан и алоэ; драгоценные камни; полотнища необычной тонкой материи, привезенные из далекой страны серов (шелк). Впрочем, чаще всего речь идет о крупных партиях традиционных товаров александрийского экспорта: пшеницы, папируса, льна, стеклянных, фаянсовых и серебряных изделий. Птолемеи ввели монополию на продажу папируса и получают колоссальные доходы от нее. Ведь провинциальный нотариус исписывает ежедневно от шести до тринадцати папирусных свитков (то есть от 25 до 57 метров). Нетрудно представить себе, какое гигантское количество этого писчего материала требуется во все культурные и деловые центры древнего мира!

Одна из стен Эмпория украшена большой мозаикой. На ней изображена по пояс красивая молодая женщина— олицетворение города. У нее типичное лицо гречанки, огромные сверкающие глаза. Военный плащ на плечах и шлем в виде корабля должен напоминать зрителю о морской мощи птолемеевского флота. На это же указывает и афластон — специальное устройство для абордажа, которое она держит в левой руке. Но купцы, занятые своими сделками, мало обращают внимания на это замечательное произведение александрийских мастеров-мозаичистов.

Выйдя из Эмпория, мы наталкиваемся на группу из четырех человек, стоящих подле уличного писца. Один из них— покупатель, второй — продавец, остальные — свидетели. Писец читает вслух документ, только что составленный им. Это акт о покупке молодой рабыни за пятьдесят драхм. Нас удивляет, что в тексте покупатель именуется Зеноном, сыном Клеофонта, ионянином, рожденным в Египте (то есть александрийцем) и с гражданским положением перса по происхождению. Два последних слова кажутся нам странными. Дело, однако, в том, что это юридическая фикция. В Египте того времени всякий виновный, в том числе должник, мог искать убежища в храме и оказывался неприкосновенным. Только потомки персов, бывших угнетателей, не имели такого права. Таким образом, эта формула попросту обозначает, что в случае неуплаты новый хозяин рабыни не будет прибегать к защите храма.

Пора, однако, подкрепиться, после долгого хождения по городу явственно чувствуется голод. У сидящей около жаровни прямо на улице старушки торговки за пару медных монет — дихальков — мы получаем дешевый обед. Он состоит из большой жареной кефали, толстого ломтя ароматного пшеничного хлеба, печеного стебля папируса и кружки холодной воды. Вполне достаточно, чтобы восстановить наши силы.

Двинемся дальше, мы все еще находимся в районе порта. Из соседнего неказистого здания, сложенного на скорую руку из необожженных кирпичей, доносится веселый разноголосый шум. Это кабачок, в котором отдыхают мореходы. Ненадолго заглянем и сюда. Окон в основном помещении нет, но яркие светильники, наполненные оливковым маслом, дают достаточно света, чтобы разглядеть живописную картину. У грубо сколоченных низких столиков сидят моряки: кто пьет по греческому образцу виноградное вино, разбавленное наполовину водой, кто — чистое пальмовое. Две шустрые рабыни-прислужницы носят еду: ту же жареную рыбу, миски с похлебкой, сладости и орехи.

Неожиданно разговоры стихают. В залу входят трое бродячих музыкантов и танцовщица. Сразу же освобождается пространство посередине, там неподвижно замирает плясунья. Музыканты — старик с кифарой и двое юношей, один с флейтой, другой с небольшим барабаном,— устраиваются в уголке. Несколько секунд сосредоточенной тишины, затем первые аккорды струнного инструмента, и представление начинается.

Чуть слышно поет флейта, звенят струны кифары, лениво отбивает ритм барабанщик. Танцовщица — девушка пятнадцати лет, закутанная с головы до ног в длинное белое покрывало из тонкой материи,— мелкими шажками перебегает по диагонали импровизированную сцену, щелкает пару раз кроталами, что-то вроде современных кастаньет, но из меди, и останавливается. Словно нехотя, она движется назад и снова совершает свой монотонный пробег.

(Еще не оценили)

Загрузка...

Все остальные города Египта могут называться городами, но в сравнении с Александрией они являются только деревнями. Александрия же является городом Вселенной. Берлинский папирус 13045. I век до н. э. Александр Македонский (356—323 годы до н. э.) во время своего знаменитого похода на Восток основал множество новых городов, названных его именем. Одни пытались соединить все бывшие владения умершего завоевателя в своих руках (что оказалось невозможным), другие, более дальновидные,— превратить доставшуюся им часть в самостоятельное государство (по возможности, конечно, расширив его пределы). Таким дальновидным политиком и энергичным организатором был сподвижник Александра македонянин Птолемей, сын Лага. При разделе империи Александра (одним из инициаторов которого он был) ему достался Египет, и Птолемей сумел в последовавших войнах удержать за собой эту древнюю страну. В 305 году до н. э. он принял титул царя и сделал Александрию своей столицей.

Умный и образованный Птолемей (он был учеником Аристотеля) понимал специфику египетской культуры и умело стремился сочетать ее с достижениями эллинов. Вскоре Александрия стала крупнейшим портом Египта на Средиземном море и значительным культурным центром эллинистического мира. Его сын и преемник Птолемей II Филадельф (283—246 годы до н. э.) продолокал политику отца, и при нем новое царство, несмотря на множество войн, еще более окрепло.

Мы посетим столицу птолемеевского государства в конце царствования Птолемея III Эвергета (246—221 годы до н. э.), внука первого Птолемея.

Корабль, на котором мы находимся, уже прошел ми мо острова Фароса и приближается к александрийскому порту ранним утром. Парус спущен, и судно медленно идет на веслах. Надсмотрщик наблюдает за работой гребцов-рабов, сгибающихся над тяжелыми массивными рукоятями; мальчик-негр отбивает на барабане ритм. Мокрые от пота спины гребущих блестят на утреннем солнце. На носу судна стоит его владелец и выжидающе смотрит на приближающийся берег. Находящийся рядом с ним раб выжидает удобный момент, чтобы бросить причальный канат.

Корабль пристает к причалу. Пока владелец объясняется с чиновником — смотрителем порта (что-то вроде современного представителя таможни) и рассказывает о привезенных им грузах, ускользнем незаметно с судна и начнем наш осмотр Александрии.

Лениво ползут над морем небольшие белые облачка. Легкий ветерок, дующий с севера, доносит свежее дыхание моря и запахи разнообразных диковинных товаров, разгружаемых с прибывших кораблей. Гавань Александрии— одна из наиболее крупных торговых артерий древнего Средиземного моря. Самые различные суда теснятся у причалов, покачиваются на волнах близ берега. Шум и гам в Эвносте стоит неописуемый. Около причаливших только что судов толпятся зеваки, носильщики, нищие,- торговцы съестными припасами, свежей водой И фруктами. Каждый старается перекричать соседа.

Минуем вход на Гептастадион (мы еще вернемся сюда) и пройдем дальше. Перед нашими глазами открывается Главная гавань. Она так велика, что может вместить одновременно около двухсот судов. Здесь же находятся и верфи для вновь строящихся кораблей. Сутолоки и деловой суеты в Восточной гавани еще больше, чем в Эвносте. Мелькают одна за другой длинные цепочки грузчиков, несущих тюки с пряностями, благовонными смолами, тщательно упакованными стеклянными и фаянсовыми изделиями, большие амфоры с винами,— всего не перечислить. Но больше всего на корабли несут щитков папируса. Это изделие египетских мастеров, издревле служившее материалом для письма (античный мир еще не знает бумаги), является важнейшей статьей .1 и ксандрийского экспорта после пшеницы.

После торговой части порта мы попадаем в царскую гавань, где стоит военный флот Птолемеев. Египетский флот в это бурное время — один из самых сильных и многочисленных в современном мире. Его стоянка заботливо скрыта от любопытных глаз, но мы все-таки проникаем сюда. Здесь наше внимание сразу приковывает недвижно стоящий корабль-чудовище. Он настолько тяжел, что даже самые сильные волны в гавани не могут заставить его колебаться. Это знаменитая тессераконтера, то есть «сорокакратный корабль», как его именовали в древности. Вид его потрясает — это настоящий плавучий дворец, имеющий в длину 1280 локтей, или около 125 метров, а высота его близка к современному пятиэтажному дому. Естественно, что тессераконтера, как почти и все великаны в строительной технике, была призвана скорее поражать воображение зрителя, чем приносить действительную пользу, плавает корабль с трудом и неверно. Чтобы привести это чудовище в движение, требуются усилия четырех тысяч гребцов, не считая четырехсот корабельщиков. Еще судно может вместить три тысячи солдат — гоплитов и массу продовольствия.

Воспользуемся тем, что сейчас тессераконтера почти пуста — на ней только несколько человек стражи,— и внимательно ее обследуем. У этого корабля четыре руля, два носа и две кормы; у главного носа, на уровне воды, надежно закреплен огромный металлический бивень, чтобы с ходу пропарывать борта вражеских судов. Впрочем, в морских сражениях тессераконтера не участвовала ни разу, лишь изредка царь со своим двором совершает на ней недалекие морские прогулки.

Поистине удивительно убранство корабля; Птолемей хотел поразить всех гостей своим богатством. На корме и на носу стоят статуи вышиной не менее двенадцати локтей (около шести метров); все наружные стены помещений богато расписаны восковыми красками, а борта разукрашены тонкой резьбой, изображающей ветви вьющегося плюща и тирсы — символы дионисического культа. Птолемеи особо почитали Диониса (Вакха), и в период обострения отношений между Римом и птоле-меевским Египтом римский сенат в 186 году до н. э. даже принял специальное постановление о запрещении празднования вакханалий, усматривая в них орудие вражеской пропаганды, направляемое Птолемеями.

Не менее красивы и роскошны оснастка и внутреннее устройство корабля. По обе стороны центрального прохода размещены тридцать кают, каждая из них рассчитана на четырех пассажиров. А капитанское помещение имеет пятнадцать мест, и при нем находятся еще три трехместные каюты (кормовая из них служит кухней). Во всех этих сооружениях стены, потолки и двери украшены изумительной резьбой, а полом служат выложенные из разноцветных камней тонкие мозаики. На них изображены сцены из знаменитого гомеровского эпоса — • Илиады». Вот сцена собрания воинов, на котором хитроумный Одиссей бьет золотым скипетром горбуна Терпгга, а там старец Приам на коленях молит жестокосердного Ахилла о разрешении выкупить тело его сына Гектора… Но рассмотрение всех мозаик заняло бы слишком много времени, ведь здесь передана вся «Илиада», и нам придется оторваться от них, чтобы закончить осмотр корабля.

У верхнего прохода находятся огромный зал для спортивных упражнений и галереи для прогулок. Последние представляют собой своеобразный плавучий сад I поразительным разнообразием всяческих растений, но «езде виднеются излюбленный Птолемеями белый плющ и виноградные лозы. Корни их помещены в бочки с землей и орошаются при помощи свинцовых труб.

Пора, однако, расставаться с кораблем, названным в честь египетской столицы «Александридой», и продолжить нашу прогулку по Большой гавани. Замыкает ее с северо-востока небольшой остров Фарос, воспетый еще Гомером. Пройдем к нему по Гептастадиону, это всего около километра. На острове немало интересных построек, но самая большая его достопримечательность — знаменитый александрийский маяк, воздвигнутый на узком, далеко выдающемся в море мысу. Вряд ли современный автомобилист, включая или выключая фары своей машины, помнит о том, что их название ведет свое происхождение от древнего маяка в Александрии. Из-за нильских наносов, образовавших мели, и подводных камней доступ к александрийскому порту был трудным. Маяк облегчал подход к нему кораблей. Приблизимся к этому знаменитому сооружению, не случайно в древности его включили в число семи чудес света.

Маяк расположен в середине обширного четырехугольного двора, обнесенного мощной оградой. По углам ее возвышаются пилонообразные оборонительные бастионы. В них, как и в стенах ограды, прорезаны многочисленные бойницы — весь комплекс маяка является одновременно и крепостью.

Проходим через ворота, и перед нашими глазами вырастает стройная трехэтажная башня колоссальной для тех времен высоты — около 120 метров. Стены маяка облицованы плитами белого мрамора, и поэтому он кажется снежным айсбергом, чудом, приплывшим к знойному побережью Африки. В действительности же тело здания сооружено из массивных квадров местного известняка, а портики, облицовка, декоративные фризы и орнаменты выполнены из мрамора и бронзы.

Нижний этаж маяка имеет квадратное сечение; если измерить длину каждой из его сторон, получается примерно тридцать с половиной метров. Стены этого этажа ориентированы по сторонам света, высота их достигает 65 метров. Высоко вверху мы видим крупную надпись на греческом языке: «Богам-спасителям — для спасения моряков». Это посвящение призвано напоминать всем о| строителе маяка — Птолемее I и его жене Беренике, обожествленных после смерти.   Но на   одной   из   боковых сторон есть и другая надпись, из которой мы узнаем имя подлинного   строителя   этого   замечательного  сооружения— архитектор Сострат,   сын   Дексифана из   Книда.: Любящие пофантазировать александрийцы сочинили ле-1 генду, что Сострат наложил первоначально на эту надпись непрочную штукатурку. В тексте на этом покрытии имя строителя не упоминалось,   а прославлялась  лишь чета Птолемеев. Со временем облицовка разрушилась, и стало видно имя зодчего. Это, однако, всего лишь забавная легенда.

