Сочинения

(1голосов, средний: 5,00 out of 5)

Загрузка...

Вопросы смысла бытия, жизни и смерти, познания мира и поиска своего места в мире, волновали Пушкина, как всякого мыслящего человека. И, как на каждого из нас, существенное влияние на образ мыслей, психологию мировосприятия оказывали объективные обстоятельства. Преисполненный надежд на усовершенствование общественного устройства, окруженный умными, благородными друзьями, юный Пушкин проповедовал наслаждение жизнью, насыщенной весельем, радостью, игрой:
Давайте жить и веселиться, Давайте житию играть. Пусть чернь слепая суетится, Не нам безумной подражать.

Смерть воспринимается поэтом то как путешествие «в страну свободы, наслаждений, в страну, где смерти нет, где нет предрассуждений, где мысль одна плывет в небесной чистоте», то как кромешный мрак, абсолютное забвение, ничто. Пушкин трагически воспринимает смерть, все его существо противится превращению жизни в полное отсутствие проявлений человеческой индивидуальности:

Как, ничего! Ни мысль, ни первая любовь!
Мне страшно!.. И на оншнь гляжу печален вновь,
И долго жить хочу, чтоб долго образ милый
Таился и пылал в душе моей унылой.

В дальнейшем жизнь принесла поэту множество тяжелых утрат — так пришло осознание хрупкости человеческого существования, ранимости души. Поэт стал мудрее, опытнее, превратности судьбы стали восприниматься с философской снисходительностью. По-юношески максималистская назидательность, бывшая плодом пытливого ума и книжного мировосприятия, сменилась про-стой — итогом философского осмысления пережитых жизненных коллизий:

Если жизнь тебя обманет,
Не печалься, не сердись!
В день уныния смирись:
День веселья, верь, настанет.
Сердце в будущем живет;
Настоящее уныло:
Все мгновенно, все пройдет;

Что пройдет, то будет мило. Пушкин переживает противоречие между мечтой и реальностью, несбыточность многих надежд и склонность людей драматизировать жизненные неудачи. Стремление к абсолютному достижению поставленных целей идеалистично; жизнь самоценна, а ее восприятие человеком относительно: с течением времени оценка жизненных обстоятельств меняется, что позволяет находить очарование в казавшихся неприятными воспоминаниях. Поэтическая философия поэта — простая, ясная и нужная каждому человеку мудрость. Пушкин и в философских стихах обращался к человеку: он был одновременно и мудрецом, постигшим высший смысл бытия, и обычным человеком, — и поэтому Пушкин оказался поэтом всечеловеческого значения.
Стихи чисто философского содержания встречаются у Пушкина очень редко: творческая манера поэта чужда отвлеченности, и абстрактные понятия обычно воплощены в конкретные образы, согреты человеческим чувством и преломляются через призму жизненного опыта. Стихотворение «Движение» — философская миниатюра, посвященная проблеме существования материи. Движение и покой — вот вечный философский вопрос о форме, сущности бытия, и разрешен он в стихотворении наглядно просто. Однако поэт не поддается софистской простоте: жизнь намного сложнее умозрительных заключений и примитивных аналогий. Абсолютная истина скрыта в глубинах мироздания и, возможно, не поддается логическому осмыслению. Поэт опровергает упрощенность философского подхода к познанию бытия простым примером, предостерегающим от поспешных выводов и философских обобщений: «Ведь каждый день пред нами солнце ходит, однако ж прав упрямый Галилей». Вновь и вновь обращается Пушкин к теме жизни и смерти, но противопоставление этих форм существования, неизбежность перехода жизни в смерть уже не воспринимается поэтом безнадежно трагически. Освящая таинство поэтического творчества, возвышая «поэзии прелестной благословенные мечты», Пушкин непроизвольно задумывается о быстротечности жизни и непрочности духовных ценностей человека:

Но, может быть, мечты пустые — Быть может, с ризой гробовой Все чувства брошу я земные, И чужд мне будет мир земной… Минутных жизни впечатлений Не сохранит душа моя, Не буду ведать сожалений, Тоску любви забуду я… Поэт сожалеет о превращении души, запечатлевшей порывы высокого вдохновения, духовных откровений и минутные впечатления, множество разнообразных чувств в нечто непонятное и безликое. Лирический герой не хочет смириться с перспективой обращения всех человеческих устремлений в ничто, с идеей погружения человеческого духа в пучины безвременья, но ужаса перед лицом вечности уже нет. Есть простые человеческие сомнения в отсутствии всякой связи между жизнью и смертью, попытка представить жизнь человеческой души после физической смерти тела.

В стихотворении «Воспоминание» Пушкин запечатлел ночные раздумья о прожитой жизни, «тяжких дум избыток», мучительные переживания о допущенных ошибках. И хоть лирический герой утверждает, что «С отвращением читая жизнь мою, я трепещу и проклинаю», он не отказывается от прожитого жизненного опыта: «Но строк печальных не смываю». Автор понимает, что на пути человека к счастью, духовному совершенствованию случаются ошибки, заблуждения, но жизнь нельзя изменить. И мудрость заключается не в отказе от прошлого, а в осмыслении пережитого с позиции накопленного опыта. Жизненные впечатления непосредственны, конкретны, индивидуальны и неповторимы, и как бы они ни воспринимались впоследствии,
именно они образуют линию — человеческой жизни, а уровень их осмысления показывает степень духовного развития человека.

Поэт — не философ, он не познает мир с помощью научных методов, а воплощает свои мысли в художественной форме. В 1828 году, когда царская цензура ужесточилась, поэтом овладели тяжелые чувства. Наступивший после выступления декабристов период реакции в России болезненно воспринимался им, выросшим в атмосфере ожидания благотворных социальных перемен, духовной независимости, свободомыслия, творческой раскрепощенности. — Личные переживания поэта о серости тогдашней российской действительности («и томит меня тоскою однозвучной жизни шум») и невыносимом психологическом давлении вылились в эмоциональный философский монолог:

Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана?
Иль зачем судьбою тайной

Ты на казнь осуждена? Но не только внешние события вызывали поэтический отклик поэта. В пронзительно остром стихотворении «Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы», отрывистый ритм которого точно передает нервное состояние человека, не могущего заснуть, чутко воспринимающего малейший шорох в ночной тишине, лирический герой напряженно стремится понять смысл бытия. Что означает «спящей ночи трепетанье, жизни мышья беготня»? Ночью обостряется не только восприимчивость человека к звукам, но и склонность к философствованию. Автор только ставит вопросы, не отвечая на них, но краткость и точность формулировок, наслоение вопросительных предложений убедительно передают тревожную атмосферу ночного бдения, напряженную, как пульсация крови, работу человеческого сознания, оставшегося один на один с огромным, непостижимым мирозданием:

Что ты значишь, скучный шепот?
Укоризна, или ропот
Мной утраченного дня?
От меня чего ты хочешь?
Ты зовешь или пророчишь?
Я понять тебя хочу,
Смысла я в тебе ищу…

И все же преобладающее настроение пушкинской философской лирики периода зрелости — светлая грусть по прошедшему, мудрость вечного обновления жизни. В этих стихах нет страха перед неизбежностью смерти как физического исчезновения, но есть философское осмысление разумности, высшей целесообразности жизненного процесса, его неизменности и цикличности:

Стихотворение написано настолько ясным, точным языком, что кажется идущим из глубины души. Поэт достиг совершенства как духовного, так и поэтического, и поэтому стихотворение универсально, пробуждает бурю чувств и умиротворяет, воспринимается одновременно как эпитафия человечеству и как гимн его вечной юности, гармонии всего мироздания.

(1голосов, средний: 3,00 out of 5)

Загрузка...

У старика извозчика Ионы умер сын («Тоска», 1886). Сломленный горем старик чувствует себя: бесконечно одиноким в огромном городе, полном «чудовищных огней, неугомонного треска и бегущих людей…» Скоро неделя, как умер сын, а он еще ни с кем не смог поделиться своим горем. Надо рассказать, как заболел сын, как он мучился, что говорил перед смертью, как умер. Один за другим сменяются седоки, и с каждым из них Иона пытается завести долгий, облегчающий душу разговор, но никому нет дела до его горя. «Глаза Ионы тревожно и мученически бегают по толпам, снующим по обе стороны улицы: не найдется ли из этих тысяч людей хоть один, который выслушал бы его? Но толпы бегут, не замечая ни его, ни его тоски»…»

Так и не дождавшись человеческого внимания, Иона идет ночью в конюшню, где стоит его лошадь, пусть неразумное, но все-таки живое существо, «…Так-то, брат кобылочка, — говорит Иона. — Нету Кузьмы Ионовича… Приказал долго жить… Таперя, скажем, у тебя жеребеночек, и ты этому жеребеночку родная мать… И вдруг, скажем, этот самый жеребеночек приказал долго жить… Ведь жалко?..

