Сочинения

(1голосов, средний: 5,00 out of 5)

Загрузка...

Дерево как материал высоко ценится в Древнем Египте, используется каждый, пусть небольшой, кусочек дерева. Эта старинная практика (страна всегда была бедна деревьями) вызвала к жизни то, что можно назвать деревянной мозаикой: часто различные породы соединяются вместе, образуя причудливые узоры. И строящаяся барка сооружена без единого металлического гвоздя, все части ее скреплены исключительно с помощью пазов, шипов, заклепок-замков в виде ласточкиного хвоста и шпонок. Доски днища соединены стяжками или сшивными связями при помощи прочных канатов.

Орудия у плотников и столяров достаточно просты:

медные топоры, тесла и долота, деревянные и каменные молотки.     .

Эта ладья особая. В ней повезут тело фараона сперва по Нилу к долинному храму, где будет происходить бальзамирование, а затем она же доставит усопшего бога к месту упокоения, к пирамиде. Другие, предназначенные для загробных путешествий бога-царя к божествам севера, юга, востока и запада, уже готовы и покоятся в разобранном виде в специальных подземных помещениях — склепах    из    кирпича-сырца,   сооруженных около строящейся пирамиды.

Продолжим осмотр царских и храмовых мастерских. Вот перед нами ткацкая. Сюда поступают льняные волокна, привезенные из сельских местностей в качестве подати. Сначала материал осторожно растягивают между двумя палочками и получают тонкую нить, которую затем скручивают. Полученные нити, или ровницу, ссучивают с помощью веретена в одну нить пряжи, и исходный материал для ткачей готов. Эта сложная нить состоит из двух, а иногда и больше, до двенадцати, рядов волокон. Готовая пряжа поступает к ткачам; их горизонтальные станки примитивны, но какие чудесные ткани они выделывают! В соседнем помещении — складе— лежат готовые изделия. Здесь и большие свертки особо тонкого, почти прозрачного полотна, так называемого виссона, высоко ценящегося в древнем мире, и грубая дешевая ткань, и длинные узкие полотнища — бинты, применяемые при бальзамировании. Одни материи одноцветны, по имеют в качестве оторочки бахрому, другие блистают яркими орнаментами.

В мастерской царит тишина, прерываемая лишь периодическим стуком ткацких челноков да монотонным жужжанием быстро вертящихся веретен. Иногда слышится кашель, мелкая въедливая пыль от волокон забивается в горло. Болезни горла и легких —обычная участь работающих в этих мастерских. Всюду расхаживают надсмотрщики с палками для наказания медлительных или допускающих брак. Бьют они обычно по голове.

[smszamok]

Помимо ткацких мастерских есть канатные, парусные и циновочные, здесь также царствует папирус. Чуть подальше расположены кузницы и литейные, где выде-лываются самые разнообразные изделия и оружие из меди. Руководит ими важное лицо, носящее особый титул — Начальник литейщиков металла царского дворца. Вот двое рабочих раздувают огонь в горне при помощи длинных трубок, третий держит над ним кусок металла. Рядом два кузнеца обрабатывают тяжелыми каменными умолотами большой слиток меди. Здесь и шумно, и чадно, недаром в одном из поучений, восхваляющих должность писца, говорится: «Я видел медника за его работой у топок его печи. Его пальцы были как кожа крокодила, и он пахнул хуже, чем рыбья икра».

Небо, как всегда, безоблачно, солнце уже довольно высоко стоит над горизонтом. Нам надо поторопиться к дворцу Хемиуна, чтобы не пропустить его отправления к пирамиде. Поэтому прервем пока, осмотр этой части Города и поспешим к жилищу царского зодчего. Оно выглядит как уменьшенная копия резиденция фараона. У ворот оживленная суета, кроме многочисленной свиты здесь собралось немало зевак. Есть и озабоченные просители, которые надеются подсунуть прошения одному из писцов сановника. Вот наконец появляется и Хемиун со своими знатными помощниками и подходит к пристани. Они размещаются в барке, остальные сопровождающие устремляются к своим лодкам, и небольшая флотилия отправляется в путь вниз по Нилу. Мы спешно идем через город. Сперва нас поражает отсутствие на улицах вьючных животных, но потом мы вспоминаем, что и лошади, и верблюды появятся в Египте только через тысячу с лишним лет. Как только мы минуем дворцы знати, расположенные около царской резиденции, все с большими участками, то попадаем на рынок. Здесь собралось довольно много народа, шумно. Продавцы, сидящие на земле, разложили перед собой товары и громкими голосами расхваливают их, зазывая покупателей. Предлагают зерно и хлеб, сладкие пирожки, разнообразные плоды и овощи, масло, свежую и сушеную рыбу, различные ремесленные изделия: обувь, бусы и другое. Торговля идет только меновая, так как в Египте того времени еще не существует металлической монеты.

За рынком идут кварталы, населенные ремесленниками, сейчас в них мало мужчин, почти все на работах. Видны только женщины, хлопочущие над приготовлением пищи, да кучки играющих детишек. Но вот перед нами вырастают высокие белые стены, давшие имя городу. Мы проскальзываем мимо многочисленной стражи, охраняющей ворота, и оказываемся вне столицы. Пока царский зодчий добирается до цели, мы, пользуясь своим преимуществом, отклонимся немного в сторону, чтобы осмотреть один любопытный архитектурный памятник. Это поможет нам впоследствии лучше понять особенности строящейся Великой пирамиды.

Приблизившись к южной части царского некрополя, мы проходим через небольшую рощу высоких финиковых пальм и оказываемся в пустыне. В долине Нила границы долины видны явственно: как только кончаются возделанные участки, сразу же начинаются  пески. Скоро перед нашими глазами появляется удивительное по стройности и гармонии очертаний могучее сооружение. Недаром его создатель, архитектор, астроном ц врач Имхотеп считается великим мудрецом и даже чуть ли не сыном бога Птаха.

Это погребальный комплекс фараона III династии Джосера (около 2800 года до н. э.). Прежде всего мь| видим длинные белые стены, за которыми возвышается могучее тело пирамиды, делящейся на шесть огромных уступов, или ступеней. Приблизившись к комплексу, начнем внимательно осматривать его, чтобы не пропустить ни одной значительной детали.

Заупокойный ансамбль Джосера расположен на скалистой террасе, которой придан вид прямоугольника. Он весь обнесен высокими (более десяти метров) двойными стенами, пространство между ними заполнено кирпичом-сырцом и каменными обломками. Сами стены сложены из грубого местного известняка, но внешняя сторона их облицована плитами прекрасного белого известняка, привезенного из каменоломен в Туре на другой стороне Нила. Ограда здесь, как и у других храмов, кроме чисто практических целей имеет и религиозно-символический смысл — она выделяет часть земли, находящейся под силой и властью определенного бога, в данном случае Джосера.

Не спеша обойдем этот гигантский прямоугольник, прежде чем попытаемся проникнуть внутрь его. Идти придется порядочно, потому что периметр всей постройки превышает полтора километра. Но зато постепенно раскрывается и грандиозность работы, и гармония творения Имхотепа.

Общее впечатление такое, что мы идем вдоль знаменитых белых стен, ограждающих Мемфис, так схожи их очертания. И здесь стены имеют чередующиеся ниши и выступы, что разрушает впечатление монотонности. Среди этих башнеобразных выступов выделяются четырнадцать, симметрично расположенных, более массивных и высоких. Поверхность их, обращенная к нам, оформлена в виде дверей, мы ясно видим створки, крюки и даже» петли. Напрасно, однако, было бы пытаться войти Ц них — эти фальшивые входы лишь дань старинной тра* диции. Этим же объясняются и ряды прямоугольных уг? дублений в верхней части стен,— все это схематически) повторяет фасады древних деревянных дворцов. Замет» но и общее сходство с резиденцией Хуфу. Наружная стена увенчана парапетом, за ним по широкой полосе наверху лениво бродят несколько стражей усыпальницы, вооруженные большими дубинами. Головы их повязаны пестрыми платками для защиты от уже палящих лучей солнца.

Наконец мы находим единственный вход в южном конце обращенной на восток стены. Он имеет вид монументальных ворот с узким проходом между двух массивных башен. Когда мы выходим из дверного проема второй, внутренней стены, то попадаем в длинную галерею, уходящую в глубь двора. Стены ее украшены сорока полуколоннами (вторая половина их как бы спрятана в толщу стены) высотой шесть метров каждая. На стволах колонн видны глубокие каннелюры-желобки, они придают им вид гигантских связок тростника. Вероятно, в древнейших зданиях, послуживших прообразом этой постройки, такие колонны-поддержки действительно сооружались из туго связанных стеблей папируса. Подобные связки издавна почитались в долине Нила в качестве священных символов плодородия и вечного обновления природы. Колонны стоят на плоских круглых каменных базах.

Простые капители в виде прямоугольников упираются в потолок из известняковых плит. Они обтесаны, словно бревна,— тоже дань давней традиции, когда такие перекрытия делались из бревенчатого наката.

Галерея имеет несколько выходов: первый, слева, ведет на лестницу, по которой можно подняться к страже внешней стены; второй, справа, выводит нас во двор, где празднуют хеб-седа (об этом своеобразном празднике мы узнаем чуть позже). В конце галереи расположен небольшой портик с четырьмя парами таких же полуколонн, из него мы можем попасть на большой южный двор. В большинстве древних обществ в первобытную эпо? ху было широко распространено представление об особой магической связи физического здоровья вождя и сил плодородия природы. Пока предводитель был молод и крепок, его ритуальные силы обеспечивали должное благополучие природы, плодородие животного и растительного мира, а следовательно, и процветание человеческого коллектива. Как только вождь становился стар или немощен, этому установленному благоденствию начинала угрожать опасность. Чтобы избежать грядущей катастрофы, производилось ритуальное убийство занемогшего или постаревшего предводителя. Тело его, закутанное в саван, помещалось в особый шатер, перед которым выбранный преемник в ряде испытаний доказывал свою силу — и физическую, и духовную. Затем он брал из рук умершего регалии предводителя. Анализу подобных древних обычаев посвящена замечательная книга английского этнографа Джеймса Фрэзера «Золотая ветвь», проследившего их почти у всех народов земного шара. Такие же представления имелись и у предков древних египтян. Но постепенно, с ростом социального расслоения и укрепления политической власти бывших вождей, а ныне царей, начинает изменяться и этот жестокий обряд. В Египте его заменяет праздник сед — сложный ритуал «возрождения» правителя. Основная часть его состояла из воспроизведения ритуальной смерти фараона, его «оживления», возвращения ему магической власти над силами природы и, наконец, его «нового» восшествия на престол в качестве молодого сильного правителя.

В ходе этого празднества (а оно уже рассматривалось в Древнем Египте именно как ритуальный праздник) статую «умершего» царя в особом одеянии устанавливали в специальном помещении (эти статуи современные исследователи называют хебседными). А сам фараон, якобы заново родившийся или помолодевший, после многочисленных сложных церемоний совершал особый ритуальный бег, подтверждая тем самым свою силу и молодость. После этого он получал царские регалии. Затем статую погребали в гробнице и повторяли обряд коронации. Считалось, что на престоле сидит уже вновь полный жизненных сил фараон. Праздник сед проводился в первый раз после тридцатилетия царствования. Потом его повторяли через каждые три года, но иногда (при каких-то особых обстоятельствах) этот срок мог быть изменен. Хебсед проводился обязательно в новолуние, рождение молодого месяца магически способствовало омоложению царя.

На левой стороне южного двора мы видим большое сооружение длиной 85 метров. Войдем в него.  К востоку от этой гробницы расположено несколько галерей и кладовых. Чего только в них нет! Сосуды из алебастра, глиняные кувшины, различные сундуки и ларцы, балдахин с шестами, покрытыми листовым золотом… Стены этих подземных помещений облицованы прекрасными фаянсовыми изразцами зеленовато-синего цвета. Верхний фриз их изображает стилизованные метелки связок тростника, таким образом, и здесь орнаментика имеет символическое значение. Можно было бы надолго задержаться, рассматривая подземный склад и чудесные вещи, хранящиеся в нем, но время не ждет, и Нам необходимо спешить. Быстро поднимемся вверх, и вот мы снова на южном дворе.

В юго-западном углу его расположено небольшое здание — заупокойный храм, также связанный с ложной могилой. Верх его украшен выразительным фризом из приподнявшихся уреев—священных змей. Они как бы охраняют покой ритуального здания. Рядом находится еще одно помещение, в нем фараон отдыхал и переодевался и промежутках между различными церемониями праздника сед. Сюда же приходили к нему «главные колдуны Дома жизни», то есть ученые писцы, знатоки древних обрядов и хранители традиций, желая ему провести миллионы хеб-седов. Повернувшись вправо, мы видим все пространство южного двора, за которым мощными уступами встает центральное сооружение всего комплекса — пирамида. Высота ее значительна — 61 метр.

