Сочинения

(Еще не оценили)

Загрузка...

Стихи Некрасова правдиво воспроизводили жизнь во всей её сложности и полноте, объясняли жизнь, учили произносить над ней   революционный   приговор,  становились  учебником   жизни. Вслед за своими великими учителями, требовавшими, чтобы искусство служило народу, выражало важнейшие общественные интересы своего времени, Некрасов заявлял: «Нет науки для науки, нет искусства для искусства,— все они существуют для общества, для облагорожения, для возвышения человека…» Муза Некрасова — «муза мести и печали», а чаще всего музой, призванной глаголом жечь сердца людей, то образ некрасовской музы оставался неизменным на протяжении всего творчества поэта. Так, в стихотворении «Вчерашний день, часу в шестом…», написанном в 1848 г., когда молодой Некрасов только ещё выходил па свою славную поэтическую дорогу, он писал:

• Вчерашний день, часу в шестом,   
• Ни звука из её груди,
• Зашёл   я  на  Сенную;        
• Лишь бич свистал, играя…
• Там   били  женщину   кнутом,      
• И Музе я сказал; «Гляди!
• Крестьянку молодую.         
• Сестра твоя родная!»

Через семь лет в стихотворении «Безвестен я…» Некрасов писал о своей гневной и страдальческой поэзии:

• Стихи мои — плод жизни несчастливой,
• У отдыха похищенных часов,
• Сокрытых слёз и думы боязливой;
• Но вами я не восхвалял глупцов,
• Но с подлостью не заключал союза,
• Нет! свой венец терновый приняла,
• Не дрогнув, обесславленная Муза
• И под кнутом без звука умерла.

И в своих последних стихах, написанных за несколько дней до смерти, Некрасов вновь создавал тот же образ музы, борьбой и страданиями кровно связанной с народом. Муза Некрасова была «печальной спутницей печальных бедняков, рождённых для труда, страданья и оков». Сторонники «искусства для искусства» утверждали, что поэзия должна примирять людей с уродствами жизни, уводить от борьбы с общественной несправедливостью и социальным злом. Муза Некрасова раскрывала «бездны тёмные насилия и зла»; она не уводила от жизни, не примиряла с ней, а звала на борьбу «с неправдою людской», «кричала: мщение! и буйным языком на головы врагов звала господень гром!» Жизнь и искусство, по мнению Фета, это два различных мира, между которыми нет никакой связи. «Я никогда не мог понять,— писал Фет,— чтобы поэзия интересовалась чем-либо помимо красоты». «Мы,— говорил он о себе и своих единомышленниках,— постоянно искали в поэзии единственного убежища от всяких житейских скорбей, в том числе и гражданских». Творчество бессознательно и бесцельно, утверждали сторонники «искусства для искусства», оно — «бред неясный», «безумная прихоть певца».

Иначе смотрели на долг поэта и роль поэзии в общественной жизни сторонники искусства для народа. Ещё Рылеев видел в поэте того, кто «выше всех на свете благ общественное благо ставил». Пушкин называл истинного поэта «пророком», который должен «глаголом жечь сердца людей». Поэт, не отдающий свой дар народу,— труп, утверждал Пушкин. Вслед за Пушкиным Лермонтов видел долг поэта в том, чтобы всегда, «во дни торжеств и бед», быть с народом, провозглашать «любви и правды

чистые ученья».

Поэзия Некрасова продолжала развивать лучшие традиции, завещанные русской литературе Рылеевым, Пушкиным и Лермонтовым. Как и его поэтические предшественники, Некрасов был поэтом-гражданином, но он жил и творил в иное время, тогда, когда, по словам В. И. Ленина, «шире стал круг борцов, ближе их связь с народом». Некрасов стал певцом народа, поэтическим вождём боевого поколения революционеров-демократов 50—70-х годов XIX в. В 1856 г. Некрасов писал Л. Н. Толстому: «Роль писателя есть прежде всего роль учителя и по возможности заступника за безгласных и униженных».

• Не может сын глядеть спокойно
• На горе матери родной,
• Не будет гражданин достойный
• К отчизне холоден душой,
• Ему нет горше укоризны…
• Иди в огонь за честь отчизны,
• За убежденье, за любовь…
• Обращаясь к поэту, он призывал:
• Будь гражданин! Служа искусству,
• Для блага ближнего живи,
• Свой гений подчиняя чувству
• Всеобнимающей любви.

Стихотворение было написано тогда, когда резко обострилась борьба между сторонниками реакционной теории «чистого искусства» и сторонниками гражданского направления в искусстве, во главе которых стоял Н.  Г. Чернышевский. Полностью разделяя взгляды Чернышевского на искусство и долг поэта перед обществом, Некрасов писал о том, что искусство должно служить не богатым и праздным любителям «изящного», ибо «их цель мелка, их жизнь пуста», не либеральным «мудрецам», чьё «назначенье — разговоры», а народу. Истинный поэт не может и не должен быть равнодушным к горю и мукам «не имущих хлеба», не имеет права уклоняться от борьбы за счастье народа, не должен тратить свой талант по пустякам.  Передовая идейность, которой было проникнуто стихотворение «Поэт и гражданин», вызвала озлобленные нападки реакционеров. Министр народного просвещения, указывая цензурному комитету на то, что не следовало разрешать сборник стихов Некрасова, писал: «В стихотворении «Гражданин и поэт»… выражены мнения и сочувствия неблагонамеренные». Цензору, разрешившему печатать стихи Некрасова, был объявлен строгий выговор, а когда Чернышевский перепечатал в «Современнике» стихотворение Некрасова (поэт в это время лечился за границей), то редакция журнала получила предупреждение о том, что «первая подобная выходка подвергнет… журнал совершенному прекращению».

(Еще не оценили)

Загрузка...

Центральной фигурой эпохи 50—60-х годов был великий русский учёный, писатель и революционер Николай Гаврилович Чернышевский. Он родился 12 июля 1828 г. в Саратове в семье и юность священника. Отец Чернышевского не был похож на большую часть русского православного духовенства. «Это был не поп или, по крайней мере, очень мало поп»,— писал о нём «Колокол» Герцена. Саратов в те годы был глухим провинциальным городом, в котором единственная книжная лавка закрылась из-за отсутствия покупателей, городом, населённым косными, ограниченными обывателями.

У отца Чернышевского была хорошая библиотека с большим количеством светских книг. Уже в детстве Чернышевский познакомился с сочинениями Пушкина, Жуковского, Гоголя, статьями Белинского, лучшими созданиями мировой литературы, прочитал множество книг по истории, географии и другим наукам.

Одарённый замечательными способностями, Чернышевский к 16 годам овладел латинским, греческим, французским, немецким и английским языками и был хорошо знаком с языками древнееврейским, татарским, персидским и польским. Большую часть этих знаний он

[smszamok]

приобрёл в результате неутомимого самостоятельного труда.

Он рано стал, по собственным словам, «библиофагом, пожирателем книг», но страсть к приобретению знаний не мешала ему оставаться живым, жизнерадостным’ подростком, общим любимцем товарищей, другом крепостной детворы. Он рано познакомился с ужасами крепостного быта и с горячей любовью   относился   ко всем   обездоленным   и   неимущим. Отец Чернышевского был небогатым человеком, и мальчику были близки и понятны страдания и невзгоды   трудового люда.

«Жизнь моего детства,— вспоминал он,— была погружена в жизнь моего народа, которая охватывала меня со всех сторон». На Волге, где Чернышевский проводил долгие часы, он жадно слушал рассказы беглых крестьян о деспотах-помещиках, запоминал народные песни и сказания о Степане Разине и Емельяне Пугачёве. Чернышевский отчётливо осознал, что мысли Гегеля «не дышат нововведениями», что Гегель—«раб настоящего положения вещей, настоящего устройства общества». От Гегеля Чернышевский перешёл к изучению материалистической философии Людвига Фейербаха. Его книга «Сущность христианства» потрясла Чернышевского своим «благородством, откровенностью, резкостью». Но Чернышевский не мог остановиться на философии, которая ставила своей задачей только познать мир, ему надо было найти пути к его преобразованию.

С пристальным вниманием следит юноша Чернышевский за революционными событиями 1848 г. на Западе. Он сближается с некоторыми членами кружка Петрашевского и в книгах великих социалистов-утопистов ищет ответа на мучащие его вопросы. Как и Салтыков, а ещё ранее Белинский, он увлёкся идеями утопического социализма, проникся беспощадной критикой буржуазного строя насилия и грабежа и верой в неизбежность победы социализма. Чернышевский освоил все теоретические богатства передовых умов Западной Европы.  Перед его глазами неотступно стояла горячо любимая им родина, стонавшая под ярмом крепостного права, многомиллионное крестьянство, бесправное, тёмное, измученное веками рабства и неволи.

Чернышевский знал, что он будет делать: он будет делать всё, чтобы ускорить час народного торжества, «чтобы один класс не сосал кровь другого», чтобы уничтожить тот общественный строй, «при котором девять десятых народа — рабы и пролетарии».