Лошаденка жует, слушает и дышит на  руки своего хозяина-Иона увлекается и рассказывает ей  все,..» Самое страшное в судьбе Ионы, а также в  судьбах Дениса Григорьева («Злоумышленник», 1885) и токаря чем страх перед нищетой. «Через час а она была уже в дороге».

«Назовите мне хоть одного корифея нашей литературы, который стал бы известен раньше, чем не прошла по земле слава, что он убит на дуэли, сошел с ума, пошел в ссылку…» В этих словах героя чеховского рассказа «Пассажир 1-го класса» (1886) слышатся горькие раздумья самого автора.

Несмотря на умение Чехова все переживать молча, у него как-то вырвалось признание, что «одиночество в творчестве — тяжелая штука». Люди, окрулсавшиеписателя, .не могли по-настоящему оценить значение его труда. Литературный муравейник считал Чехова способным юмористом. Однако мысль о том, что бок о бок с ними тянет журнальную лямку замечательный писатель, показалась бы литературным коллегам Чехова смехотворной.

Чехов очень скоро расстался с иллюзиями относительно нравственных качеств Лейкина. «Лгун, лгун и лгун»,—характеризует он его в письме к брату. Ложью, была игра Лейкина в либерализм, ложью было его якобы писательское отношение к таланту Чехова.

Процесс разложения буржуазного общества Чехов показал в рассказах «Володя большой и Володя маленький» (1893), «Бабье царство» (1894), «В усадьбе» (1894), в повестях «Три года» (1895) и «Моя жизнь» (1896).

Писатель И. Горбунов-Посадов писал Чехову, что его рассказ «Бабье царство», в котором описана жизнь хозяйки большой фабрики, наводит на «печальные и строгие размышления».

Мыслящие честные люди не могут быть счастливы в мире угнетения, тунеядства и пошлости. В этом: Чехов видел залог того, что лучшая часть интеллигенции в будущем станет по-настоящему близка к народу.

Антона Павловича глубоко волновал вопрос, что же именно должна делать интеллигенция, . чтобы в корне изменить участь народа.

Этой теме носвящена повесть Чехова «Дом с МЕЗОНИНОМ»   (1896). Земская деятельница Лидия Волчанннова, героиня повести, видит цель  ЖИЗНИ В ТОМ, чтобы служить ближним»: организовывать школы, аптечки, библиотеки, помогать бедным крестьянам. «Правда, мы,— говорит она, — не спасем человечество и, быть может,-во многом ошибаемся, но мы делаем то, что можем, и мы—» правы ».

Теория «малых дел», сторонницей которой является Лидия, находит страстного противника в лице художника, соседа Волчаниновых.

• «Народ окутан цепью великой, и вы не рубите этой цепи,—доказывает он Лидии, — а лишь прибавляете ЕГО вые звенья… голод, холод, животный страх, масса труда, точно снеговые обвалы, загородили им все пути к духовной деятельности, именно к тому самому, что отличает человека от животного и ради чего стоит жить. Вы приходите к нему на помощь с больницами и школами, но этим не освобождаете их от пут, а напротив, еще порабощаете… за мушки (лечебное средство.— Г. С.) и книжки они должны платить земству и, значит, сильнее гнуть спину».

Следует сказать, что сам Чехов, осуждая теорию «малых дел», не отрицал полезности школ и больниц. Но писатель, не подводил никаких теорий под свои добрые дела, они были естественной потребностью его большого сердца. Правильно поставив вопрос о роли интеллигенции в жизни народа, Чехов не мог дать на него определенного ответа. Чехов раскрыл в своих крестьянских рассказах картину обнищания, темноты и дикости крестьян, разоблачил всю фальшь проповеди народничества, которое видело спасение деревни в возврате к патриархальной старине. Деревня, какой показал ее в своих рассказах Чехов, разрушала карточный домик народнических иллюзий.

В дневнике писателя за 1897 год сохранилась запись о «болтающих либералах»: «19 февраля — обед в «Кон-тинентале», в память великой реформы. Скучно н нелепо. Обедать, пить шампанское, галдеть, говорить речи на тему о народном самосознании, о народной совести и т. п., в то время, когда кругом стала снуют рабы во фраках, те же крепостные, и на улице, на морозе ждут кучера, это значит лгать святому духу».

(Еще не оценили)

Загрузка...

Каждого поэта, особенно в зрелые годы, волнует вопрос о значении его труда для общества и о назначении поэтического творчества вообще. А. С. Пушкин высоко оценивал деятельность поэта. Поэзия для Пушкина всегда была искусством, высочайшим проявлением творческого духа. Обязательным условием нормальной творческой деятельности он считал свободу, независимость личности поэта. Его волновал также вопрос о том высоком предназначении, которое он должен выполнить как поэт. Еще на заре своей литературной деятельности, в лицейских стихотворениях, Пушкин задумывался над задачей, ролью, судьбой поэзии и поэта в современном ему обществе.

В раннем стихотворении «К другу стихотворцу» запечатлены такие размышления поэта:
Не так, любезный друг, писатели богаты;
Судьбой им не даны ни мраморны палаты,
Ни чистым золотом набиты сундуки;
Лачужка под землей, высоки чердаки —
Вот пышны их дворцы, великолепны залы…
Их жизнь — ряд горестей, гремящаслава — сон.
И все же, прекрасно понимая незавидную судьбу поэта в современном ему обществе,

лицеист Пушкин для себя избирает путь литературного творчества. Он готов следовать этому пути, как бы ни была трудна судьба поэта, какие бы лишения и тревоги, борьба и страдания его ни ожидали.

«Мой жребий пал; я лиру избираю», — пишет Пушкин. Уже в этом раннем стихотворении ясно слышатся ноты презрения по отношению «к сильным мира сего», не способным ни ценить, ни тем более понимать поэзию и самого поэта. В 1815 году Пушкин пишет стихотворение «Лицинию». Вспоминая римского сатирика Ювенала, Пушкин так определяет задачи поэта: «Свой дух воспламеню жестоким Ювеналом, в сатире праведной порок изображу и нравы сих веков потомству обнажу». Так возникает в творчестве Пушкина образ поэта-борца, прямо противоположный привычным представлениям XVIII века о назначении поэта.

В понимании Пушкина поэт не одописа-тель в честь вельмож и царей, он — «эхо русского народа». Об этом автор и говорит в стихотворении «К Н. Я. Плюсковой»: «Я не рожден царей забавить стыдливой музою моей… Любовь и тайная свобода внушали сердцу гимн простой, и неподкупный голос мой был эхо русского народа». «Свободная гордость», «скромная, благородная лира», стремление служить своей поэзией одной лишь свободе, отказ воспевать царей, сознание глубокой связи с народом — все это оставалось неизменным во взглядах Пушкина в течение всей его творческой жизни.

Во многих Стихотворениях Пушкина мы видим противопоставление поэта обществу. Он называет его презрительно и гневно: «толпа», «чернь». Пушкин отстаивает свободу поэта от «черни», т. е. от невежественных гонителей поэта, от обывателей, от «гордых невежд» и «знатных глупцов».

В 1826—1831 годах Пушкин создает ряд стихотворений на тему поэта и поэзии: «Пророк», «Поэту», «Поэт», «Эхо», в которых развивает свои взгляды: поэт свободен в своем творчестве, он идет своими путями, определенными его высоким призванием, творчество поэта — «благородный подвиг», поэт независим от служения светской толпе.
Сквозь все творчество Пушкина проходит мысль о трагической участи поэта. Когда-то
эту же тему развивал придворный поэт Жуковский. Он был талантлив, но тем не менее поэтов раньше держали при дворе в качестве лакеев и шутов. Пушкин избежал участи своего предшественника. Уже ранняя поэзия Пушкина по богатству мыслей, по художественному уровню не уступала произведениям признанных мастеров русской поэзии. Накапливая достижения современной ему литературы, Пушкин уже в лицее ищет оригинальный стиль. Он требует от поэзии истины в выражении чувств, он далек от романтизма Жуковского, не согласен со своим учителем Державиным, который считал, что поэзия должна «парить» над миром. Пушкин — поэт действительности. Он освоил все жанры поэзии: оду, дружеское послание, элегию, сатиру, эпиграмму — везде Пушкин выступал как экспериментатор, сумел выработать свой поэтический стиль.