Первоначально усыпальница Джоеера была задумана, как и все гробницы предыдущих фараонов, в виде большой квадратной мастабы. С востока перед ней было устроено одиннадцать шахт глубиной более тридцати метров. От каждой шахты на запад под мастабу шел длинный коридор. Первые пять этих подземных галерой, обшитые деревом, ведут к захоронениям членов семьи Джоеера, остальные служат кладовыми. Здесь были погребены женщины и дети, в том числе ребенок восьми-девяти лет. Умершие находятся в деревянных, умело сделанных гробах. Они все покрыты листовым золотом, пластины которого прикреплены к основе золотыми гвоздиками. Затем гробы были помещены в алебастровые саркофаги, поставленные на ножки из известняка. В кладовых и погребальных помещениях размещено множество предметов: сосуды из алебастра и диорита (около сорока тысяч!), деревянные и инкрустированные фаянсовыми вкладками ларцы, медные и костяные орудия, сердоликовые бусы, золотые браслеты с самоцветами…

Когда эти погребения были уже совершены, Имхотеп понял, что из-за монументальных стен, окружающих комплекс, верх мастабы не будет виден. Это, очевидно, и привело его к мысли увеличить высоту центрального сооружения. Вначале он задумал построить что-то вроде Четырех, поставленных друг на друга, мастаб, причем для большей устойчивости сделать стены их наклонными. Работа была почти закончена, когда зодчий решил увеличить строение еще на два уступа. Для этого пришлось несколько передвинуть на запад центр образовавшейся пирамиды, поэтому ее верхняя площадка находится не совсем точно над погребальной камерой владыки Египта. Окончательные размеры основания достигли теперь 125X115 метров.

Но вернемся к южному двору, на котором мы пока находимся. В нем поставлены на определенном расстоянии друг от друга два крупных фигурных камня, похожих в разрезе на русскую букву «В». Это своеобразные меты, около которых фараон поворачивал во время своего хеб-седного бега. Промерив шагами промежуток между ними, мы видим, что бег этот представлял собой достаточное испытание физических сил. А ведь мы не знаем, учитывалось ли время при таком пробеге. И сколько требовалось по ритуалу сделать кругов?

С востока южный двор имеет целый комплекс небольших храмов, или молелен, как их называют некоторые исследователи. Они выстроены в два ряда. Всматриваясь в помещенные в них рельефы, мы видим, что один ряд святилищ посвящен богам Верхнего Египта, другой — Нижнего. Это понятно. Считалось, что на праздник сед прибывают божества из всех религиозных центров страны. Поэтому-то, участвуя в одних обрядах хеб-седа, фараон надевает красную корону, в других — белую, то есть выступает соответственно в роли владыки Нижнего и Верхнего царств, при исполнении наиболее значительных обрядов его голову украшает двойная корона объединенного Египта. Привезенные статуи богов ставятся перед молельнями, и фараон приносит каждому божеству полагающуюся жертву.

Если бы мы могли оказаться здесь во время празднования хеб-седа Джосера, сколько интересного и странного, на наш взгляд, увидели бы в эти дни! Вынос большого штандарта Вепуата — бога — «открывателя путей», Оглашение царского указа о льготах и подношениях различным храмам, обряд очищения фараона водой, ритуальный бег и другое…

Уже покидая хебседный двор, мы видим большую платформу, на которую ведут две лестницы. На ней стоит большая скульптурная группа: фараон со своей женой и двумя дочерьми, царевнами Ипетка и Хетепхерхе ти. Их малые пирамиды находятся у северо-восточного угла главной.Мы проходим непосредственно вблизи от основания пирамиды и попадаем на другой двор. На него выходит фасад Южного дворца, а в следующем дворе стоит Северный дворец. Как и в хеб-седном (юбилейном) комплексе, эти здания были связаны с символикой объединенного, но состоящего некогда из двух царств государства. Фасады обоих дворцов украшены четырьмя полуколоннами и. двумя пилястрами, но полуколонны Южного дворца увенчаны капителями в виде двух крупных листьев лотоса, ниспадающих по обе стороны ствола,— один из символов Юга, а в декоровке Северного дворца мы видим эмблему Севера — папирус с его характерным трехгранным стволом и раскидистой верхушкой. Над дверями построек идет фриз с орнаментом «хекер» — стилизованная передача в камне связанных метелок тростника.

Сделав еще один поворот, мы оказываемся у северной стороны пирамиды. Здесь к ней примыкает заупокойный храм фараона с входом, обращенным на восток. Это — обычная практика всех древнейших погребальных помещений в Древнем Египте: покойный должен смотреть на восток, то есть навстречу восходящему солнцу. Но вскоре после времени Джосера происходят какие-то кардинальные изменения в этих воззрениях (по крайней мере в отношении личности фараона). В последующих пирамидах вход обращен на север. Подземная камера теперь сооружается так, чтобы в нее проникал световой луч, направленный па альфу созвездия Дракона, являвшуюся в то время полюсом мира. Очевидно, тогда возникает новая религиозная концепция, согласно которой дух усопшего владыки Египта возносился к Полярной звезде. Разобраться в тонкостях египетской теологии времен Древнего царства мы можем еще не всегда.

Перед входом в заупокойный храм натыкаемся на небольшое странное помещение. Войдя в него, мы видим вертикальную стену, в которой на уровне глаз находятся небольшие отверстия. Если проникнуть за эту стену, то можно увидеть прекрасную статую Джосера в ритуальном одеянии, выполненную из известняка. Левая рука его лежит на коленях, правая прижата к груди. Глаза, переданные вставками из цветного камня, смотрят па нас спокойно и отрешенно. Волосы, ниспадающие большими прядями на плечи, окрашены в черный цвет, поверх них пестрый с продольными полосами платок, один из атрибутов царского сана. Борода уложена в особый футляр. К этой статуе стоит присмотреться внимательнее, это древнейший из известных нам портретов в истории человечества. Кстати, именно религиозные представления древних египтян и вызвали необходимость создания портретной скульптуры. Для благополучного существования покойного в загробной жизни были необходимы два условия: ему требовалось регулярно получать заупокойные жертвы (еду и питье), его тело должно оставаться в полной сохранности  (отсюда развитие бальзамирования). Но если вдруг тело все-таки не сохранится? Вот здесь-то и должна была сыграть свою роль статуя (или бюст), помещавшаяся в гробницу. Дух покойного в таком случае переселяется в изображение. А чтобы душа усопшего не могла ошибиться, эта статуя или бюст должны быть похожи на него, то есть иметь портретное сходство! Вот почему именно в искусстве Древнего Египта мы находим столь раннее развитие портрета (конечно, понимавшееся тогда несколько Своеобразно). Такие изображения считались одухотворенными особой жизненной силой, существующей извечно. Они сочетают в себе живую индивидуальность с ритуальной отвлеченностью.

Но эта статуя Джосера, однако, первоначально служила другой цели. Во время хеб-седа ее выносили из помещения, где она хранилась, и ставили на особом возвышении под навесом. Поэтому фараон изображен здесь в хеб-седном одеянии. После его смерти статую поместили в этой часовне, а напротив глаз ее сделали отверстия, чтобы дух покойного владыки мог смотреть на приносимые ему жертвы и магически получать их.

[/smszamok]

Портик заупокойного храма не производит на нас особого впечатления, хотя он и облицован прекрасным известняком каменоломен Туры. В нем три двери, отделенные друг от друга двумя отрезками стен. По бокам их стоят каннелированные колонны на простых базах, вместо капителей — простые абаки.

Мы входим в храм и сразу же попадаем в коридор, обходящий восточную, северную и западную стороны здания, так как оно имеет прямоугольную форму. Все помещения в нем предназначены для совершения заупокойных церемоний, а центральная часть — для обрядов очищения фараона. Это два вытянутых прямоугольных зала; в полу у западного начинается ход под пирамиду. Он, конечно, сейчас плотно закрыт камнями. Если бы мы могли проникнуть в него, то добрались бы до глубокой (28 метров) шахты, ведущей в погребальную камеру. Это монументальное сооружение, облицованное плитами асуанского гранита. Вход в него закрыт цилиндрическим камнем-исполином высотой около двух метров и весом три с половиной тонны. Такой своеобразный замок открыть нелегко, хотя мы, пришедшие из будущего, знаем, что грабители царских могил все-таки сумели забраться и сюда. В камере находится тело фараона в величественном саркофаге.

Вокруг погребального покоя на различных уровнях расположены коридоры, ведущие в комплекс комнат и кладовых. Некоторые из них так и остались неотделанными, другие имеют великолепную облицовку из цветных изразцов с растительным орнаментом. Есть здесь и рельефы на стенах. Два из них изображают уже знакомый нам ритуальный бег, а на третьем видим царское шествие. Все помещения заполнены богатыми дарами покойному властителю.

Глядя на этот величественный архитектурный ансамбль, невольно начинаешь понимать древних египтян, считавших, что «Книга планов храма» спустилась к Им-хотепу с неба в области к северу от Мемфиса. Они же считали, что после кончины знаменитый зодчий унес с собой на небо этот священный свиток.

Мы, однако, достаточно долго задержались в заупокойном комплексе Джосера, а нам необходимо поспешить, чтобы успеть застать Хемиуна при его посещении строительства. Двинемся быстро на северо-запад, и через час мы уже оказываемся там.

(Еще не оценили)

Загрузка...

А теперь, как хорошо писали авторы приключенческих романов Эмилио Сальгари и капитан Майн Рид, дай мне руку, благосклонный читатель! Мы отправляемая в путешествие по далекому прошлому человечества. У порога чати опускается на колени, делает глубокий поклон, касаясь головой пола, а затем начинает ловко подползать к трону своего повелителя. Оказавшись у помоста, он целует правую сандалию царя (это большая честь!) и ждет знака фараона, разрешающего ему говорить.

Хуфу повелевает, и чати начинает свой доклад. Он краток: в столице все спокойно, страна процветает, все полагающиеся на этот день налоги собраны. Фараон доволен сообщением чати, он приказывает подготовить к вечеру его барку для плавания по Нилу и завтра же начать перепись скота по всей стране. Последний пересчет был произведен два года назад, и пора узнать, как увеличилось поголовье. Далее владыка Египта велит подготовить указ о награждении верховного военачальника за успешную кампанию на Синае землей с богатыми виноградниками.

Фараон милостиво кивает чати, тот снова целует сандалию, отползает в сторону и становится сбоку от трона. Дальнейший прием уже будет проходить в его присутствии.

Следующий посетитель, как и чати, имеет честь ежедневно лицезреть владыку Египта. Это верховный жрец культа «благого бога», то есть умершего фараона Сн-фру, отца Хуфу. Он кратко сообщает, что покойному, как всегда, принесены должные жертвы, совершены возлияния, воскурены драгоценные благовония, души Отлетевшего за горизонт накормлены, напоены и пребывают в покое и радости. Его величество благосклонно отпускает жреца, не допуская, впрочем, до своей сандалии. Тот медленно отползает к порогу и исчезает за дверью.

А у ворот дворца его бритоголовый собрат в крайнем волнении тщетно умоляет начальника дворцовой стражи впустить его, чтобы он мог повидаться с чати по крайне срочному делу. Это главный жрец заупокойного культа матери Хуфу царицы Хетепхерес. Но начальник стражи неумолим: высокий сановник находится около Высокого дома и вызвать его оттуда немыслимо.

Очередного посетителя повелитель обеих земель встречает очень приветливо. Это Хемиун, верховный строитель пирамиды Хуфу и его двоюродный племянник. Вельможа, тучный мужчина лет пятидесяти, носит пышные титулы «царского зодчего, чати, наместника Нехена, правителя Пе, верховного судьи, начальника всех работ царя, херихеба, верховного жреца бога Тота, жреца богинь Бает и Сохмет, жреца Аписа, белого быка и Мендесского овна». Его сопровождают сын   Хуфу   Мериеб, тоже зодчий, и Нефермаат, внук Снефру, помощник Хе-миуна. Титулы и звания последнего со временем будут не менее пышными: «наследный князь, верховный судья, хранитель печати Нижнего Египта,   наместник  Нехена, правитель Пе, начальник всех   работ   царя,   начальник двух озер в святилище Нехеба». Он оставляет у порога какой-то большой предмет, тщательно завернутый в тонкое белое полотно. Все трое удостаиваются лобызания царской сандалии.

[smszamok]

Хемиун подробно рассказывает фараону о ходе строительства пирамиды, заупокойного храма при ней и второго святилища у Нила, где будет происходить бальзамирование тела его величества. Хуфу живо интересуется всем и задает зодчим немало вопросов. Наступает очередь и таинственного свертка. Нефермаат быстро снимает полотно, и перед взором фараона появляется небольшая, но тщательно выполненная модель пирамиды, укрепленная на акациевой доске. Модель изготовлена из камня, меди и дерева, венчающий ее остроконечный камень вызолочен. Хемиун нажимает на какую-то скобочку сбоку и раскрывает макет постройки на две половины. Теперь Хуфу видит своими глазами все три камеры внутри пирамиды, большую галерею, коридоры и отверстия для выхода душ. Внезапно его величество обращает внимание на какие-то непонятные пустоты в толще сооружения. Почтительно наклонившись   к уху   владыки, Хемиун шепотом (его не слышит даже чати) объясняет, что это такое. Фараон удовлетворенно кивает, ему явно нравится выдумка царского зодчего.