В конце 1853 г. он закончил работу над своей диссертацией «Эстетические отношения искусства к действительности». Однако прошло полтора года, прежде чем состоялась публичная защита диссертации: под всякими предлогами реакционное начальство университета оттягивало защиту. Передовой молодёжью диссертация была воспринята как программный документ боевой материалистической философии. Публичная защита диссертации происходила 10 мая 1855 г., председательствовал   на диспуте   ректор   университета

П. А. Плетнёв. Вот как описывает диспут Н. Шелгунов, друг Чернышевского,

впоследствии сосланный в Сибирь: «Небольшая аудитория, отведённая для диспута, была битком набита слушателями… Тесно было очень, так что слушатели стояли на окнах… Чернышевский защищал диссертацию со своей обычной скромностью, но с твёрдостью непоколебимого убеждения. После диспута Плетнёв обратился к Чернышевскому с таким замечанием: «Кажется, я на лекциях читал — вам совсем не это!» И действительно, Плетнёв читал не это, а то, что он читал, было бы не в состоянии привести публику в тот восторг, в который её привела диссертация. В ней было всё ново и всё заманчиво; и новые мысли, и аргументация, и простота, и ясность изложения. Но так на диссертацию смотрела только аудитория, Плетнёв ограничился своим замечанием, обычного поздравления не последовало, а диссертация была положена под сукно». Когда диссертация вышла из печати, вокруг неё был организован заговор молчания. Но долго замалчивать замечательную работу Чернышевского было невозможно, и тогда реакционные журналы откликнулись на неё рядом злобных нападок. Так, в реакционном журнале «Библиотека для чтения» утверждалось, что в теории Чернышевского «нет ничего, кроме нелепости вывода». Ожесточённые отклики вызвала она и у писателей-дворян.

Чернышевский отдавал журналу все свои силы. В «Современнике» были напечатаны его лучшие работы: «Очерки гоголевского периода русской литературы», «Лесс’инг и его время»„ статьи о Пушкине, Льве Толстом, Щедрине, Островском, ряд философских, исторических и экономических исследований, в которых, по словам Маркса, Чернышевский «мастерски показал. банкротство буржуазной политической экономии».

Беспощадную борьбу ведёт Чернышевский с либеральным» болтунами, во всех своих статьях неизменно отстаивает интересы народа, сплачивает и организует революционные силы, способные к самоотверженной борьбе с самодержавным правительством.

Чернышевский клеймил либералов за их безмерную фальшь-и подлость, за их лицемерие и краснобайство, за их стремление-упрочить самодержавно-крепостническую систему.

В. И. Ленин говорил, что от сочинений Чернышевского «веег духом классовой борьбы». Вся передовая Россия относилась с огромным уважением к Чернышевскому, видела в нём своего-признанного вождя, учителя жизни. Все тёмные силы России ви-> дели в нём своего непримиримого врага. За Чернышевским устанавливается полицейская слежка, цензура уродует и запрещает статьи «насадителя смуты». В анонимных письмах его называют «заклятым социалистом», грозят расправой. Добровольные шпионы пишут о нём в охранное отделение: «Чернышевский — это» коновод юношей… это хитрый социалист… ежели вы не удалите его, то быть беде — будет кровь, ему нет места в России — везде он опасен… скорее отнимите у него возможность действовать… эта бешеная шайка жаждет крови, ужасов и пойдёт напролом… Избавьте нас от Чернышевского — ради общего спокойствия».

Чернышевский был не только теоретиком, но и практиком; революции. Стремясь договориться с Герценом о совместной? борьбе против реакционеров, он тайно ездил к нему в Лондон. Он был тесно связан с пламенным и неукротимым Сигизмундом Сераковским, впоследствии повешенным царским правительством, с погибшим в Сибири Николаем Серно-Соловьевичем, которого Герцен называл «благороднейшим, чистейшим и честнейшим человеком», близко стоял к революционной организации «Земля-1 и воля» и направлял её деятельность. Вместе с тем этот властитель дум своего поколения был осторожным конспиратором: он делал свою революционную работу таким образом, что правительство не имело никаких улик против него.

Журнальную работу Чернышевский соединял с нелегальной революционной деятельностью. Ещё до опубликования манифеста об «освобождении» крестьян Чернышевский, называвший реформу «мерзостью», написал прокламацию «Барским крестьянам от их доброжелателей поклон». Прокламация эта замечательна своей революционной страстностью, простотой, ясностью, в ней были высказаны сокровенные мысли и желания ограбленного реформой крестьянства. К началу 1862 г. обстановка в стране была накалена до последнего предела: по всей Руси прокатывались крестьянские восстания, в университетах начались революционные волнения, сотни студентов томились в тюрьмах, передовые профессора изгонялись с кафедр. Правительство перешло к прямой расправе с революционными элементами общества. В июне 1862 г. были приостановлены на восемь месяцев «Современник» и «Русское слово», а 7 июля на квартире Чернышевского был произведен обыск1. Обыск не дал желательных правительству результатов, никаких улик против Чернышевского найдено не было, и всё же он был арестован и посажен в Алексеевский равелин Петропавловской крепости, в сырой и мрачный каземат. Правительство, взбешённое гордым сопротивлением «преступника», стало на путь фабрикации подложных свидетельств. Подкупленные охранкой лжесвидетели показали, что Чернышевский произносил антиправительственные речи.

Провокатор Всеволод Костомаров, уже предавший до этого поэта М. Л. Михайлова, подделав, по поручению Третьего отделения, почерк Чернышевского, изготовил несколько писем, которые содержали серьёзные обвинения против Чернышевского. В ходе «следствия» Чернышевский неопровержимыми доводами доказал подложность предъявленных ему «документов». «Сколько бы меня ни держали, я поседею, умру, но прежнего своего показания не изменю…»,— заявил он. Один из лжесвидетелей, будучи в пьяном виде, проговорился, что он был подкуплен Костомаровым. Следственная комиссия знала, что Костомаров — доносчики предатель. Даже официальная экспертная комиссия, созданная из послушных правительству чиновников, сличив предъявленные «документы», изготовленные Костомаровым, с бумагами Чернышевского, отказалась признать тождество почерков. И хотя все обвинения рушились, приговор был предрешён. На осуждении Чернышевского настаивал сам царь, и послушный его воле сенат на основании подложных документов вынес приговор: «…Николая Чернышевского… лишить всех прав состояния и сослать в каторжную работу в рудниках на 14 лет, а затем поселить в Сибири навсегда…»

На этом приговоре сената «милостивый» царь наложил резолюцию: «Быть по сему, но с тем, чтобы срок каторжной работы был сокращён наполовину». 20 мая 1864 г., на следующий после гражданской казни день, Чернышевский был отправлен на каторгу в Восточную Сибирь. Он был поселён на Кадаинском руднике Нерчинского горного округа, у далёкой монгольской границы. Но похоронить Чернышевского заживо правительству не

удалось. Его имя было окружено ореолом мученичества и героизма. Ни одна студенческая сходка не проходила без того, чтобы на ней не вспоминалось имя великого борца и мученика. Когда в 1869 г. кончился срок каторжных работ, Чернышевский надеялся, что ему разрешат поселиться в одном из больших сибирских городов, что он получит возможность вернуться к любимой работе. Но расчёты его не оправдались. Власти боялись, что Чернышевский сможет бежать за границу и оттуда руководить революционной работой.

Над Чернышевским было совершено новое беззаконие: его перевели в город Вилюйск. Это ставило писателя в исключительно тяжёлые климатические условия и совершенно отрывало от культурной жизни страны. Самое крупное здание города — тюрьма, в ней и поселили Чернышевского, уже отбывшего назначенный ему срок заключения. У него не было книг, ему не давали бумаги для работы, по году и больше не получал он известий от близких ему людей, мучительная цинга и ревматизм увеличивали его страдания, но по-прежнему Чернышевский оставался несгибаемым революционером, мужественно и бодро переносившим своё положение.

Русские революционеры не могли примириться с тем, что их вождь был обречён на медленное умирание. Сначала об организации побега Чернышевского из ссылки думали члены Ишутян-ского кружка, из которого вышел Каракозов. Но кружок Ишу-тина был разгромлен, и план спасения Чернышевского остался неосуществлённым. Со жгучей тревогой за судьбой Чернышевского следили на Западе Маркс и Энгельс.

Энгельс называл Чернышевского великим мыслителем, которому «Россия бесконечно обязана столь многим и чьё медленное убийство долголетней ссылкой среди сибирских якутов навеки останется позорным пятном на памяти Александра II «Освободителя».

Прометей — герой греческой мифологии, из любви к людям похитивший огонь с неба и принёсший его на землю. За это он был жестоко наказан богами.

«Мне хотелось бы написать что-нибудь о жизни, личности и трудах Чернышевского, чтобы вызвать сочувствие к нему на Западе»,— писал Маркс одному из своих друзей.

Русским революционерам Маркс говорил, что «политическая смерть Чернышевского есть потеря для ученого мира не только России, но и целой Европы», ибо, по словам Маркса, «из всех современных экономистов Чернышевский представляет единственного действительно оригинального мыслителя». И вот в 1870 г. один из выдающихся русских революционеров, Герман Лопатин, близко знакомый с Марксом, пытался спасти Чернышевского, но был арестован прежде, чем добрался до Вилюйска. Последняя, поразительная по смелости попытка была сделана в 1875 г. революционером Ипполитом Мышкиным. Одетый в форму жандармского офицера, он явился в Вилюйск и предъявил поддельный приказ о выдаче ему Чернышевского для сопровождения его в Петербург. Но Мышкин был заподозрен вилюйскими властями и должен был бежать, спасая свою жизнь.

Отстреливаясь от посланной за ним погони, скрываясь целыми днями в лесах и болотах, он ночами пробирался в глубь России. Мышкину удалось уйти почти на 800 вёрст от Вилюйска, но всё же он был схвачен.