На верхних углах нижнего этажа помещены монументальные статуи, изображающие слуг морского владыки Посейдона — тритонов. Поднимемся по открытой лестнице на первый этаж. Сразу же натыкаемся на длинную вереницу осликов, везущих горючие материалы для светильника наверху. Пройдемся немного по винтообразной рампе, служащей дорогой для животных. Под величественными сводами первого этажа на разных уровнях расположено много помещений. Одни из них служат спальнями для солдат (в маяке всегда находится значительный гарнизон) и рабочих, другие — кладовыми, в том числе для топлива и припасов на случай осады. Для такой же цели в подземной части здания сооружен огромный резервуар со значительным количеством питьевой воды.

Выйдем наружу и с Гептастадиона полюбуемся снова на общий вид замечательного сооружения Сострата. Второй этаж его образует восьмигранная башня тридцатиметровой высоты, в сущности это целое здание, стоящее на циклопических сводах и стенах первого. Его углы развернуты по направлению восьми главных ветров. В этой башне находятся подъемные механизмы для подачи топлива на третий этаж. На площадке вокруг башни размещены многочисленные бронзовые статуи. Часть из них служит флюгерами и указывает, какой сейчас дует ветер. Про три статуи хвастливые александрийцы рассказывают чудесные вещи. Одна из них якобы всегда показывает рукой местонахождение солнца на небе и опускает руку, как только светило скрывается за горизонт. Действительно, одна из этих статуй указывает сейчас на солнце. О второй говорится, что она отбивает все часы дня и ночи, а третья — поднимает руку и указывает направление, если с моря  приближается  вражеский флот, отстоящий от гавани еще на целый день пути. Когда же неприятель появляется в поле зрения, то статуя-страж трубит в трубу. Достижения александрийской науки велики, и возможно, что часть этих рассказов соответствует действительности, но мы не можем сейчас их проверить!

Последний этаж или, скорее, ярус высотой девять метров имеет цилиндрическую форму, он выполняет функцию фонаря. В этой-то башне и горит путеводный огонь, видимый с моря на расстоянии до 48 километров. Световая сигнализация производится мощным светильником, помещенным в фокусе целой системы вогнутых металлических зеркал. Несмотря на утилитарное назначение, этот этаж так же богато декорирован, как и предыдущие. Здание окружают восемь полированных гранитных колонн, а конусообразный купол увенчан семиметровой бронзовой статуей богини Исиды — Фарии, покровительницы и помощницы мореплавателей. Статуя вызолочена и ослепительно сверкает на солнце. Все же мы можем разглядеть, что божество левой рукой опирается на руль, а правой прижимает к себе рог изобилия, наполненный плодами.

Глядя на фаросский маяк, действительное чудо строительного искусства, в котором достижения науки и техники органически соединены с чисто архитектурными достоинствами, мы не можем не почувствовать, как далеко шагнули александрийцы. Совсем еще недавно, в V веке до н. э., вход в крупнейшую афинскую гавань Пирей обозначался кострами, зажигаемыми на стоящих на берегу двух колоннах по сторонам от прохода, так примитивны были греческие маяки.

Покинем на время приморскую часть города и поспешим в его центр. Там находится значительная искусственная возвышенность, с вершины которой можно видеть всю распростершуюся внизу Александрию. По дороге туда заглянем на минутку в расположенный неподалеку театр. Он сравнительно небольшой: диаметр его театрона равен всего 42 метрам, на шестнадцати рядах сидений может разместиться всего несколько сотен зрителей. Правда, построен он роскошно: первый ряд, предназначенный для знатных лиц, исполнен из красного гранита, а остальные — из блоков серо-белого мрамора. Амфитеатр наверху завершается колоннадой, дающей приятную тень. Небольшие размеры этого строения объясняются тем, что в городе имеются еще цирк, амфитеатр и стадион.

Вот мы и добрались до возвышенности, похожей на огромный скалистый холм; она названа в честь бога полей и лесов Пана Панейоном. По склонам холма вьются искусно проложенные дорожки, подниматься по ним и легко и приятно. По старинному преданию, эта возвышенность искусственного происхождения. Она была насыпана из земли и каменной щебенки, оставшейся после постройки Александрии. Воздух здесь, как впрочем и во всем городе, всегда свеж и мягок. Причина этому — пассатные ветры, постоянно облегчающие летом жару и разгоняющие вредные испарения.

Через двадцать минут мы уже находимся на вершине холма, и вся Александрия лежит перед нами как на ладони.

Прежде всего бросается в глаза, что город регулярно распланирован. Сеть улиц образует в плане прямоугольник из семи параллельных морю проспектов и двенадцати поперечных магистралей. В длину Александрия протянулась приблизительно на 5 километров, а в ширину— на 1,2 километра. Сверкающее зеленовато-лазурное море с севера и желто-шафранного цвета пески с юга представляют собой прекрасную естественную оправу для беломраморного чуда, выросшего здесь по желанию великого завоевателя. Купы деревьев, зеленые лужайки дворцовых парков и садов еще более оживляют картину. Не случайно все прибывающие в Александрию приходят в восторг от этой жемчужины Египта и не устают хвалить ее.

Сохранилось предание, что при основании города Александр повелел разделить его на пять частей. Это деление видно и сейчас. Перед нами лежит центральный район, занимающий самую большую площадь. К юго-западу от него расположен квартал Ракотис, населенный в основном египтянами; улицы в нем узкие в противоположность главным артериям Александрии. Здесь стоит одна из крупнейших святынь города — храм Сераписа, в который мы непременно должны заглянуть. В Ракотисе находятся также акрополь и стадион. Дальше за городскими стенами располагается обширное кладбище — Некрополь. На северо-востоке от нас — царский квартал Брухейон — скопление роскошных дворцов и парков, занимающий около одной трети города. Конечно, мы побываем и в нем. Здесь ведь и могила Александра Македонского, и знаменитый Музей. За Брухейоном виднеются  постройки обособленного еврейского  квартала.

Интересны по-своему центральный квартал Неаполис и другие части города, в каждой имеются свои достопримечательности, прекрасные здания, водохранилища. Последние заслуживают особого внимания, ведь Александрия была построена на болотистой местности, и вопросы санитарии и гигиены здесь очень важны. Поэтому в городе имеются и отводные каналы, и подземные клоаки, впадающие в море. От Нила идут водопроводы, доставляющие воду для питья. Но она илистая и мутная, и в каждом доме есть специальное подземное хранилище, где она постепенно отстаивается и очищается.

Главный проспект, называющийся по загородной местности Канопским, пересекает город с запада на восток. Длина его — около 6,5 километра, а ширина — 30 метров! Весь он, вымощенный крупными плитами базальта и известняка, застроен роскошными зданиями различного назначения. Здесь и Гимнасий, и Палестра для спортивных упражнений, и храмы Кроноса, Пана, Иси-ды, и дворец правосудия — Дикастёрион. Начинается проспект величественными Воротами Солнца на востоке, а заканчивается такими же Воротами Луны, в середине его находится площадь, называемая Месопедион, через нее проходит вторая главная улица города, перпендикулярная Канопской.

Один античный писатель ярко описывает свои впечатления от центральной части Александрии. Приведем это свидетельство очевидца:

«Я прошел через ворота, которые называются Воротами Солнца, и передо мной развернулась сверкающая красота города, наполнившая радостью мой взор. Прямые ряды колонн высились на всем протяжении дороги от Ворот Солнца до Ворот Луны — эти божества охраняют оба входа в город. Между колоннами пролегала равнинная часть города. Множество дорог пересекало ее, и можно было совершить путешествие, не выходя за пределы города.

Я прошел несколько стадиев и оказался на площади, названной в честь Александра. Отсюда я увидел другие части города, и красота его разделилась. Прямо передо мной рос лес колонн, пересекаемый другим таким же лесом. Глаза разбегались, когда я пытался оглядеть все улицы, и, не будучи в состоянии охватить целого, Л не мог утолить ненасытную жажду созерцания. Что-то я видел, а что-то только хотел увидеть, торопился по< смотреть одно и не хотел пропустить другого.

…Я смотрел на огромный город и не верил, что найдется столько людей, чтобы его заполнить; я смотрел на людей и не верил, что может существовать город, который в состоянии их вместить…»’

Оставим оживленную толпу на александрийских улицах и проникнем в царский дворец. Здесь мы посмотрим, чем сейчас занят владыка Египта.

Птолемей находится в своем кабинете. Это большая светлая, но прохладная комната, уставленная мраморными статуями и другими произведениями искусства. Тут и бронзовый бюст основателя царства Лагидов Птолемея I Лага и изображения родителей царствующего владыки Египта. Рядом с бюстом Птолемея I на низеньком столике стоит золотой, усыпанный драгоценными камнями ларец. В нем хранится подлинная рукопись «Истории деяний Александра» — воспоминания соратника великого македонца о знаменитом походе на Восток. Жаль, что это произведение не дошло до нашего времени!

Одну из стен кабинета занимает огромная (5X2 метра) картина, изображающая самый напряженный момент битвы при Гавгамелах. В центре ее Александр Македонский во главе своей конницы идет в атаку на персидскую гвардию. Он слегка откинулся на спине жеребца, знаменитого Буцефала, тело защищено великолепным наборным панцирем, но шлема на голове нет, волосы полководца развеваются. Правая рука его крепко сжимает копье, наконечник которого уже коснулся персидского воина. На заднем плане видна македонская фаланга, ощетинившаяся длинными копьями — сариссами, она неумолимо движется вперед.

В правой стороне картины на колеснице стоит персидский царь Дарий III, он растерян. Правая рука его вытянута вперед, словно он хочет остановить ею стремительную атаку завоевателей, левая беспомощно лежит на богатом колчане. Двое конюших уже схватили коней под уздцы, чтобы спасти царя бегством…

(Еще не оценили)

Загрузка...

Трон повелителя Минойского царства очень своеобразен. Это каменное кресло с высокой спинкой, вырезанной в форме древесного листа, и с волнистыми украшениями на рельефах между ножек. Сиденье слегка углублено, что вообще характерно для минойской мебели. Против него возвышается высокий парапет, на котором стоят деревянные колонны, поддерживающие покрытый богатой росписью потолок. За этим парапетом небольшая каменная лесенка спускается в облицованное алебастровыми плитами неглубокое четырехугольное помещение. В нем содержатся священные змеи, которые сейчас спокойно спят в расставленных на полу специальных сосудах. Появление оттуда змей в неурочное время считается неблагоприятным признаком, и это неудивительно. Пресмыкающиеся предчувствуют землетрясения, а они на острове не редкость.

Перед сидящим на троне Миносом стоят двое приближенных, держащие в руках большое полотнище тонкого египетского виссона. Оно полностью скрывает фигуру властелина. Даже члены совета не должны видеть царя, а лишь слышать его голос. На занавесе вышита двойная секира — лабрис — самый священный символ минойцев. Наряду с бычьими рогами он встречается постоянно и в росписях, и в скульптурных памятниках. В святилище, которое находится южнее тронного зала, на четырехугольных каменных столбах вырезаны изображения лабриса. Некоторые исследователи считают, что само слово «лабиринт» означает «дом двойной секиры».

Совет обсуждает, какие дары следует послать египетскому фараону и кто войдет в состав критского посольства. Только что были выслушаны египетские послы, и на дружественное послание следует ответить тем же. То, что в настоящее время египетский престол занимает женщина — царица Хатшепсут,— хорошо известно членам совета и никого не удивляет. В минойском обществе женщины занимают высокое положение, а критская царица является верховной жрицей Великой богини-матери.

Оставим повелителя и его совет в тронном зале и двинемся дальше. Через систему переходов мы попадаем в длинный коридор, тянущийся с севера на юг почти на две трети дворца. Стены его выкрашены в отличие от других помещений серой краской. С правой стороны этого коридора мы видим бесчисленные двери. Это входы в склады, где хранятся богатства владыки Крита. Чего здесь только нет! В огромных, почти в человеческий рост, глиняных сосудах—питосах—-содержится вино различных сортов, мед и оливковое масло. Хотя питосы на две трети зарыты в землю, стенки их покрыты красивым лепным орнаментом. В следующем помещении большими грудами лежат камни: куски стеатита, обсидиана, базальта, малахита, горного хрусталя, мрамора, оникса, в деревянные ящики насыпаны аметисты, сердолики, яшма, лазурит, агаты и многое другое. Соседние комнаты являются складом оружия — здесь мечи, кинжалы, большие кожаные щиты, имеющие форму восьмерки, боевые секиры. Далее идут помещения, в которых хранятся слоновые бивни, золотые и серебряные слитки, множество меди, привезенной с острова Кипр, и олова из Испании. Нет только железа, оно минойцам еще неизвестно. В этом мы можем убедиться, осматривая следующий склад, где размещены орудия труда: топоры, кирки, бурава, ломы, долота, молотки, серпы, пиво , колуны. Все они изготовлены из бронзы, меди, а кое-что и из камня. В полах некоторых кладовых устроены выложенные камнем и перекрытые сверху каменными плитами ямы. В них хранится зерно: пшеница, ячмень, а также бобы и горох.

Богатств, сосредоточенных здесь, не счесть. Это неудивительно: очень многое является товарами, предназначенными для вывоза, а часть — неприкосновенным запасом на случай всяких бедствий.