Почему Хуфу так спокойно говорит о своей будущей гробнице? Для египтянина того времени смерть не прекращение существования, а только   переход   в  другую, особую форму жизни, поэтому забота   о достойном   погребении является для него самым важным и насущным делом. Умерший (даже простолюдин)   может и  есть,   и пить, и общаться с родственниками в виде особого двойника  (вроде позднейшей души). Но   все это  возможно лишь при одном непременном условии — тело усопшего должно быть сохранено, тогда сохраняются и его духовные сущности: «ка»  (двойник), «шуит»   (тень,   обладающая способностью защиты). «Ка»   имеют и   люди, и боги, и храмы, и статуи. У фараона даже целых четырнадцать «ка» и еще одна разновидность души—«ба». Отсюда, из этих представлений, у египтян возникли и обычай бальзамирования, и сложные похоронные обряды, и тщательно разработанный заупокойный культ. У владыки Египта больше душ, чем у простого смертного, он бог и при жизни, а после смерти становится «благим божеством», еще более могущественным и страшным. Вот почему мы слышали доклад жреца Снефру о кормлении духа усопшего, вот почему здравствующий Хнум-Хуфу так заботится о своей будущей гробнице.

В конце аудиенции Хемиун сообщает фараону, что рн тотчас же отправится на стройку, чтобы присутствовать при водружении саркофага в погребальную камеру, это очень ответственный момент. Владыка Египта милостиво отпускает своего зодчего и его помощников. Когда они удаляются, Хуфу велит чати напомнить ему, чтобы Хемиун был награжден за усердие большим золотым ожерельем.

Затем фараон выходит на несколько минут в приемную залу, чтобы его приближенные могли насладиться лицезрением их повелителя. Выслушав громкие приветствия и восхваления, Хуфу возвращается с чати в свои личные покои.

Здесь фараон откладывает регалии, снимает корону ‘(чати убирает их в специальные ларцы, украшенные инкрустацией из слоновой кости и лазурита) и накидывает на голову полосатый платок — клафт. Он тоже один из знаков царского достоинства. В сопровождении чати и могучего раба — нубийца с отрезанным языксГм — его величество отправляется в свою сокровищницу.

Путь их недалек, но запутан. Они спускаются и поднимаются по лестницам, минуют несколько коридоров и комнат, проходят через потайную дверь. Наконец они попадают в небольшое, почти пустое помещение, на первый взгляд место, где складывают вышедшие из употребления вещи: поломанный сундук, два кувшина с отбитыми горлышками, старый мятый полотняный навес. Нубиец, повинуясь знаку хозяина, остается снаружи — сторожить вход. Чати отодвигает в сторону сундук, стоящий в углу. Под ним оказывается вделанный в пол люк; чати открывает его и зажигает глиняный светильник с пальмовым маслом. В открывшемся проеме виднеются начальные ступени грубо сложенной каменной лестницы, ведущей вглубь.

Первым спускается чати, держащий лампу, за ним осторожно следует фараон, правая рука его лежит на рукояти острого медного кинжала, заткнутого за пояс. Сокровищница Хуфу — просторная подземная комната, запрятанная в глубь грунта под зданием дворца. Стены

с,  грубо отосшшымп плитами розоватого известняка без всяких украшений. Строившие это помещение пленные, хотя и не подозревали о его будущем назначении, были сразу убиты по окончании работы для сохранения государственной тайны.

После разговора с Хемиупом фараону захотелось еще раз взглянуть на свою погребальную маску, которой прикроют его лицо при обряде упокоения. Вокруг в ларцах из кедрового дерева лежат сокровища: здесь и драгоценные камни — малахит с Синайского полуострова, лазурит и бирюза из Передней Азии, сердолик и аметисты, сардониксы и золотые слитки разных цветов ! и изделия из золота — браслеты (ручные и ножные), кольца, ожерелья, нагрудные пластины — пекторали. В алебастровых, плотно запечатанных сосудах хранятся редкие благовония. В углах нагромождены большие слоновые бивни. Отдельно хранятся небольшие куски железа, для египтян того времени это необычайно редкий металл — им известно только «небесное», то есть метеоритное железо.

Больше всего здесь золота. Его добывают в рудниках Нубии и Восточной пустыни. Представление о Египте как стране, чрезвычайно богатой драгоценным желтым металлом, надолго осталось в памяти жителей Древнего Востока. И через тысячу лет царь страны Митанни будет писать египетскому фараону: «Пошли мне много золота и еще больше золота, ибо в земле моего брата золото, как песок…»

Фараон подходит к большому ларцу, внимательно проверяет целость восковой печати, на которой оттиснут перстень с его именем, и, сорвав ее, откидывает крышку. Там на мягком полотне лежит его великолепно отполированная маска, изготовленная из чистого золота. Да, ювелир поработал на славу, она поможет богам узнать его, даже если бальзамирование окажется не очень удачным и лицо мумии потеряет схожесть — Хуфу видел, как изменилось лицо отца после семидесяти дней пребывания тела в натровом щелоке. Хуфу изображен здесь еще молодым, в возрасте тридцати лет; кажется, что глаза маски из горного хрусталя при колеблющемся свете лампы следят за ним. Капюшон священной змеи — урея,— охраняющей чело правителя, сделан из великолепного рубина величиной с куриное яйцо, а глаза ее — из аметистов.

Египетские ювелиры умели путем присадок придавать золоту различные оттенки цвета, вплоть до зеленого.

Оставим владыку Египта любоваться своими сокровищами и незаметно покинем его. Быстро пройдем через знакомые помещения, где стены украшены красивыми циновками, и выйдем на свежий воздух. За царским жилищем расположен большой сад, в нем растут и пальмы, и сикоморы, и гранат, и тутовник, и ююба, и дерево ишед со сладкими плодами, и виноград, и много различных цветов. Посередине сада — вытянутый в длину водоем. Дорожки посыпаны мелким привозным песком, все растения уже заботливо политы. Воду для этого таскают из Нила специальные помощники садовников — водоносы. Расположимся в тени большой сикоморы и немного отдохнем: нам скоро предстоит довольно длинное путешествие.

Рядом с дворцом расположены службы: здесь и кладовые для припасов, и жилища для низшей прислуги. Вот женщина, нагнувшись, мелет пшеничные зерна на гранитной зернотерке, раздавливая их каменной скалкой; она готовит муку для вечерних лепешек фараона. Цепочкой бредут рабы, держат на плечах объемистые кувшины: дворцовому хозяйству требуется много воды. Суетятся слуги, выполняя поручения бесчисленных царских жен и наложниц. У Хуфу очень большой гарем, Как и подобает могущественному владыке обеих земель.

Покинем сад, пройдем вдоль боковой стены дворца и посмотрим на его главный, восточный фасад, обращенный к Нилу. Первый взгляд на жилище фараона нас разочаровывает. Невольно ждешь нечто огромное и монументальное: ведь мы оказались во времени Хуфу-Хе-опса, строителя самой большой в мире пирамиды. А перед нами — длинное двухэтажное здание, выстроенное ИЗ кирпича-сырца, сосновых бревен и известняковых плит. Маленькие узкие окна расположены высоко, в них вставлены деревянные решетки. Крыша дворца плоская и ограждена невысоким парапетом, на ней по вечерам часто отдыхает фараон с кем-нибудь из членов его многочисленного семейства. Впрочем, как мы увидим, и у вельмож, и у простых горожан крыши тоже служат местом вечернего отдыха. Главный фасад дворца украшед выступами в форме прямоугольных башен, поднимающихся над кровлей приблизительно на полтора человеческих роста. В образующихся между ними нишах стены сделаны в виде дверных проемов, но в большинстве случаен они ложные, лишь в центре и крыльях здания можно разглядеть настоящие, маленькие и узкие, входы с деревянными дверьми, украшенные золотыми накладками. Над входами — знаки магической защиты от злых сил. Все строение смещено относительно центральной оси большого двора и находится в его северо-восточном углу. В целом дворец Хуфу напоминает скорее какую-нибудь крепость, чем резиденцию могучего восточного властелина.

Дворец обнесен мощной двойной стеной, на которой видна многочисленная стража. У ворот дворцовой территории, около дома привратника, тоже расположилась группа вооруженных воинов. Проникнуть сюда нелегко!

Такая система архитектуры дворца не прихоть Хуфу. Египтяне того времени из камня строили только храмы и гробницы; жилища и простых горожан, и сановников, и самого фараона возводились из менее прочных материалов. В этом, между прочим, одна из причин, почему ни один дворец не сохранился до нашего времени.

Мы замечаем, что настойчивый жрец царицы Хетеп-херес все-таки добился встречи с чати. Они отошли в сторону от двери, и жрец что-то шепчет ему на ухо. По побледневшему лицу первого сановника страны можно догадаться, что он слышит очень дурные вести.

Покинем дворцовую территорию и выйдем в город. Прямо перед нами широкая пристань со ступенями, ведущими к воде. Среди множества лодок вельмож здесь находится и величественная царская ладья. Не будем пока тратить время на осмотр ее, мы еще побываем на ней, а сейчас свернем налево от пристани и пройдемся по прилегающему к реке району, здесь можно увидеть немало интересного.

Вот перед нами низкое длинное здание, расположенное почти на самом берегу Хапи (так древние египтяне называли Нил). Зайдем в него и посмотрим, что там происходит. Переступив через порог, мы сразу понимаем, что попали в мастерскую, где изготовляют папирус—-лучший письменный материал в древнем мире.

Папирус — высокое (до двух с половиной метров) водяное растение — настоящий дар природы населению Древнего Египта. Корни его используются в качестве топлива и для различных поделок вместо дерева, из трехгранных стеблей делают лодки, а волокнами конопатят их, плетут паруса, циновки, покрывала, сети и канаты, изготовляют сандалии и фитили для масляных ламп. Дар нильской дельты служит и предметом питания: бедняки жуют стебли папируса и в сыром, и в жареном, а также в печеном виде, высасывая сладкий сок и выплерывая волокна. Но самое замечательное в нем — это Сердцевина стебля, из которого делают писчий материал.

Побудем немного в этом здании и понаблюдаем, как же изготовляется древнейшая бумага первых цивилизаций. Недаром древнеримский ученый Плиний Старший называл папирус «материалом, на котором основано человеческое бессмертие».

В середине помещения стоят прочные каменные столы. Поверхность их, обильно смоченная нильской водой, Гладко отполирована, всякая щербинка или неровность скажется на качестве изделия. Около них хлопочут мастера. Подмастерья и ученики подносят им охапки аккуратно очищенных от кожуры губчатых сердцевин папирусных стеблей. Мастер разрезает их вдоль острым каменным ножом и укладывает полученные полосы вплотную друг к другу на стол. Затем он сбрызгивает их водой с растворенным в ней растительным клеем. Теперь наступает второй ответственный момент работы. Новую порцию развернутых стеблей мастер укладывает уже поперек лежащих на столе, то есть крест-накрест. Далее В ход пускается молоток, которым отбивают лежащую массу. В клетчатке сердцевины папируса содержатся са-каристые вещества, под тяжелыми ударами они выделяются и склеивают волокна. Полученный таким образом черновой материал промазывается еще клеем.

На втором столе другой мастер обрабатывает уже приготовленный и слегка подсохший лист. От клея он морщинит, поэтому снова используют молоток, а затем работающий тщательно проглаживает кусок особой гладилкой, изготовленной из куска слонового бивня. Это придает листу добавочную ровность и особый блеск.

После просушки на солнце готовые листы попадают на стол к третьему мастеру. Он соединяет их в длинную полосу, накладывая конец одного на конец другого и склеивая их. В результате получается лента длиной от трех до шести метров. Некоторые же, предназначенные для особых целей, достигают длины тридцать — сорок метров.

[/smszamok]

Теперь писчий материал готов. Писец обычно пишет сначала на той стороне, где волокна идут горизонтально,  на обороте — лишь название документа. Орудием письма служит тонкая деревянная палочка, один конец которой пишущий разжевывал наподобие кисточки. Вместо чернил употребляют черную тушь, а засТавТш пишут красной краской (отсюда, между прочим, происходит и наш термин «с красной строки»). Полученную рукопись свертывают в свиток (папирус достаточно эластичен, легок и гибок) и так хранят. При чтении его держат в левой руке и постепенно раскручивают один конец, свертывая другой. Конечно, не случайно древние египтяне считают папирус даром богов.