Царское правительство неоднократно пыталось добиться от Чернышевского, чтобы он написал прошение о помиловании. В 1874 г. в Вилюйск был направлен адъютант генерал-губернатора Восточной Сибири Винников с целью побудить Чернышевского подать царю просьбу о помиловании. Вот что об этом рассказывает сам Винников: «Я приступил прямо к делу: «Николай Гаврилович! Я послан в Вилюйск со специальным поручением от генерал-губернатора именно к вам. Вот, не угодно ли прочесть и дать мне положительный ответ в ту или другую сторону». И я подал ему бумагу. Он молча взял, внимательно прочёл и,подержав бумагу в руке, может быть, с минуту, возвратил её мне обратно и, привставая на ноги, сказал: «Благодарю. Но видите ли, в чём же я должен просить помилования? Это вопрос. Мне кажется, что я сослан только потому, что моя голова и голова шефа жандармов Шувалова устроены на разный манер,— а об этом разве можно просить помилования? Благодарю вас за труды. От подачи прошения я положительно отказываюсь». По правде сказать, я растерялся и, пожалуй, минуты три стоял настоящим болваном… «Так, значит, отказываетесь, Николай Гаврилович?» — «Положительно отказываюсь!» — и он смотрел на меня пррстр и спокойно».

В Астрахани положение Чернышевского почти не изменилось: он оставался ссыльным, находившимся под надзором полиции; за ним была установлена полицейская слежка. «Мы… здесь… заживо погребённые»,— писала жена Чернышевского сыновьям. По-прежнему Чернышевский был лишён возможности печататься, а его могучий ум ещё полностью сохранил способность работать по целым месяцам изо дня в день, с утра до ночи, не зная усталости, его необыкновенная память сберегла множество написанных в вилюйском заключении и там же уничтоженных повестей, романов, статей.

Чтобы не умереть голодной смертью, он вынужден был, «по праву нищего», заняться переводами многотомной истории второстепенного немецкого учёного Вебера.

Такая невыносимо тягостная жизнь длилась около шести лет. В 1889 г. Чернышевскому было разрешено переехать в его родной Саратов. Больной, измученный писатель ещё мечтал о новых работах, не терял бодрости духа. Но годы каторги и ссылки сделали своё дело, и 17 октября 1889 г. Чернышевского не стало.

[/smszamok]

Его смерть вызвала демонстрации з различных городах России. Они показали, что Чернышевский дорог и близок русскому народу. В петербургской демонстрации среди других участников её была и небольшая группа рабочих. Так трагически закончилась прекрасная жизнь великого сына русского народа, «одного из первых социалистов в России, замученного палачами правительства» . О Чернышевском можно сказать то: «Личность этого человека так благородна, величественна и вместе так симпатична и прекрасна, деятельность его так чиста и сильна, влияние его так громадно, что чем более всматриваешься в черты этого человека, тем сильнее и сильнее проникаешься безусловным уважением и любовью к нему. Гениальный ум, благороднейший характер, твёрдость воли, пылкость и нежность души, сердце, открытое сочувствию ко всему, что прекрасно в мире, сильные, но чистые страсти, жизнь без тени порока или упрёка, полная борьбы и деятельности,— всё, чем может быть прекрасен и велик человек, соединилось в нём».

(1голосов, средний: 5,00 out of 5)

Загрузка...

Иван Сергеевич Тургенев родился в городе Орле 28 октября 1818 г. Его детские годы прошли в имении матери — селе Спасском-Лутовинове, недалеко от уездного города Мценска. Умной, образованной, но своевольной, привередливой, властолюбивой женщиной была мать Тургенева. Она прожила сиротливую несчастную молодость, но, став наследницей громадного состояния, дала волю своему деспотическому и тяжёлому для окружающих нраву. Её образ в пору «скучающей старости» зарисован в нескольких рассказах Тургенева («Муму», «Первая любовь», «Собственная господская контора», «Степной король Лир», «Пунин и Бабурин»). В автобиографическом рассказе «Первая любовь» Тургенев изобразил своего отца.

Жестокость и причуды помещичьего быта, запавшие в память с детства, внушили Тургеневу его «раннюю ненависть к рабству и крепостничеству». Почти единственным отрадным воспоминанием детских лет остались у него те часы, которые он проводил в старом усадебном саду, где знал он каждое дерево, где дворовый, секретарь его матери Фёдор Иванович Лобанов, обучал его русской грамоте и читал ему старинные стихи.

Домашнее воспитание Тургенева было поручено гувернёрам и учителям. В доме — громадном барском особняке в сорок комнат, сгоревшем в

[smszamok]

1839 г. при пожаре усадьбы, — была большая библиотека. В ней всего полнее была представлена французская литература. В 1827 г. вся семья Тургеневых переехала в Москву. Сначала в частном пансионе, затем в пансионе при Лазаревском институте и, наконец, с учителями, приглашаемыми на дом, прошёл Тургенев свой среднешкольный курс и в 1833 г. поступил в Московский университет. Студентом словесного факультета Московского университета Тургенев пробыл, однако, всего один год. Он закончил свой университетскии курс по историко-филологическому факультету з Петербурге (в 1837 г.). В эти студенческие годы формируются ранние литературные вкусы и симпатии молодого Тургенева. Он пишет стихи, переводит Шекспира и Байрона. В 1838 г. Тургенев уехал «доучиваться» в Берлин и едва не погиб по пути (при пожаре парохода). В Берлинском университете он изучал историю и филологию и особенно — философию Гегеля. По возвращении в Россию   Тургенев   живёт в Москве, готовится   держать  экзамен   на   степень   магистра   философии, пишет    стихи,    усердно    посещает    московские    литературные кружки. В 1842 г. он сдаёт магистерские   экзамены  при   Петербургском   университете.   Но литературные   интересы   взяли перевес,    и  Тургенев   стал  не       ,’ профессором     философии,     а писателем. Он близко сходится с   Белинским.   «Этот   человек необыкновенно   умный,— отзывался  о  нём   Белинский.— Беседы  и споры с ним  отводили мне душу… Отрадно встретить человека, самобытное и характерное  мнение  которого,  сшибаясь     с     твоим,     извлекает искры». В 1843 г. вышла поэма Тургенева     «Параша»      (под инициалами Т.  Л. — Тургенез-Лутовинов).

Знакомство с талантливой певицей Полиной Виардо сыграло исключительно важную роль в личной судьбе Тургенева: до конца своей жизни он остался близким другом семьи Виардо, что и обусловило его дальнейшее почти постоянное проживание за границей.

В 1847 г. он уехал в Берлин. Сюда в мае приехал к нему Белинский. Вместе они путешествовали по Германии, жили е Зальцбрунне, где Белинский лечился. С лета этого года местопребыванием Тургенева становится Париж и дача Виардо — Кур-тавнель.

Если в Берлине, в студенческие годы, Тургенев уходил в интересы науки и философии, то теперь во Франции, близкий свидетель февральской революции 1848 г., он живет в атмосфере больших европейских политических событий, сближается с Герценом, приехавшим в Париж и ставшим эмигрантом.

Ссылка Тургенева длилась до ноября 1853 г. Чтение, литературная работа, музыка, шахматы (Тургенев был отличный шахматист) , приезды гостей и охота, бывшая страстью Тургенева, скрашивали ему насильственное деревенское уединение. Получив «объявление свободы и позволение выезжать в столицы», он приехал в Петербург. Деятельный и ближайший сотрудник «Современника», знаменитый теперь автор «Записок охотника», Тургенев печатает новые рассказы («Муму», «Затишье» и др.) и роман «Рудин», открывающий собой ряд последующих его романов, из которых каждый был крупным событием русской литературной жизни («Дворянское гнездо», «Накануне», «Отцы и дети», «Дым», «Новь»). В 1856 г. Тургенев снова уехал за границу, где с начала 60-х годов и прожил всю остальную свою жизнь, почти ежегодно наезжая в Россию. Спасское — Москва — Петербург — вот его обычный маршрут. Он никогда не бывал ни на Кавказе, ни в Крыму, зато среднюю полосу России знал отлично. За границей Тургенев постоянно кочевал. Он вёл огромную переписку, внимательно следил за литературно-общественной жизнью, русской и западноевропейской.

В его многообразных литературно-общественных взаимоотношениях и связях с выдающимися современниками в России и на Западе в 60—70-е годы было немало и ссор, и тесной дружбы. Были затяжные и резкие конфликты с Л. Толстым, Достоевским, Гончаровым, Герценом, Некрасовым. Идейно-классовая, политическая и литературная борьба той эпохи нашла своё выражение в разрыве Тургенева с журналом «Современник», в его ссоре с прогрессивной литературной общественностью после выхода романа «Отцы и дети». Тургенев был сложной и противоречивой натурой. Идейно разойдясь с «Современником», ставшим органом революционных демократов, он, узнав о временном запрещении журнала в 1862 г., писал одному из своих друзей: «Моё старое литературное сердце дрогнуло, когда я прочёл о запрещении «Современника». Вспомнилось его основание, Белинский и многое…» Уже порвав с «Современником», он радовался появлению на его страницах новых талантов. Познакомившись с первым произведением Помяловского,  Тургенев  писал:   «Я  прочёл  в  «Современнике»  повесть

«Молотов» и порадовался появлению чего-то нового и свежего». Будучи идейным противником революционных демократов, он горячо сочувствовал тем, кто боролся за возвращение Чернышевского из ссылки. Тургенев был противником революции, но с пристальным вниманием и искренним восхищением следил за деятельностью революционеров, и это внимание и восхищение отчётливо сказались в его произведениях.