Прежде чем покинуть дворцовые кладовые, заглянем еще только в одну, где хранятся готовые керамические изделия. Ведь гончары минойского времени не только мастера своего дела, но и прекрасные художники-вазописцы. На светлом фоне они, используя блестящую черную или коричневато-красную краску, создают замечательные композиции. Полюбуемся росписью одного сосуда. Между водорослями, веточками кораллов и раковинами спокойно плывет осьминог. Кажется, что водоросли тихо колеблются от струй,— так живо передает художник эту подводную сценку. А вот другой сосуд — высокий питое с четырьмя ручками вверху и четырьмя внизу. На нем изображение совсем другого рода. В зарослях стройных цветочных стеблей стоят два лабриса па длинных ручках. Между ними помещен священный топор, побольше размером, а над ним — розетка. Этот сосуд явно предназначен для каких-то религиозных обрядов.

Мы выходим из южного портала здания и наталкиваемся на оживленный рынок, расположенный прямо у его стен. Торговля или, вернее, обмен протекает очень оживленно. Пожилая женщина старается убедить охотника, продающего мясо дикой козы, обменять приглянувшийся ей кусок на полосу яркой ткани, но продавец |ё соглашается. Рядом с ним лежит половина кабаньей туши. Другая женщина с довольным видом укладывает и плетеную корзину семь свежих скумбрий. Пронзительно кричат торговки, предлагающие сласти: изюм, орехи II миндаль в меду. Шум, гам, суета…

Пища древних минойцев достаточно разнообразна. Кроме мяса (бараньего, свиного, козьего, говяжьего) в большом употреблении различные виды рыб, каракатицы, раковины. Охотники приносят на рынок кроликов, ||/1цсв,  куропаток, цесарок,  фазанов,   водяную   птицу.

На Крите возделывается много овощей: бобы, горох, тыква, эндивий, огурцы, лук-порей, морковь, арбузы. Летом и осенью рынок очень богат фруктами: виноградом, смоквами, гранатами, сливами, миндалем, дикими грушами и яблоками и другим.

Проберемся через толпу и выйдем на дорогу. Через полчаса энергичной ходьбы по городу мы наконец оказываемся на равнине, окаймленной справа рекой. Слева синеют горы, среди которых выделяется высокая Ида с раздвоенной вершиной. При желании в этих двух пиках можно увидеть исполинские бычьи рога. Именно так и воспринимают их минойцы. Где-то в предгорьях находятся священные пещеры, там в должное время жрецы совершают таинственные обряды.

Впереди нас цепь воинов. Рядом с ними юноши держат запряженных в колесницы лошадей. Значит, царица находится где-то неподалеку.

Действительно, скоро мы видим и саму повелительницу Кносса. На зеленом лугу около реки, покрытом множеством ярких весенних цветов — багряных анемонов, крокусов, лилий, шафрана, крошечных асфоделей, гвоздик, тюльпанов, гиацинтов, нарциссов, в центре придворных дам и жриц стоит царица. Все они сняли кофточки и обувь, волосы свободно распущены по плечам. Раздается пение, сперва тихое и медленное, затем все убыстряющееся. В такт этому пению жена Миноса начинает танцевать, за ней следуют и окружающие ее женщины.

Не надо думать, что они развлекаются. Перед нами один из важнейших минойских ритуалов: призывание великой Богини-матери. Ведь царица — ее верховная жрица. Цель обряда — побудить богиню явиться и даровать людям Крита своего прекрасного сына — олицетворение весенних сил природы. Если эта священная церемония не будет проведена должным образом, то, по мнению минойцев, естественная смена сезонов нарушится, и плодородие растительного мира, людей и живот- | ных исчезнет.

Темп песни-призыва все учащается. Участницы уже! вертятся волчком, то одна, то другая запрокидывает голову и всматривается в небо: не появилась ли богиня?! Глядя на их полубезумные лица, невольно вспоминаешь^ вакханок позднейшей греческой религии: то же исступление, те же дикие возгласы…

Вдруг царица резко вскидывает руку и кричит, чтр| увидела божество. Свершилось! Все женщины (а в этом обряде могут участвовать только женщины) опускаются на колени и поют благодарственный гимн Великой богине-матери всего живого.

Не надо думать, что эта сцена выдумана автором. В Кпоссе найдено золотое кольцо (вероятно, принадлежавшее верховной жрице), на щитке которого изображен этот культовый танец.

Вдали, на холмах, появляется юноша. Он медленно идет по склонам, прижимая правую руку к груди. В леном, отведенной в сторону, он держит большое кольцо, выточенное из слоновой кости. На юноше богато расшитая золотым шитьем набедренная повязка, узкая, осипли талия его стянута поясом, на шее несколько рядов Юлотых ожерелий, на руках массивные браслеты. Необычен головной убор, надетый на пышные длинные локоны. Он имеет форму конического шлема, украшенного щитками лилий; на вершине его укреплен пучок па-мши, их перьев, ниспадающих назад.

Предоставим царице спокойно вернуться домой, а сами помедлим несколько на большой дороге, ведущей в глубь острова. Хотя сегодня праздничный день, но движение по ней не затихает. Бредут поселяне, возвращающиеся с рынка, быстрым упругим шагом куда-то направляется небольшой отряд воинов. У них, как и у всего мужского населения, одежду составляет только набедренная повязка. На головах — бронзовые шлемы с нащечниками; в руках — мечи и большие кожаные щиты на деревянной основе. Впереди их идет начальник с высоким, почти в его рост, посохом, знаком его положения. Четверо рабов несут паланкин, в котором полулежит пожилой вельможа — какой-нибудь правитель, приглашенный сегодня на праздник во дворец. Пора, пожалуй, вернуться туда и нам.

Пока царица выезжала за город, младшая царевна — была занята другим, тоже важным обрядом. На одной из открытых террас верхнего этажа дворца стоят вмурованные вертикально в пол два бревна, окрашенные поперечными желтыми и синими полосами. На вершине каждого столба помещены бронзовые литые лабрисы, а на них сидит по голубке — священной птице Великой богини-матери. Между этими стойками укреплена толстая, свисающая вниз веревка с сиденьем посередине, так что получаются самые обыкновенные качели. На них и раскачивается царевна, стремясь подняться как можно вы-

Интересно отметить, что еще в начале текущего века в некоторых русских деревнях 9 марта девушки отдельно от мужчин проводили такие же обряды на качелях.

На центральном дворе царит оживление. Служители метут „его и поливают водой из больших конических сосудов. На балконах и лоджиях располагается много зрителей: впереди, как в современных ложах, сидят дамы, за ними стоят мужчины. Все в праздничных одеждах и украшениях, слышится веселая болтовня, настроение у всех праздничное. Вдруг из северо-восточной части здания доносится могучее бычье мычание, животное явно чем-то раздражено. Но на это никто не обращает внимания. Рабы закончили уборку площади и поспешно удаляются.

Занавес, закрывающий центральную лоджию, слегка колеблется и начинает подниматься. Шум и разговоры стихают, присутствующие склоняются в глубоком поклоне. У перил лоджии появляется повелитель Крита в длинном белом плаще и в той же короне, которую мы нидели на нем утром. За Миносом в глубине сидит царица с сыном и дочерьми.

Владыка острова медленно поднимает обеими руками рнтон из стеатита. Он выполнен в форме головы быка, рога сделаны из золота, глаза и губы — из белого оникса. С усилием царь выплескивает из сосуда красное вино, которое ложится цветным пятном почти в центре площади. Возлияние могучему богу совершено, и обряд может начинаться.

(Еще не оценили)

Загрузка...

И только гениальный Пушкин разорвет эту могучую цепь сравнений, созданную безвестным мемфисским писцом. Он введет новый образ в древнейшее противоположение поэта и рукотворного памятника, заменит экзотические пирамиды на известное всем русским новое чудо: огромную гранитную колонну в центре столицы — памятник Отечественной войны 1812 года — и с законной гордостью скажет о том, что дает ему право на бессмертие. Не спит в эту ночь и царский зодчий Хемиун. Роскошный подголовник из черного дерева, выложенный изнутри слоновой костью, кажется ему сегодня особенно твердым и неудобным. Хемиун ворочается с боку на бок, почесывается. Ему кажется, что его кусают блохи. Откуда они взялись? Вероятно, он подхватил их в лагере строителей… Надо будет завтра приказать постельничь-ему пересыпать ткани душистой травой, отпугивающей насекомых. Но в действительности главного зодчего мучает вопрос: где разместить в задуманном им погребальном комплексе фараона новую гробницу для останков царицы Хетепхерес? Наконец он находит решение: узкая глубокая шита будет помещена у самой пирамиды, там, где начинается священная дорога к храму Нила. Удовлетворенный, он засыпает.

[smszamok]

Первые проблески зари застают нас на дороге, ведущей из гавани в город. Хотя еще очень рано, здесь большое движение. Волы медленно тянут тяжело нагруженные повозки, в них самые разнообразные товары, доставленные пришедшими вчера кораблями. Крит, ныне объединенный под властью царей Кносса,— великая Морская держава, ведущая оживленную торговлю со всеми островами Эгеиды, с городами-государствами Малой Азии и даже с Египтом. Большие сплошные нронзительно скрипят. Здесь и замечательной красоты гончарные изделия, и вино, и кипарисовые бревна, которые пользуются большим спросом в безлесном Египте. А горы Крита почти сплошь покрыты дубравами, рощами кипарисов и сосен.

Вот уже мы вступаем на территорию самого города. Границы его не отмечены ни защитными рвами, ни крепостными стенами, как на материке. Минойское государство надежно защищено своим могучим военным флотом, и ни один вражеский корабль не сможет незаметно высадить на остров своих воинов. Первоначально городские постройки не производят особого впечатления. Это небольшие, на пять-шесть крохотных комнат, домишки, сложенные из кирпича-сырца, : лишь углы их из камня; пол глинобитный. Крыши у всех строений плоские, на них удобно расположиться в вечернюю и ночную пору. Лишь изредка встречаются двухэтажные здания. Дома, тесно прижатые друг к другу, образуют тесные кривые улочки.

Естественно, что у такого сооружения несколько входов, каждый из которых имеет свое назначение и предусматривает определенный круг входящих через него лиц. Мы воспользуемся юго-западным, поскольку оказались вблизи него.

Дворец расположен на небольшом возвышении, поэтому собственно входу в него предшествует двухмаршевая лестница. По обеим сторонам ее располагаются колоннады, поддерживающие крышу. Минойские колонны очень своеобразны: стволы в противоположность всем последующим архитектурным ордерам расширяются кверху. Около круглой капители диаметр их значительно больше, чем у основания. Поэтому на первый взгляд они кажутся поставленными кверху основанием. Но таковы правила минойского зодчества — подобные колонны мы увидим далее повсюду. Крыша лестницы по краям украшена вертикально стоящими плитами с глубоким овальным проемом посередине. Эти плиты — стилизованное изображение самого священного символа на Крите. Что он обозначает — мы узнаем позднее.

Поразительна окраска лестницы. Ярко-красные колонны покоятся на белоснежных пьедесталах, а капители их синего или черного цвета. Архитравы покрыты синей краской с белой полосой посередине. Священные символы местами позолочены.

Беспрепятственно минуем стражу из четырех воинов, расположившихся в начале лестницы, и начнем быстро, подниматься по ее широким ступеням. Одолев первый, марш, вступаем на большую веранду, с которой открывается вид на речку, город, равнину за ним и синеющий вдали горы. В правой стороне веранды начинается снова лестничный марш, более крутой. Вот наконец-то мыз и в стенах собственно дворца!

Не задерживаясь, проходим длинный коридор, такой широкий, что по нему может проехать запряженная парой быков повозка, пересекаем несколько богато распи4 санных фресками помещений, поднимаемся снова по лестнице, минуем второй этаж и оказываемся в покоя правителя острова. На нем лишь расшитая золотом голубая набедренная повязка и массивный золотой венец, от которого отходят в стороны два могучих бычьих рога. Многие народы древности представляли свои божества в образе животных. Вот и минойцы считали, что их верховное божество имеет вид быка. Поэтому-то повелитель Кносса, полубожественный царь-жрец, считающийся сыном верховного божества, носит на своей голове рогатую корону. И странные каменные изваяния, которые мы видели на лестнице, на крышах дворцовых построек — это тоже стилизованное изображение бычьих рогов. Всякий смертный, прикоснувшийся к концам рогов, получает частицу мощи, здоровья и плодородной силы божества. Считается, что его воплотитель на земле — правитель Крита — также обладает могучими сверхъестественными способностями. И поэтому далеко не каждый миносец имеет право не только коснуться его тела, но даже и просто лицезреть его. Ведь это означало бы использовать магическую силу царя, предназначенную для блага всего общества, в своих личных целях. Поэтому правителя государства видят очень немногие приближенные. В этих представлениях и кроются корни позднейших греческих мифов о Минотавре — чудовищном получеловеке-полубыке, обитающем в глубинах лабиринта. Раз в девять лет царь удаляется в священную пещеру на горе Ида и проводит там целые сутки, беседуя с верховным божеством наедине. Этот таинственный обряд иг всегда заканчивался благополучно для властелина Крита.