Из этой мастерской, принадлежащей царю, мы переходим в другую. Сразу же нас встречают острые и пряные запахи. Здесь работают плотники и деревообделочники. Кроме местных пальм, тамариска, сикомор и акаций здесь лежат и стволы, привезенные издалека: могучие кедры с гор Ливана, сирийские сосны, тяжелое черное дерево из Нубии. Из этих материалов искусные ремесленники делают все: от священных ладей до кресел, балдахинов, сундуков и ларцев. Вот и сейчас рядом с мастерской, на специальном помосте, сооружается погребальная барка для Хуфу. Это большое судно с каютами достигает в длину сорока трех метров, а в ширину—почти шести метров. Оно плоскодонное, с узким днищем и состоит из 1234 частей. Отдельные доски поражают своей длиной — до двадцати двух метров, толщина бортовой обшивки — тринадцать-четырнадцать сантиметров. Ладья почти уже готова, не хватает только рулей и всех весел.

(Еще не оценили)

Загрузка...

Уже в XVIII веке с расширением строительных работ городе Мехико стали обнаруживаться крупные скульптурные памятники древности. Так, 17 августа 1790 года при укреплении фундамента кафедрального собора в центре города был обнаружен большой темалакатль (жертвенный камень), ставший позднее знаменитым под Названием Камня Солнца, или Календарного камня. В следующем году нашли известный Камень ТцСока. Почт одновременно была выкопана и знаменитая статуя Коатликуэ, но влияние религиозных представлений было еще столь велико, что нашедшие языческую скульптуру испугались и зарыли ее снова.   Только в   1821 году,

Спустя тридцать лет, монолит извлекли из земли и поместили в исторический музей.

[smszamok]

Первые крупные (по тем масштабам) раскопки на территории бывшей ацтекской столицы провели мексиканские археологи Батрес и Диас в 1900—1901 годах, собравшие большое число произведений мелкой пластики, В 1913—1914 годах Мануэлем Гамио был обнаружен и частично расчищен юго-западный угол великого храма Теночтитлана (Большой теокалли). В 1933 году Эмилио Куэвас нашел часть стены, окружавшей храм и небольшой участок его подножия. Через пятнадцать лет Гуго Моедано и Эльма Эстрада продолжили работы Гамио, В 1964—1967 годах при прокладке линии метро и постройке олимпийской деревни в Куикуилько мексиканские археологи провели большие исследовательские ра? боты, давшие цепные результаты. Достаточно сказать, что в день им приходилось обрабатывать не менее полтонны археологического материала. В 1975 году были проведены и новые раскопки под кафедральным собором.

Качественно иной этап изучения Большого теокалли наступил 21 февраля 1978 года, когда рабочие-электрики производили в самом центре столицы земляные работы. На глубине двух метров они наткнулись на большой камень с рельефными изображениями. Были вызваны археологи, которые в течение нескольких дней выкапывали огромный (свыше трех метров) каменный диск, на нем была изображена ацтекская богиня луны. Эта случайная находка (относящаяся, как потом выяснилось, к комплексу главного.храма) послужила толчком к новому исследованию главного святилища ацтеков. Эти крупные работы проводились несколько лет под руководством Э. Матоса-Монтесумы.

Здесь следует сделать небольшое отступление. Как и другие народы древней Центральной Америки, ацтеки возводили свои храмы на ступенчатых пирамидах. По прошествии определенного периода времени (у ацтеков— цикл в 52 года) они перестраивались, но при этом прежняя постройка не сносилась, а покрывалась новой, как бы капсулировалась. После завоевания Теночтитлана испанцы уничтожили Великий храм, но, к счастью, не затронули части прежних, предшествующих построек. Это обстоятельство позволило археологам не только проверить данные письменных источников о размерах и декоровке последнего храма, по и проследить предшествующие этапы этого грандиозного сооружения. Исследования древнего Теночтитлана продолжаются.

Далекое прошлое отнюдь не было золотым веком человечества, как это может показаться некоторым. Пять описанных цивилизаций принадлежали к разряду раннеклассовых обществ, основанных на жестокой эксплуатации рядовых общинников и рабов (последние, правда, были еще сравнительно малочисленны). Птолемеевский же Египет был уже рабовладельческим государством. Все достигнутые в этих странах культурные достижения в конечном счете были результатом выжимания доходов Из трудовой части населения, полученных путем всяких даней, податей, налогов, немыслимого в наше время тягчайшего физического труда. Может возникнуть, конечно, вопрос: почему в таком случае в данных очерках описанию именно этих общественных групп уделено сравнительно меньшее место? Ответ прост: от них (и о них) сохранилось значительно меньше данных, как археологических, так и письменных. Отсюда труднее и реконструкция их жизни. Это явление характерно не только для древних эпох. Известна крылатая фраза академика Е. В. Тарле, что он отдал бы мемуары всех наполеоновских маршалов за приходо-расходную книжку французской хозяйки, матери семьи времен консульства и империи с записями ее трат и поступлений.

В ряде стран древности практиковались многочисленные человеческие жертвоприношения. Причины тому в религиозных представлениях. Даже там, где, казалось бы, этот этап был уже пройден (например, Египет), культ властителей порою требовал большого числа человеческих жизней. Кто может сосчитать: сколько людей унесла, например, постройка Великой пирамиды? А ведь в конечном счете причины опять-таки культовые. Недаром римский ученый Плиний Старший (I век н. э.) осуждающе писал: «Итак, упомянем, хотя бы вкратце, о египетских пирамидах, об этих свидетельствах бессмысленного тщеславия и вызывающего богатства здешних царей. И вправду, как утверждают многие, к созданию их вели всего лишь следующие побуждения: либо стремление властителей не оставить свои сокровища наследникам или врагам, которые их растратят, либо намерение дать работу множеству людей. Это памятники безрассудной заносчивости строителей…»

[/smszamok]

Как уже указывалось выше, целью этой книги является показ особенностей шести различных культур, развивавшихся в разных областях земного шара. Почти по любому затронутому в каждом очерке вопросу существует много научных работ, в большинстве своем с противоречивыми точками зрения. Изложение их хотя бы вкратце сделало бы книгу трудночитаемой. Поэтому автор останавливается на наиболее приемлемой для него (или представляющейся наиболее вероятной) гипотезе. В силу этого не следует пугаться кажущихся противоречий с утверждениями других авторов популярных книг. Они просто придерживались иной версии. г В некоторых случаях приходилось прибегать к мыс-Ленной реконструкции того или иного архитектурного памятника, не сохранившегося до нашего времени. Так, например, ему, конечно, известно, что египетский текст о памятнике мудреца сохранился в папирусе Честер-Битти IV, датирующемся Новым царством (XVI—XI века до н. э.). Но. в это время пирамид уже давно не воздвигали, и оригинал текста безусловно восходит к Древнему царству при всех возможных изменениях. Характерный пример этому явлению можно найти в произведениях древнегреческой литературы.

В заключение автору хочется назвать своих незабвенных учителей, которые ввели его в сложный мир древности: Наталию Давыдовну Флиттнер, Иосифа Моисеевича Тройского, Анну Павловну Иванову и Милицу Эдвиновну Матье.

(Еще не оценили)

Загрузка...

Изучение древних культур Латинской Америки также шло различными путями и начиналось в различных регионах континента в разное время. Если о самобытной культуре ацтеков и инков в Европе узнали практически сразу же после трагических событий конкисты и интерес к ним не угасал никогда, то первые сведения о других цивилизациях появились значительно позже. Еще испанские завоеватели и последовавшие за ними католические монахи-миссионеры не раз натыкались но время походов и странствий в джунглях Гватемалы, Гондураса, Южной Мексики на развалины древних городов, заросшие вековыми деревьями. Считалось, что они были некогда воздвигнуты древними мореплавателями; египтянами, финикийцами, хананеянами,—словом, кем угодно, только не коренными жителями этих стран — индейцами.

Выше были приведены слова Джона Ллойда Стивенса о его впечатлении от

[smszamok]

развалин Копана. Этому американскому путешественнику и дипломату (1805—1852) было Суждено стать первооткрывателем блестящей цивилизации древних майя. Об этом народе писали испанские конкистадоры и католические миссионеры (и среди них епископ Диэго де Ланда, создавший очень ценную книгу), но все эти значительные сведения оставались погребенными в архивах королей Испании и были недоступны исследователям. Поэтому книга Стивенса «Инциденты путешествий в Центральную Америку, Чиапас и Юкатан», вышедшая в 1841 году, сыграла роль своеобразного проявителя забытой древней культуры. Успеху книги способствовали превосходные рисунки древних памятников, выполненные английским художником, спутником Стивенса Фредериком Казервудом. Стивене впервые высказал столь очевидную теперь мысль, что древние города— памятники культуры самих майя, хотя их потомки и не помнят этого. Так было положено начало изучению одной из самых интереснейших цивилизаций Нового Света.

Американский путешественник посетил многие развалины на территории Гондураса, Мексики и Гватемалы, но в крупнейшем центре древних майя — Тикале ему побывать не привелось. Первыми, кто отправился туда с научной целью в 1848 году, были губернатор департамента Петей’ Амбросио Тут и сопровождавший его уполномоченный правительства Модесто Мендес. Они дали краткое описание развалин, которое было опубликовано в сообщениях Берлинской академии наук в 1853 году. Так Тикаль стал впервые известен научному миру.

Непосредственным результатом этой публикации была экспедиция швейцарца Г. Бернульи, который посетил развалины в 1877 году и вывез из храмов I и IV деревянные притолоки с рельефами. Они хранятся теперь в этнографическом музее города Базеля. Территория Гватемалы делится на административные области, называемые департаментами. Петен — самый большой из них. И дальнейшем развалины древнемайяского центра несколько раз посещал крупнейший эпиграфист С. Г. Морян, составлявший корпус майяских иероглифических Мдписей. Он изучал их, фотографировал и делал прорисовки знаков. Большие затруднения при исследовании Городища кроме больших размеров создавали удаленное п, сто от современных жилых центров, нездоровый Климат, буйная тропическая растительность, трудности мое Iлики необходимого оборудования и, наконец, отсутствие питьевой воды. Поэтому подлинное комплексное изучение этого крупнейшего центра началось только в 1956 году, когда музей Пенсильванского университета (США) совместно с научными учреждениями Гватемалы предпринял там серьезные археологические работы. Первоначально они были рассчитаны на одиннадцатилетний период, но впоследствии продлены до 1969 года. 1.1 но время археологи исследовали многие памятники, было   восстановлено  (полностью   или   частично)   около 350 зданий. Весь полученный материал тщательно изучается, достигнуты очень важные научные  результаты;, отчеты этой экспедиции еще продолжают выходить из»: печати. И все же можно быть уверенным, что и в будущем археологов, которые продолжают раскопки в Тикале, ждет немало крупных открытий.

В противоположность культуре инкского государств» цивилизация таинственного народа мочика (северное по-/ бережье Перу) была распознана   и изучена совсем   недавно. Правда, еще в 1763 году коррехидор города Тру-, хильо Фейхоа-и-Соса упоминал в своей книге о руинах-гигантских храмов, каналов, о гробницах с множеством золотых изделий, но эти сведения остались незамечен-ными. Впервые ее памятники были выделены немецким археологом Максом   Уле.   Около   современного   города Трухильо в долине реки Моче находятся две большие пирамиды,   воздвигнутые   из   необожженных   кирпичей — » адобов; их издавна называли пирамидами Солнца и Лщк ны. В 1899 году Уле открыл в Пирамиде Луны красочные росписи (к сожалению, потом погибшие) и несколько погребений около нее. В следующем году он продолжил здесь раскопки и убедился, что перед ним памятники новой,   еще неизвестной   дотоле культуры. В дальнейшем   на северном   побережье   небольшие   исследования провели немецкий американист Эдуард Зелер и американский ученый А. Л. Кребер, они подтвердили выводы Уле.

[/smszamok]

По-настоящему, однако, широкое внимание к цивилизации мочика привлек перуанский исследователь Рафаэль Ларко Ойле. Он не был специалистом-археологом, но на обширных землях, принадлежавших ему, памятники древних культур встречались во множестве. Это и побудило Ларко Ойле заняться историей. Он раскопал в 30—40-х годах текущего века сотни мочикских погребений (естественно, без строгой научной методики) в долине Чикама. На основе изучения собранных им огромных коллекций Ларко Ойле разработал хронологическую схему культуры мочика и задумал восьмитомный обобщающий труд по этой цивилизации. К сожалению, он успел выпустить лишь два тома.

(Еще не оценили)

Загрузка...

Следует заметить, что принятое безоговорочно мнение Флиндерса Питри о трех последовательных изменениях плана постройки Великой пирамиды далеко не так бесспорно, как это может показаться на первый взгляд. Такой гениальный зодчий, как Хемиун, вряд ли мог настолько грубо просчитаться. У Имхотепа, воздвигавшего погребальный комплекс фараона Джоее-ра, такие изменения понятны: ведь в сущности это был первый опыт воздвижения пирамиды вообще. Но и там расположение погребальной камеры существенно не менялось.

Следовательно, или эти изменения совершались по воле фараона, менявшего почему-то потом свои решения, или, вернее, архитектор преследовал

[smszamok]

какие-то чисто сакральные задачи, о которых мы просто не знаем. В порядке аналогии можно вспомнить о широко распространенном у древних народов   представлении о   трех мирах. Фараон — олицетворение бога еа земле — после кончины должен быть сопричастен к божествам и подземного, и земного, и верхнего мира. Отсюда и могла возникнуть идея о необходимости трех отдельных усыпальниц, в которых совершались бы особые обряды. И тогда закономерно, что именно верхняя погребальная камера имеет два выхода для вылета души усопшего бога.