Тургенев был неизменно в центре внимания русской критики. Вокруг его крупнейших произведений всегда разгорались ожесточённые споры. Живя за границей, Тургенев— первый из русских писателей — получил признание как «великий романист». В Париже он особенно тесно сблизился с передовыми французскими писателями-реалистами (П. Мериме, братьями Гонкурами, А. Доде, Э. Золя, Мопассаном и особенно Г. Флобером, его ближайшим другом). Была у него связь и с русской эмигрантской средой. Литературные интересы, всегда кровно близкие Тургеневу, выражались в его щедрой поддержке молодых, начинающих русских писателей, в его творческой и материальной помощи им. Популяризация русской художественной литературы на Западе во все эти годы оставалась ревностной и постоянной его заботой.

В свой приезд в Россию весной 1879 г. Тургенев встретил восторженный приём. После долгих лет охлаждения к нему как писателю молодёжь 70-х годов вернула ему и горячие симпатии, и признание его литературно-общественных заслуг. Восторженная оценка творчества писателя вызвала недовольство в правительственных кругах, и Тургенезу дали понять, что желателен его скорейший отъезд из Петербурга. Летом того же года его торжественно чествовали в Англии, в Оксфорде, где ему была присуждена учёная степень доктора обычного права. В 1880 г. он приезжал в Москву на открытие памятника своему великому учителю Пушкину, перед которым благоговейно преклонялся. Это был его предпоследний приезд на родину. Тургенев часто и подолгу болел. В 1882 г. появились первые признаки болезни, долгой и мучительной (рак позвоночника), сведшей его в могилу. Тургенев умирал на чужбине, томясь по родине. Зная, что он болен неизлечимо, Тургенев писал одному из своих друзей, поэту Я. П. Полонскому: «Когда вы будете в Спасском, поклонитесь от меня дому, саду, моему молодому дубу — родине поклонитесь, которую я уже, вероятно, никогда не увижу».

Тургенев умер 22 августа 1883 г. Из Франции его тело было перевезено в Петербург и 27 сентября, при небывало огромном стечении народа, погребено на Волковом кладбище. Похороны приобрели характер крупного общественного события, вызвав немалую тревогу в правительственных кругах. Смерть Тургенева стала событием, отозвавшимся во всём культурном мире. «Европа единодушно дала Тургеневу первое место в современной литературе»,—писал лондонский журнал «Атенеум». Прощаясь с прахом Тургенева, один французский писатель сказал: «Ваше сердце принадлежало всему человечеству. Но Россия занимала первое место в ваших привязанностях. Ей именно вы служили прежде всего и преимущественно…» Отмечалась и ещё одна — чрезвычайно важная — заслуга Тургенева. Один зарубежный журнал писал: «Если теперь,за границей читают Пушкина, Лермонтова, Достоевского и Писемского, то это вследствие того, что сочинения Тургенева проложили путь за границу его предшественникам и преемникам». «Тургенев,— писал Щедрин в некрологе, посвященном памяти умершего писателя,— был человек высокоразвитый, убеждённый и никогда не покидавший почвы общечеловеческих идеалов. Идеалы эти он проводил в русскую жизнь с тем сознательным постоянством, которое и составляет его главную и неоценённую заслугу перед русским обществом. В этом смысле он является прямым продолжателем Пушкина и других соперников в русской литературе не знает». Царское правительство ненавидело Тургенева. Александр II называл писателя «бельмом на своём глазу»; Александр III, узнав о смерти Тургенева, сказал: «Одним нигилистом меньше».

[/smszamok]

А в прокламации народовольцев, распространявшейся в Петербурге в день похорон Тургенева, прозвучал голос русской революционной молодёжи: «Барин по рождению, аристократ по воспитанию и характеру, «постепеновец» по убеждениям, Тургенев, быть может, бессознательно для самого себя своим чутким, любящим сердцем сочувствовал и даже служил русской революции. Не за красоту слога, не за поэтические и живые описания картин природы, наконец, не за правдивые, неподражаемо талантливые изображения характеров вообще — так страстно любит Тургенева лучшая часть нашей молодёжи, а за то, что Тургенев был честным провозвестником идеалов целого ряда молодых поколений, певцом их беспримерного, чисто русского идеализма, изобразителем их мук и душевной борьбы… Многие герои Тургенева имеют историческое значение… Он сомневался в её (революции) близости и осуществимости путём геройских схваток с правительством, быть может, он даже не желал её и был искренним «постепеновцем»… Для нас важно, что он служил русской революции сердечным смыслом своих произведений, что он любил революционную молодёжь…» К самому Тургеневу не раз обращались с просьбой дать свою биографию. Он ограничивался обычно короткой справкой о немногих внешних фактах своей жизни, а однажды ответил: «Вся моя биография — в моих сочинениях».

(2голосов, средний: 3,50 out of 5)

Загрузка...

В истории развития литературы европейской наша  литература представляет собой феномен изумительный; я не преувеличу правды, сказав, что ни одна из литератур Запада не возникла в жизни с такой силой и быстротой, в таком мощном, ослепительном блеске таланта… Значение   русской   литературы признано  миром,   изумлённым  её красотой и силой». Ту же  мысль о замечательном; расцвете русской литературы и русского искусства XIX в. Горький  развивает следующих словах:  «Гигант  Пушкин — величайшая гордость наша и самое полное выражение духовных сил России, а рядом с ним волшебный Глинка и прекрасный Брюллов, беспощадный к себе и людям Гоголь, тоскующий Лермонтов, грустный Тургенев, гневный Некрасов, великий бунтовщик Толстой;   Крамской,   Репин, неподражаемый Мусоргский.  Достоевский  и,   наконец,  великий   лирик  Чайковский  и  чародей языка Островский, непохожие друг на друга, как это может быть только у нас на Руси… Всё   это   грандиозное   создано Русью менее чем в сотню лет. Радостно, до безумной гордости волнуем не только обилие талантов, рожденных Россией в XIX веке, но и поражающее  разнообразие их, разнообразие, которому историки нашего искусства не отдают должного внимания». В словах М. Горького подчёркиваются, как видим, две особенности русской литературы: её необыкновенно быстрый расцвет, поставивший её уже в конце XIX в. на первое место среди литератур мира, и обилие и разнообразие талантов, рождённых Россией в XIX в.

Быстрый расцвет и обилие талантов — это яркие внешние показатели блестящего пути русской литературы. Какие же внутренние силы оплодотворяли её рост и какие качественные особенности превратили её в самую передовую литературу мира? Это — её глубокая идейность, народность, гуманизм, социальный оптимизм  и  патриотизм. Глубокая   идейность   и   прогрессивность    русской литературы определялись её освободительной борьбой народа. Передовая русская литература всегда отличалась демократизмом, выросшим на почве борьбы с

[smszamok]

самодержавно-крепостническим режимом. Характеризуя историю общественной борьбы в России  невиданное, пожалуй, в истории количество революционной энергии в народе»! Это обстоятельство обусловило особенности исторического пути России. В 70-х годах XVIII в. произошло восстание  Пугачёва, а  в   1825 г.— восстание декабристов.   Первое   историческое событие  показало  богатырскую, неисчерпаемую силу и подняло его национальное самосознание;   второе — послужило мощным толчком к дальнейшей революционной борьбе народа за  освобождение. Эти события особенно обострили внимание русской литературы к жизни угнетённого народа, его страданиям и думам. Они же определили взгляд русских писателей на народ как на движущую силу истории.

Это отчётливо сказалось в таких произведениях, как «Борис Годунов» и «Капитанская дочка» Пушкина, в творчестве Рылеева и Некрасова, в романе Толстого «Война и мир» и т. п. И Радищев, рисовавший  самодержавный   строй   своей эпохи,  как  «чудище обло, озорно, огромно, и Фонвизин, выставивший на общественный позор грубых крепостников типа Простаковых и Скотининых; и Рылеев, заплативший своей головой за борьбу   с   самодержавием;   и   Пушкин,   считавший   важнейшей своей заслугой перед народом то, что в свой жестокий век восславил  он   свободу; и Лермонтов, сосланный правительством  на Кавказ и там нашедший свою преждевременную смерть. И Гоголь, создавший бессмертную галерею «небокоптителей» своего времени; и Герцен, страстно будивший своим «Колоколом» общественную мысль России; и Некрасов,  мечтавший о том, чтобы над родиной скорее грянула буря; и Тургенев, горячо агитировавший «Записками охотника» за отмену крепостного права; и Чернышевский,   из   стен   Петропавловской  крепости   сумевший учить русское общество что делать; и Салтыков-Щедрин, с беспощадным сарказмом разоблачавший Россию Угрюм-Бурчеевых; и Деруновых,— всё это только часть великих имён, запечатлевших любовь к народу в своих бессмертных произведениях-А Лев Толстой со страстными, мучительными поисками правды? А Чехов с его обличением российской пошлости и тоской по> прекрасному саду будущей русской жизни?

Нет надобности перечислять все имена русских писателей, чтобы доказать верность нашей классической литературы идеалу свободы. На всех этапах русского освободительного движения лучшие наши шли в первых рядах борцов за свободу, одушевляя народ верой в лучшее будущее своей страны. Особо нужно отметить огромную руководящую роль в русской литературе революционно-демократической критики. И Белинский, и Чернышевский, и Добролюбов безошибочно вели русскую литературу вперёд, указывали писателям их гражданский долг и общественный путь, требовали от них прямой и честной постановки социальных вопросов, призывали к защите народных масс. Революционные демократы сумели подслушать подземный гул приближающейся революции Именно под влиянием революционных демократов в русской литературе появляются’ образы активных борцов за освобождение народа (Рахметов у Чернышевского, крестьяне у Некрасова, девушка-революционерка в «Пороге» Тургенева и др.). В лице Гриши Добросклова Некрасов впервые создаёт в русской литературе образ революционера — выходца из народных низов.