Во времена Пушкина не только почти все лицеисты писали стихи, но и высокообразованный слой дворянства пробовал свои силы в литературе, поэзия была почитаема в салонах; считалось, что неумение писать стихи такой же дурной тон, как неумение танцевать или говорить по-французски.

В творчестве каждого поэта рано или поздно начинается перелом, когда он должен осмыслить — для чего он пишет стихи? Пушкин изначально верил, что поэзия нужна всем, чтобы нести свет и свободу в этот мир. Позднее, сто лет спустя, Маяковский очень точно оценил труд поэта, заявив: «Поэзия — та же добыча радия, в грамм — добыча, в год — труды, изводишь единого слова ради тысячи тонн словесной руды». Поэт-декабрист Рылеев писал Пушкину: «На тебя устремлены глаза России; тебя любят, тебе верят, тебе подражают. Будь поэт и гражданин». Пушкин выполнил это завещание.

(Еще не оценили)

Загрузка...

Все изображаемое в художественном произведении (герои, события, хронотоп) видится чьими-то глазами и воплощается в чьем-то слове. Слово — первооснова литературного произведения. Поэтому наиболее продуктивный способ исследования художественного творчества — это путь от отдельного слова к системе образов и затем — к содержанию как воплощенной художественной целостности. Слово сказанное (текст) и невысказанное, подразумеваемое (подтекст), прежде всего воплощает художественную концепцию автора.

Роману «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина» В.Войнович дал уточняющее жанровое определение «анекдот», и этот термин сознательно вынесен в подзаголовок. Автор как бы нацеливает читателя на то, чтобы тот не принимал написанное буквально и всерьез. В самом деле, в основе романа лежит ситуация анекдотическая — комическое, нелепое происшествие с Ваней Чонкиным. Анекдотичны и побочные линии сюжета (злоключения капитана Миляги и комедия его похорон, арест сапожника по фамлии Сталин, сумасшествие редактора газеты Ермолкина и пр.). Что же, это все авторские шутки? Отчасти да, но шутка — тактический ход писателя, повод для обстоятельного и глубокого исследования. Даже главный объект шутки — недотепа Чонкин — важен не столько сам по себе, сколько потому, что его фигура объединяет, цементирует сюжет и своей судьбой дает возможность высветить нравственную и общественную суть многих проявлений системы тоталитарного государства.

Как это, на первый взгляд, ни парадоксально, роман-анекдот В.Войновича — произведение чрезвычайно серьезное, концептуально значимое. Четкая авторская позиция по поводу болевых вопросов нашей отечественной истории до сих пор вызывает ожесточенные идейные споры, в которых одна из сторон едва ли не отказывает автору в моральном праве называться русским писателем.

Средством авторской реализации юмористического и сатирического отношения к изображаемому в романе-анекдоте является ирония. Суть ее, как известно, в скрытом, зашифрованом, закодированном виде информации. Как же и по какому поводу эта ирония проявляется? Как она способствует выражению авторской оценки изображаемого? Каковы языковые способы формирования иронического отношения к описываемому?

Рассмотрим словесные средства изображения некоторых сатирических персонажей, а также сути и стиля работы разного рода общественных и государственных учреждений.

Галерею сатирических образов объединяет один микросюжет — хождение Нюры Беляшовой по мукам официальных инстанций. Нюра пытается спасти без вины арестованного Ваню, отца ее будущего ребенка, наивно апеллируя к факту своей беременности. Ей при этом будто бы даже сочувствуют. Лейтенант, арестовавший Ваню, успокаивает женщину: «Плакать нечего. Тебе никто ничего плохого не делает. Мы тебя потому и не берем, что ты к нему никакого отношения не имеешь, потому что посторонняя. И запомни это как следует: по-сто-ронняя!»(1). Прокурор искренне недоумевает: «Зачем вам связывать свою судьбу и судьбу будущего ребенка с этим преступником? …Мы не сомневаемся, что вы хорошая работница и настоящий советский человек и что ваша связь с этим Чонкиным была совершенно случайной. Именно потому мы вас и не привлекаем к ответственности»(269). Дальше «пошла и вовсе какая-то тарабарщина: трудное время, сложная международная обстановка, нельзя сидеть между двух стульев, необходимо определиться, по какую сторону баррикад…» (268-269).

Редактор газеты «Большевистские темпы» Ермолкин, ничтоже сумняшеся, предлагает Нюре написать от ее имени заметку-отречение: «Мы напишем, что вы как будущая мать от себя и имени вашего ребенка решительно отмежевываетесь от так называемого Чонкина и заверяете, что будущего сына своего или дочь воспитаете истинным патриотом, преданным идеалам Ленина-Сталина»(280).

Ключевые слова ревнителей закона и социального порядка, их словесно-идеологические штампы: «решительно отмежеваться», » противоборство двух систем», «звериная сущность», «заклеймить позором», «несмываемое пятно» и проч. — все это словесные знаки эпохи тоталитарного режима 30-40-х годов. Политизированный официально-демагогический жаргон леденит душу, несмотря на комизм общей описываемой в романе ситуации с Чонкиным. При этом власть имущие — люди со смещенной границей добра и зла, потерявшие способность понимать и защищать справедливость, от души стремятся помочь будущей матери. Малограмотная, но чистая в помыслах Нюра не умеет убедительно оформить свои мысли. Она, однако, чутьем понимает подлость предлагаемой сделки. Апогеем ее разговора с редактором является фраза Ермолкина о его собственном сыне, которая должна была продемонстрировать собеседнице степень его образцово — показательного верноподданничества: «Вот у меня есть сын, — продолжал он на более нервной ноте. — Он маленький. Ему всего лишь три с половиной года. Я его очень люблю. Но если партия прикажет мне зарезать его, я не спрошу, за что. Я… — Он посмотрел на Нюру, и взгляд его как бы остекленел… — Я… — Мама! — не своим голосом завопила Нюра и кинулась вон из кабинета» (280-281).

Всего одно междометное предложение. Нерасчлененная эмоциональная реакция, естественный вопль переживаемого ужаса, безысходности, отвращения. Это тот случай идеального по своей емкости и эмоциональности выражения мысли, когда ничего более не надо пояснять. Говорит за себя доведенная до высшего предела экспрессия одной-единственной служебной лексемы.

Понаблюдаем за другими языковыми средствами создания одного из самых запоминающихся сатирических персонажей романа — Б.Е.Ермолкина.

Характеризующее начало определяет дальнейшее повествование по принципу противоположности . «Борис Евгеньевич Ермолкин был замечательный в своем роде человек. Это был старый газетный волк, как он сам себя с гордостью называл» (277). «Замечательность» газетного аса своеобразна. Он обладал «испепеляющей страстью — любую статью или заметку выправлять от начала и до конца так, чтобы читать ее было совершенно невозможно». От новостей он «шарахался в панике», «ястребом кидался на любое живое слово в чужих газетных заметках, выправляя дом на «здание», красноармеец на «красный воин», хлопок на «белое золото» и т. п.» (277).

Словесно-идеологические штампы того времени так проникли в сознание, что Ермолкину попросту неведом был иной способ мышления и изъяснения. Низводя язык до невыразительного стандарта, редактор более всего боится дать дискуссионный, животрепещущий материал:

«Серые сырые листы, шершавые от вдавленного в них шрифта с кривыми строками. Эти листы и в руки-то взять было противно, а он вцеплялся в них, как наркоман, дрожа от нетерпения, расстилал на столе, и начиналось священнодействие» (277).Такое занятие поглощает всю энергию работника идеологического фронта, который 17 лет (гротеск!) не видит семьи, днюя и ночуя в издательстве газеты.

Выразительными мазками портрета персонажа выступают своеобразные экспрессивные инкрустации. Это индивидуально-авторские метафоры («священнодействовал», «прокисшая душа», «мертвые и несъедобные слова», «одеревенелые губы» как реакция на имя «японского шпиона» Чон-Кина), сравнения («серый, как грязная скатерть», «вцеплялся, как наркоман»), даже просторечья («орал, «закатил глаза» и т. п.).

Неожиданный эффект характеристики образа дает нарочитое совмещение слов различной экспрессивной окраски и стилистической принадлежности. Так, отказываясь на базаре от услуг продажной женщины, Ермолкин оскорбленно восклицает: «Я коммунист!» и стукает себя кулаком во впалую грудь» (288). Вместо солидарного понимания читатель в описанной ситуации может лишь иронически усмехнуться. В контексте романа значимо даже имя Борис с ударением на первом слоге (так называла Ермолкина его супруга). Неестественное ударение в имени соотносится с неестественными взаимоотношениями в семье редактора.