В особой коробочке с восьмью отделениями находятся соль и пряности: высушенные и растертые в порошок кориандр, сельдерей, мята, фенхель, тмин, дикий шафран. Правитель с удовольствием присыпает этими специями и мясо, и рыбу. Еду он запивает холодной ключевой водой, в которую добавляет несколько капель замечательного местного вина. Крит славится своими винами и вывозит большое количество их на материк. Затрак завершается десертом: изюмом, инжиром и миндалем. Царь ест торопливо; ему предстоит много дел: надо выслушать сообщения о последних приготовлениях к празднеству, которое состоится сегодня во второй половине дня, отчет управляющего дворцовым хозяйством, принять прибывших из Египта послов…

Пока Минос совершает свою утреннюю трапезу, мы спустимся вниз, в покои царицы. Она тоже уже встала, приняла ванну (в кносском дворце есть и водопровод, и туалеты, и канализация) и завтракает. Ее окружают дочери и придворные дамы. Младшая царевна с трудом сдерживает зевоту. Ее разбудили раньше других: она должна была напоить молоком священных змей великой богини-матери, владычицы всего сущего. Кормить этих змей может только девственница, не состоящая в браке. Если они не появятся из своего убежища или не попьют молока, то это — очень дурное предзнаменование. Змеи, впрочем, привыкли к своей кормилице. В определенные дни царевна совершает священный танец, держа их в руках. До нашего времени дошло несколько статуэток из фаянса и слоновой кости, изображающих этот необычный обряд. Библейская легенда о Еве, соблазненной змеем, может быть, восходит к этому древнему обряду.

Покои владычицы Крита заслуживают, чтобы их осмотреть. Пол выложен мозаикой, над дверным проемом, завешенным тканью, красуется большая фреска. На ней изображены резвящиеся в море синие дельфины, вокруг них снуют маленькие цветные рыбки. Здесь же морские ежи и звезды. Воздушные пузырьки, пронизывающие воду, придают росписи особую жизненность и правдивость.

Одежда царицы и ее приближенных очень необычна для наших глаз. Она состоит из длинной, колоколообразной юбки светложелтого цвета, на которую нашиты ряды оборочек или воланов с вертикальными голубыми и коричневыми полосками. Поверх юбки надет «передник» с закругленными внизу краями, которые затканы спиралевидным орнаментом.

Одежда царевен и придворных дам отличаемся от наряда правительницы лишь цветом юбок и корэсажей да отсутствием головного убора. У двух дам в; прическу вплетены жемчужные нити. На голове младшей царевны узкий золотой венец — знак ее жреческих обязанностей, а на спине кофточки пришит огромный бант, концы которого виднеются из-за плеч. Вся одежда дерржится на пуговицах: булавок и фибул, так распространенных потом в древнем мире, минойские женщины еще не знают.

Царица в культовых целях обязана пользоваться старинной посудой, вот и сейчас на столе перед’сидящими стоят изящные расписные чашечки со стенкамш не толще яичной скорлупы. Этому сервизу около пятисот лет, теперь такую керамику уже не выделывают.

Несущиеся в безмолвном танце женщины <с развевающимися волосами на фресках покоев царицьп, кажется, зовут сидящих у столиков присоединиться к шим. Окончив завтрак, повелительница Крита приказывает подать к знакомому нам входу колесницы. Но выезжсают лишь она и еще четыре дамы, остальные остаются во дворце с царевнами.

Воспользуемся отъездом царицы и осмотрам как следует кносский дворец. Он того заслуживает.

Перед нами предпоследний дворец, почти :заново отстроенный после сильного землетрясения, служившегося )) начале XVII века до н. э. Потом он испытает еще немало бедствий. Но сейчас мы не увидим никаких следов разрушений, все отделано, всюду кипит работа, ибо кносский Лабиринт вполне можно сравнить с огромным человеческим ульем. Он не только обиталище царя и царицы, но и святилище, и мастерская, и склад, и торговый центр, и архив. В этом мы скоро убедимся сами.

Покинем апартаменты царской семьи и сглустимся в нижний этаж. Заметно, что здание росло постепенно: и Сейчас к одному углу делается новая пристройка, достигающая уже второго этажа. Но талант зодчюх сумел из этого огромного скопления помещений создать единый, производящий неотразимое впечатление ансамбль. Кроме декора комнат (яркие фрески, лепка и т. д.) немало способствуют этому и «световые колодцы», как называют их археологи, или попросту внутренние дворики, пронизывающие всю толщину здания то там, то здесь. Они дают возможность беспрепятственно проникать в любое место солнечному свету и свежему воздуху.

По-настоящему начинаешь понимать всю экономическую мощь царского хозяйства, когда, пройдя кухонные помещения, где одни женщины мелют зерно, другие хлопочут над приготовлением разнообразных блюд к обеду, попадаешь в мастерские. В нескольких комнатах расположена мастерская по изготовлению фаянсовых изделий. Здесь и статуэтки, и сосуды, и плитки с изображениями, которые потом будут использованы при составлении богатых мозаик, и бусы самых разнообразных форм. Рядом трудятся гончары — от готовых сосудов трудно оторвать взгляд, так они красивы и своеобразны! Недаром кносские фаянсовые изделия и керамика находят сбыт не только на острове, но и далеко за его пределами.

Далее следуют мастерские оружейников и ювелиров. Первые изготавливают длинные узкие мечи и кинжалы из бронзы. А произведения ювелиров — настоящее чудо! Рассмотрим их повнимательнее, ведь каждая вещь здесь — истинное произведение искусства, потребовавшее многих месяцев, а то и лет для их изготовления. Вот, например, пара серег в виде стилизованной головы быка. Массивные сходящиеся вверху рога являются дужкой, а сама голова сделана из сотен маленьких золотых шариков, припаянных друг к другу. Размеры серьги — всего три с половиной сантиметра! Неудивительно, что многие ювелиры слепнут после двух-трех таких вещей. Лупы или увеличительных стекол человек того времени еще не знает!

Другой ювелир рядом полирует уже готовые звенья золотого ожерелья в виде плоских бляшек с замысловатым узором, их на Крите носят и мужчины, и женщины. Вглядевшись в рисунок на звеньях, мы видим, что это осьминоги. Третий отделывает массивное золотое кольцо, на щитке видно врезанное изображение великой богини-матери и склонившихся перед ней львов.

К главному мастеру, сидящему у окна, подходит из соседней камнерезной мастерской работник. Он принес великолепный сосуд из черного стеатита, стенки которого покрыты рельефными изображениями схваток кулачных бойцов. Это изделие предназначается в подарок главе египетских послов, надо спешно завершить его. Поэтому мастер со вздохом откладывает в сторону золотой кубок, который он прочеканивал, и берет в руки тонкий золотой лист. Им надо покрыть рельеф на сосуде,— золото будет хорошо контрастировать с темным цветом камня. Это очень сложная работа, требующая большого умения и терпения.

Можно было бы очень долго наблюдать за трудом ювелиров и любоваться их произведениями, но время не терпит —нам надо осмотреть еще многое. Поэтому последуем за работником, возвращающимся в камнерезную мастерскую, хотя бы на минуту заглянем туда.

И здесь кипит работа. Двое мастеров осторожно распиливают большой кусок горного алебастра на болванки— заготовки для будущих сосудов, другие уже высекают из приготовленных блоков сосуды и чаши. В стороне стоит совершенно готовая амфора из белого с желтоватыми прожилками мрамора; две большие изогнутые ручки ее — из золота. Обращает на себя внимание, как искусно резчик использовал причудливое цветное пятно в мраморе для украшения поверхности изделия, поместив его в центре. Один из мастеров занят особо тонкой работой: вырезает на овальном аметисте печать. Используя очень тонкие резцы, он завершает изображение львицы. Разъяренное животное мощным и сильным движением припало на передние лапы. Чувствуется, что хищник через мгновение прыгнет на жертву.

Здесь же трудятся резчики по слоновой кости, они делают пластинки с рельефами, потом эти дощечки будут использоваться при инкрустации деревянных ларцов, табуреток и другой мебели. Молодой мастер занят чем-то особенным. Подойдем к нему поближе и посмотрим. Он осторожно закрепляет на продолговатой кипарисовой доске перемежающиеся квадратики из слоновой кости и горного хрусталя с золотым обрамлением. На концах доски — розетки из горного хрусталя, под ними-—сере-Гфяные пластинки. Эта вещь предназначена для замысловатой игры вроде хальмы1. Кроме этой игры известны и шашки.

Следующее помещение, куда мы заходим, поражает своим необычным видом. Оно все заполнено узкими стеллажами со множеством полок. На них лежат в определенном порядке стопки глиняных табличек, покрытых письменами. Это дворцовый архив. Большинство писцов сейчас находится на складах, где записывают на таких, еще сырых, табличках: кто из земледельцев что сдал, в какую мастерскую отпущено столько-то бронзы, ценных камней, шерсти и т. д. Здесь лее сидят только двое пожилых мужчин — старший писец и его помощник. Начальник рассказывает, что во время поездки во дворец южного правителя он видел там странный глиняный диск, покрытый непонятными письменами, расположенными по спирали. Он считает, что эта вещь привезена откуда-то, она чужеземная. Помощник почтительно возражает ему, говоря, что на острове в древности жили люди, знавшие другие виды письма. В качестве доказательства он вытаскивает табличку, на которой оттиснута печать с иероглифами.

Оставим знатоков письменности спорить о загадочном диске (этот спор не разрешен учеными до сего времени) и двинемся в другой конец дворца — западный. Чтобы достичь его, нам придется немало поплутать: то подниматься по лестницам на второй этаж, то опускаться в цокольные помещения. По пути мы увидим за работой и швей, и прядильщиц шерсти, и ткачих, и даже парфюмеров, занятых изготовлением новых духов для царицы.

[/smszamok]

Мы поднимаемся на несколько ступенек и через разделенный двумя четырехугольными каменными столбами вход попадаем в переднюю. Посередине ее на небольшом возвышении стоит массивная порфировая чаша с водой. Каждый входящий в тронный зал должен совер^ шить омовение, прежде чем предстать перед владыкой Крита.

Тронный зал, правильнее его можно было бы назвать залом совещаний, представляет собой вытянутое помещение с троном посередине северной стены. Стены егЬ покрыты росписями. На светлой полосе, изображающей песок, подле темного, извивающегося ручья среди высоких стеблей лилий в величественной позе лежит фантастическое животное — грифон. Пушистым, поднятым в изгибе хвостом, спиной и лапами он напоминает леопарда, но у него маленькая птичья голова, украшенная хохолком и ниспадающими на шею павлиньими перьями. Грудь украшена декоративными спиралями. Он как бы охраняет сидящего на троне царя, зорко следя за происходящим. Второй грифон расположился в такой же позе по другую сторону трона.

По стенам зала находятся низкие каменные скамьи, на которых сейчас расположились ближайшие советники владыки и старейшие жрецы.

(1голосов, средний: 5,00 out of 5)

Загрузка...

Дерево как материал высоко ценится в Древнем Египте, используется каждый, пусть небольшой, кусочек дерева. Эта старинная практика (страна всегда была бедна деревьями) вызвала к жизни то, что можно назвать деревянной мозаикой: часто различные породы соединяются вместе, образуя причудливые узоры. И строящаяся барка сооружена без единого металлического гвоздя, все части ее скреплены исключительно с помощью пазов, шипов, заклепок-замков в виде ласточкиного хвоста и шпонок. Доски днища соединены стяжками или сшивными связями при помощи прочных канатов.

Орудия у плотников и столяров достаточно просты:

медные топоры, тесла и долота, деревянные и каменные молотки.     .

Эта ладья особая. В ней повезут тело фараона сперва по Нилу к долинному храму, где будет происходить бальзамирование, а затем она же доставит усопшего бога к месту упокоения, к пирамиде. Другие, предназначенные для загробных путешествий бога-царя к божествам севера, юга, востока и запада, уже готовы и покоятся в разобранном виде в специальных подземных помещениях — склепах    из    кирпича-сырца,   сооруженных около строящейся пирамиды.

Продолжим осмотр царских и храмовых мастерских. Вот перед нами ткацкая. Сюда поступают льняные волокна, привезенные из сельских местностей в качестве подати. Сначала материал осторожно растягивают между двумя палочками и получают тонкую нить, которую затем скручивают. Полученные нити, или ровницу, ссучивают с помощью веретена в одну нить пряжи, и исходный материал для ткачей готов. Эта сложная нить состоит из двух, а иногда и больше, до двенадцати, рядов волокон. Готовая пряжа поступает к ткачам; их горизонтальные станки примитивны, но какие чудесные ткани они выделывают! В соседнем помещении — складе— лежат готовые изделия. Здесь и большие свертки особо тонкого, почти прозрачного полотна, так называемого виссона, высоко ценящегося в древнем мире, и грубая дешевая ткань, и длинные узкие полотнища — бинты, применяемые при бальзамировании. Одни материи одноцветны, по имеют в качестве оторочки бахрому, другие блистают яркими орнаментами.

В мастерской царит тишина, прерываемая лишь периодическим стуком ткацких челноков да монотонным жужжанием быстро вертящихся веретен. Иногда слышится кашель, мелкая въедливая пыль от волокон забивается в горло. Болезни горла и легких —обычная участь работающих в этих мастерских. Всюду расхаживают надсмотрщики с палками для наказания медлительных или допускающих брак. Бьют они обычно по голове.

[smszamok]

Помимо ткацких мастерских есть канатные, парусные и циновочные, здесь также царствует папирус. Чуть подальше расположены кузницы и литейные, где выде-лываются самые разнообразные изделия и оружие из меди. Руководит ими важное лицо, носящее особый титул — Начальник литейщиков металла царского дворца. Вот двое рабочих раздувают огонь в горне при помощи длинных трубок, третий держит над ним кусок металла. Рядом два кузнеца обрабатывают тяжелыми каменными умолотами большой слиток меди. Здесь и шумно, и чадно, недаром в одном из поучений, восхваляющих должность писца, говорится: «Я видел медника за его работой у топок его печи. Его пальцы были как кожа крокодила, и он пахнул хуже, чем рыбья икра».