С гордостью следует указать на то, как твёрдо и последовательно революционные демократы отстаивали и разъясняли самобытность и величие исторического пути России и её культуры. «Нам, русским, нечего сомневаться в нашем историческом и государственном значении,— писал Белинский.— Да, в нас есть национальная жизнь, мы призваны сказать миру своё слово, свою мысль». Он же писал: «Пора нам перестать восхищаться европейским потому только, что оно не азиатское», и, презрительно отзываясь о космополитах, о людях, не умеющих ценить национальное величие родины, называл их «абстрактными человеками, беспачпортными бродягами в человечестве». «Космополит — есть какое-то ложное, бессмысленное, странное и непонятное явление, какой-то бледный, туманный призрак, существо безнравственное, бездушное, недостойное  называться священным  именем   человека»,— писал  он.

Революционным демократам было ясно, что Россия, двигаясь своим историческим путём, обгоняла Запад и готовилась сказать миру своё новое слово. Роман Чернышевского «Что делать?» не только намечал боевую идейную программу 60-х годов, но смело говорил о предстоящей  «перемене декораций»   в  России,  явно  предсказывал близость революции и призывал   к ней.   Прошло   всего   около полстолетия — и пророчество Чернышевского оправдалось. Горячим участием русских писателей в общественной жизни страны объясняется быстрый отклик литературы на все важнейшие перемены и события в жизни России. Движение декабристов только что начало назревать, а Пушкин в своих вольнолюбивых стихах уже чутко передал биение -общественного пульса России и призывал народ к борьбе за свободу. Наряду с остротой социальных проблем, характеризующих русскую классическую литературу, необходимо указать на глубину и широту постановки ею моральных проблем. Мерилом высоты нравственного идеала общества является его взгляд на личное счастье. Литература не сможет оправдать высоты своего общественного назначения, если она станет на путь борьбы за мещанское счастье, за эгоистическое благополучие. Вот почему важно отметить, что даже проблема борьбы за счастье разрешалась в русской литературе не так, как в литературе западной. На Западе борьба за счастье это борьба за личные успехи в обществе, борьба за карьеру, за обогащение. Ярким типом дельца, преуспевающего в буржуазном обществе, является в западной литературе Растиньяк Бальзака.

Русская литература рано вступила на путь реализма. Роман «Евгений Онегин», которым Пушкин совершил «открытие действительности» в русской литературе, был начат в 1823 г., а народно-реалистическая трагедия «Борис Годунов» написана в 1825 г. А в это время на Западе господствовал ещё классицизм.

[/smszamok]

Перед передовыми русскими писателями стояла важная задача пробудить интерес и сочувствие читателей к народу, раскрыть его подлинное лицо, «влюбить» читателей в «мужика». Это стремление мы видим и в «Путешествиях» Радищева, и в «Капитанской дочке», «Дубровском» Пушкина, и в «Записках охотника» Тургенева, и в творчестве Некрасова и многих других русских писателей.

(1голосов, средний: 5,00 out of 5)

Загрузка...

Какие же основные свойства характеризуют реализм Чехова? Прежде всего реализм их стиля.  В  рассказе А. П. Чехова мы находим и простоту, безыскусственность пушкинского   реализма, и беспощадность  гоголевского обнажения жизненной пошлости, «страшной тины мелочей, в которых погрязает обыкновенный человек». Начав с анекдота и занимательного сюжета, Чехов, верный принципу писать только правду, «то, что есть», постепенно переходит к глубокому показу русской жизни, вскрывая умело и талантливо, честно й правдиво её тёмные стороны. Чехов не боится правды и, бесстрашно срывая с жизни её пёстрые одежды, выносит ей приговор короткой и сильной фразой: «Больше так жить невозможно». В рассказах его изображается русская жизнь конца XIX в. Перед читателем проходят представители всех классов и общественных групп России — от нищего до богача-аристократа, всех профессий — от извозчика до архиерея.

И во всех случаях автор говорит только правду, которая нужна обществу. Но Чехов описывает не только внешнюю правду жизни. Будучи блестящим психологом, Чехов вскрывает человеческую психику с мастерством и проникновением врача-экспериментатора. Он умел рассказать о внутренней жизни ребёнка, подростка, взрослого человека, старика, женщины, ожидающей ребёнка. Даже психику животных писатель вскрывал в таких известных рассказах, как «Белолобый» и «Каштанка». Весь  его  писательский метод является блестящим примером разрешения этой литературной задачи.

Подавляющее большинство рассказов Чехова — это рассказы-миниатюры. Чехов считал, что писать необходимо «кратко», т. е. «талантливо». Краткость формы и талантливость для него были синонимами. Чтобы добиться этой краткости, Чехов шёл по линии совершенно нового отношения к читателю, которого он привлекает к своей творческой работе. Чехов требует активности читательского воображения, которое он сам умел возбудить, дав толчок мысли читателя. Достигал он этого путём применения правдивых и неожиданных деталей при обрисовке образов, вещей, природы, поведения персонажей. Чехов .часто даёт только деталь, на основании которой читатель должен был уже сам дополнять образ в целом.

Такую роль в языке персонажа выполняет словцо «пожалуйста» у Туркина («Ионыч»), а в характеристике персонажа — стук палкой о пол, когда Ионыч сердится на больных. Этот приём активизации читателя позволял автору сократить до предела или даже совсем упразднить «общие места» прежней литературы, ставшие шаблонными: предварительные экспозиции положений и характеров, длинные описания всякого рода —всё это автор по-своему «реконструирует». Так, одному писателю Чехов советовал: не нужно подробно описывать вид бедной просительницы—достаточно вскользь упомянуть, что она была в рыжей тальме. В целях достижения краткости формы Чехов избегает в рассказе большого количества персонажей. Это количество ограничивается у него иногда двумя-тремя лицами. Когда тема и сюжет требуют нескольких персонажей, Чехов обычно выбирает центральное лицо, которое и рисует подробно, разбрасывая остальных «по фону, как мелкую монету». Этот приём в наше время своеобразно используется в театрах, когда особо важные образы или мизансцены освещаются прожектором, чтобы обратить внимание зрителя на важнейшее.

(3голосов, средний: 3,67 out of 5)

Загрузка...

Оно представляет собой комическую пародию на учёный язык; этим якобы учёным языком пишет донской помещик, большой невежда, своему действительно учёному соседу. В ранних произведениях Чехова ещё нет глубины в обрисовке персонажей, иногда проглядывает юмор, рассчитанный на вкусы невзыскательных читателей. Антоша Чехонте смешит в это время, например, рассказом о том, как коллежский регистратор, попавший в пьяном виде под извозчика, радуется, что фамилия его оказалась напечатанной в отделе газетной хроники («Радость»), или развлекает читателей рассказом о чиновнике Стручкове, который терпеливо, в интересах карьеры, переносит ухаживание за его женой начальника («На гвозде»).

Впоследствии, подготовляя в 1899 г. издание своих сочинений, Чехов сурово отбрасывает ряд ранних произведений и говорит: «Чехонте мог написать многое, чего не примет Чехов». Этот этап творческого пути Чехова, часто мучительный из-за материальной необходимости работать наспех, не прошёл, однако, бесследно. В поисках разнообразного материала для срочной работы Чехов посещал концерты, театры, суды, базары, места народных развлечений. Это развивало наблюдательность молодого писателя и давало ему знание жизни — «такой, какова она есть на самом деле». Необходимость писать срочно оттачивает его перо до такой степени, что новеллу «Егерь» (1885) он пишет в течение нескольких часов. Разнообразие тематики чеховских произведений и число их до 1888 г. буквально поражают. Так, в 1883 г. он пишет 120 произведений, а в 1885 г.—129. Это огромное литературное полотно, составленное, как мозаика, из сотен миниатюр, в которых автор охватывает всё многообразие российской обывательской жизни. Обрядовая сторона русской жизни, с её постами, именинами и церковными праздниками, семейно-бытовые сцены, служебные отношения, общественная деятельность—всё это входит в поле зрения наблюдательного автора.

В этих «пёстрых» рассказах Чехов показывает всю классовую и сословную лестницу русского общества, начиная с деревни, продолжая городским мещанством, купечеством, интеллигенцией и кончая дворянством, столичным, и  провинциальным. Маленький чиновник Червяков, чихнув в театре на  лысину генерала, после неоднократных и неумелых попыток извиниться . перед генералом умирает, боясь суровой расплаты за своё «преступление»   («Смерть чиновника»). Это анекдот, но анекдот, в котором сквозь внешний комизм бытовых положений проглядывает критика рабской психологии запуганного человека. Отставной унтер Пришибеев, добровольный шпион, и тупо» самозванный администратор, по-своему понимает законы и нормы человеческого поведения. Он терроризирует деревню, в которой живёт, приказывая, чтобы «песней не пели, вечерами не сидели с огнём», не собирались на улице. Он один знает порядки, как «обходиться с людьми простого звания»  («Унтер Пришибеев»). Унтер Пришибеев в глухую пору реакции 80-х годов вырастал в фигуру всероссийского «городового», олицетворяя сущность самодержавно-полицейской власти в России.