Открытием древнекритской культуры — одной из древнейших цивилизаций Средиземноморья — мы обязаны английскому ученому Артуру Джону Эвансу.

Еще в 1878 году купец из города Ираклиона на Крите Калокеринос обратил внимание на огромный холм вблизи селения Кносс и пытался его раскопать. Он сразу же обнаружил здесь остатки какого-то огромного здания, но скоро прекратил свои раскопки Находкой заинтересовался знаменитый открыватель Трип и Микен Генрих Шлиман, начал переговоры о покупке мюсского холма, но, найдя цену чрезмерной, отступился.

Эванс вначале интересовался   каменными   печатями непонятными иероглифическими знаками. Поиски их происхождения привели его в 1894 году на Крит, ми’ он быстро убедился, что и печати, и многоцветная керамика, и постройка, скрытая холмом в Кноссе,— все что следы какой-то древней, неизвестной еще ученым культуры. При первой возможности английский исследователь купил кносский участок и в марте 1900 года приступил к раскопкам.

Многолетние исследования Эванса и его помощников положили начало изучению загадочной древней цивилизации, названной им по имени мифического критского царя Миноса минойской. Выяснилось, что холм в Кнйе-се скрывал огромный царский дворец, существовавший Много веков, что древние обитатели Крита в разное время имели три вида письменности. Древнейшая из них была иероглифической, затем ее сменило линейное письмо «А», а потом и письмо «Б». Прерванные первой мировой войной раскопки Кносса были возобновлены р 1920 году и велись вплоть до 1931 года. Итоги их Эванс изложил в монументальном многотомном труде «Дворец Миноса», где рассказано о большинстве произведений архитектуры, изобразительного искусства и предметов художественного ремесла, упоминаемых в нашем очерке.

После Эванса работу на Крите продолжил талантливый английский археолог Джон Пендлбери. В 1941 году он трагически погиб при оккупации острова фашистскими десантниками. Позже исследование ранних слоев Кносса предпринял сын Артура Эванса Джон Эванс. Раскопки памятников минойской культуры велись и в других местах Крита. Итальянские археологи открыли и исследовали второй по величине дворец на юге острова в Фесте и так называемую Царскую виллу в Агиа Триаде. На северо-востоке Крита французская экспедиция раскопала в Маллии третий дворец и расположенный вокруг него город, а американка Гарриет Бойд-Хавес— целый город в Гурнии, который часто называют миной-скими Помпеями. Значительный вклад в изучение минойской цивилизации внесли и греческие ученые. И. Хаззи-дакис успешно раскопал Царскую виллу в Тилиссосе, Спиридон Маринатос — виллу в Амниссосе, гавани Кносса, с замечательными росписями. В 1961 году Н. Платон начал исследование местечка Закро на восточном побережье острова. Здесь был открыт еще один дворец, четвертый по счету (после Кносса, Феста и Маллии), с интересными    памятниками    изобразительного   искусства.

Область распространения минойской культуры не ограничивалась только Критом. Памятники этой цивилизации засвидетельствованы и на греческом материке, и на островах Эгейского моря. Из них особо выделяется недавно открытый город на небольшом острове Санто-рин (древнегреческий Фера). Он внезапно погиб в конце XVI века до н. э. из-за землетрясения и последовавшего затем грандиозного извержения вулкана. После катастрофы часть острова ушла под воду. Греческий археолог С. Маринатос, раскопавший этот город, считает, что его гибель стала зерном последующих преданий об Атлантиде.

В 1953 году молодой английский архитектор Майкл Вентрис, занимавшийся на досуге изучением загадочного письма «Б», сумел осуществить его дешифровку. Оказалось, что на этих глиняных табличках записаны тексты на древнейшем диалекте греческого языка. Это открытие прояснило многое в хозяйственной и политической жизни обитателей дворца после ахейского завоевания острова, но, к сожалению, не дало ключа к чтению ни линейного письма «А», ни иероглифического. Эти тексты, как и загадочный диск из Феста, еще ждут своих открывателей.

По-иному обстояло дело с исследованием Александрии. Планомерному археологическому изучению здесь препятствовало (и препятствует до сих пор) два существенных обстоятельства. Александрия всегда оставалась живым городом, в ней всегда строили и строят новые здания и разрушают старые. В частности, очень многое было уничтожено в начале XIX века, когда начали сооружать большой морской порт.

[/smszamok]

И сейчас значительная часть города недоступна для раскопок из-за застро-енности. С другой стороны, понижение почвы привело к тому, что некоторые районы древней Александрии оказались под водами Средиземного моря. Поэтому раскопки здесь всегда имели ограниченный характер.

Александрия необычайно богато представлена в письменных источниках, откуда можно почерпнуть обстоятельные сведения об ее культурных памятниках.

(Еще не оценили)

Загрузка...

История открытия и изучения той или иной древней цивилизации, ее центров — городов — слагалась по-разному. Первые сведения о древних городах, как правило, мы находим в записках или воспоминаниях путешественников. В этих материалах, однако, встречаются совершенно различные точки зрения и направленность изложения. И это вполне понятно. Во-первых, в разные века для таких людей были интересными и значительными совершенно различные факты. Во-вторых, одно дело, когда очевидец описывает древние памятники, существующие в живом, развивающемся городе (Рим, Афины, Александрия, Дамаск), да еще и знает историю страны по письменным источникам, и совсем другое —неожиданная встреча с чем-то полностью неизвестным и неожиданным.

В 1837 году американский путешественник, неутомимый исследователь древностей Джон Ллойд Стивене, странствуя по

[smszamok]

джунглям Центральной Америки, обнаружил в тропическом лесу Гондураса развалины какого-то древнего города. Все здесь поражало взор. Среди густой зелени виднелись высокие каменные плиты — стелы; одни из них еще стояли вертикально, другие рухнули вниз или были разбиты. На стелах среди причудливой путаницы орнаментов и столбцов загадочных письмен были высечены фигуры людей в пышных одеждах. Почти вросшие в землю огромные каменные алтари с рельефными изображениями масок божеств лежали у их подножий. Постройки в форме усеченных пирамид, возвышавшиеся над вершинами вековых деревьев, едва угадывались под густым покровом растительности. Фасады зданий и широкие лестницы, ведущие к плоским вершинам, были разрушены корнями деревьев и лианами, проросшими в расщелинах кладки.

Потрясенный этим зрелищем, Стивене писал в своей книге «Путешествия по Чиацасу и Юкатану»:

• «Город был Необитаем. Среди древних развалин не сохранилось никаких следов исчезнувшего народа с его традициями, передаваемыми от отца к сыну и от поколения к поколению. Он лежал перед нами, словно корабль, потерпевший крушение среди океана. Его мачты Сломались, название стерлось, экипаж погиб. И никто Не сможет сказать, откуда он шел, кому принадлежал, Сколько времени длилось его путешествие и что послужило причиной его гибели…

Огромные корни опрокинули с постамента один из монументов, вокруг другого обвились ветви, и он висел в воздухе, третий был повержен на землю и весь окутан вьющимися растениями. Еще один, наконец, стоял вместе с алтарем посреди целой рощицы деревьев, словно охранявших его покой и защищавших его, как святыню, от солнца. В торжественной тишине леса он казался божеством, погруженным в глубокий траур по исчезнувшему народу…»

«Какой же народ построил этот город?— задавал себе вопрос Стивене.—В разрушенных городах Египта, даже в давно заброшенной Петре’, чужестранец знает в общих чертах историю того народа, следы деятельности которого он видит вокруг. Америку же, по словам историков, населяли дикари. Но дикари никогда не смогли бы воздвигнуть эти здания или покрыть резными изображениями эти камни… Архитектура, скульптура и живопись, все эти виды искусства, которые украшают жизнь, процветали когда-то в этом пышно разросшемся лесу. Ораторы, воины и государственные деятели; красота, честолюбие и слава жили и умирали здесь, и никто не знал о существовании подобных вещей и не мог рассказать об их прошлом…»

Так была обнаружена одна из столиц древних майя — Копан, и такие мысли вызвали ее развалины у Джона Стивенса.

Совсем по-другому складывалось изучение городов Древнего Египта, в особенности Мемфиса и расположенного около него комплекса великих пирамид. Последпие издревле стали предметом внимания   и   интереса,   уже древние греки посещали Египет и дивились на его замечательные памятники. В числе их можно назвать философов Пифагора и Платона, а также галикарнасца Геродота, удостоенного Цицероном звания «отца истории». Геродот (около 484—424 годов до н. э.) даже « Святил вторую книгу своей «Истории» первому в мире этнографическому описанию египтян; ему же ставшее крылатым название Египта — Дар Нила.

Пирамиды уже тогда считались одним из семи чудес света, поэтому неудивительно, что в основном посещали именно их, тем более что сам древнейший Мемфис был использован еще фараонами позднейших династий для добычи обработанного камня и попросту перестал существовать. Еще позже и эти жалкие развалины были за,-несены речными отложениями. Некрополь Гизы, где находятся пирамиды и Сфинкс, посещали и римские путешественники, в том числе знаменитый ученый Плиний Старший (24—79 годы н. э.), который, вероятно, спуг скался сам в Великую пирамиду. После завоевания до^ липы Нила арабами в 640—642 годах интерес к ним на время затих.

В первой половине IX века сын прославленного в сказках багдадского халифа Харуна ар-Рашида и его наследник аль-Мамун, считавший пирамиды складами фараонов для сокровищ (хотя сами погребения, по всей видимости, были разграблены еще в глубокой древности), предпринял попытку проникнуть в глубь Великой пирамиды. После долгих усилий (применялись стенобитные орудия, кипящий уксус и другое) ему это удалось, Но ничего ценного найдено не было.

Европейские путешественники стали снова посещать пирамиды с XIV века, но, естественно, ограничивались в основном лишь описанием впечатлений от этого древнего чуда. Некоторые из них, однако, имели мужество проникнуть вовнутрь Великой пирамиды, что представляло собой весьма трудное дело. Достаточно упомянуть, что кроме тысяч летучих мышей внутри около пирамид накопилось немалое количество нанесенного ветром песка. Первым из таких смельчаков, очевидно, был француз, профессор Сорбонны Пьер Белон (середина XVI века).

Помещения и переходы пирамиды Хуфу становились известными по мере проникновения туда путешественников и исследователей. Среди них надо упомянуть датского ученого Карстена Нибура (1762 год); английского консула Н. Дэвидсона (1765 год); француза Вивиана Денона, участника  египетского похода  Наполеона;  генуэзского моряка Джованни Кавилья (1817 год); итальянского авантюриста и охотника за древностями Джованни Бельцони, сумевшего первым проникнуть в погребальную камеру пирамиды Хафра (1818 год). Увы, и она оказалась уже ограбленной!

В 1837 году Великую пирамиду обследовали английский полковник Р. У. Виз и его помощник инженер Д. Перринг. После них необследованных помещений в пирамиде, казалось, уже не осталось. К сожалению, Виз использовал при своих работах внутри сооружения даже порох (во время исследования разгрузочного колодца, например). Многое в изучении пирамид было сделано немецким ученым Рихардом Лепсиусом, возглавлявшим экспедицию в Египет в 1842—1845 годах.

Подлинное археологическое обследование пирамидного комплекса в Гизе было проведено в 1880—1892 годах выдающимся английским египтологом Уильямом Метью Флиндерсом Питри. Он дал точные размеры сооружений, их истинное положение по сторонам света (напомним, что древние египтяне не знали компаса), указал на удивительную по слаженности систему каменной кладки, объяснил изменения в процессе постройки и способы, которыми древние строители закрывали после погребальной церемонии переходы, спуская вниз по специальным пазам вертикальные каменные плиты. Свои результаты опубликовал в монументальном труде «Пирамиды и храмы Гизе», до сих пор остающемся во многом основополагающей работой. Позднее в этом комплексе пирамид работали немецкий исследователь Людвиг Борхардт (нашедший, между прочим, в Тель-Амарне два знаменитых бюста царицы Нефертити), англичане Дж. Квибелл и К. М. Ферс, французы Ж. Лауэр и Г. Жекье и другие.

Некрополи, расположенные около пирамид Гизе, были исследованы австрийской экспедицией под руководством Г. Юнкера и американской, возглавляемой выдающимся египтологом Джорджем Райзнером. Самым волнующим событием во время работ последнего было открытие (в 1924 году) около Великой пирамиды вторичного захоронения матери фараона Хуфу царицы Хетеп-херес. О тщательности работы Райзнера и его помощников можно судить по тому, что шахту, в которой находились вещи Хетепхерес (15 квадратных метров), они исследовали сантиметр за сантиметром в течение двух лет; Зато благодаря им МЫ можем представить себе уникальную мебель и утварь Древнего царства.