Небо, как всегда, безоблачно, солнце уже довольно высоко стоит над горизонтом. Нам надо поторопиться к дворцу Хемиуна, чтобы не пропустить его отправления к пирамиде. Поэтому прервем пока, осмотр этой части Города и поспешим к жилищу царского зодчего. Оно выглядит как уменьшенная копия резиденция фараона. У ворот оживленная суета, кроме многочисленной свиты здесь собралось немало зевак. Есть и озабоченные просители, которые надеются подсунуть прошения одному из писцов сановника. Вот наконец появляется и Хемиун со своими знатными помощниками и подходит к пристани. Они размещаются в барке, остальные сопровождающие устремляются к своим лодкам, и небольшая флотилия отправляется в путь вниз по Нилу. Мы спешно идем через город. Сперва нас поражает отсутствие на улицах вьючных животных, но потом мы вспоминаем, что и лошади, и верблюды появятся в Египте только через тысячу с лишним лет. Как только мы минуем дворцы знати, расположенные около царской резиденции, все с большими участками, то попадаем на рынок. Здесь собралось довольно много народа, шумно. Продавцы, сидящие на земле, разложили перед собой товары и громкими голосами расхваливают их, зазывая покупателей. Предлагают зерно и хлеб, сладкие пирожки, разнообразные плоды и овощи, масло, свежую и сушеную рыбу, различные ремесленные изделия: обувь, бусы и другое. Торговля идет только меновая, так как в Египте того времени еще не существует металлической монеты.

За рынком идут кварталы, населенные ремесленниками, сейчас в них мало мужчин, почти все на работах. Видны только женщины, хлопочущие над приготовлением пищи, да кучки играющих детишек. Но вот перед нами вырастают высокие белые стены, давшие имя городу. Мы проскальзываем мимо многочисленной стражи, охраняющей ворота, и оказываемся вне столицы. Пока царский зодчий добирается до цели, мы, пользуясь своим преимуществом, отклонимся немного в сторону, чтобы осмотреть один любопытный архитектурный памятник. Это поможет нам впоследствии лучше понять особенности строящейся Великой пирамиды.

Приблизившись к южной части царского некрополя, мы проходим через небольшую рощу высоких финиковых пальм и оказываемся в пустыне. В долине Нила границы долины видны явственно: как только кончаются возделанные участки, сразу же начинаются  пески. Скоро перед нашими глазами появляется удивительное по стройности и гармонии очертаний могучее сооружение. Недаром его создатель, архитектор, астроном ц врач Имхотеп считается великим мудрецом и даже чуть ли не сыном бога Птаха.

Это погребальный комплекс фараона III династии Джосера (около 2800 года до н. э.). Прежде всего мь| видим длинные белые стены, за которыми возвышается могучее тело пирамиды, делящейся на шесть огромных уступов, или ступеней. Приблизившись к комплексу, начнем внимательно осматривать его, чтобы не пропустить ни одной значительной детали.

Заупокойный ансамбль Джосера расположен на скалистой террасе, которой придан вид прямоугольника. Он весь обнесен высокими (более десяти метров) двойными стенами, пространство между ними заполнено кирпичом-сырцом и каменными обломками. Сами стены сложены из грубого местного известняка, но внешняя сторона их облицована плитами прекрасного белого известняка, привезенного из каменоломен в Туре на другой стороне Нила. Ограда здесь, как и у других храмов, кроме чисто практических целей имеет и религиозно-символический смысл — она выделяет часть земли, находящейся под силой и властью определенного бога, в данном случае Джосера.

Не спеша обойдем этот гигантский прямоугольник, прежде чем попытаемся проникнуть внутрь его. Идти придется порядочно, потому что периметр всей постройки превышает полтора километра. Но зато постепенно раскрывается и грандиозность работы, и гармония творения Имхотепа.

Общее впечатление такое, что мы идем вдоль знаменитых белых стен, ограждающих Мемфис, так схожи их очертания. И здесь стены имеют чередующиеся ниши и выступы, что разрушает впечатление монотонности. Среди этих башнеобразных выступов выделяются четырнадцать, симметрично расположенных, более массивных и высоких. Поверхность их, обращенная к нам, оформлена в виде дверей, мы ясно видим створки, крюки и даже» петли. Напрасно, однако, было бы пытаться войти Ц них — эти фальшивые входы лишь дань старинной тра* диции. Этим же объясняются и ряды прямоугольных уг? дублений в верхней части стен,— все это схематически) повторяет фасады древних деревянных дворцов. Замет» но и общее сходство с резиденцией Хуфу. Наружная стена увенчана парапетом, за ним по широкой полосе наверху лениво бродят несколько стражей усыпальницы, вооруженные большими дубинами. Головы их повязаны пестрыми платками для защиты от уже палящих лучей солнца.

Наконец мы находим единственный вход в южном конце обращенной на восток стены. Он имеет вид монументальных ворот с узким проходом между двух массивных башен. Когда мы выходим из дверного проема второй, внутренней стены, то попадаем в длинную галерею, уходящую в глубь двора. Стены ее украшены сорока полуколоннами (вторая половина их как бы спрятана в толщу стены) высотой шесть метров каждая. На стволах колонн видны глубокие каннелюры-желобки, они придают им вид гигантских связок тростника. Вероятно, в древнейших зданиях, послуживших прообразом этой постройки, такие колонны-поддержки действительно сооружались из туго связанных стеблей папируса. Подобные связки издавна почитались в долине Нила в качестве священных символов плодородия и вечного обновления природы. Колонны стоят на плоских круглых каменных базах.

Простые капители в виде прямоугольников упираются в потолок из известняковых плит. Они обтесаны, словно бревна,— тоже дань давней традиции, когда такие перекрытия делались из бревенчатого наката.

Галерея имеет несколько выходов: первый, слева, ведет на лестницу, по которой можно подняться к страже внешней стены; второй, справа, выводит нас во двор, где празднуют хеб-седа (об этом своеобразном празднике мы узнаем чуть позже). В конце галереи расположен небольшой портик с четырьмя парами таких же полуколонн, из него мы можем попасть на большой южный двор. В большинстве древних обществ в первобытную эпо? ху было широко распространено представление об особой магической связи физического здоровья вождя и сил плодородия природы. Пока предводитель был молод и крепок, его ритуальные силы обеспечивали должное благополучие природы, плодородие животного и растительного мира, а следовательно, и процветание человеческого коллектива. Как только вождь становился стар или немощен, этому установленному благоденствию начинала угрожать опасность. Чтобы избежать грядущей катастрофы, производилось ритуальное убийство занемогшего или постаревшего предводителя. Тело его, закутанное в саван, помещалось в особый шатер, перед которым выбранный преемник в ряде испытаний доказывал свою силу — и физическую, и духовную. Затем он брал из рук умершего регалии предводителя. Анализу подобных древних обычаев посвящена замечательная книга английского этнографа Джеймса Фрэзера «Золотая ветвь», проследившего их почти у всех народов земного шара. Такие же представления имелись и у предков древних египтян. Но постепенно, с ростом социального расслоения и укрепления политической власти бывших вождей, а ныне царей, начинает изменяться и этот жестокий обряд. В Египте его заменяет праздник сед — сложный ритуал «возрождения» правителя. Основная часть его состояла из воспроизведения ритуальной смерти фараона, его «оживления», возвращения ему магической власти над силами природы и, наконец, его «нового» восшествия на престол в качестве молодого сильного правителя.

В ходе этого празднества (а оно уже рассматривалось в Древнем Египте именно как ритуальный праздник) статую «умершего» царя в особом одеянии устанавливали в специальном помещении (эти статуи современные исследователи называют хебседными). А сам фараон, якобы заново родившийся или помолодевший, после многочисленных сложных церемоний совершал особый ритуальный бег, подтверждая тем самым свою силу и молодость. После этого он получал царские регалии. Затем статую погребали в гробнице и повторяли обряд коронации. Считалось, что на престоле сидит уже вновь полный жизненных сил фараон. Праздник сед проводился в первый раз после тридцатилетия царствования. Потом его повторяли через каждые три года, но иногда (при каких-то особых обстоятельствах) этот срок мог быть изменен. Хебсед проводился обязательно в новолуние, рождение молодого месяца магически способствовало омоложению царя.

На левой стороне южного двора мы видим большое сооружение длиной 85 метров. Войдем в него.  К востоку от этой гробницы расположено несколько галерей и кладовых. Чего только в них нет! Сосуды из алебастра, глиняные кувшины, различные сундуки и ларцы, балдахин с шестами, покрытыми листовым золотом… Стены этих подземных помещений облицованы прекрасными фаянсовыми изразцами зеленовато-синего цвета. Верхний фриз их изображает стилизованные метелки связок тростника, таким образом, и здесь орнаментика имеет символическое значение. Можно было бы надолго задержаться, рассматривая подземный склад и чудесные вещи, хранящиеся в нем, но время не ждет, и Нам необходимо спешить. Быстро поднимемся вверх, и вот мы снова на южном дворе.

В юго-западном углу его расположено небольшое здание — заупокойный храм, также связанный с ложной могилой. Верх его украшен выразительным фризом из приподнявшихся уреев—священных змей. Они как бы охраняют покой ритуального здания. Рядом находится еще одно помещение, в нем фараон отдыхал и переодевался и промежутках между различными церемониями праздника сед. Сюда же приходили к нему «главные колдуны Дома жизни», то есть ученые писцы, знатоки древних обрядов и хранители традиций, желая ему провести миллионы хеб-седов. Повернувшись вправо, мы видим все пространство южного двора, за которым мощными уступами встает центральное сооружение всего комплекса — пирамида. Высота ее значительна — 61 метр.

Первоначально усыпальница Джоеера была задумана, как и все гробницы предыдущих фараонов, в виде большой квадратной мастабы. С востока перед ней было устроено одиннадцать шахт глубиной более тридцати метров. От каждой шахты на запад под мастабу шел длинный коридор. Первые пять этих подземных галерой, обшитые деревом, ведут к захоронениям членов семьи Джоеера, остальные служат кладовыми. Здесь были погребены женщины и дети, в том числе ребенок восьми-девяти лет. Умершие находятся в деревянных, умело сделанных гробах. Они все покрыты листовым золотом, пластины которого прикреплены к основе золотыми гвоздиками. Затем гробы были помещены в алебастровые саркофаги, поставленные на ножки из известняка. В кладовых и погребальных помещениях размещено множество предметов: сосуды из алебастра и диорита (около сорока тысяч!), деревянные и инкрустированные фаянсовыми вкладками ларцы, медные и костяные орудия, сердоликовые бусы, золотые браслеты с самоцветами…

Когда эти погребения были уже совершены, Имхотеп понял, что из-за монументальных стен, окружающих комплекс, верх мастабы не будет виден. Это, очевидно, и привело его к мысли увеличить высоту центрального сооружения. Вначале он задумал построить что-то вроде Четырех, поставленных друг на друга, мастаб, причем для большей устойчивости сделать стены их наклонными. Работа была почти закончена, когда зодчий решил увеличить строение еще на два уступа. Для этого пришлось несколько передвинуть на запад центр образовавшейся пирамиды, поэтому ее верхняя площадка находится не совсем точно над погребальной камерой владыки Египта. Окончательные размеры основания достигли теперь 125X115 метров.

Но вернемся к южному двору, на котором мы пока находимся. В нем поставлены на определенном расстоянии друг от друга два крупных фигурных камня, похожих в разрезе на русскую букву «В». Это своеобразные меты, около которых фараон поворачивал во время своего хеб-седного бега. Промерив шагами промежуток между ними, мы видим, что бег этот представлял собой достаточное испытание физических сил. А ведь мы не знаем, учитывалось ли время при таком пробеге. И сколько требовалось по ритуалу сделать кругов?

С востока южный двор имеет целый комплекс небольших храмов, или молелен, как их называют некоторые исследователи. Они выстроены в два ряда. Всматриваясь в помещенные в них рельефы, мы видим, что один ряд святилищ посвящен богам Верхнего Египта, другой — Нижнего. Это понятно. Считалось, что на праздник сед прибывают божества из всех религиозных центров страны. Поэтому-то, участвуя в одних обрядах хеб-седа, фараон надевает красную корону, в других — белую, то есть выступает соответственно в роли владыки Нижнего и Верхнего царств, при исполнении наиболее значительных обрядов его голову украшает двойная корона объединенного Египта. Привезенные статуи богов ставятся перед молельнями, и фараон приносит каждому божеству полагающуюся жертву.

Если бы мы могли оказаться здесь во время празднования хеб-седа Джосера, сколько интересного и странного, на наш взгляд, увидели бы в эти дни! Вынос большого штандарта Вепуата — бога — «открывателя путей», Оглашение царского указа о льготах и подношениях различным храмам, обряд очищения фараона водой, ритуальный бег и другое…

Уже покидая хебседный двор, мы видим большую платформу, на которую ведут две лестницы. На ней стоит большая скульптурная группа: фараон со своей женой и двумя дочерьми, царевнами Ипетка и Хетепхерхе ти. Их малые пирамиды находятся у северо-восточного угла главной.Мы проходим непосредственно вблизи от основания пирамиды и попадаем на другой двор. На него выходит фасад Южного дворца, а в следующем дворе стоит Северный дворец. Как и в хеб-седном (юбилейном) комплексе, эти здания были связаны с символикой объединенного, но состоящего некогда из двух царств государства. Фасады обоих дворцов украшены четырьмя полуколоннами и. двумя пилястрами, но полуколонны Южного дворца увенчаны капителями в виде двух крупных листьев лотоса, ниспадающих по обе стороны ствола,— один из символов Юга, а в декоровке Северного дворца мы видим эмблему Севера — папирус с его характерным трехгранным стволом и раскидистой верхушкой. Над дверями построек идет фриз с орнаментом «хекер» — стилизованная передача в камне связанных метелок тростника.