Все языковые средства, вместе взятые, создают неповторимый, выпукло обрисованный облик имитатора дела, человека, не знающего реальной жизни, посредственности и труса, возглавляющего газету с громким названием «Большевистские темпы».

Значимое слово самого повествователя (не героя) «задействовано» через прямые авторские отступления (их у В.Войновича немного) и в якобы нейтральном повествовании, содержащем, на первый взгляд, только констатацию факта. Вот как описаны просители у дверей представителей государственной власти:

«Нюра шла и шла по длинным коридорам учреждений, которые слились для нее в один бесконечный коридор с грязными полами, обшарпанными лавками. На лавках в робких и выжидательных позах сидели просители, т. е. люди, которые еще чего-то хотели от этой жизни, искатели правды, борцы за справедливость, кляузники, униженные и оскорбленные, в драных телогрейках, в лохмотьях, в лаптях, в чунях, в галошах на босу ноги и вовсе босые…» (275).

Повтор «шла и шла» создает впечатление бесконечности хлопот за мужа. «Робкие и выжидательные позы» как бы программируют бесплодность просьб замученных унижениями и напрасными ожиданиями людей, которые «еще чего-то хотели от жизни». «Еще» — знак пережитых трудностей и неоднократно обманутых надежд. «Чего-то» воспринимается в значении «хоть малого», при восприятии оборота «этой жизни» возникает вопрос «какой жизни?», и это заставляет читателя задуматься.

Далее следуют краткие — несколькими мазками — рассказы посетителей о своих злоключениях. Две-три фразы, вмещающие целую судьбу. Отбор слов, казалось бы, прямо не маркирован авторской оценкой. «Один весьма невзрачного вида гражданин вступил на путь борьбы вовсе из-за ерунды. Как-то ему понадобилось перекрыть крышу, и он обратился к директору совхоза с прособой о выписке ему нужного количества соломы. Директор отказал на том основании, что проситель недостаточно активно проявлял себя в общественной жизни, т. е. не посещал самодеятельность, не выпускал стенгазету, не ходил на собрания, а если и ходил, то не лез на трибуну и пассивно участвовал в общих аплодисментах.

Вместо того, чтобы просто украсть эту солому (как делали одни) или дать директору трешку (как делали другие), соломопроситель решил действовать законным путем, писал жалобы всем, включая Калинина. Ответы возвращались к тем, на кого он жаловался, дважды (один раз в дирекции совхоза, один раз в милиции) он был бит, три месяца его лечили в сумасшедшем доме, однако до конца, как видно, не вылечили» (276).

«Из-за ерунды»? Ерунда ли защита элементарных прав и достоинства человека? Горькая, саркастическая ирония слов «из-за ерунды» и «как видно, не вылечили» действеннее нескольких страниц пафосно-разоблачительного описания.

Весь текст, как губка, пропитан авторским отношением. Ироническое звучание достигается всеми слагаемыми художественного целого в их совокупности: реальным содержанием, подтекстом, оценкой сказанного, умело организующей выстраиваемый словесный ряд.

Ирония В.Войновича — не просто сумма сатирических приемов или выразительно-изобразительных средств, а целое миропонимание, его философско-эстетическое кредо. Специфику такого повествования может проиллюстрировать характеристика некоего учреждения под эзоповским наименованием «Где Надо» или «Куда Надо», которое «было не столько военным, сколько воинственным». «Карающий меч Учреждения висел постоянно над каждым, готовый обрушиться в случае надобности или просто ни с того, ни с сего. У этого Учреждения создалась такая репутация, что оно все видит, все слышит, все знает. В это Учреждение, возглавляемое капитаном Милягой, граждане почти всегда писали письма без обратного адреса и левой рукой. Некий бдительный товарищ просил обратить внимание на известную строчку поэта Исаковского «Как увижу, как услышу». «Каку вижу, каку слышу» — вот как звучит этот текст, если прислушаться. Бдительный товарищ предлагал пригласить поэта Куда Надо и задать ему прямой вопрос: «Что это? Ошибка или прямой умысел?» Автор письма сигнализировал об этом вопиющем факте в местную газету, однако ответа не получил. «Упорное молчание, — делает вывод бдительный товарищ, — поневоле наводит на мысль, не находится ли редактор в преступной связи с поэтом Исаковским, а если находится, то не является ли это признаком разветвленной вредительской организации?» К чести Учреждения надо сказать, что оно принимало меры далеко не по каждому такому сигналу, иначе на воле не осталось бы ни одного человека» (252).

Ирония В.Войновича как бы выворачивает наизнанку бытующий строй представлений о деятельности НКВД. Налицо явное, но формально почти не выраженное отрицание существующей в описываемые годы официальной системы ценностей. Повествование строится как борьба словесно изображаемых и фактически выражаемых противоположных значений. Читатель как бы вычитывает иной смысл, чем тот прямой, который, казалось бы, должен вытекать из написанного. Общий опыт читателя и автора-повествователя помогает понять описываемые реалии и дать им оценку. Войнович ориентируется на такого читателя, который способен принять сатирический художественный мир автора как некий договор и образную шифрограмму.

(Еще не оценили)

Загрузка...

Язык поэзии для истинного поэта — главное средство самовыражения личности, инструмент познания жизни, «углубленного проникновения в тайны мироздания» и воздействия на общественную жизнь. А. С. Пушкин писал много стихотворений на случай, в альбом, шутливые стихи, эпиграммы, которые хоть и отмечены печатью таланта, задором, брызжущей энергией, упоенностью творчеством, все же ограничены тематически, художественно творческой задачей. Поэт не придавал большого значения этим стихам, хоть они помогали шлифовать стиль, но, рано осознав свое призвание, неоднократно обращался к теме роли, назначения настоящей поэзии в жизни общества.

Пробуждение национального самосознания, демократическое преобразование общества, просвещение народа в духе свободолюбия, нравственной чистоты с помощью просто призывов неэффективно. В стихотворении «Деревня» поэт болезненно переживает огра-ниченность воздействия поэзии на умы и сердца людей, несовершенство своего поэтического языка в эмоциональном воздействии на читателя. Как добиться духовного освобождения народа, раскрыть ему глаза на унижающий человеческое достоинство порядок вещей, где царит вопиющая социальная несправедливость; «барство дикое» и «рабство тощее»? С горечью и надеждой восклицает поэт:

• О, если б голос мой умел сердца тревожить!
• Почто в груди моей горит бесплодный жар
• И не дан мне судьбой, витийства грозный дар?

Но как бы ни трудна была сверхзадача поэзии, А. С. Пушкин неуклонно стремился достигнуть ее, находя точные изобразитель-ные средства для воплощения духовных идеалов и высокого накала души. Поэта угнетает наличие жандармской цензуры, признающей только официозную литературу, отвергающей все живое, смелое, прогрессивное. В стихотворении «Послание цензору» негативная роль последнего в литературном процессе выражена автором четко и недвусмысленно:

• Докучным евнухом ты бродишь между муз;
• Ни чувства пылкие, ни блеск ума, ни вкус,
• Ни слог певца «Пиров», столь чистый,
• благородный, —
• Ничто не трогает души твоей холодной.

А. С. Пушкин   искренне   пытался   пробудить   в   народе   вольнолюбивые   настроения, чувство   собственного  достоинства,   стремление  к  справедливому  социальному  переустройству,  но тщетно:  голос одинокого поэта, «свободы сеятеля пустынного»,  остается гласом вопиющего в пустыне! Благородная, высокая миссия поэта — служение народу, его духовное,   нравственное  совершенствование  — остается невостребованной, неуслышанной: Рукою чистой и безвинной В порабощенные бразды Бросал живительное семя — Но потерял я только время, Благие мысли и труды…

В стихотворении «Пророк» А. С. Пушкин наиболее полно и ярко выразил свои представления о роли поэзии в жизни общества, о высокой, мучительно трудной, самоотверженной и благородной миссии поэта. Автор использует сюжет библейской легенды, в которой посланник Бога серафим очищает избранного из прочих человека от скверны, поразившей мир, дает ему силы вскрывать язвы общества и совершать возмездие, так как сердце народа огрубело настолько, что не воспринимает ни правду и добро, ни критику и насмешку. Пушкин использует в стихотворении только часть библейского сюжета о чудесном превращении человека в пророка. Лирический герой, жаждущий духовного очищения, бредет по жизни как по мрачной пустыне, бессмысленной, бесцельной, не ос-.. вещенной идеалами, и вдруг в минуту полной растерянности, «на перепутье», появляется целеустремленный, энергичный серафим, и жизнь преобразуется, озаряется светом понимания истины:

Перстами легкими как сон Моих зениц коснулся он: Отверзлись вещие зеницы, Как у испуганной орлицы. Осторожные,   бережные   прикосновения ангела тем не менее производят очень ощутимые превращения: органы восприятия путника приобретают исключительную  обостренность, чувствительность, весь мир входит через них в человека.