Другое интересное открытие было сделано в 1954 году египетскими археологами. Около пирамиды Хуфу они обнаружили глубокую траншею, в которой находилась разобранная огромная ладья фараона. После долголетней работы реставраторов она была закреплена, собрана и теперь выставлена в специальном павильоне около пирамиды.

Уже довольно давно высказывались предположения, что внутри пирамид Хуфу, Хафра и Менкаура могут находиться другие, еще не известные исследователям помещения; делались попытки обнаружить их современными техническими средствами. В 1986 году два молодых французских инженера путем расчетов попытались выявить неизвестные помещения в Великой пирамиде. Проведенные пробные бурения стен одного из коридоров показали, что за ними находятся слои извести и какого-то не местного песка.

[/smszamok]

Этот факт доказывает, что мы знаем еще далеко не все об этом замечательном сооружении. В следующем году группа японских ученых предприняла попытку исследовать строение пирамиды Хуфу при помощи электронных датчиков. Их данные позволили получить на экране ЭВМ изображение внутренности «первого чуда света» в разных проекциях; оказалось, что пустоты, заполненные песком, предназначались для защиты грандиозного сооружения от возможных землетрясений. Японские ученые выявили неизвестный ранее тоннель, идущий по направлению к Большому сфинксу. Был обнаружен при помощи ЭВМ и еще один ритуальный корабль. Исследования пирамиды и долинного храма Хуфу должны быть продолжены.

(Еще не оценили)

Загрузка...

В настоящее время читательский интерес к истории, в первую очередь к историческому прошлому нашей родины, заметно возрос. Это понятно; нельзя правильно ориентироваться в настоящем, строить будущее, не зная уроков (порою трагических) прошлого. Надо знать своих предков и их историю. Неуклонно увеличивается интерес и к культурам древнего мира. Это касается не только отдаленных, кажущихся экзотическими регионов (Центральная и Южная Америка, например), но и стран, традиционно считающихся колыбелью человеческой культуры вообще (Египет, Вавилон, Греция, Рим).

Книги по такой тематике не залеживаются на прилавках магазинов. Детство человечества обладает непреодолимой притягательной силой, кроме того, с понятием древности обычно связываются

[smszamok]

представления о всяческих непознанных тайнах и загадках. Этим, кстати, довольно часто пользуются некоторые любители сенсаций, сочиняя или основанные на недоразумениях или просто на вымышленных фактах самые невероятные истории (к примеру, об инопланетном происхождении египетской царицы Нефертити или датах прошлого и будущего, запечатленных в размерах пирамиды Хеопса). А между тем история древнего мира достаточно интересна, во многом еще загадочна и без таких нелепых и просто ненужных и вредных вымыслов.

Цель этой небольшой книги, лежащей сейчас перед читателем, рассказать (или показать) вкратце, как протекала жизнь человечества в нескольких городах — центрах крупных цивилизаций — в определенный исторический период. Разумеется, на двух-трех десятках страниц нельзя дать полную картину той или иной древней культуры, показать ее истоки и пути развития, все характерные черты самобытности и т. д. Автор вполне осознает

невозможность этого. При таком подходе потребовалось бы написать по меньшей мере шесть книг и куда большего объема. Цель данных очерков значительно скромнее — ввести читателя в удивительный мир древних цивилизаций и, если какая-либо из них заинтересует его, побудить пуститься в увлекательное плавание по книжному морю. Ведь каждой из упомянутых в книге древних культур посвящено великое множество и специальных научных статей (часто с прямо противоположными точками зрения), и книг самого различного спектра, начиная от строгих научных исследований и кончая историческими романами. Поэтому мы ограничимся лишь самой общей картиной той или иной культуры, системой ценностей, реализующейся в ней.

Все эти явления предлагается рассмотреть на этнографических материалах древнего мира. Понятие «древний мир» берется здесь не в чисто хронологическом, но в стадиальном аспекте, то есть в него включаются все ранние цивилизации безотносительно времени и географического места их существования. Культуры народов Центральной и Южной Америки до испанского завоевания развивались по тем же основным законам сложения раннеклассовых обществ, что и древнеегипетская или вавилонская, хотя их отделяют тысячи лет и огромные географические пространства. Поэтому для историка культуры эти общества являются такими же представителями стадиальной древности, что и классические древневосточные.

Основная задача данной книги—показать на наглядных примерах специфику развития древней культуры человечества, механизмы передачи культурных традиций от одного народа к другому, постепенное освобождение рациональных знаний от ритуализованных оболочек мифов и религиозных верований. Мы очень тесно связаны е прошлым, хотя и не чувствуем этого, а порою и просто не знаем, чем обязано современное человечество древним культурам, что было получено от них и что оказалось отброшенным в ходе исторического развития. Не говоря уже о великих, но неизвестных творцах, создавших первую керамику, колесо, научившихся обрабатывать металл, мы в большом долгу перед древними цивилизациями. Отдаем ли мы себе отчет в том, что первые ванны и канализационные системы появились на Европейском континенте, на острове Крит (и это было серьезным гигиеническим достижением, открытием), а первые   зубные   протезы — в  Древнем   Египте, что  земной магнетизм был впервые открыт в Древнем Китае и (самостоятельно) у ольмеков Древней Мексики? Что шарообразность Земли была впервые осознана и доказана греко-египетскими учеными?

Открытие Нового Света более чем в два раза увеличило наши пищевые, медицинские и технологические ресурсы. Разве можно представить себе современную жизнь без картофеля, подсолнечника, кукурузы, томатов, каучука, какао, ванили, хинина, различных бобовых растений?.. Мы не всегда помним, что корни многих наших идеологических представлений (в том числе и таких неоднозначных, как религиозные культы, суеверия, пренебрежительное отношение к определенным видам труда) также восходят к далекому прошлому.

Поэтому особенно важно правильно воспринимать и осмысливать имеющиеся в нашем распоряжении исторические факты. Следует стремиться к акту точного познания тех или иных исторических явлений, а не переносить на них наши современные представления, возникшие под воздействием позднейших идеологических потребностей и требований времени. Ритуальное людоедство ацтеков было для них таким же религиозным актом, как современный обряд причащения в христианстве, иначе мы вольно или невольно становимся на позиции испанских инквизиторов. Только таким диалектическим путем можно понять факты истории и только так можно и должно извлечь из них необходимые уроки. Исходя из таких позиций, можно правильно осознать и черты своеобразия той или иной древней культуры (формы экономики и идеологии, этнографические особенности, зависящие от природных условий, специфику этнической психологии и другое). Наглядные примеры из жизни древних обществ, находящихся на одинаковом (стадиально) уровне социально-экономического развития, но территориально настолько удаленных друг от друга, что какие-либо контакты между ними были невозможны (например, Египет и Древнее Перу), хорошо показывают как сходные (зависящие прежде всего от экологии), так и совершенно различные черты развития культуры.

В изучении древних цивилизаций главными вопросами являются: специфика развития, уровень их экономики, этнический состав данной цивилизации, социальное устройство общества и его иерархическая система, общее и особенное в культуре, степень развитости религиозных представлений, стадиальные и региональные связи между различными центрами, их наследство в современном мире. Далеко не на все эти вопросы можно сейчас ответить с достаточной убедительностью, иногда имеющийся материал из-за своей скудности не дает возможности даже для построения удовлетворительных гипотез.

Очень важную роль в культуре древнего мира играла религия (мифология и ритуал). Она составляла ту основу, на которой воздвигался фундамент изобразительного искусства, а позднее — философия и наука. Это объясняется в первую очередь тем, что в отличие от людей нашего времени с их способностью расчленять и анализировать явления и процессы древние воспринимали окружающий их мир как некое единство, мысля себя его неотторжимой частью. Поэтому древние системы мировоззрения были окутаны покровом мифологической символики. Сакральный смысл ее, образные комплексы и иносказательность (с нашей точки зрения) подчас больше скрывают, чем разъясняют специфику такого мировоззрения. Поэтому в ряде случаев приходится объяснять (переводить) эти мифологические образы на современный понятийный язык, передавать их в системе наших представлений и знаний.

Естественно, что многое из прошлого кажется человеку современного мира или непонятным, или ненужным, обременяющим. Но при этом необходимо помнить, что древнему человеку обряд или миф казался столь же социально важным и полезным, как подлинный творческий акт,—скажем, создание нового типа корабля. Важно также помнить, что выдвинутый французскими энциклопедистами XVIII века тезис, что всякий служитель того или иного религиозного культа — сознательный обманщик, неприложим к древнему миру. И жрец, и прибегающие к его действиям члены общины искренне верили, что только божество может им помочь. В процессе постепенного развития науки и накопления позитивных знаний выявляются ложность и бесполезность религиозных постулатов. И утилитарная, и эстетическая, и религиозно-магическая стороны в культуре древнего мира связаны неразрывно, их нельзя отделить без ущерба друг от друга. К. Маркс следующим образом характеризовал особенности мышления людей древности в этой связи, он писал, что религия есть «общая теория этого мира, его энциклопедический компендиум, его логика в популярной форме, его спиритуалистический  (его энтузиазм, его моральная санкция, его торжественное восполнение, его всеобщее основание для утешения и оправдания». Иными словами, ритуал и мифология являлись необходимыми на данной ступени формами историко-социального наследования.

Пути познания, постижения любой древней культуры могут быть разными, разнообразны и формы освещения, популяризации ее. Читатель, как очевидец, может ознакомиться с повседневной жизнью обитателей Мемфиса, Кносса, Александрии, столицы народа мочика в Древнем Перу, майяского Тикаля и центра ацтеков Теночтитлана. Такой принцип изложения материала известный английский писатель Джон Б. Пристли удачно охарактеризовал как «невиденное-виденное»: ведется как бы прямой репортаж из далекого прошлого. Иными словами, читатель вместе с автором совершает своеобразное путешествие по времени, оставаясь невидимыми для его жителей. Этот подход позволяет получить более наглядное представление о замечательных памятниках архитектуры, изобразительного искусства, особенностях материальной и духовной культуры того или иного народа, его этнографической специфике.

Как известно, изложение основных принципов развития какой-либо культуры может быть осуществлено в различных формах. Оно может принять вид строго научной монографии, рассчитанной на специалистов и снабженной обширным ссылочным аппаратом. Но имеет право на существование и другой, более популярный подход: опираясь на полученные исследователями факты, построить живую картину этнографической повседневности. Так поступила русская исследовательница О. П. Се-менова-Тян-Шанская в книге «Жизнь Ивана», выпущенной в начале этого века. Основываясь на обширных материалах Тенишевского архива, она в рамках жизни одного человека дала описание ключевых моментов традиционной культуры русского крестьянства. Такая методика получила в последнее время широкое распространение в зарубежной этнографии, достаточно назвать книги Оскара Льюиса «Дети Санчеса» и «Педро Мартинес. Мексиканский крестьянин и его семья». Повествование в этих книгах ведется обычно от первого лица. Этот вид

этнографических работ можно было бы назвать витагра-фией (от латинского \пта— жизнь). Применение подобного термина позволило бы избежать невольной путаницы с давно уже установившимся литературным жанром биография и официальными документами, именуемыми автобиографией.

[/smszamok]

В 30-х годах текущего века американский этнограф и археолог Эдгар Ли Хьюитт предложил еще одну форму описания культуры —гемерографию (от греческих слов «гемера» — день и «графо» — пишу), когда показываются наиболее характерные черты культуры определенного этноса, данные через картину обычной жизни города или поселения в течение одного дня. Книга, выпущенная Хьюиттом, в которой он собрал очерки и других ведущих специалистов-американистов, пользовалась большим успехом. Позднее эта форма использовалась и советскими авторами, например в широкоизвестной книге египтолога профессора М. Э. Матье «День египетского мальчика».

(Еще не оценили)

Загрузка...

Особенно опасные последствия несет с собою «мода на памятники». Во многих случаях без достаточных на то научных оснований достраивают археологические остатки былых сооружений. В этом случае существовавший на протяжении долгого времени вопрос, какими эти памятники были на самом деле, вообще «закрывается» и возможность когда-либо его решить исчезает. Вместо этого возникает псевдопамятник — свидетель недальновидности и ненаучного подхода к сложной проблеме. Подобное «производство памятников», конечно, не имеет ничего общего с подлинной культурой и является лишь пустопорожней и вредной тратой средств и сил.

В деле реставрации, как справедливо подчеркивает в своей книге В. Сансоне, необходимо строго

[smszamok]

следовать одному правилу: избавляться от домыслов и опираться только на строго научные критерии. Можно понять приводимые В. Сансоне слова итальянского архитектора Анджелини, считающего, что реставрационные работы, проведенные специалистами, желавшими восстановить прошлое, «даже оставаясь верными научным принципам и данным, настолько отдают душком фальши, что кажется, будто имеешь дело с антиреставрацией. Это разрушение, хотя внешне выглядит как реконструкция, разрушение ощущения атмосферы».

Очень важно и другое замечание автора: если архитектор лишен возможности сохранить весь объект, то он должен, прежде всего тщательно изучив его, определить, что в этом памятнике самое важное, самое ценное, и именно на нем сосредоточить свою консервационную деятельность.