Сделав еще один поворот, мы оказываемся у северной стороны пирамиды. Здесь к ней примыкает заупокойный храм фараона с входом, обращенным на восток. Это — обычная практика всех древнейших погребальных помещений в Древнем Египте: покойный должен смотреть на восток, то есть навстречу восходящему солнцу. Но вскоре после времени Джосера происходят какие-то кардинальные изменения в этих воззрениях (по крайней мере в отношении личности фараона). В последующих пирамидах вход обращен на север. Подземная камера теперь сооружается так, чтобы в нее проникал световой луч, направленный па альфу созвездия Дракона, являвшуюся в то время полюсом мира. Очевидно, тогда возникает новая религиозная концепция, согласно которой дух усопшего владыки Египта возносился к Полярной звезде. Разобраться в тонкостях египетской теологии времен Древнего царства мы можем еще не всегда.

Перед входом в заупокойный храм натыкаемся на небольшое странное помещение. Войдя в него, мы видим вертикальную стену, в которой на уровне глаз находятся небольшие отверстия. Если проникнуть за эту стену, то можно увидеть прекрасную статую Джосера в ритуальном одеянии, выполненную из известняка. Левая рука его лежит на коленях, правая прижата к груди. Глаза, переданные вставками из цветного камня, смотрят па нас спокойно и отрешенно. Волосы, ниспадающие большими прядями на плечи, окрашены в черный цвет, поверх них пестрый с продольными полосами платок, один из атрибутов царского сана. Борода уложена в особый футляр. К этой статуе стоит присмотреться внимательнее, это древнейший из известных нам портретов в истории человечества. Кстати, именно религиозные представления древних египтян и вызвали необходимость создания портретной скульптуры. Для благополучного существования покойного в загробной жизни были необходимы два условия: ему требовалось регулярно получать заупокойные жертвы (еду и питье), его тело должно оставаться в полной сохранности  (отсюда развитие бальзамирования). Но если вдруг тело все-таки не сохранится? Вот здесь-то и должна была сыграть свою роль статуя (или бюст), помещавшаяся в гробницу. Дух покойного в таком случае переселяется в изображение. А чтобы душа усопшего не могла ошибиться, эта статуя или бюст должны быть похожи на него, то есть иметь портретное сходство! Вот почему именно в искусстве Древнего Египта мы находим столь раннее развитие портрета (конечно, понимавшееся тогда несколько Своеобразно). Такие изображения считались одухотворенными особой жизненной силой, существующей извечно. Они сочетают в себе живую индивидуальность с ритуальной отвлеченностью.

Но эта статуя Джосера, однако, первоначально служила другой цели. Во время хеб-седа ее выносили из помещения, где она хранилась, и ставили на особом возвышении под навесом. Поэтому фараон изображен здесь в хеб-седном одеянии. После его смерти статую поместили в этой часовне, а напротив глаз ее сделали отверстия, чтобы дух покойного владыки мог смотреть на приносимые ему жертвы и магически получать их.

[/smszamok]

Портик заупокойного храма не производит на нас особого впечатления, хотя он и облицован прекрасным известняком каменоломен Туры. В нем три двери, отделенные друг от друга двумя отрезками стен. По бокам их стоят каннелированные колонны на простых базах, вместо капителей — простые абаки.

Мы входим в храм и сразу же попадаем в коридор, обходящий восточную, северную и западную стороны здания, так как оно имеет прямоугольную форму. Все помещения в нем предназначены для совершения заупокойных церемоний, а центральная часть — для обрядов очищения фараона. Это два вытянутых прямоугольных зала; в полу у западного начинается ход под пирамиду. Он, конечно, сейчас плотно закрыт камнями. Если бы мы могли проникнуть в него, то добрались бы до глубокой (28 метров) шахты, ведущей в погребальную камеру. Это монументальное сооружение, облицованное плитами асуанского гранита. Вход в него закрыт цилиндрическим камнем-исполином высотой около двух метров и весом три с половиной тонны. Такой своеобразный замок открыть нелегко, хотя мы, пришедшие из будущего, знаем, что грабители царских могил все-таки сумели забраться и сюда. В камере находится тело фараона в величественном саркофаге.

Вокруг погребального покоя на различных уровнях расположены коридоры, ведущие в комплекс комнат и кладовых. Некоторые из них так и остались неотделанными, другие имеют великолепную облицовку из цветных изразцов с растительным орнаментом. Есть здесь и рельефы на стенах. Два из них изображают уже знакомый нам ритуальный бег, а на третьем видим царское шествие. Все помещения заполнены богатыми дарами покойному властителю.

Глядя на этот величественный архитектурный ансамбль, невольно начинаешь понимать древних египтян, считавших, что «Книга планов храма» спустилась к Им-хотепу с неба в области к северу от Мемфиса. Они же считали, что после кончины знаменитый зодчий унес с собой на небо этот священный свиток.

Мы, однако, достаточно долго задержались в заупокойном комплексе Джосера, а нам необходимо поспешить, чтобы успеть застать Хемиуна при его посещении строительства. Двинемся быстро на северо-запад, и через час мы уже оказываемся там.

(Еще не оценили)

Загрузка...

А теперь, как хорошо писали авторы приключенческих романов Эмилио Сальгари и капитан Майн Рид, дай мне руку, благосклонный читатель! Мы отправляемая в путешествие по далекому прошлому человечества. У порога чати опускается на колени, делает глубокий поклон, касаясь головой пола, а затем начинает ловко подползать к трону своего повелителя. Оказавшись у помоста, он целует правую сандалию царя (это большая честь!) и ждет знака фараона, разрешающего ему говорить.

Хуфу повелевает, и чати начинает свой доклад. Он краток: в столице все спокойно, страна процветает, все полагающиеся на этот день налоги собраны. Фараон доволен сообщением чати, он приказывает подготовить к вечеру его барку для плавания по Нилу и завтра же начать перепись скота по всей стране. Последний пересчет был произведен два года назад, и пора узнать, как увеличилось поголовье. Далее владыка Египта велит подготовить указ о награждении верховного военачальника за успешную кампанию на Синае землей с богатыми виноградниками.

Фараон милостиво кивает чати, тот снова целует сандалию, отползает в сторону и становится сбоку от трона. Дальнейший прием уже будет проходить в его присутствии.

Следующий посетитель, как и чати, имеет честь ежедневно лицезреть владыку Египта. Это верховный жрец культа «благого бога», то есть умершего фараона Сн-фру, отца Хуфу. Он кратко сообщает, что покойному, как всегда, принесены должные жертвы, совершены возлияния, воскурены драгоценные благовония, души Отлетевшего за горизонт накормлены, напоены и пребывают в покое и радости. Его величество благосклонно отпускает жреца, не допуская, впрочем, до своей сандалии. Тот медленно отползает к порогу и исчезает за дверью.

А у ворот дворца его бритоголовый собрат в крайнем волнении тщетно умоляет начальника дворцовой стражи впустить его, чтобы он мог повидаться с чати по крайне срочному делу. Это главный жрец заупокойного культа матери Хуфу царицы Хетепхерес. Но начальник стражи неумолим: высокий сановник находится около Высокого дома и вызвать его оттуда немыслимо.

Очередного посетителя повелитель обеих земель встречает очень приветливо. Это Хемиун, верховный строитель пирамиды Хуфу и его двоюродный племянник. Вельможа, тучный мужчина лет пятидесяти, носит пышные титулы «царского зодчего, чати, наместника Нехена, правителя Пе, верховного судьи, начальника всех работ царя, херихеба, верховного жреца бога Тота, жреца богинь Бает и Сохмет, жреца Аписа, белого быка и Мендесского овна». Его сопровождают сын   Хуфу   Мериеб, тоже зодчий, и Нефермаат, внук Снефру, помощник Хе-миуна. Титулы и звания последнего со временем будут не менее пышными: «наследный князь, верховный судья, хранитель печати Нижнего Египта,   наместник  Нехена, правитель Пе, начальник всех   работ   царя,   начальник двух озер в святилище Нехеба». Он оставляет у порога какой-то большой предмет, тщательно завернутый в тонкое белое полотно. Все трое удостаиваются лобызания царской сандалии.

[smszamok]

Хемиун подробно рассказывает фараону о ходе строительства пирамиды, заупокойного храма при ней и второго святилища у Нила, где будет происходить бальзамирование тела его величества. Хуфу живо интересуется всем и задает зодчим немало вопросов. Наступает очередь и таинственного свертка. Нефермаат быстро снимает полотно, и перед взором фараона появляется небольшая, но тщательно выполненная модель пирамиды, укрепленная на акациевой доске. Модель изготовлена из камня, меди и дерева, венчающий ее остроконечный камень вызолочен. Хемиун нажимает на какую-то скобочку сбоку и раскрывает макет постройки на две половины. Теперь Хуфу видит своими глазами все три камеры внутри пирамиды, большую галерею, коридоры и отверстия для выхода душ. Внезапно его величество обращает внимание на какие-то непонятные пустоты в толще сооружения. Почтительно наклонившись   к уху   владыки, Хемиун шепотом (его не слышит даже чати) объясняет, что это такое. Фараон удовлетворенно кивает, ему явно нравится выдумка царского зодчего.

Почему Хуфу так спокойно говорит о своей будущей гробнице? Для египтянина того времени смерть не прекращение существования, а только   переход   в  другую, особую форму жизни, поэтому забота   о достойном   погребении является для него самым важным и насущным делом. Умерший (даже простолюдин)   может и  есть,   и пить, и общаться с родственниками в виде особого двойника  (вроде позднейшей души). Но   все это  возможно лишь при одном непременном условии — тело усопшего должно быть сохранено, тогда сохраняются и его духовные сущности: «ка»  (двойник), «шуит»   (тень,   обладающая способностью защиты). «Ка»   имеют и   люди, и боги, и храмы, и статуи. У фараона даже целых четырнадцать «ка» и еще одна разновидность души—«ба». Отсюда, из этих представлений, у египтян возникли и обычай бальзамирования, и сложные похоронные обряды, и тщательно разработанный заупокойный культ. У владыки Египта больше душ, чем у простого смертного, он бог и при жизни, а после смерти становится «благим божеством», еще более могущественным и страшным. Вот почему мы слышали доклад жреца Снефру о кормлении духа усопшего, вот почему здравствующий Хнум-Хуфу так заботится о своей будущей гробнице.

В конце аудиенции Хемиун сообщает фараону, что рн тотчас же отправится на стройку, чтобы присутствовать при водружении саркофага в погребальную камеру, это очень ответственный момент. Владыка Египта милостиво отпускает своего зодчего и его помощников. Когда они удаляются, Хуфу велит чати напомнить ему, чтобы Хемиун был награжден за усердие большим золотым ожерельем.

Затем фараон выходит на несколько минут в приемную залу, чтобы его приближенные могли насладиться лицезрением их повелителя. Выслушав громкие приветствия и восхваления, Хуфу возвращается с чати в свои личные покои.

Здесь фараон откладывает регалии, снимает корону ‘(чати убирает их в специальные ларцы, украшенные инкрустацией из слоновой кости и лазурита) и накидывает на голову полосатый платок — клафт. Он тоже один из знаков царского достоинства. В сопровождении чати и могучего раба — нубийца с отрезанным языксГм — его величество отправляется в свою сокровищницу.

Путь их недалек, но запутан. Они спускаются и поднимаются по лестницам, минуют несколько коридоров и комнат, проходят через потайную дверь. Наконец они попадают в небольшое, почти пустое помещение, на первый взгляд место, где складывают вышедшие из употребления вещи: поломанный сундук, два кувшина с отбитыми горлышками, старый мятый полотняный навес. Нубиец, повинуясь знаку хозяина, остается снаружи — сторожить вход. Чати отодвигает в сторону сундук, стоящий в углу. Под ним оказывается вделанный в пол люк; чати открывает его и зажигает глиняный светильник с пальмовым маслом. В открывшемся проеме виднеются начальные ступени грубо сложенной каменной лестницы, ведущей вглубь.

Первым спускается чати, держащий лампу, за ним осторожно следует фараон, правая рука его лежит на рукояти острого медного кинжала, заткнутого за пояс. Сокровищница Хуфу — просторная подземная комната, запрятанная в глубь грунта под зданием дворца. Стены

с,  грубо отосшшымп плитами розоватого известняка без всяких украшений. Строившие это помещение пленные, хотя и не подозревали о его будущем назначении, были сразу убиты по окончании работы для сохранения государственной тайны.

После разговора с Хемиупом фараону захотелось еще раз взглянуть на свою погребальную маску, которой прикроют его лицо при обряде упокоения. Вокруг в ларцах из кедрового дерева лежат сокровища: здесь и драгоценные камни — малахит с Синайского полуострова, лазурит и бирюза из Передней Азии, сердолик и аметисты, сардониксы и золотые слитки разных цветов ! и изделия из золота — браслеты (ручные и ножные), кольца, ожерелья, нагрудные пластины — пекторали. В алебастровых, плотно запечатанных сосудах хранятся редкие благовония. В углах нагромождены большие слоновые бивни. Отдельно хранятся небольшие куски железа, для египтян того времени это необычайно редкий металл — им известно только «небесное», то есть метеоритное железо.