Показательно, что годы перелома в творчестве Чехова сказались прежде всего в уменьшении самого количества его произведений. Серьёзная тематика требовала и тщательной отделки произведений. Поэтому если в 1885 г. Чехов написал 129 рассказов, то в 1886 г. он печатает 112, в 1887 г.— 66, а в 1888 г.— всего 12 рассказов. Рассказ его иногда перерастает в повесть. Лозунгом и оружием писателя была правда. «Художественная литература потому и называется художественной, что рисует жизнь такою, какова она есть на самом деле. Её назначение это правда, безусловная и честная»,— пишет Чехов водном из писем. Продолжая линию критического реализма Гоголя и Салтыкова-Щедрина, Чехов ведёт беспощадную борьбу с гнилой «тиной ужасающих мелочей», уродующих жизнь. В конце 80-х годов всё глубже становятся темы его рассказов, усложняются характеры персонажей, острее делается проблематика. Кажется, будто строже становится лицо писателя. Простым, ясным языком крупного художника Чехов разоблачает тупого, сонного, а иногда и рабски-лукавого российского обывателя, показывает его тусклую жизнь, говорит о его невежестве, дикости, жестокости.

Он пишет о взяточничестве, бюрократизме, подхалимстве, протекционизме, общественном равнодушии и других гримасах, тогдашней уродливой жизни. В рассказе Чехова «Страх» есть фраза: «Мне страшна главным образом обыдёнщина, от которой никто из нас не может спрятаться». Вот эту обыдёнщину, характерную для периода общественного упадка, эту власть жизненных мелочей изображает Чехов с замечательным мастерством. Произведения, изображающие пошлость в жизни, были чрезвычайно разнообразны. Останавливаться долго на каждом из них писателю было излишне. Важно было дать им название, поставить диагноз, обратить на них внимание. Медик по образованию, Чехов так и делает: он ставит диагноз одному явлению, затем переходит к другому, третьему. Страницы его произведений— это многочисленные «истории болезней» его эпохи.

Говоря преимущественно об этом этапе творчества Чехова, Горький называет его талант «могучим», «удивительным», «тоскливым и за душу хватающим». «Огромное дело вы делаете вашими маленькими рассказиками, возбуждая в людях отвращение к этой сонной, полумёртвой жизни — чёрт бы её побрал!» — пишет он Чехову в 90-х годах. Внушая отвращение к «сонной, полумёртвой жизни» эпохи, Чехов, действительно, делал огромное дело. Какие же формы борьбы с действительностью предлагал он и каковы были его идеалы? Он нашёл эти идеалы далеко не сразу.

(Еще не оценили)

Загрузка...

«Напишите-ка рассказ о том, как молодой человек, сын крепостного, бывший лавочник, певчий, гимназист и студент, воспитанный на чинопочитании, целовании поповских рук, поклонении чужим мыслям, благодаривший за каждый кусок хлеба, много раз сеченный, ходивший по урокам без галош, дравшийся, мучивший животных, любивший обедать у богатых родственников, лицемеривший богу и людям без всякой надобности — только из сознания своего ничтожества, напишите, как этот молодой человек выдавливает из себя по каплям раба и как он, проснувшись в одно прекрасное утро, чувствует, что в его жилах течёт уже не рабская кровь, а настоящая человеческая». Так Чехов пишет потом в письме к А. С. Суворину. В строках этих нетрудно увидеть автобиографический намёк писателя на свою грустную молодость. Юный студент в поисках заработка начинает сотрудничать в юмористических журналах «Стрекоза», «Будильник», «Зритель», «Сверчок», «Осколки» и других под псевдонимами: Антоша Чехонте, Антон Ч., Вспыльчивый Человек, Брат моего брата, Человек без селезенки, Врач без пациентов, Крапива и пр. Некоторые из произведений этого периода составили первый сборник рассказов Чехова — «Сказки Мельпомены», выпущенный им в год окончания университета (1884).

Чехов решил заняться медицинской практикой. На дверях его квартиры появилась вывеска Доктор А. П. Чехов. Чаще всего ему приходилось лечить бедствующих литераторов и артистов. К Чехову, по словам современника, шли лечиться

[smszamok]

«так же просто, как ходят в бесплатную лечебницу для приходящих больных». Семья Чехова несколько лет подряд снимала дачу в селе Бабкино, на берегу Истры, около г. Воскресенска (теперь г. Истра). Здесь Чехов выполнял в одной из больниц обязанности земского врача. В деревне у Чехова оказывается ещё больше бесплатных пациентов. Он пишет: «За всё лето перебывало их у меня несколько сотен, а заработал я всего 1 рубль». Около Бабкина по соседству, а затем в самом Бабкине жил в это время художник И. Левитан, тесная дружба с которым продолжалась у Чехова вплоть до смерти художника. Чехов настолько увлекался медициной, что начал обдумывать даже докторскую диссертацию на тему «Врачебное дело в России». О том, насколько он углубился в эту тему, свидетельствует обширный материал по истории лечебного дела в древней Руси, собранный им из летописей и фольклора (русские народные пословицы, обрядовые песни и пр.). Но он был художник по натуре, и литература властно тянула его к себе.

В 1886 г. вышел в свет второй сборник Антоши «Пёстрые    рассказы».  Известность Чехова постепенно росла. А в 1887 г. появляется Гретий сборник его рассказов — «В сумерках». Этот сборник приносит писателю настоящую славу:   Академия  наук присуждает Пушкинскую премию. Большое впечатление в 1886 г. Чехова сердечное письмо известного писателя Д. В. Григоровича, в котором старик-писатель, признав «настоящий та-I    Чехова, призывал молодого  писателя   к   требовательной и- над своими произведениями.

В 1888 г. на сцене частного московского театра Корша появилась первая пьеса Чехова «Иванов». В том же году печатается повесть Чехова «Степь». В этой повести молодой писатель хотел показать, какие «залежи красок» оставались ещё нетронутыми -в русской литературе. Ему хотелось добиться того, чтобы в повести «пахло сеном». Замечательные описания природы в новом произведении Чехова сразу были отмечены читателями. В.М. Га-шин заявил, что в лице Чехова в литературу пришёл первоклассный писатель, а Щедрин писал, что он в восторге от «Степи». Встретивший Чехова в эти годы В. И. Немирович-Данченко рисует портрет Чехова так: «Я увидел довольно красивого, положительно красивого молодого человека, с приятно вьющимися, забранными назад волосами, бородкой и усами, очевидно, избегавшими парикмахера, державшегося скромно, но без излиш: ней застенчивости и, очевидно, склонного к невычурной чистоплотности и внешней порядочности, голос очень низкий, молодой бас, дикция настоящая русская, даже с каким-то оттенком чисто великорусского наречия, интонация гибкая, даже переливающаяся в лёгкий распев, однако без малейшей сентиментальности  и, тем более, театральности».

Некоторые критики обвиняли его даже в отсутствии политических убеждений. Особенно усилились эти толки, когда Чехов согласился отдавать свои рассказы в газету «Новое время» А. Суворина, открыто защищавшего правительственную политику. Писателю казалось, что можно помещать свои произведения в любом печатном органе, независимо от его политического направления. Долгое время он считал, что литератор может -стоять в стороне от общественной борьбы, и писал: «Моё святая святых это — человеческое тело, здоровье, ум, талант, вдохновение, : любовь и абсолютнейшая свобода, свобода от силы и лжи, в чём бы последние две ни выражались». И когда его обвиняли в отсутствии убеждений, он отвечал в письме к редактору журнала «Русская мысль»: «Беспринципным писателем или, что одно и то же, прохвостом я никогда не был». Он был прав: беспринципным писателем он никогда не был. Всю жизнь он обличал пошлость и стремился только защищать свою независимость писателя.

Стремясь к независимости художника, он долго избегал работать в толстых журналах из-за односторонности их направлений. То обстоятельство, что цензура не допустила в печать ряд «го произведений, только укрепляло его в аполитизме.

Но шло время, и русская действительность не могла не навести писателя  на  грустные  размышления.  В   1888  г.  он признается: «Мой мозг машет крыльями, а куда лететь — не знаю». А в 1890 г. он уже пишет: «Только ту молодость можно признать здоровою, которая.не мирится со старыми порядками и глупо или умно борется с ними». Он приходит к мысли, что в качестве противовеса реакционным писакам из «Нового времени» нужна-партия «молодая, свежая и независимая». О сотрудниках «Нового времени» он пишет: «Как публицисты, они мне просто гадки», И он порывает отношения с Сувориным.

Чехов был к тому же свидетелем того, как в гнетущей обстановке эпохи задыхались и гибли многие лучшие представители русской интеллигенции. В эти годы психически заболел Г. Успенский, покончил самоубийством Гаршин, покушался на самоубийство Левитан. В настроениях и творчестве Чехова совершается заметный перелом. В 1890 г. Чехов приходит к  мысли,  что участие правительственным насилием должно вылиться в какую-то серьёзную и активную форму. Он решает отправиться на остров Сахалин, чтобы на месте изучить, к каким результатам приводит страну каторга, «одна из самых ужасных нелепостей, до которых мог додуматься человек». Он подаёт заявление о разрешении ему поехать с «научной и литературной целями» на Сахалин для изучения быта каторжан и ссыльных поселенцев.

[/smszamok]

Поездка была разрешена при условии, если писатель не будет иметь сношений с политическими ссыльными. Чехову предстояло более четырёх тысяч вёрст проехать по Сибири на лошадях. Выехал он весной, когда в Сибири ещё стояли холода, дул пронзительный ветер и путь преграждали опасные разливы рек. А следует сказать, что Чехов вообще не отличался крепким здоровьем. Уже в 1884 г. у него обнаружились признаки туберкулёза и пошла горлом кровь. Как врач,, Чехов знал, что это значит. Поездка его на Сахалин была подлинным гражданским подвигом.