Автор суров, но правдив, когда показывает, что никакими усилиями невозможно обеспечить вечное существование дорогих нам построек, что процесс необратимого разрушения материала, из которого сооружены памятники, можно задержать, но нельзя исключить вообще. В то же время, приводя целый ряд конкретных примеров, он рассказывает о методах и средствах, которые могут на многие столетия продлить срок жизни памятников, сохранить их достоверный или близкий к первоначальному облик и ту высокую информативность, о которой мы говорили выше.

Добавим от себя, что современные градостроительные приемы дают возможность самым разнообразным способом включать памятники в городскую среду, использовать их при формировании новых ансамблей, художественная выразительность которых строится на контрастных сопоставлениях разных стилистических направлений, на сочетаниях современной и исторической архитектуры или на сохранении в городе отдельных заповедных зон, в которых важнейшее место отводится не только самим памятникам архитектуры, но и так называемой фоновой застройке. Такая застройка сберегает характерные для этих памятников масштаб городских пространств, высоту и протяженность зданий, пластику фасадов, особенности декора, колорит, систему озеленения, разбивку участков и другие важные особенности градостроительства предшествующих эпох. Архитекторы учитывают и тот факт, что физическая сохранность памятника еще не гарантирует сохранения его художественной выразительности, которая может быть искажена, а то и вовсе обесценена из-за возведения по соседству новых зданий, не учитывающих особенностей сохранившегося ансамбля или отдельного памятника архитектуры. Над этими проблемами, как и вообще над поисками путей взаимосвязи разновременных построек, много работают советские проектировщики и теоретики архитектуры, а также архитекторы других социалистических стран. Сегодня уже можно привести немало удачных практических результатов такой работы в Суздале, Ярославле, Новгороде, в Старом Тбилиси, в Вильнюсе и Таллине и во многих других городах и регионах Советского Союза.

Заслуживают внимания попытки объединить опыт архитекторов социалистических стран при решении сложных проблем охраны и реставрации исторических городов или организации в них нового строительства. С этой целью Союзы архитекторов проводят творческие семинары, во время которых архитекторы разных стран дают свои проектные предложения. Такие семинары были проведены в Новгороде, в Берлине (ГДР) и в ряде других социалистических стран.

Одной из важных особенностей работы с историческими памятниками и древними городами является то, что практически в этой области архитектурной деятельности нет и не может быть типовых решений и верных для всех случаев рекомендаций. Архитектурное наследие так неповторимо разнообразно, что практически каждый раз требует индивидуального подхода, новых решений, которым непременно должны предшествовать тщательные и трудоемкие научные исследования объектов, подлежащих реставрации или реконструкции.

Из камня и дерева создавали архитектуру наши предки. Но прежде всего они творили ее на основе своего художественно-нравственного восприятия мира. И реставрацию нельзя вести, опираясь только на строительные материалы. Здесь необходимы знание и понимание природы памятника, мыслей и чаяний создавших его людей, техники, которой они владели. И конечно, важна специфика географических условий, в которых существует памятник. Взять, к примеру, исторические города и памятники наших среднеазиатских республик. Здесь памятникам на протяжении многих столетий кроме других причин угрожает высокая сейсмичность, а также то, что многие ценные постройки сооружены из необожженного кирпича, который имеет свои особенности. Памятникам деревянной архитектуры, которыми по праву гордятся многие районы русского Севера, Украины, Белоруссии, угрожает огонь, гниение, насекомые и грибки. Существует на территории нашей страны и много других особенных по вопросам охраны памятников регионов.

[/smszamok]

Итак, материал, который содержится в книге Вито Сансоне, безусловно, полезен практике, для которой исключительно важен обмен опытом. Там, где этот опыт не может быть использован непосредственно, он наталкивает на новые мысли, стимулирует поиск, помогает правильно определить его направление. Многие же общие профессиональные принципы реставрации в равной мере относятся к разным странам и активно используются как у нас, так и за рубежом.

(Еще не оценили)

Загрузка...

Отсюда вытекает логическая необходимость рассказа о памятниках, о принципах и методах их сохранения и реставрации, о больших усилиях, которые в наше время направляются на спасение архитектурного наследия разных народов мира. На признании такой необходимости можно по существу закончить это несколько затянувшееся «предисловие к послесловию» и обратиться к книге, которую только что кончил читать наш читатель.

Книга «Камни, которые необходимо спасти» написана не архитектором, не реставратором-профессионалом, а писателем-публицистом, опытным литератором. Вито Сансоне — человек левых убеждений, член

[smszamok]

Итальянской коммунистической партии. Несколько лет Вито Сансоне работал в Москве в качестве собственного корреспондента газеты «Паэзе сера». Он большой друг Советского Союза, опубликовавший в Италии книгу «Сибирь, эпопея века», переведенную на русский язык, и книгу о советской Средней Азии. Важно отметить, что и в вопросах отношения к историко-архитек-турному наследию позиции Вито Сансоне во многом совпадают со взглядами советских специалистов.

Для темы, которой посвящена книга Сансоне, важно, что он не только публицист. Он еще и итальянец — представитель народа, давшего всему человечеству огромный импульс культурного развития и памятники уникального значения. Итальянцы буквально «ходят по камням истории», которые насчитывают добрых три тысячелетия. Для них привычными памятниками истории и культуры являются не только сохранившиеся от прошедших веков сооружения, но и их археологические, часто трудно определяемые остатки. Чувство историзма глубоко укоренилось в итальянцах, помогая им изучать прошлое и активно включать его в современную среду.

Вито Сансоне задался целью не только объяснить, зачем это делается, но и рассказать, как ведется сохранение, реставрация, подлинное спасение бесценного наследия человечества. Он вводит читателя в сложную технологию реставрационных работ, знакомит его со множеством специальных проблем, с которыми приходится ежедневно сталкиваться архитектору, имеющему дело с наследием. На первый взгляд это может показаться излишним. Но писатель учитывает психологию современного широко информированного человека, который стал приобретать особый интерес к точному факту: к документальному фильму, к рассказу о том, как функционирует крупный аэродром, как работает ученый, как изготовляются те или иные предметы. Но если знакомство с названными процессами удовлетворяет любознательность современного человека, то знание проблем охраны, реставрации и использования архитектурного наследия вооружает его пониманием языка исторических памятников и, следовательно, делает его культурнее, вооружает для борьбы за это наследие в самом широком диапазоне. «Человечество, — писал русский публицист-демократ и литературный критик прошлого столетия Н. В. Шелгунов, — имеет на истину право неотъемлемой собственности потому, что создавало и создает ее всей своей жизнью; следовательно, не только нельзя лишать людей того, что принадлежит им, — напротив, наука, как склад истин, должна быть открыта для всех: пусть всякий идет и берет, что ему нужно». Можно не сомневаться, что именно так обстоит дело и с историко-архитектурной наукой, с научными методами сохранения и восстановления памятников старины. Поэтому здесь, как и везде, кроме сухих специальных руководств необходимы труды, пропагандирующие научные знания, иначе для многих эта область окажется неизвестной и будет рождать непонимание там, где именно понимание является главной движущей силой.

Как опытный писатель-публицист, Вито Сансоне собирал материал для своей книги, пользуясь самыми информативными и надежными источниками. Он встречался и беседовал с теми специалистами, которые стояли у истоков нового этапа в сохранении и изучении наследия, которые утвердили свой профессионализм крупными и авторитетными работами, получившими международное признание. Среди них — и первый президент Международного совета по вопросам памятников и достопримечательных мест (ИКОМОС) Пьеро Гаццола, прославившийся восстановлением разрушенных античных мостов Вероны и многими другими работами: он несколько раз переизбирался на пост руководителя важнейшей международной организации специалистов по архитектурному наследию. Именем этого выдающегося специалиста и деятеля культуры после его смерти названа главная награда ИКОМОСа — приз и медаль Гаццолы. Автор цитирует высказывания Раймона Лемера и Мишеля Парана — последующих президентов ИКОМОСа, многих других видных ученых, архитекторов, археологов, историков.

Он широко пользуется материалами ЮНЕСКО, знакомит читателя с важнейшими решениями этой авторитетнейшей международной правительственной организации в области культуры, образования и науки, посвященными наследию всех народов мира.

Для того чтобы наиболее выпукло и ясно показать творческие проблемы реставрации, невероятные трудности, которые подстерегают тут архитектора, стремящегося сохранить и достоверно передать современникам подлинное дыхание искусства далеких веков, Вито Сансоне обращается к конкретным примерам, выбирая из их числа крупные комплексы, спасенные благодаря Международным кампаниям ЮНЕСКО. При осуществлении этих кампаний многие страны и народы совместными усилиями стремились спасти то, что принадлежит не одной какой-нибудь, даже создавшей данный  шедевр  нации,  а  всему  человечеству,  например  афинский

Акрополь, нубийские храмы, ансамбли и памятники Венеции, руины Персеполя и Карфагена, Мохенджодаро, Боробудур, Катманду, Анг-кор-Ват и целый ряд других величайших творений строительного гения народов мира. Названия этих памятников сегодня практически общеизвестны. Но что они представляют собой, какая угроза нависла над их дальнейшим существованием и что делается для их спасения, знают немногие. Вито Сансоне рассказывает об этом подробно, приводя множество исторических фактов, конкретных примеров, квалифицированно излагая применяемые методы, а иногда чуть ли не технологические рецепты. Но все это сообщается читателю в живой, доступной и увлекательной форме, с массой подробностей и деталей, которые так важны, чтобы представить себе каждый памятник объемно, в его реальном окружении и правдиво отразить сложность борьбы за его спасение.

Такую живость и достоверность изложения невозможно достичь только благодаря беседам со специалистами и чтению профессиональной литературы. Реалистичность рассказа о памятнике возникает только тогда, когда автор видел его лично и пережил встречу с ним, как с произведением искусства. Автор действительно побывал во всех местах, о которых он ведет рассказ, знакомился с памятниками в натуре и буквально «прикасался руками» к тем проблемам, которые возникают при их реставрации.

Все это придает его наблюдениям особую ценность, как высказываниям очевидца, показаниям свидетеля, наделяет его книгу особой достоверностью, чем она существенно отличается от многих, пусть даже чрезвычайно добросовестных исследований, выполненных исключительно по чужим материалам. Сейчас, когда о памятниках архитектуры пишут многие, часто появляются книги, «сделанные из книг». В таких работах трудно почувствовать и личность автора, и живую искру достоверности. Ошибка или неточность, допущенные в одном каком-то издании, кочуют потом по страницам путеводителей и популярных публикаций, вводя в заблуждение многих читателей. Человек, который видел памятник своими глазами, обычно не пересказывает его описаний, заимствованных у других авторов, а, полный личных впечатлений, показывает нам его по-новому, делая порой неожиданные открытия, обращая внимание на особенно интересные факты. Такой элемент новизны содержат в себе и описания памятников Вито Сансоне, который посещал каждый из них не только как путешествующий писатель, но и как человек, знакомый с проблемами этих памятников, с проблемами современной культуры.

В то же время В. Сансоне пишет, что его книга не путевые заметки. В ней постоянно ощущается ход мысли автора, его отношение к сообщаемым фактам, логика развития проблем. Некоторые оценки автора спорны, и не всегда с ними можно согласиться. Но лейтмотивом через все главы проходит мысль о том, что только международное сотрудничество, только объединенные усилия различных стран и народов могут спасти памятники, а значит, и культуру. Эта мысль приобретает особое значение, когда усилия ЮНЕСКО порой объявляются «излишними», выгодными только развивающимся странам, а трата средств на международные кампании по спасению памятников — «расточительством». Для Сансоне ясно, что вложение средств в реставрацию архитектурного наследия — эффективное и необходимое дело, живая потребность, связанная с утверждением высочайших моральных и нравственных человеческих ценностей, подверженных в XX веке жесточайшим и драматическим испытаниям.

Провозглашая реставрацию памятников важным культурным деянием, В. Сансоне далек от идиллического описания проведенных в этой области работ. Он постоянно обращает внимание читателя на нерешенные реставрационные проблемы, на недостатки используемых архитектурных, конструктивных и технических приемов, показывает упущенные возможности, призывая совершенствовать реставрационную практику. Такая постановка вопроса очень своевременна. Последние годы в разных странах среди специалистов все чаще слышится парадоксальный на первый взгляд призыв: «Реставрируем реставрированное!» Он родился не случайно.

Реставрационные работы, которые были проведены во многих европейских странах во второй половине и в конце XIX века, нанесли огромный ущерб архитектурному наследию. Не владея научной методикой реставрации, не умея и не считая для себя обязательным проводить глубокие предварительные исследования памятников, архитекторы XIX века часто вовсе не пытались точно восстановить утраченные детали, не сохранили подлинных, но пострадавших от времени фрагментов, а попросту заменяли их новыми, изготовленными на основе их собственных домыслов. Многие из них считали, что знают архитектуру прошлого чуть ли не лучше ее современников, и нередко «поправляли» авторов, стремясь «улучшить» памятник или привести его в соответствие с бытовавшими в то время представлениями о готике, романской архитектуре, барокко. Нечего и говорить, что в процессе такой «реставрации» памятники теряли своеобразие, оригинальные детали, утрачивали достоверность и превращались в новоделы, стилизованные «под старину».