Больше всего здесь золота. Его добывают в рудниках Нубии и Восточной пустыни. Представление о Египте как стране, чрезвычайно богатой драгоценным желтым металлом, надолго осталось в памяти жителей Древнего Востока. И через тысячу лет царь страны Митанни будет писать египетскому фараону: «Пошли мне много золота и еще больше золота, ибо в земле моего брата золото, как песок…»

Фараон подходит к большому ларцу, внимательно проверяет целость восковой печати, на которой оттиснут перстень с его именем, и, сорвав ее, откидывает крышку. Там на мягком полотне лежит его великолепно отполированная маска, изготовленная из чистого золота. Да, ювелир поработал на славу, она поможет богам узнать его, даже если бальзамирование окажется не очень удачным и лицо мумии потеряет схожесть — Хуфу видел, как изменилось лицо отца после семидесяти дней пребывания тела в натровом щелоке. Хуфу изображен здесь еще молодым, в возрасте тридцати лет; кажется, что глаза маски из горного хрусталя при колеблющемся свете лампы следят за ним. Капюшон священной змеи — урея,— охраняющей чело правителя, сделан из великолепного рубина величиной с куриное яйцо, а глаза ее — из аметистов.

Египетские ювелиры умели путем присадок придавать золоту различные оттенки цвета, вплоть до зеленого.

Оставим владыку Египта любоваться своими сокровищами и незаметно покинем его. Быстро пройдем через знакомые помещения, где стены украшены красивыми циновками, и выйдем на свежий воздух. За царским жилищем расположен большой сад, в нем растут и пальмы, и сикоморы, и гранат, и тутовник, и ююба, и дерево ишед со сладкими плодами, и виноград, и много различных цветов. Посередине сада — вытянутый в длину водоем. Дорожки посыпаны мелким привозным песком, все растения уже заботливо политы. Воду для этого таскают из Нила специальные помощники садовников — водоносы. Расположимся в тени большой сикоморы и немного отдохнем: нам скоро предстоит довольно длинное путешествие.

Рядом с дворцом расположены службы: здесь и кладовые для припасов, и жилища для низшей прислуги. Вот женщина, нагнувшись, мелет пшеничные зерна на гранитной зернотерке, раздавливая их каменной скалкой; она готовит муку для вечерних лепешек фараона. Цепочкой бредут рабы, держат на плечах объемистые кувшины: дворцовому хозяйству требуется много воды. Суетятся слуги, выполняя поручения бесчисленных царских жен и наложниц. У Хуфу очень большой гарем, Как и подобает могущественному владыке обеих земель.

Покинем сад, пройдем вдоль боковой стены дворца и посмотрим на его главный, восточный фасад, обращенный к Нилу. Первый взгляд на жилище фараона нас разочаровывает. Невольно ждешь нечто огромное и монументальное: ведь мы оказались во времени Хуфу-Хе-опса, строителя самой большой в мире пирамиды. А перед нами — длинное двухэтажное здание, выстроенное ИЗ кирпича-сырца, сосновых бревен и известняковых плит. Маленькие узкие окна расположены высоко, в них вставлены деревянные решетки. Крыша дворца плоская и ограждена невысоким парапетом, на ней по вечерам часто отдыхает фараон с кем-нибудь из членов его многочисленного семейства. Впрочем, как мы увидим, и у вельмож, и у простых горожан крыши тоже служат местом вечернего отдыха. Главный фасад дворца украшед выступами в форме прямоугольных башен, поднимающихся над кровлей приблизительно на полтора человеческих роста. В образующихся между ними нишах стены сделаны в виде дверных проемов, но в большинстве случаен они ложные, лишь в центре и крыльях здания можно разглядеть настоящие, маленькие и узкие, входы с деревянными дверьми, украшенные золотыми накладками. Над входами — знаки магической защиты от злых сил. Все строение смещено относительно центральной оси большого двора и находится в его северо-восточном углу. В целом дворец Хуфу напоминает скорее какую-нибудь крепость, чем резиденцию могучего восточного властелина.

Дворец обнесен мощной двойной стеной, на которой видна многочисленная стража. У ворот дворцовой территории, около дома привратника, тоже расположилась группа вооруженных воинов. Проникнуть сюда нелегко!

Такая система архитектуры дворца не прихоть Хуфу. Египтяне того времени из камня строили только храмы и гробницы; жилища и простых горожан, и сановников, и самого фараона возводились из менее прочных материалов. В этом, между прочим, одна из причин, почему ни один дворец не сохранился до нашего времени.

Мы замечаем, что настойчивый жрец царицы Хетеп-херес все-таки добился встречи с чати. Они отошли в сторону от двери, и жрец что-то шепчет ему на ухо. По побледневшему лицу первого сановника страны можно догадаться, что он слышит очень дурные вести.

Покинем дворцовую территорию и выйдем в город. Прямо перед нами широкая пристань со ступенями, ведущими к воде. Среди множества лодок вельмож здесь находится и величественная царская ладья. Не будем пока тратить время на осмотр ее, мы еще побываем на ней, а сейчас свернем налево от пристани и пройдемся по прилегающему к реке району, здесь можно увидеть немало интересного.

Вот перед нами низкое длинное здание, расположенное почти на самом берегу Хапи (так древние египтяне называли Нил). Зайдем в него и посмотрим, что там происходит. Переступив через порог, мы сразу понимаем, что попали в мастерскую, где изготовляют папирус—-лучший письменный материал в древнем мире.

Папирус — высокое (до двух с половиной метров) водяное растение — настоящий дар природы населению Древнего Египта. Корни его используются в качестве топлива и для различных поделок вместо дерева, из трехгранных стеблей делают лодки, а волокнами конопатят их, плетут паруса, циновки, покрывала, сети и канаты, изготовляют сандалии и фитили для масляных ламп. Дар нильской дельты служит и предметом питания: бедняки жуют стебли папируса и в сыром, и в жареном, а также в печеном виде, высасывая сладкий сок и выплерывая волокна. Но самое замечательное в нем — это Сердцевина стебля, из которого делают писчий материал.

Побудем немного в этом здании и понаблюдаем, как же изготовляется древнейшая бумага первых цивилизаций. Недаром древнеримский ученый Плиний Старший называл папирус «материалом, на котором основано человеческое бессмертие».

В середине помещения стоят прочные каменные столы. Поверхность их, обильно смоченная нильской водой, Гладко отполирована, всякая щербинка или неровность скажется на качестве изделия. Около них хлопочут мастера. Подмастерья и ученики подносят им охапки аккуратно очищенных от кожуры губчатых сердцевин папирусных стеблей. Мастер разрезает их вдоль острым каменным ножом и укладывает полученные полосы вплотную друг к другу на стол. Затем он сбрызгивает их водой с растворенным в ней растительным клеем. Теперь наступает второй ответственный момент работы. Новую порцию развернутых стеблей мастер укладывает уже поперек лежащих на столе, то есть крест-накрест. Далее В ход пускается молоток, которым отбивают лежащую массу. В клетчатке сердцевины папируса содержатся са-каристые вещества, под тяжелыми ударами они выделяются и склеивают волокна. Полученный таким образом черновой материал промазывается еще клеем.

На втором столе другой мастер обрабатывает уже приготовленный и слегка подсохший лист. От клея он морщинит, поэтому снова используют молоток, а затем работающий тщательно проглаживает кусок особой гладилкой, изготовленной из куска слонового бивня. Это придает листу добавочную ровность и особый блеск.

После просушки на солнце готовые листы попадают на стол к третьему мастеру. Он соединяет их в длинную полосу, накладывая конец одного на конец другого и склеивая их. В результате получается лента длиной от трех до шести метров. Некоторые же, предназначенные для особых целей, достигают длины тридцать — сорок метров.

[/smszamok]

Теперь писчий материал готов. Писец обычно пишет сначала на той стороне, где волокна идут горизонтально,  на обороте — лишь название документа. Орудием письма служит тонкая деревянная палочка, один конец которой пишущий разжевывал наподобие кисточки. Вместо чернил употребляют черную тушь, а засТавТш пишут красной краской (отсюда, между прочим, происходит и наш термин «с красной строки»). Полученную рукопись свертывают в свиток (папирус достаточно эластичен, легок и гибок) и так хранят. При чтении его держат в левой руке и постепенно раскручивают один конец, свертывая другой. Конечно, не случайно древние египтяне считают папирус даром богов.

Из этой мастерской, принадлежащей царю, мы переходим в другую. Сразу же нас встречают острые и пряные запахи. Здесь работают плотники и деревообделочники. Кроме местных пальм, тамариска, сикомор и акаций здесь лежат и стволы, привезенные издалека: могучие кедры с гор Ливана, сирийские сосны, тяжелое черное дерево из Нубии. Из этих материалов искусные ремесленники делают все: от священных ладей до кресел, балдахинов, сундуков и ларцев. Вот и сейчас рядом с мастерской, на специальном помосте, сооружается погребальная барка для Хуфу. Это большое судно с каютами достигает в длину сорока трех метров, а в ширину—почти шести метров. Оно плоскодонное, с узким днищем и состоит из 1234 частей. Отдельные доски поражают своей длиной — до двадцати двух метров, толщина бортовой обшивки — тринадцать-четырнадцать сантиметров. Ладья почти уже готова, не хватает только рулей и всех весел.

(Еще не оценили)

Загрузка...

Уже в XVIII веке с расширением строительных работ городе Мехико стали обнаруживаться крупные скульптурные памятники древности. Так, 17 августа 1790 года при укреплении фундамента кафедрального собора в центре города был обнаружен большой темалакатль (жертвенный камень), ставший позднее знаменитым под Названием Камня Солнца, или Календарного камня. В следующем году нашли известный Камень ТцСока. Почт одновременно была выкопана и знаменитая статуя Коатликуэ, но влияние религиозных представлений было еще столь велико, что нашедшие языческую скульптуру испугались и зарыли ее снова.   Только в   1821 году,

Спустя тридцать лет, монолит извлекли из земли и поместили в исторический музей.

[smszamok]

Первые крупные (по тем масштабам) раскопки на территории бывшей ацтекской столицы провели мексиканские археологи Батрес и Диас в 1900—1901 годах, собравшие большое число произведений мелкой пластики, В 1913—1914 годах Мануэлем Гамио был обнаружен и частично расчищен юго-западный угол великого храма Теночтитлана (Большой теокалли). В 1933 году Эмилио Куэвас нашел часть стены, окружавшей храм и небольшой участок его подножия. Через пятнадцать лет Гуго Моедано и Эльма Эстрада продолжили работы Гамио, В 1964—1967 годах при прокладке линии метро и постройке олимпийской деревни в Куикуилько мексиканские археологи провели большие исследовательские ра? боты, давшие цепные результаты. Достаточно сказать, что в день им приходилось обрабатывать не менее полтонны археологического материала. В 1975 году были проведены и новые раскопки под кафедральным собором.

Качественно иной этап изучения Большого теокалли наступил 21 февраля 1978 года, когда рабочие-электрики производили в самом центре столицы земляные работы. На глубине двух метров они наткнулись на большой камень с рельефными изображениями. Были вызваны археологи, которые в течение нескольких дней выкапывали огромный (свыше трех метров) каменный диск, на нем была изображена ацтекская богиня луны. Эта случайная находка (относящаяся, как потом выяснилось, к комплексу главного.храма) послужила толчком к новому исследованию главного святилища ацтеков. Эти крупные работы проводились несколько лет под руководством Э. Матоса-Монтесумы.

Здесь следует сделать небольшое отступление. Как и другие народы древней Центральной Америки, ацтеки возводили свои храмы на ступенчатых пирамидах. По прошествии определенного периода времени (у ацтеков— цикл в 52 года) они перестраивались, но при этом прежняя постройка не сносилась, а покрывалась новой, как бы капсулировалась. После завоевания Теночтитлана испанцы уничтожили Великий храм, но, к счастью, не затронули части прежних, предшествующих построек. Это обстоятельство позволило археологам не только проверить данные письменных источников о размерах и декоровке последнего храма, по и проследить предшествующие этапы этого грандиозного сооружения. Исследования древнего Теночтитлана продолжаются.

Далекое прошлое отнюдь не было золотым веком человечества, как это может показаться некоторым. Пять описанных цивилизаций принадлежали к разряду раннеклассовых обществ, основанных на жестокой эксплуатации рядовых общинников и рабов (последние, правда, были еще сравнительно малочисленны). Птолемеевский же Египет был уже рабовладельческим государством. Все достигнутые в этих странах культурные достижения в конечном счете были результатом выжимания доходов Из трудовой части населения, полученных путем всяких даней, податей, налогов, немыслимого в наше время тягчайшего физического труда. Может возникнуть, конечно, вопрос: почему в таком случае в данных очерках описанию именно этих общественных групп уделено сравнительно меньшее место? Ответ прост: от них (и о них) сохранилось значительно меньше данных, как археологических, так и письменных. Отсюда труднее и реконструкция их жизни. Это явление характерно не только для древних эпох. Известна крылатая фраза академика Е. В. Тарле, что он отдал бы мемуары всех наполеоновских маршалов за приходо-расходную книжку французской хозяйки, матери семьи времен консульства и империи с записями ее трат и поступлений.