И все же обостренности восприятия недостаточно, чтобы бредущего в поисках истины путника превратить в пророка. Серафим вырывает у человека «и празднословный и лукавый» грешный язык, заменяя его жалом мудрой змеи. Но и этого оказалось мало: нужно избавиться от сердечной чувствительности, неуверенности, снисходительности, быть твердым и даже жестоким.

И он мне грудь рассек мечом, И сердце трепетное вынул, И угль, пылающий огнем, Во грудь отверстую водвинул. Чтобы вести за собой людей, открыть им глаза на несовершенство общественного устройства и личные пороки, необходимо избавиться  от жалости и ложного сострадания. Духовное очищение невозможно без страданий, тяжкой работы над собой. Ноша поэта-пророка тяжела вдвойне:   сознавая пороки, несовершенство собратьев,  сочувствуя людям и любя их,   ему необходимо  «глаголом жечь» их сердца, не поддаваясь никаким сомнениям.

(Еще не оценили)

Загрузка...

«Красное колесо» оказалось, пожалуй, одним из самых дискусионных произведений Александра Солженицына. Уже вокруг самых первых увидевших свет фрагментов «повествования в отмеренных сроках» возникла напряженная полемика, продолжающаяся и до сих пор, полемика, отмеченная бурным, неиримым расхождением мнений, подчас яростным столкновением безоговорочного восхищения солженицынской прозой с принципиальным ее неприятием и отрицанием. В ходе этого весьма трудного и неоднозначного диалога с произведением было сделано немало проницательных наблюдений над особенностями его поэтики.

Вместе с тем, довольно широко распространилась и тенденция одностороннего идейно-тематического анализа, когда подробно рассматриваются лишь некоторые тематические линии «Красного Колеса» вне их взаимосвязи с системой средств и приемов художественной выразительности и изобразительности. Отсюда — появление и бытование откровенно субъективистских трактовок, мнимая убедительность которых создается за счет компоновки определенного количества вырванных из контекста цитат, созвучных тому или иному предвзятому взгляду.

Внимательное изучение многих работ, посвященных «Красному колесу», показывает также, что большинство интерпретаторов склонно рассматривать солженицынское «повествование в отмеренных сроках» не столько как явление искусства, сколько как историческую штудию, систематизирующую обширные материалы о революционном перевороте 1917 года в России (главная причина этого, на мой взгляд, в несводимости «Красного колеса» к классическим, так сказать, жанровым моделям и в недооценке такого явление, как взаимовлияние искусства и науки в художественном развитии ХХ века). Отмечу, наконец, что сама логика публикации «Красного колеса», растянувшейся, как известно, почти на 15 лет и завершившейся лишь в начале 1990-х годов (.1), обусловила известную избирательность в подходе к произведению, когда более или менее глубоко и убедительно комментировались отдельные «узлы», а дополнительные смысловые и стилевые оттенки, возникающие за счет их «сцепления», выпадали из поля зрения.

Все это свидетельствует о том, что дальнейшее исследование «Красного колеса» невозможно без постижения данного произведения как особого художественного целого. Движение к решению этой задачи требует, естественно, немалых усилий и длительного времени. В частности, необходимо внимательное и непредвзятое обсуждение вопроса о соотношении общей концепции исторического процесса и принципов организации внутреннего мира произведения. Цель настоящей работы — наметить возможные подходы к его освещению.

Коллизии, потрясшие Россию в первые десятилетия ХХ века, воплощаются в «Красном колесе» как часть общемирового военно-революционного цикла, причем в полной мере учитывается и то немаловажное обстоятельство, что Россия обладала еще и своим собственным кризисным ритмом. Резонирование различных кризисных тенденций и породило в конечном счете гигантский взрыв, отождествляемый обычно с так называемой «социальной революцией».

В художественной целостности «Красного колеса» преодолеваются прямолийно-упрощенные историко-философские схемы и представления, в частности, и тезис об определяющей роли «заговора» узкой группы политиков, звучавший в печатавшейся отдельно «сплотке» отрывков под названием «Ленин в Цюрихе», и утверждается представление о развертывании последовательно-параллельных, поглощавших и в то же время дополнявших друг друга революций — общегражданской, рабочей, солдатской, этнической, психологической и так далее.

Как известно, человек, будучи историческим феноменом и создавая некую концепцию истории, осмысливает и «себя самого, свою философию и психологию, свое прошлое, будущее, свое назначение в мире, структуру своих отношений с природой, социумом; концепция истории (…) есть не что иное, как универсальный самоанализ»; концепция истории в художественном мире выступает как синтез концепций личности и среды, реальности, того бытия, в котором она существует и функционирует.(.2)

С этой точки зрения «Красное колесо» представляет интерес и как произведение, отражающее некоторые важные процессы, происходящие в мировосприятии человека ХХ века. Дело в том, что в художественном целом «Красного колеса» наблюдается преодоление так называемого «логического фундаментализма», представляющего собой, по меткой характеристике современного исследователя В.Алтухова, «метапринцип познания», «совокупность разнообразных процедур и их результатов, которые заключаются в сведении эмпирического многообразия явлений, их свойств и характеристик к некоторому выделенному «ядру», выступающему основой (…) многообразия», а енительно к изучению общества означающего «стремление вычленить в сети общественных отношений первичную базовую структуру, придав ей значение фактора, определяющего развитие всех других подсистем и сфер общества», и переход к «многомерному мышлению». Оно, как отмечает тот же исследователь, «предполагает, что в пространстве между известными категориями, понятиями, (…) между различными общественными формам возможно образование новых категорий, (…) социальных, политических, художественныхх форм — самостоятельных, имеющих собственное содержание, а не являющихся подвидами, промежуточными звеньями уже известного», и опирается на принцип дополнительности, утверждающий, что «существенные стороны явления могут выступать не как взаимоисключающие противоположности, а как (…) разные, дополняющие друг друга стороны».(.3) Кстати, предшествовавшие «Красному колесу» крупные произведения А.И. Солженицына — «Архипелаг ГУЛАГ» (1958-1968, 1979) и «Бодался теленок с дубом. Очерки литературной жизни» (1967-1976, 1990) — несут на себе явственный отпечаток именно «логического фундаментализма», поэтому весьма плодотворным было бы сопоставить эти произведения, чтобы проследить определенную эволюцию писателя.

Возникновение и становление многомерного мышления повлияло, естественно, и на процессы зарождения и развития новых, порой демонстративно нетрадиционных систем формообразования в искусстве, и прежде всего так называемой «открытой формы», важнейшие особенности которой присущи и поэтике солженицынского «Красного Колеса». Контуры этой тенденции, по мнению большинства исследователей, обозначаются еще в самом начале нашего столетия, под мощным воздействием напряженных поисков ряда авторитетных философских течений (интуитивизм Бергсона, феноменология Гуссерля, «критическая онтология» Гартмана, эмпириомонизм Богданова, бердяевская «версия» экзистенциализма и др.), утверждавших, в различных модификациях, идею восстановления прав реальности. Реализация этой задачи связывалась с определением путей преодоления субъективизма индивидуально-психологического восприятия мира. В идеале это движение должно привести к достижению «абсолютного видения», особой разновидности познания, позволяющей добиться полного отождествления объекта и субъекта и, следовательно, соприкоснуться с истинной сущностью мира (эта формула принадлежит Н.А.Бердяеву).

Требование «абсолютного видения», предъявляемое к художественной картине мира, способствовало усилению акцента на познавательной функции искусства. Одним из первых проблему «абсолютного художественного видения» поставил П.А.Флоренский в работе «Смысл идеализма», опубликованной в 1915 году, и его размышления позволяют многое объяснить в истории искусства ХХ века. По мнению философа, подлинный художественный синтез воспринимаемого мира может родиться только в достаточно отдаленные «друг от друга моменты и под весьма различными углами зрения». Такой подход П.А. Флоренский определил как генетический метод постижения действительности. Он позволяет художнику преодолеть жесткую ограниченность единственной статичной точки зрения на мир и, следовательно, осуществить переход от субъективного к объективному («абсолютному») видению, от личного к безличному. Такой переход, согласно П.А. Флоренскому, означает прорыв искусства к «высшему сознанию», или «четырехмерному созерцанию».(.4)

Осуществление идеи «абсолютного видения» в искусстве предполагает развертывание и сквозную обратимость множества точек зрения на объект изображения. Естественно, данный эффект может быть достигнут с помощью различных средств. енительно к «Красному колесу» — это монтажный принцип организации художественного целого.