Самое печальное состояло в том, что такой реставрации подвергались в первую очередь самые лучшие, знаменитые памятники. В своем желании их сохранить, спасти архитекторы губили наследие, часто стирая следы его первоначального состояния.

Проведенные реставрационные работы плохо документировались, добавленные части каменной кладки никак не обозначались, и уже через самое непродолжительное время забывалось, где подлинные элементы здания, а где дополнения. Даже один из самых эрудированных в вопросах истории архитектуры и опытных архитекторов-реставраторов XIX века, Виолле ле Дюк, грешил такими существенными просчетами. К пострадавшим от его реставрации памятникам относится, например, известнейший собор Парижской богоматери, в котором архитектор изменил целый ряд важных элементов, поставил новую скульптуру и произвел целый ряд произвольных добавлений.

[/smszamok]

Результатом такой реставрационной практики являлась не только утрата памятников, но и искажение представления об архитектуре прошлого, которую они представляли. Только постепенно, как это показывает Сансоне, архитекторы пришли к мысли о необходимости не столько реставрировать, сколько консервировать наследие, сохраняя в подлинном виде все, что можно сохранить. Не случайно поэтому приводимое в книге суждение П. Гаццолы, который считал, что лучше дать памятнику погибнуть, чем исказить его плохой реставрацией. По крайней мере он никого в этом случае не будет вводить в заблуждение.

Работа по реставрации реставрированного особенно сложна и ответственна. Она требует самых скрупулезных исследований и буквально археологических методов расчистки сооружения.

(Еще не оценили)

Загрузка...

Среди проектов культурного туризма, осуществляемых в различных странах Латинской Америки, особое место занимают ведущиеся в Перу работы по освоению трех зон, где в основном сконцентрированы богатства удивительного прошлого. Это район Пуно — Куско—Мачу-Пикчу — Кильябамба, район Трухильо — Чан-Чан и район Кальехон-дель-Уайлас — Чавин. Перу обычно известна широкой публике как страна инков, которым после экспедиций Колумба Испания навязала  свое   владычество.   Несомненно,  династия   Инков,   правившая последние два доколумбовых столетия, оставила выдающиеся памятники, но мы знаем ее в основном потому, что ей выпал жребий столкнуться с испанцами.

На самом деле история Перу началась по меньшей мере за 1500 лет до того, как туда

[smszamok]

пришли Франсиско Писарро и его братья Гонсало, Хуан и Эрнандо, чтобы начать захватническую войну. Эта история мало известна и с трудом поддается расшифровке, потому что ученые до сих пор не располагают письменными источниками. Развалины, остатки разного рода памятников и произведений искусства — вот единственные элементы, которыми мы располагаем, чтобы проследить ее развитие.

Прежде всего надо сказать, что Перу — один из древнейших центров культуры в мире; оседлый образ жизни и земледелие развивались там практически в ту же эпоху, что и на Ближнем Востоке, то есть восемь тысяч лет назад. В те времена перуанцы уже жили в селениях, ловили рыбу и возделывали маниоку. Около шести тысяч лет назад они научились выращивать фасоль, а тысячу лет спустя изготовляли хлопок и использовали его для одежды, создавая восхитительное искусство ткачества, которое достигло своего апогея к началу нашей эры и впоследствии поразило весь мир. Следует напомнить, что четыре тысячи лет назад, когда перуанцы еще не умели делать вазы из обожженной глины и не освоили культуру кукурузы, они уже строили сложные здания из камня, облицовывая его глиной. К 2500 году до н. э. на побережье и в долинах Анд были воздвигнуты большие постройки культуры Чавин, украшенные орнаментом по камню. И по сей день эти остатки отдаленнейшего прошлого похоронены в джунглях, и часто даже специалисты не удостаивают их своим вниманием.

Конец «горизонта Чавин» соответствует образованию трех первых локальных культур побережья: Мочика — на севере, Лима — в центре и Паракас — на юге. В этот период появляется обработка металлов, отмечаются глубокие преобразования в земледелии и возникают более крупные поселения. Судя по дошедшим до нас свидетельствам, в 500—800 годах н. э. Перу уже была сравнительно населенной; именно на этот период приходятся события, происхождение которых специалисты по древнему времени приписывают «воздействию культуры Тиауанако». Тайну еще предстоит прояснить, но, по-видимому, вследствие какого-то стихийного бедствия — возможно, климатического или гидрогеологического характера — региональные культуры побережья пришли в упадок и не сумели оказать сопротивления нашествию племен, спустившихся с Анд.

Однако начиная с XII века региональные культуры претерпевают глубокие преобразования, и три последних доколумбовых столетия, видимо, были золотым веком Перу. На севере властвовали правители Чиму, чьей столицей был Чан-Чан; культура Чанкай оказывала влияние на Лиму и центральное побережье; юго-восток был в руках принцев Чинки, Ики и Наски. Страна вступила в период городской жизни и интенсивного земледелия, основанного на крупных оросительных работах. Значительно возросло население, численность которого, вероятно, достигала десяти миллионов человек.

Гигантские усилия властителей инков по созданию «империи» площадью в два миллиона квадратных километров были поразительным предприятием, особенно если учесть, что его участники не ведали письменности и не располагали ни повозками, ни тягловым скотом.

Покорение инков испанскими завоевателями проходило медленно и трудно. Многие историки и социологи справедливо критиковали испанцев за ту жестокость, с которой оно проводилось. Но чтобы правильно понять эти события, их следует рассматривать в том антропологическом и культурном аспекте, в каком они происходили. Легко представить себе последствия: индейцы испытали такой кризис личности, что многие даже кончали жизнь самоубийством. Распространилась метисация, но испанцы не допускали полноправия метисов. Христианизация затронула лишь поверхностный слой; в языке, обычаях и других аспектах жизни, особенно в мышлении, индейцы сохранили верность традиции.

Потерпев поражение в борьбе с завоевателями, продолжавшейся 40 лет — с 1532 до 1572 года, когда был убит Тупак Амару, один из последних представителей династии Инков, потеряв более двух третей населения, индейцы в конце концов смирились с двойственным характером своего существования: с одной стороны, они приняли (или сделали вид, что приняли) культуру победителей, с другой — сохранили (в разрешенных узких рамках или в коллективной памяти) культуру отцов, как свидетельствуют, в частности, обряды и поминальные церемонии, устраиваемые по сей день их потомками.

За долгие тысячелетия доколумбовой истории и четыре столетия испанского владычества в Перу сложилось монументальное наследие, значение которого неизвестно широкой публике. Достаточно сказать, что там сохранилось около 50 тысяч доколумбовых археологических памятников, в частности знаменитый храм Луны, воздвигнутый в Моче из 20 миллионов адоб (кирпичей из сырой глины), и крепость Мачу-Пикчу, построенная из массивных каменных глыб и чудом держащаяся на вершине горы. Эти памятники, пользующиеся наибольшей известностью, особенно интересны с исторической и культурной точки зрения.

В 1965 году поступления от туризма в Перу составляли 15 миллионов долларов, а в 1974 году — уже около 78 миллионов долларов, впятеро больше. Прогресс еще недостаточен, но он показывает те выгоды, которые развивающаяся страна может извлечь из хорошо составленной программы культурного туризма.

Второй лик туриста. «Освоение памятников и комплексов действительно содействует увеличению числа туристов, но нельзя закрывать глаза на тот факт, что вопрос развития туризма, и в особенности международного, не так прост, как кажется поначалу. Ныне пересматривается вопрос о расширении его вклада в дело экономического и социального развития. Хотя уже доказано, что международный туризм приносит доходы и создает рабочие места, мы должны вместе с тем констатировать, что он грозит оказать вредное воздействие на социально-культурные ценности развивающих его стран. Продолжая… свою деятельность в пользу культурного туризма, ЮНЕСКО занялась изучением его последствий для социально-культурных ценностей. Лишь проанализировав эти последствия, можно будет со знанием дела бороться с их пагубными сторонами». Так, выступая в Каире в феврале 1975 года, бывший генеральный директор ЮНЕСКО Амаду-Мах-тар М’Боу поднял один из самых тревожных вопросов нашего времени, тоже явившийся следствием экономического развития, которое нам не всегда удается держать под контролем и отрицательные последствия которого мы часто не можем предвидеть. Проблема выглядит таким образом: у стран, обогащающихся за счет развития туристической индустрии, есть основания для удовлетворения полученными прибылями, но им приходится сталкиваться и с определенными последствиями массового туризма — загрязнением и другими неприятными нарушениями природной и социальной среды. В общем у курицы, несущей золотые яйца, появляется опасная склонность ломать курятник.

Такое положение вызывает озабоченность. Непрерывный рост числа туристов и расходуемых ими сумм привели в действие механизм чудовищной спекуляции. Побережья Тирренского, Адриатического и Эгейского морей забиты большими отелями, кемпингами и развлекательными заведениями часто сомнительного качества. Альпы обезображены расширяющейся сетью зимних курортов, а на островах, наиболее посещаемых туристами, появляются явные признаки деградации. Там не найдешь места, которое не оказалось бы во власти туристической индустрии и спекуляции недвижимостью. Возникает вопрос, действительно ли экономические выгоды компенсируют подобное положение? Похоже, что нет. Как показало недавнее исследование, более двух третей иностранной валюты, получаемой от туризма, расходуется на сооружение гостиниц, автострад и тому подобное, а также на приобретение предметов роскоши для создания комфорта туристам.

Поведение и запросы большинства туристов известны. Менее известны, однако, проистекающие из этого последствия. Остановимся вкратце на одной из самых невинных маний — «охоте за сувенирами». В торговле мелочами для туристов не было бы ничего плохого, если бы зачастую речь не шла о чучеле маленького крокодила, уникальном коралле, редких птице или перьях, раковинах, цветах, бабочках и маленьких животных, многочисленные виды которых живут лишь на определенных островах или в определенных горах. Процветающая торговля добычей подводной охоты уже нанесла значительный урон побережью Карибского моря, Индийского и Тихого океанов.

Заповедники диких животных приносят хорошие доходы, но развитие туризма и растущий спрос на кемпинги и многочисленные дороги наряду с проблемами, создаваемыми ордами любителей фотосафари, побудили служащих ряда заповедных территорий поставить вопрос об ограничении числа посетителей.

Но перечисленные выше беды — это почти ничто в сравнении с психологическим воздействием массового туризма, особенно в тех местах, которые в туристических проспектах восхваляются как «еще нетронутый земной рай». Здесь ущерб порой совершенно непоправим. Как отмечалось на семинаре по «социальным и культурным последствиям туризма», организованном ЮНЕСКО совместно с Международным банком реконструкции и развития и проходившем в Вашингтоне в конце 1976 года, туризм порой не только не способствует делу дружбы и взаимопонимания между народами, но даже может усугубить причины напряженности и предрассудки. Например, тунисец Бухдиба, приведя в качестве примера свою страну, подчеркнул, что «вторжение разношерстной, космополитичной, распущенной толпы, часто развязной и невоспитанной, не может не травмировать массы тунисцев, лишь недавно вырвавшихся из оков старых традиций». По словам Бухдибы, немало людей в Тунисе считают, что туризм — это несчастье, и видят в нем причину перемен в мышлении, появления нового отношения к работе, деньгам, межчеловеческим контактам и половым отношениям, разрушения уз населения с его религией и этикой. Короче говоря, туризм для них — это, видимо, фактор не просто морального разложени*.

В этой яростной филиппике, бесспорно, есть доля преувеличения. Однако нельзя отрицать, что проблема существует, приобрела серьезный характер и требует принятия разумных мер, которые могли бы искоренить зло, сохранив в то же время все хорошее, что принес и продолжает приносить туризм.

Приток туристов и некультурное поведение некоторых из них (к счастью, немногих) побудили власти в ряде случаев принять ограничительные меры. Это сделано в отношении Колизея, Акрополя и пещер Ласко. По словам Мишеля Парана, влиятельного члена ИКОМОС, для сохранения того, что по праву хочет увидеть турист, необходимо ввести ограничения, преступать которые нельзя. «Быть может, — заметил он, — идеальным было бы сделать так, чтобы несколько миллионов людей остались «культурно недоразвитыми» и никогда не увидели Джоконду».

[/smszamok]

Я настроен более оптимистично и согласен с Раймоном Лемером, что «нужно создать этику туриста» и что туризм «должен быть культурным». Речь идет о том, чтобы содействовать пробуждению у туриста сознания необходимости сохранения памятников. Это сознание уже дало положительные результаты, когда международное сообщество спасло храмы Абу-Симбела и Филе, и можно не сомневаться, мы еще наверняка получим другие серьезные доказательства жизненности этого сознания. Речь идет о туристах западных стран, превративших в последнее время Тунис в моднейший курорт и ведущих себя в этой стране с полным пренебрежением к нормам морали и этики.