В ряде стран древности практиковались многочисленные человеческие жертвоприношения. Причины тому в религиозных представлениях. Даже там, где, казалось бы, этот этап был уже пройден (например, Египет), культ властителей порою требовал большого числа человеческих жизней. Кто может сосчитать: сколько людей унесла, например, постройка Великой пирамиды? А ведь в конечном счете причины опять-таки культовые. Недаром римский ученый Плиний Старший (I век н. э.) осуждающе писал: «Итак, упомянем, хотя бы вкратце, о египетских пирамидах, об этих свидетельствах бессмысленного тщеславия и вызывающего богатства здешних царей. И вправду, как утверждают многие, к созданию их вели всего лишь следующие побуждения: либо стремление властителей не оставить свои сокровища наследникам или врагам, которые их растратят, либо намерение дать работу множеству людей. Это памятники безрассудной заносчивости строителей…»

[/smszamok]

Как уже указывалось выше, целью этой книги является показ особенностей шести различных культур, развивавшихся в разных областях земного шара. Почти по любому затронутому в каждом очерке вопросу существует много научных работ, в большинстве своем с противоречивыми точками зрения. Изложение их хотя бы вкратце сделало бы книгу трудночитаемой. Поэтому автор останавливается на наиболее приемлемой для него (или представляющейся наиболее вероятной) гипотезе. В силу этого не следует пугаться кажущихся противоречий с утверждениями других авторов популярных книг. Они просто придерживались иной версии. г В некоторых случаях приходилось прибегать к мыс-Ленной реконструкции того или иного архитектурного памятника, не сохранившегося до нашего времени. Так, например, ему, конечно, известно, что египетский текст о памятнике мудреца сохранился в папирусе Честер-Битти IV, датирующемся Новым царством (XVI—XI века до н. э.). Но. в это время пирамид уже давно не воздвигали, и оригинал текста безусловно восходит к Древнему царству при всех возможных изменениях. Характерный пример этому явлению можно найти в произведениях древнегреческой литературы.

В заключение автору хочется назвать своих незабвенных учителей, которые ввели его в сложный мир древности: Наталию Давыдовну Флиттнер, Иосифа Моисеевича Тройского, Анну Павловну Иванову и Милицу Эдвиновну Матье.

(Еще не оценили)

Загрузка...

Изучение древних культур Латинской Америки также шло различными путями и начиналось в различных регионах континента в разное время. Если о самобытной культуре ацтеков и инков в Европе узнали практически сразу же после трагических событий конкисты и интерес к ним не угасал никогда, то первые сведения о других цивилизациях появились значительно позже. Еще испанские завоеватели и последовавшие за ними католические монахи-миссионеры не раз натыкались но время походов и странствий в джунглях Гватемалы, Гондураса, Южной Мексики на развалины древних городов, заросшие вековыми деревьями. Считалось, что они были некогда воздвигнуты древними мореплавателями; египтянами, финикийцами, хананеянами,—словом, кем угодно, только не коренными жителями этих стран — индейцами.

Выше были приведены слова Джона Ллойда Стивенса о его впечатлении от

[smszamok]

развалин Копана. Этому американскому путешественнику и дипломату (1805—1852) было Суждено стать первооткрывателем блестящей цивилизации древних майя. Об этом народе писали испанские конкистадоры и католические миссионеры (и среди них епископ Диэго де Ланда, создавший очень ценную книгу), но все эти значительные сведения оставались погребенными в архивах королей Испании и были недоступны исследователям. Поэтому книга Стивенса «Инциденты путешествий в Центральную Америку, Чиапас и Юкатан», вышедшая в 1841 году, сыграла роль своеобразного проявителя забытой древней культуры. Успеху книги способствовали превосходные рисунки древних памятников, выполненные английским художником, спутником Стивенса Фредериком Казервудом. Стивене впервые высказал столь очевидную теперь мысль, что древние города— памятники культуры самих майя, хотя их потомки и не помнят этого. Так было положено начало изучению одной из самых интереснейших цивилизаций Нового Света.

Американский путешественник посетил многие развалины на территории Гондураса, Мексики и Гватемалы, но в крупнейшем центре древних майя — Тикале ему побывать не привелось. Первыми, кто отправился туда с научной целью в 1848 году, были губернатор департамента Петей’ Амбросио Тут и сопровождавший его уполномоченный правительства Модесто Мендес. Они дали краткое описание развалин, которое было опубликовано в сообщениях Берлинской академии наук в 1853 году. Так Тикаль стал впервые известен научному миру.

Непосредственным результатом этой публикации была экспедиция швейцарца Г. Бернульи, который посетил развалины в 1877 году и вывез из храмов I и IV деревянные притолоки с рельефами. Они хранятся теперь в этнографическом музее города Базеля. Территория Гватемалы делится на административные области, называемые департаментами. Петен — самый большой из них. И дальнейшем развалины древнемайяского центра несколько раз посещал крупнейший эпиграфист С. Г. Морян, составлявший корпус майяских иероглифических Мдписей. Он изучал их, фотографировал и делал прорисовки знаков. Большие затруднения при исследовании Городища кроме больших размеров создавали удаленное п, сто от современных жилых центров, нездоровый Климат, буйная тропическая растительность, трудности мое Iлики необходимого оборудования и, наконец, отсутствие питьевой воды. Поэтому подлинное комплексное изучение этого крупнейшего центра началось только в 1956 году, когда музей Пенсильванского университета (США) совместно с научными учреждениями Гватемалы предпринял там серьезные археологические работы. Первоначально они были рассчитаны на одиннадцатилетний период, но впоследствии продлены до 1969 года. 1.1 но время археологи исследовали многие памятники, было   восстановлено  (полностью   или   частично)   около 350 зданий. Весь полученный материал тщательно изучается, достигнуты очень важные научные  результаты;, отчеты этой экспедиции еще продолжают выходить из»: печати. И все же можно быть уверенным, что и в будущем археологов, которые продолжают раскопки в Тикале, ждет немало крупных открытий.

В противоположность культуре инкского государств» цивилизация таинственного народа мочика (северное по-/ бережье Перу) была распознана   и изучена совсем   недавно. Правда, еще в 1763 году коррехидор города Тру-, хильо Фейхоа-и-Соса упоминал в своей книге о руинах-гигантских храмов, каналов, о гробницах с множеством золотых изделий, но эти сведения остались незамечен-ными. Впервые ее памятники были выделены немецким археологом Максом   Уле.   Около   современного   города Трухильо в долине реки Моче находятся две большие пирамиды,   воздвигнутые   из   необожженных   кирпичей — » адобов; их издавна называли пирамидами Солнца и Лщк ны. В 1899 году Уле открыл в Пирамиде Луны красочные росписи (к сожалению, потом погибшие) и несколько погребений около нее. В следующем году он продолжил здесь раскопки и убедился, что перед ним памятники новой,   еще неизвестной   дотоле культуры. В дальнейшем   на северном   побережье   небольшие   исследования провели немецкий американист Эдуард Зелер и американский ученый А. Л. Кребер, они подтвердили выводы Уле.

[/smszamok]

По-настоящему, однако, широкое внимание к цивилизации мочика привлек перуанский исследователь Рафаэль Ларко Ойле. Он не был специалистом-археологом, но на обширных землях, принадлежавших ему, памятники древних культур встречались во множестве. Это и побудило Ларко Ойле заняться историей. Он раскопал в 30—40-х годах текущего века сотни мочикских погребений (естественно, без строгой научной методики) в долине Чикама. На основе изучения собранных им огромных коллекций Ларко Ойле разработал хронологическую схему культуры мочика и задумал восьмитомный обобщающий труд по этой цивилизации. К сожалению, он успел выпустить лишь два тома.

(Еще не оценили)

Загрузка...

Следует заметить, что принятое безоговорочно мнение Флиндерса Питри о трех последовательных изменениях плана постройки Великой пирамиды далеко не так бесспорно, как это может показаться на первый взгляд. Такой гениальный зодчий, как Хемиун, вряд ли мог настолько грубо просчитаться. У Имхотепа, воздвигавшего погребальный комплекс фараона Джоее-ра, такие изменения понятны: ведь в сущности это был первый опыт воздвижения пирамиды вообще. Но и там расположение погребальной камеры существенно не менялось.

Следовательно, или эти изменения совершались по воле фараона, менявшего почему-то потом свои решения, или, вернее, архитектор преследовал

[smszamok]

какие-то чисто сакральные задачи, о которых мы просто не знаем. В порядке аналогии можно вспомнить о широко распространенном у древних народов   представлении о   трех мирах. Фараон — олицетворение бога еа земле — после кончины должен быть сопричастен к божествам и подземного, и земного, и верхнего мира. Отсюда и могла возникнуть идея о необходимости трех отдельных усыпальниц, в которых совершались бы особые обряды. И тогда закономерно, что именно верхняя погребальная камера имеет два выхода для вылета души усопшего бога.

Открытием древнекритской культуры — одной из древнейших цивилизаций Средиземноморья — мы обязаны английскому ученому Артуру Джону Эвансу.

Еще в 1878 году купец из города Ираклиона на Крите Калокеринос обратил внимание на огромный холм вблизи селения Кносс и пытался его раскопать. Он сразу же обнаружил здесь остатки какого-то огромного здания, но скоро прекратил свои раскопки Находкой заинтересовался знаменитый открыватель Трип и Микен Генрих Шлиман, начал переговоры о покупке мюсского холма, но, найдя цену чрезмерной, отступился.

Эванс вначале интересовался   каменными   печатями непонятными иероглифическими знаками. Поиски их происхождения привели его в 1894 году на Крит, ми’ он быстро убедился, что и печати, и многоцветная керамика, и постройка, скрытая холмом в Кноссе,— все что следы какой-то древней, неизвестной еще ученым культуры. При первой возможности английский исследователь купил кносский участок и в марте 1900 года приступил к раскопкам.

Многолетние исследования Эванса и его помощников положили начало изучению загадочной древней цивилизации, названной им по имени мифического критского царя Миноса минойской. Выяснилось, что холм в Кнйе-се скрывал огромный царский дворец, существовавший Много веков, что древние обитатели Крита в разное время имели три вида письменности. Древнейшая из них была иероглифической, затем ее сменило линейное письмо «А», а потом и письмо «Б». Прерванные первой мировой войной раскопки Кносса были возобновлены р 1920 году и велись вплоть до 1931 года. Итоги их Эванс изложил в монументальном многотомном труде «Дворец Миноса», где рассказано о большинстве произведений архитектуры, изобразительного искусства и предметов художественного ремесла, упоминаемых в нашем очерке.

После Эванса работу на Крите продолжил талантливый английский археолог Джон Пендлбери. В 1941 году он трагически погиб при оккупации острова фашистскими десантниками. Позже исследование ранних слоев Кносса предпринял сын Артура Эванса Джон Эванс. Раскопки памятников минойской культуры велись и в других местах Крита. Итальянские археологи открыли и исследовали второй по величине дворец на юге острова в Фесте и так называемую Царскую виллу в Агиа Триаде. На северо-востоке Крита французская экспедиция раскопала в Маллии третий дворец и расположенный вокруг него город, а американка Гарриет Бойд-Хавес— целый город в Гурнии, который часто называют миной-скими Помпеями. Значительный вклад в изучение минойской цивилизации внесли и греческие ученые. И. Хаззи-дакис успешно раскопал Царскую виллу в Тилиссосе, Спиридон Маринатос — виллу в Амниссосе, гавани Кносса, с замечательными росписями. В 1961 году Н. Платон начал исследование местечка Закро на восточном побережье острова. Здесь был открыт еще один дворец, четвертый по счету (после Кносса, Феста и Маллии), с интересными    памятниками    изобразительного   искусства.

Область распространения минойской культуры не ограничивалась только Критом. Памятники этой цивилизации засвидетельствованы и на греческом материке, и на островах Эгейского моря. Из них особо выделяется недавно открытый город на небольшом острове Санто-рин (древнегреческий Фера). Он внезапно погиб в конце XVI века до н. э. из-за землетрясения и последовавшего затем грандиозного извержения вулкана. После катастрофы часть острова ушла под воду. Греческий археолог С. Маринатос, раскопавший этот город, считает, что его гибель стала зерном последующих преданий об Атлантиде.

В 1953 году молодой английский архитектор Майкл Вентрис, занимавшийся на досуге изучением загадочного письма «Б», сумел осуществить его дешифровку. Оказалось, что на этих глиняных табличках записаны тексты на древнейшем диалекте греческого языка. Это открытие прояснило многое в хозяйственной и политической жизни обитателей дворца после ахейского завоевания острова, но, к сожалению, не дало ключа к чтению ни линейного письма «А», ни иероглифического. Эти тексты, как и загадочный диск из Феста, еще ждут своих открывателей.

По-иному обстояло дело с исследованием Александрии. Планомерному археологическому изучению здесь препятствовало (и препятствует до сих пор) два существенных обстоятельства. Александрия всегда оставалась живым городом, в ней всегда строили и строят новые здания и разрушают старые. В частности, очень многое было уничтожено в начале XIX века, когда начали сооружать большой морской порт.

[/smszamok]

И сейчас значительная часть города недоступна для раскопок из-за застро-енности. С другой стороны, понижение почвы привело к тому, что некоторые районы древней Александрии оказались под водами Средиземного моря. Поэтому раскопки здесь всегда имели ограниченный характер.

Александрия необычайно богато представлена в письменных источниках, откуда можно почерпнуть обстоятельные сведения об ее культурных памятниках.