Монтаж позволяет писателю резко расширить диапазон охвата тех или иных моментов бесконечно сложной по историческому содержанию действительности. В «Красном Колесе» они соотносятся, как правило, но основе многоразветвленных контрастов, пронизывающих все уровни художественной структуры произведения.

Здесь следует отметить, что в ХХ веке, который проходит под знаком глобальных скачкообразных измерений, «катастрофических потрясений, взрезывающих плотную ткань социальной детерминации, непроницаемых внеисторических семейных заповедей, повседневных поведенческих стереотипов»(.5), монтаж не случайно получил очень широкое распространение. Варианты монтажных систем в искусстве, в том числе и «Красное Колесо», обладают, наряду с общими, типологическими свойствами, и своими собственными, неповторимыми чертами, о которых необходимо говорить особо. Подробный анализ выходит далеко за рамки настоящей работы. Остановлюсь кратко лишь на некоторых аспектах данной темы.

В монтажно-образной многоплановости «Красного колеса» можно выделить три пласта, обозначив их так: реальный, представляемый, и символический. От того, какой из них признается доминирующим, во многом зависит трактовка произведения. В одном случае на первый план выдвигаются особенности чистой, так сказать, документалистики, в другом — социально-психологического романа и так далее. Но в том-то и дело, что упомянутые монтажные пласты в «Красном Колесе», с одной стороны, четко дифференцированы, а с другой — находятся в дающем новое качество взаимодействии, то есть налицо проявления и жанровой полифункциональности, и жанрового интегрирования.(.6) Предлагаемое рассмотрение произведения А.И.Солженицына сквозь своего рода трехгранную призму — прием условный, однако, на мой взгляд, он может быть полезен для уяснения смысловых измерений и многоликих образных пересечений, которые возникают в результате монтажа и формируют внутренний мир «Красного Колеса».

Необходимо также сказать о том, что достаточно разветвленная родословная поэтики солженицынского «повествования в отмеренных сроках» отнюдь не исчерпывается только открытиями и находками ХХ века. Определенное место в ней занимают и модифицированые традиции классики предшествующей эпохи, и прежде всего один из важнейших принципов поэтики Льва Толстого (кстати, вопрос о толстовском влиянии на творчество А.И.Солженицына довольно оживленно дискутируется в некоторых исследованиях последних лет). Речь идет о принципе сопряжения. В нем заключается тот самый координирующий все элементы художественной структуры произведения «замок свода», неизменно заботивший и волновавший писателя. «Для того, чтобы охватить всю сложность окружающей неразберихи, осмыслить ее, увидеть противоречивую сложность жизни, необходимо сопрягать разные, несоединимые стороны в некоторое единство, как это делает сама жизнь, постоянное превращение многого в одно и одного во многое… Сопряжение становится ключевым принципом толстовской поэтики: (…) не соединить (так, чтобы одно исчезло в другом), но сопрячь».(.7)

В заключение еще раз подчеркну: цель настоящей работы — лишь наметить возможные, гипотетические направления анализа «Красного колеса» как художественной целостности и как культурно — исторического явления. Главное еще только предстоит сделать, когда временная дистанция обнажит истинную суть солженицынского произведения, еще очень смутно различаемую, по меткому замечанию современного критика, «сквозь гул реальности».(.8)

(Еще не оценили)

Загрузка...

А. С. Пушкин в своем творчестве очень многогранен, он и тончайший лирик, и философ, и автор увлекательных романов, и учитель гуманизма, и историк. У многих из нас интерес к истории пробуждается после чтения «Капитанской дочки» или «Арапа Петра Великого». Гринев и Маша Миронова стали не только нашими спутниками и друзьями, но и нравственными ориентирами. Исторической теме посвящены поэмы «Полтава» и «Медный всадник», а также драмы «Борис Годунов»,  «Пир во время чумы»,  «Скупой рыцарь» и «Сцены из рыцарских времен». Не обошлась без этой темы и лирика — ода «Вольность», «Бородинская годовщина». Пушкин выступил и как автор исторических исследований. Его перу принадлежат «История Пугачева», «История Петра» и разнообразные исторические заметки.

Интерес к истории у Пушкина был неизменным. Но на различных этапах творческого пути историческая тема разрабатывалась им в разных жанрах и разных направлениях.

Петербургский период и период южной ссылки проходит под знаком романтизма. Произведения этой поры проникнуты чувством гордости за великий исторический путь России и романтическим культом великого человека.

Но еще лицейское стихотворение «Воспоминания в Царском Селе» представляет собой вдохновенный гимн России и ее военной славе. Здесь упоминаются «Орлов, Румянцев и Суворов, потомки грозные славян», воспевается победа над Наполеоном («И вспять бежит надменный галл»).

Классицистическая   традиция   в   изображении исторических событий продолжается в оде «Вольность», написанной в петербургский период. В этом произведении Пушкин как бы обозревает всю мировую историю: Увы! куда ни брошу взор — .   Везде бичи, везде железы. Законов гибельный позор, Неволи немощные слезы…

«Гибельный позор» (то есть зрелище) трагической истории разных народов — следствие деспотической власти, попрание всех законов. Это понимал еще восемнадцатилетний Пушкин.

• Лишь там над царскою главой
• Народов не легло страданье,
• Где крепко с Вольностью святой
• Законов мощных сочетанъе…

Эта тема будет продолжена в «Капитанской дочке», одном из последних произведений. Пушкина. Автор не приемлет «русский бунт — бессмысленный и беспощадный». В оде «Вольность» он одинаково порицает и развязавших революционный террор «галлов», и заговорщиков, убивших Павла I, и тирана Калигулу, и всех «самовластительных злодеев».

 Пушкин высмеивает Александра I, «властителя слабого и лукавого», его рождественские обещания России. Молодой поэт ставит проблему истинного человеческого величия, он рассматривает исторических деятелей через призму нравственного закона и гуманизма. Эта мысль получила дальнейшее развитие в романе Л. Н. Толстого «Война и мир».

Но Пушкин-романтик все-таки называет Наполеона «великим человеком»   (стихотворение «Наполеон»), упоминает о нем и в стихотворении  «К морю».   Совсем по-другому звучит тема Наполеона в седьмой главе «Евгения Онегина». «Петровский замок» назван «свидетелем падшей славы». Наполеон предстает перед нами самодовольным,  «счастьем упоенным», «нетерпеливым героем», который только начинает осознавать, что вовсе не цари и полководцы изменяют ход истории. Гроза двенадцатого года Настала ~ кто тут нам помог? Остервенение карода, Барклай, зима иль русский Бог?

На этот вопрос отвечает в «Войне и мире» Л. Толстой, хотя в его времена десятая глава пушкинского романа еще не была известна. И в самом названии великой книги Толстого нельзя  не  увидеть  перекличку  со   словами пушкинского летописца Пимена из «Бориса Годунова».   Передавая  свой труд Григорию Отрепьеву, он напутствует преемника: Описывай, не мудрствуя лукаво, Все то, чему свидетель в жизни будешь: Войну и мир, управу государей, Угодников святые чудеса…

Именно в «Борисе Годунове» впервые у Пушкина историческая тема представлена в реалистическом ключе. Первая русская реалистическая трагедия, написанная в 1825 году, заканчивается знаменитой ремаркой: «Народ безмолвствует». Все персонажи оцениваются в трагедии с точки зрения народа. В этом Пушкин продолжает традиции Шекспира, что и подчеркивается даже строением стиха. Как и в шекспировских трагедиях, в «Борисе Годунове» используется белый пятистопный ямб, имеются также и прозаические вставки.

Историческая тема разрабатывается Пушкиным и в других драматических произведениях. Однако не летопись и не события русской истории послужили основой для знаменитых маленьких трагедий. В них использованы  предания  и  традиционные  западноевропейские сюжеты. Историческая основа интересует Пушкина прежде всего своей психологической стороной. Так, психологически возможным считал он отравление Моцарта его другом Сальери. Маленькие трагедии на примерах из истории доказывают, что «гений и злодейство две вещи несовместные». Одним из самых сложных, неоднозначных образов в произведениях Пушкина, посвященных историко-психологической теме, является образ Петра I. Петр I — один из центральных героев поэмы «Полтава». Возвеличивая Петра I, рассказывая о героических событиях русской истории, Пушкин не забывает, однако, о моральном, гуманном аспекте исторической темы. Жертвой истории оказывается несчастная Мария Кочубей.