Каторга произвела на него страшное впечатление. Сахалин — «это место невыносимых страданий», — заявил он. С Сахалина Чехов возвратился морем, обогнув берега Азии. Результатом этого путешествия была книга «Остров Сахалин»,, за которую писатель был взят под надзор полиции.

(Еще не оценили)

Загрузка...

 «Сила искусства грандиозна. Влияние на социальную жизнь общества невероятно, куда больше чем мы думаем…» «Искусство—это одно из активнейших средств воздействия на человеческие эмоции»,— утверждает автор, а ведь эмоции не бывают нейтральны. Значит, искусство может приносить человеку либо огромное зло—калечить, развращать; либо грандиозное добро. «Мы никогда не узнаем, о чем каждый читатель советовался с Пушкиным, Толстым, Чеховым, Горьким, но советовались все, кто их любил, а таких миллионы. Сколько человеческих душ сформировали эти писатели, скольких людей уберегли от душевного растления, неверия в человека, от пошлости, кривляния! Скольких заставили задуматься о смысле их жизни и направили на поиски этого смысла!..» Трудно удержаться от того, чтобы не цитировать дальше эту прекрасную главу, названную автором «Искусство в действии». Вот еще несколько строк: «И как это удивительно и прекрасно, что среди нас «живут и работают» и египетская царица Нефертити, и тициановская Венера, и серовская «Девочка с персиками», и «розовая девушка» Модильяни. И как это непостижимо, что среди нас «живут и работают» звуки, сочиненные Бахом и Мусоргским, Дебюсси и Прокофьевым, Гершвином и Шостаковичем…» Некоторые главы из этой книги печатались в нашем журнале. Публикуем ниже размышления о книге Образцова известного биохимика М. В. Волькенштейна.

Так озаглавлена книга, написанная большим художником, создателем знаменитого во всем мире кукольного театра, Сергеем Владимировичем Образцовым. Человек, посвятивший жизнь искусству, делится с читателями мыслями о живописи и театре, о фотографии, кино и телевидении. Здесь нет «Ума холодных наблюдений И сердца горестных замет», ибо наблюдения автора не холодны, но ярко эмоциональны и нет ничего горестного в общении с подлинным искусством. Напротив, Это общение — источник счастья, и внутренняя задача книги (ее сквозное действие, как сказал бы Станиславский) состоит в раскрытии этого источника. А закрыт Он для многих.

Я пишу эту статью не для оценки книги — она очень хороша,— но для того, чтобы поговорить о ее содержании  и подхватить  другую эстафету, начатую автором, эстафету пропаганды искусства и борьбы с безвкусицей.

С. В. Образцов начинает с противопоставления искусства и науки. Наука и техника непрерывно развиваются и совершенствуются, напротив, современное искусство не выше древнего. Оно другое, конечно. Но «стихи Байрона не сильнее и не лучше стихов Гомера». И «спор о физиках и лириках» бессмыслен, потому что живут они в разных плоскостях.

Это верно, конечно. Более того, очевидно. Но сегодня, пожалуй, особенно интересно и важно не то, чем разнятся наука и искусство, а то, что объединяет эти виды творческой деятельности человека. Собственно говоря, С. В. Образцоа далее о том и пишет. Об изменении искусства под влиянием таких технических открытий, как фотография, кинематография, телевидение. Об искусстве сегодня, в эпоху НТР. Эстафета состоит во взаимодействии   старого    и    нового— живопись учится у фотографии, а фотография — у живописи. Объединяются театр,   кино и телевидение.

Книга С. В. Образцова не научный трактат об эстетике. Поэтому не будем спорить с автором о введенном им понятии «аксиомности» или о новой терминологии в разделении искусств на повествовательное (литература), пластическое (живопись и скульптура), музыкальное и зрелищное. Мы не найдем в книге анализа искусства как формы познания мира, как способа передачи информации о мыслях и эмоциях художника, анализа взаимосвязи формы и содержания. Мы найдем другое. Яркий рассказ о сущности художественного воздействия на читателя, зрителя, слушателя. О встречах самого С. В. Образцова с великими произведениями искусства. А видел он многое.

Перефразируя Поля Валери, можно сказать, что искусство есть способ превращать ненужное в жизненно необходимое.

(Еще не оценили)

Загрузка...

Главная ценность рассказов — в реалистическом изображении картины войны. Война впервые показана здесь не в виде красивого зрелища с «музыкой и барабанным боем, с развевающимися знамёнами и гарцующими генералами,   а   в её настоящем   выражении — в крови,   в страданиях,   в смерти». Толстой заканчивает один из рассказов словами: «Мне скажут: что же это за рассказ? к го же герой его, наконец?.. Герой моей повести, которого я люблю всеми силами души, которого я старался воспроизвести во всей красоте его и который всегда был, есть и будет прекрасен,— правда». «Севастопольские рассказы» Толстого можно считать прекрасным прологом к той правдивой и.великой эпопее патриотической борьбы русского народа с врагами, какой явится позже роман «Война и мир». Повесть «Казаки» была начата Толстым в 1852 г.,  закончена в 1861 г., а в печати появилась в 1863 г., т. е. через одиннадцать лет после возникновения первоначального замысла. Герой повести — Дмитрий Оленин, молодой аристократ, разочаровавшийся в пустой жизни светского общества. Порвав с привычной столичной средой, Оленин ищет себе свободы ц счастья на Кавказе, в станице гребен-ских казаков. В станице он знакомится с казаками-джигитами Лукашкой и дядей Брошкой и влюбляется в красавицу казачку Марьяну.

Правительство начало подозрительно следить за его работой, и однажды,  1862 г., в отсутствие Толстого, в его усадьбе и школе жандармами был произведён обыск. Оскорблённый этим, в порыве возмущения Толстой думал

[smszamok]

даже совсем уехать из России, где, как ему казалось, «нельзя знать минутой вперёд, что меня, и сестру, и жену, и мать не скуют и не высекут». Толстой не уехал из России, но письмо это прекрасно характеризует его возмущение порядками царской России. С новой силой пробуждается у него дар художественного творчества, и возникает замысел большого романа «Война и мир». Толстой передаёт школу в руки учителей и весь отдаётся работе над новым произведением. Поражает быстрота, с которой был написан первый роман Толстого. Колоссальный четырёхтомный роман-эпопея, потребовавший изучения огромного исторического материала, был создан Толстым менее чем в шесть лет (1864—1869).

Поражает прежде всего исключительный размах самообразовательной работы Толстого, его необъятная жажда знаний. К концу своей жизни Толстой, по свидетельству Маковицкого, знал следующие языки: французский, немецкий, английский (з совершенстве), итальянский (свободно переводил), древнегреческий, латинский, древнееврейский (знал хорошо), польский, чешский, сербский, болгарский, голландский, украинский. Это говорит об огромной культуре великого писателя.

О широте самообразовательной работы Толстого свидетельствует и его яснополянская библиотека; несколько тысяч томов её хранят на своих страницах интересные пометки Толстого. В работе Толстого поражает его необыкновенная требовательность к себе как к художнику слова. Необходимым условием творчества он считал усвоение ванта всех других писателей. Он систематически  и необыкновенно много читал. Он заявлял: «Правильный путь такой: усвой то, что сделали предшественники, и иди дальше».

Литература для Толстого была делом всей жизни, в которое он вкладывал всю свою душу. Только при таком отношении к литературе и возможна, с точки зрения Толстого, деятельность писателя. «Художественное произведение есть плод любви», — заявил он. Сам он работал страстно, с волнением, с увлечением. В 1864 г. Толстой записывает в дневнике- «Нынче поутру около часа диктовал Тане, хорошо, спокойно, без волнения, а без волнения наше писательское дело нейдёт».

Сохранилось много высказываний Толстого, характеризующих его взгляды на творческий процесс и на художественное произведение. Вот некоторые из этих высказываний:

• «Страшное дело — это забота о совершенстве формы. Недаром она… надо заострить художественное произведение, чтобы оно проникло. Заострить и значит сделать его совершенно художественно».
• «Как золото добывается промыванием, так и хорошие, хорошо выраженные мысли».
• «Простота — необходимое условие прекрасного».
• «От сокращения изложение всегда выигрывает. Если читатель услышит болтовню, то он не относится со  вниманием».
• «Лучше не договорить, чем переговорить».
• «Надо навсегда отбросить мысль писать без поправок. Три, четыре раза — это ещё мало».
• «Надо, главное, не торопиться писать, не скучать поправлять, переделывать десять, двадцать раз одно и то же».

Сохранившиеся черновики рукописей Толстого дают ясное представление о том, что значила для него забота о художественной форме. Так, повесть «Детство» имеет четыре редакции и писалась восемнадцать месяцев. В повести шесть печатных листов ‘. Следовательно, средняя производительность писателя на этом этапе работы была пять-шесть страниц в месяц. Отдельные главы романа «Война и мир» имеют до семи редакций, а романа «Анна Каренина» — до двенадцати редакций. Начало романа «Воскресение» имеет двадцать редакций. Но наиболее поразительную цифру переработок даёт нам предисловие Толстого к книге «Путь жизни» (писалось в 1907—1910 гг.). Это предисловие имеет сто пять редакций. Такова была поистине титаническая работа Толстого над своими произведениями!