В первом прозаическом историческом романе Пушкина «Арап Петра .Великого» Петр I не только «то академик, то герой, то мореплаватель, то плотник», как в «Стансах», но и заботливый друг, великодушный человек, идеал монарха и семьянина. К сожалению, роман не был закончен, тема Петра в этом произведении не получила дальнейшего развития. Но в 1833 году она нашла свое продолжение в новом стихотворном произведении. Это самая загадочная поэма Пушкина — поэма «Медный всадник». Создавая ее, Пушкин основывался на нескольких преданиях о тени Петра I, являвшейся в Петербурге то Павлу I, то А. Голицыну.

Жители Петербурга, верившие этим легендам, считали, что ничто не угрожает их городу, пока в нем стоит памятник Петру. Тема Петра переходит в тему российской государственности, и обращение к истории как бы высвечивает будущее  России.

Апокалиптическая картина наводнения и гибнущего «Петрополя» служит предупреждением потомкам. Петр I не только создал, сотворил Петербург, но всю «Россию поднял на дыбы». Показывая конфликт государства и личности, Пушкин задает вопрос:

• Куда ты скачешь, гордый конь,
• И где опустишь ты копыта?

Итогом размышлений Пушкина над историей, ролью личности и народа в ней, нравственным смыслом исторических событий стала «Капитанская дочка» — главная, на мой взгляд, прозаическая книга Пушкина, работа над которой была завершена в 1836 году и которая вышла в свет за месяц до смерти автора.

Своеобразие пушкинской исторической прозы недооценили современники. По мнению Белинского, в «Капитанской дочке» изображены «нравы русского общества в царствование Екатерины». Характер же Гринева критик называет «ничтожным, бесцветным». Подобные упреки в слабой разработке характера главного героя возникли от непонимания всей глубины образа Гринева. Ведь он находит единственно правильный путь, приподнимается над «жестоким веком», сохраняя гуманность, человеческое достоинство и любовь к человеку независимо от принадлежности его к той или иной политической группировке.

В «исторической метели» Гринев не позволил себе сбиться с дороги. На примере ужасов пугачевщины Пушкин показывает, что «лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от улучшения нравов, без всяких насильственных потрясений». Это очень умная мысль, к сожалению, не оцененная по заслуге даже нашими современниками.

В своей «Истории Пугачева» Пушкин не скрывал ни злодеяний пугачевцев, ни жестокости правительственных войск. А в «Капитанской дочке» образ Пугачева поэтичен, и многие критики, подобно Марине Цветаевой (статья «Пушкин и Пугачев»), считали, что Пугачев нравственно выше Гринева. Но Пугачев потому и рассказывает Гриневу «калмыцкую сказку» об орле и вороне, что хочет прельстить своего собеседника «пиитическим ужасом». У Гринева же свое отношение к кровавым событиям, выраженное в его словах: «Только не требуй того, что противно чести моей и христианской совести».

Не «бесцветным», а по-христиански стойким и самоотверженным предстает перед нами любимый герой Пушкина, хотя его «записки» о «бестолковщине времени и простом величии простых людей» (Гоголь) простодушны и бесхитростны.

В сущности, пушкинский подход к истории — это и подход к современности. Великий гуманист, он противопоставляет «живую жизнь» политической борьбе.

В своей речи о Пушкине Достоевский сказал, что автор «Капитанской дочки» видел в нашей истории, в наших даровитых людях залог «общей гармонии, братского окончательного согласия всех племен по Христову евангельскому закону». Мысль историческая, «мысль народная» в пушкинском творчестве — это мысль, обращенная в будущее.

Хочется сказать еще и о том, что история для Пушкина была уроком нравственного величия, уроком высоты человеческого духа. Вот почему историческая тема в творчестве Пушкина тесно соединяется с нравственно-психологической. Этот ракурс в освещении исторических событий стал главным и для последующих писателей, среди которых главное место, конечно же, занимает Лев Толстой, автор великого исторического романа «Война и мир».

(Еще не оценили)

Загрузка...

Когда услышишь  имя А. С. Пушкина,   в первую  очередь приходят на ум  его  стихи, грустные и унылые, радостные и жизнеутверждающие. О чем только не писал поэт, что только его не волновало? Его стихи будили сердца лучших людей России, призывали соотечественников к борьбе за свободу, его стихи раскрывали глаза людям на красоту родного края, помогали рассмотреть в незатейливых пейзажах красоту и неповторимость русской природы, его стихи воспевали прекрасные чувства дружбы и любви.

Немало строк посвятил А. С. Пушкин идеям вольности и свободы. Обратившись к этой теме еще в лицейские годы, он пронес ее через все свое творчество. В одном из своих стихотворений, призывая к борьбе с тиранией, Пушкин написал:

Тираны мира! трепещите! А вы, мужайтесь и внемлите, Восстаньте, падшие рабы!

Пушкин — настоящий патриот. Призывая молодое поколение русского дворянства самоотверженно служить своему Отечеству, он в то же время призывает его к борьбе против самодержавно-крепостного строя. Как близки были по своему настроению стихотворения Пушкина декабристам! Он был их кумиром. И именно поэтому, за свою связь с декабристами, Пушкин впал в немилость к царскому двору.

Идеалы добра и справедливости — вот то, чему до конца своих дней оставался верен великий поэт. Его лирика глубоко народна. Видеть униженным, обманутым, голодным свой народ и быть при этом счастливым Пушкин не мог. С каким гневом говорит он в стихотворении «Деревня» о несправедливостях крепостного права, отобравшего у крестьянина право на свободу и счастье:

• Здесь барство дикое, без чувства, без закона,
• Присвоило себе насильственной лозой
• И труд, и собственность, и время
• земледельца.
• Склонясь на чуждый плуг, покорствуя бичам,
• Здесь рабство тощее влачится по браздам
• Неумолимого владельца.

И даже победе своих соотечественников над французами автор не может порадоваться в полной мере: давшие отпор страшному врагу, они, вернувшись с победой, вынуждены и дальше влачить жалкое, бесправное и беспросветное   существование. Направить свой талант на служение гуманным целям — вот нравственный долг Пушкина. Поэт, считает он, должен выражать интересы всего народа, а не только свои. Поэт, по его словам, пророк, и своим пророческим даром он должен воздействовать на людские умы:

Восстань, пророк, и виждъ, и внемли, Исполнись волею моей, И, обходя моря и земли, Глаголом жги сердца людей. Но не только гневом наполнены строки стихотворений А. С. Пушкина. В них, наряду с изобличением несправедливого строя, безмерное любование красотой русской природы, особенно в осеннюю пору. Кому не знакомы строки Пушкина:

Унылая пора! Очей очарованье! Приятна мне твоя прощальная краса — Люблю я пышное природы увяданье, В багрец и в золото одетые леса… Много стихотворений посвятил поэт любви,  этому высокому человеческому чувству: Я помню чудное мгновенье: Передо мной явилась ты, Как мимолетное виденье, Как гений чистой красоты. Своей   музыкальностью,   мелодичностью они не могут оставить безразличным ни одного человека:

Я вас любил: любовь еще, быть может, В душе моей угасла не совсем… Очень важной для Пушкина была дружба. В дружбу поэт свято верил и ценил ее. Отсюда и множество стихотворений, посвященных своим друзьям:  Языкову, Дельвигу,  Пущину и многим другим. В стихотворении «И. И. Пущину» автор так обращается к своему другу: Мой первый друг, мой друг бесценный! Говорить о лирике Пушкина можно бесконечно, но вряд ли дашь оценку ей лучше, чем дал сам поэт в стихотворении «Я памятник  себе  воздвиг нерукотворный…».   В  нем Пушкин  утверждает,   что  народную любовь он заслужил тем,

• Что чувства добрые я лирой пробуждал,
• Что в мой жестокий век восславил я свободу
• И милость к падшим призывал.

(Еще не оценили)

Загрузка...