В душе его давно уже созревала трагедия от сознания того, что идеал жизни, который он проповедовал, не осуществлён им до конца. Он, страстно призывавший людей к опрощению и отказу от всяких жизненных привилегий, всё-таки продолжал жить в кругу привилегированного общества, рядом с семьёй, которая жила в обстановке буржуазной культуры, и это невыносимо удручало его. В 1897 г. Толстой пишет: «Жизнь, окружающая меня, становится всё безумнее и безумнее: еда, наряды, игра всякого рода, суета, шутки, швырянье денег, живя среди нищеты и угнетения, и больше ничего. И остановить это, облегчить, усовестить нет никакой возможности… И мне ужасно, ужасно тяжело… Зачем не дали мне хоть перед смертью пожить хоть год, хотя месяц свойственной мне жизнью, вне той лжи, в которой я не только живу, но участвую и утопаю…». То же настроение отражается и в дневнике Толстого. В 1907 г. он записывает: «Всё больше и больше, почти физически, страдаю от неравенства, богатства, излишества нашей жизни среди нищеты и не могу уменьшить это неравенство. В этом тайный трагизм моей жизни».

Всё чаще и настойчивее в душе великого писателя появляется мысль об уходе от семьи, о бегстве из привилегированного общества. Ему кажется, что условия жизни странника будут для него легче его «дикой жизни» в семье и что где-нибудь на юге России, в обстановке крестьянского быта, или даже в зарубежной Болгарии он скорее осуществит свой идеал простой, свободной жизни. Решение это, наконец, созрело.

Здоровье 82-летнего Толстого не выдержало путешествия. В пути, в поезде, он простудился и, не доезжая до станции Астапово Рязано-Уральской железной дороги (теперь станция «Лев Толстой»), заболел воспалением лёгких. Начальник станции Астапово И. И. Озолин предоставил больному Толстому свою квартиру.

Весть об уходе великого писателя из Ясной Поляны и о его болезни быстро облетела газеты всего мира. Маленькая, неизвестная станция Астапово неожиданно приковала к себе внимание миллионов людей, с волнением ждавших теперь сообщений

газет о ходе болезни Толстого. И когда газеты с траурными каймами оповестили, что 7 ноября 1910 г. Лев Толстой скончался, смерть его потрясла культурный мир и переживалась, как огромная тяжёлая утрата человечества.

Похоронили Толстого, по его желанию, в Ясной Поляне, на том месте у обрыва, где в детстве он с братьями искал волшебную «зелёную палочку» — секрет всеобщего счастья.

[/smszamok]

Там, в глуши парка, приблизительно в одном километре от усадьбы, на краю оврага, есть одинокая, скромная могила. Над ней тесно сплелись вершинами, словно охраняя покой великого старца, дубы, осины и липы. На могиле — ни креста, ни памятника. Лишь невысокий холм, летом покрытый густым ковром цветов, а зимой засыпанный снегом, указывает место, где лежит Толстой. Великий писатель остался здесь наедине с русской природой, которую он так любил и которую так гениально описывал.

(Еще не оценили)

Загрузка...

По свидетельству одного из товарищей Салтыкова, «не было ни одной запрещённой иностранной книги, которая не появилась бы в лицее». Не случайно то, что из числа воспитанников лицея вышел Петрашевский и некоторые другие видные члены его кружка. Многие из лицеистов горячо увлекались литературой. «Пушкина, Лермонтова, Гоголя знали, конечно, почти наизусть»,— вспоминал позднее один из лицейских товарищей Салтыкова.  Страсть к чтению в юноше Салтыкове соединялась со страстью к творчеству. В лицее он «запоем», по собственным словам, писал стихи. Некоторые из них были им напечатаны в тогдашних журналах, но эти свои первые произведения сам Салтыков впоследствии сурово критиковал.

В лицейские годы Салтыков по праздникам посещал петербургские литературные кружки, где часто видел и слышал Белинского. Влияние Белинского на формирование мировоззрения будущего сатирика было исключительно велико. Вспоминая эти годы, ок писал:

[smszamok]

«То было время поклонения Белинскому». Из школы Белинского, революционера и социалиста, гневно отрицавшего гнусную николаевскую действительность, вынес Салтыков ненависть к самодержавию и крепостничеству, горячее желание счастья порабощенному народу, понимание большой общественной роли литературы, взгляд на писателя как на судью и воспитателя   общества, признание   «подлинным   искусством» лишь «искусства действительности», т. е. реализма.

В 1844 г. Салтыков окончил лицей и, воспитанный на статьях Белинского, примкнул к кружку социалиста-утописта Петрашевского. С Петрашевским его связывала ещё лицейская дружба. Члены кружка духовно жили идеями социалистов-утопистов, а в николаевской России они, говоря словами писателя, только «существовали», «имели образ жизни». Первыми крупными произведениями Салтыкова явились вести «Противоречия» (1847) и «Запутанное дело» (1848). деятельности Повесть «Противоречия», как и напечатанные до неё стихи, оказалась не вполне зрелой в художественном отношении. Сильной стороной повести была поставленная в ней тема социального неравенства. Нагибин, герой повести, задумывается над тем, почему одни люди «в каретах ездят, а мы с вами пешком по грязи ходим». Нагибин мечтает об иной действительности, «не только возможной, но и непременно имеющей быть». Та же тема социального неравенства поставлена, но в гораздо более совершенной форме, и в повести «Запутанное дело». Салтыков смело выступил в ней с критикой общественного неустройства, с обличением хищничества господствующих классов. Повесть проникнута горячим сочувствием к униженным и оскорблённым, наполнена негодованием и протестом против угнетения человека человеком. Недаром один из реакционно настроен-«ых современников Салтыкова сказал о повести: «Не могу надивиться глупости цензоров, пропускающих подобные сочинения. Тут ничего больше не доказывается, как необходимость гильотины для всех богатых и знатных».

Напечатанная в мартовской книжке журнала «Отечественные записки» за 1848 г., т. е. немедленно после событий февральской революции 1848 г. во Франции, повесть привлекла внимание особого цензурного комитета, назначенного Николаем 1 для борьбы с крамолой, и была запрещена. Салтыков же был арестован и выслан в Вятку за то, что «в противность существующих узаконений без дозволения и ведома начальства помещал в периодических изданиях литературные свои произведения, обнаруживающие его вредный образ мыслен и пагубные стремления к распространению идей, потрясших уже всю Западную Европу и ниспровергших власти и общественное •спокойствие». 1 ак «вину» писателя определил царь.

Ссылка в Вятку спасла Салтыкова от более сурового наказания; в 1849 г. правительство жестоко расправилось с кружком Петрашевского. «В 1849 г.,— писал Герцен,— новая фаланга молодых людей-героев отправилась в тюрьму, а оттуда в каторжные работы и в Сибирь». Нет сомнения, что Салтыкову, не будь он арестован й выслан до разгрома кружка Петрашевского, пришлось бы изведать все ужасы пребывания в тюрьме или на каторге. Память о Петрашевском Салтыков-Щедрин сохранил на всю жизнь. Уже после смерти Петрашевского Салтыков-Щедрин хотел написать рассказ, героем которого был бы «Чернышевский или Петрашевский, все равно. Сидит в мурье среди снегов». В глуши Салтыкову пришлось пробыть около восьми лет, м их) были мучительные своей безысходностью годы з жизни писателя. Он попал в «мир зловоний и болотных испарений, мир сплеки и   жирных  кулебяк»,   погибал   «среди   нелепых   бумаг. В апреле 1884 г. журнал, которому Щедрин отдал шестнадцать лет жизни, был закрыт навсегда. «Это был почти единственный орган русской печати, в котором сквозь дым и копоть цензуры светилась искра понимания задач русской жизни во всём их объёме. За это он должен был погибнуть и погиб»,— писалось в одной из прокламаций о закрытии «Отечественных записок».

Закрытие «Отечественных записок» было Ударом для Щедрина. «Теперь у меня всё… писателя отняли. Можно ли представить себе что-нибудь более жестокое, унизительное, позорное»,— писал он. Революционные студенческие организации пытались призвать общество к протесту против расправы над «Отечественными записками». В нелегальном издании «Сказок» Щедрина было напечатано воззвание московского студенчества по поводу закрытия журнала. Но напуганное репрессиями общество не посмело выступить в защиту самого выдающегося органа тогдашней литературы. Щедрина пытались заставить замолчать, журналам запрещалось принимать его в качестве сотрудника. «Негде писать. Совсем негде»,— писал сатирик. Под градом преследований писатель, у которого, по его словам, «запечатали душу», всё же продолжал делать своё великое дело. «Я — литератор действующий, я труженик, обязанный держать перо в руке ежеминутно»,— писал он. Щедрин продолжает работу над своими изумительными сказками, создаёт цикл очерков «Мелочи жизни», пишет огромное полотно, разоблачающее основы помещичьего предрефо-менного  быта,— хронику «Пошехонская старина»  (1887—1889).

Замечательный писательский и общественный подвиг гениального сатирика был по достоинству оценён лучшей частью тогдашней России: в ноябре 1886 г. Щедрина посетила делегация революционной студенческой молодёжи, в составе которой были брат и сестра В. И. Ленина — Александр и Анна Ульяновы,— и передала измученному цензурным гнётом и тяжёлой болезнью писателю слова горячей любви и глубокого  уважения.

[/smszamok]

До последней минуты своей жизни он работал, оставаясь суровым врагом произвола, двоедушия, лганья, хищничества, предательства. Скончался Щедрин 28 апреля 1889 г. Его смерть болью и скорбью отозвалась в сердцах всех передовых русских людей. Среди многих писем, полученных вдовой писателя, было и письмо группы тифлисских рабочих. Они писали: «Россия лишилась лучшего, справедливого и энергичного защитника правды и свободы, борца против зла, которое он своим сильным умом и словом разил в самом корне… На могиле великого родного писателя, в венке славы, воздвигнутом потомством, будет и наш цветок, пусть видят и знают, что мы, рабочие, любили и ценили его…»