 Засев за книгу, он постарался обо всем сказать с необходимой беспристрастностью. Да многое и врезалось в память навеки: древности: Египта, венецианский Мост Вздохов, по которому уводили и:а медленную и мучительную смерть людей, осужденных инквизицией, развалины античных храмов, пестрая толпа на стамбульских площадях, Севастополь, только начавший отстраиваться после ужасных разрушений во время осады, широкие бульвары, проложенные на место змеящихся переулков старого Парижа,— кстати, и баррикады теперь строить сложно, бульвар простреливается пушками напролет.

Твен хотел, чтобы его читатели смеялись чуть не над каждой страницей, и не поскупился на юмор. Он составил афишу римского цирка Колизея и сочинил будто бы выходившую у древних римлян газету, где поединок гладиаторов расписывался в точности так, как провинциальные американские репортеры пишут о гастролях кочующих артистов. Заговорив о крестоносцах, он похвалил покрытый славой меч их вождя Готфрида Бульонского, уверяя, что сам разок махнул этим мечом и рассек подвернувшегося сарацина, как сдобную булку. А говоря о церквах, в которых хранятся святые мощи, не удержался от соблазна подсчитать, что виденных им костей святого Дионисия хватило бы с избытком на два скелета и у Иоанна Крестителя было по крайней мере два  комплекта собственного праха.

Он шутил — иногда грубовато. То и дело проскальзывали у него ноты самоуверенной насмешки над великими свершениями европейского искусства и над именами, которыми гордится все человечество,— над Микеланджело, над Леонардо да Винчи. Все в Старом Свете он воспринимал как американец, который умеет оценить по достоинству и комфорт новеньких отелей, и скорость на железных дорогах, и успехи в промышленности, но мало что смыслит в преданиях и художественных сокровищах, памятниках седой старины и тонкостях живописи. Им овладевало безудержное веселье и в знаменитых итальянских галереях, и при виде полуразрушенных дворцов, считающихся чудом архитектуры.

Все это становится понятным, если вспомнить, когда писались «Простаки за границей». Только что отгремела Гражданская война. Америка окрепла, она развивалась темпами,  уже

непосильными Европе. Едва ли не единодушно американцы были убеждены, что будущее принадлежит их родине, н еще Еге пришло время задуматься над тем простым фактом, что деловая хватка и богатство культуры — вещи не только не близкие, но, скорее, противоположные одна другой.

Твен тоже верил, что Америка вскоре потеснит весь остальной мир, а ее культура — простая и здоровая, не то что пропыленные европейские шедевры, до которых никому, в общем-то, нет дела,— станет таким же образцом для всего света, как американские фабрики, фермы, судоверфи. Пройдет не так уж мало лет, пока он увидит, до чего такие представления были наивны и плоски.

Ну а сейчас он подтрунивал над простаками, которые горели желанием немедленно подавить чужеземцев своим американским величием и стереть их в порошок, но и сам смотрел на многое так же, как они. В молодости не один художник испытал это наивное стремление разделаться со всеми своими предшественниками, сокрушить все до него сделанное, словно самому ему тесно, пока рядом стоят другие — и современники, и тем более мастера прошлого. С возрастом эта самоуверенность пропадает, как пропала она и у Твена. Но он был ею наделен больше, чем многие. Может быть, оттого, что ощущал в себе настоящую силу и настоящую, самобытность таланта. А скорее — по той причине, что и его сильный талант все же нес на себе очень ясный след эпохи, со всеми ее заблуждениями, со всеми предвзятыми и ложными понятиями.

Он улыбался — искренне, радостно, беззаботно. Он предчувствовал близкий и прекрасный поворот судьбы. На «Квакер-Сити» вместе с Твеном плыл молодой человек, как-то показавший ему медальон с портретом сестры — миловидной, застенчивой, совсем юной девушки по имени Оливия Лэнгдон, дочери крупного бизнесмена, владельца нескольких угольных шахт. Два года спустя он добьется, наконец, ее согласия стать миссис Клеменс. И в этот день напишет родным: «Я так счастлив, что рвусь снять скальп « первого, кто подвернется под руку».

Минует тридцать с лишним лет семейной жизни, в которой будут свои полосы штормов и жестоких потрясений, но такой же нежной сохранится любовь и таким же стойким останется сознание счастья.

Только эти штормы, эти потрясения бесследно все-таки не пройдут: к ним прибавится и чувство горького разочарования в надеждах, которые прежде внушала Америка, и растущее неверие в справедливый мир близкого будущего, а в итоге исчезнет и беззаботная улыбка, пленяющая читателей молодого Марка Твена.

(1голосов, средний: 5,00 out of 5)

Загрузка...

Русская литература всегда была тесно связана с нравственными исканиями нашего народа. Лучшие писатели в своих произведениях постоянно поднимали проблемы современности, пытались решить вопросы добра и зла, совести, человеческого достоинства, справедливости и другие. Наиболее интересными являются произведения, в которых поднимаются проблемы, связанные с нравственностью человека, с его исканиями положительного идеала в жизни. Одним из писателей, который искренне болеет за нравственность нашего общества, является Валентин Распутин. Особое место в его творчестве занимает повесть «Пожар» (1985 г.). Это размышления о нашем современнике, о гражданском мужестве и нравственных позициях человека. Краткий сюжет: в Сосновке
разразился пожар, на него сбежался весь поселок, но люди оказались бессильны перед разбушевавшейся стихией.

На пожаре было немного тех, кто рискуя своей жизнью, отстаивал народное добро. Многие же пришли «погреть руки». Люди спасали хлеб. Спасенный магазинчик ничто по сравнению с человеческими Жизнями, с огромными
сгоревшими складами, с растащенным народным добром. Пожар это итог всеобщего неблагополучия. Людей развращает неуютность быта, скудность духовной жизни, бездушное отношение к природе. Многие проблемы нашей современности, в том числе и нравственные, поднимает Анатолий Приставкин в повести «Ночевала тучка золотая.». Он остро ставит вопрос национальных отношений, говорит о связи поколений, поднимает тему добра и зла, говорит о многих других
вопросах, решение которых зависит не только от политики и
экономики, но и от уровня общей культуры.

«Для человека национальность, и не заслуга, и не вина, если в стране
утверждают иначе. Значит, несчастная эта страна», писал Роберт
Рождественский.

Повесть «Пожар» вся пронизана болью, так и хочется крикнуть: «Так
больше жить нельзя!» Пожар вовне стал только мрачным отсветом того,
что давно иссушает душу. Нужно спасать человеческую душу, писатель
говорит, что опору жизни нужно искать в душе своей. Распутин остро
выразил то, что чувствовали многие нужно звать людей, заставить
очнуться, все равно отступать больше некуда. Писатель пишет, что,
когда, вместо правды, человеку систематически преподносится ложь,
это страшно. В часы пожара главному герою открывается истина:
человеку нужно быть хозяином родной земли, а не равнодушным
постояльцем, нужно искать сближения с природой, нужно
прислушаться к самому себе, нужно очистить свою совесть.

Моим любимым писателем всегда был Даниил Гранин, потому что этот
автор обладает незаурядным дарованием, все его повести интересны
тем, что в них он ставит острые проблемы сегодняшнего дня. Я не могу
назвать ни одного писателя, который сравнился бы с ним по
разносторонности как проблемных, так и .чисто художественных
интересов, хотя Гранин писатель одной общей проблемы. Гранин
окончил технический институт, работал инженером, поэтому все то, о
чем он пишет, хорошо знакомо ему. Его романы «Искатели», «Иду на
грозу», «Картина» принесли ему заслуженный успех. В центре многих
его произведений стоит проблема «ученый и власть». Гранин подходит
к проблеме об образе жизни, как результате раз и навсегда сделанного
человеком выбора. Обратного пути нет, как бы мы этого не желали.

Судьба человека от чего она зависит? От целенаправленности
личности или силы обстоятельств? В повести «Эта странная жизнь» он
показывает реальную человеческую судьбу, реальную личность.
Главный герой Александр Любищев был настоящим ученым.
«Подвига не было, пишет Гранин, но было больше, чем подвиг
была хорошо прожитая жизнь». Работоспособность и энергичность его
недостижимы. С молодости Любищев уже твердо знал, что он хочет, он
жестко запрограммировал, «выбрал» свою жизнь, которую подчинил
одному служению науке. От начала до конца он был верен своему
юношескому выбору, своей любви, своей мечте. Увы, под конец жизни
многие его считают неудачником, потому что личного благополучия он
не достиг. Он не гнался за престижными должностями, за большими
окладами и привилегиями он просто тихо и скромно делал свое дело,
был настоящим подвижником в науке. Именно такие люди, наши
современники, двигали технический прогресс. Честность и
принципиальность эти качества многие в жизни с годами утрачивали,
но лучшие из людей не гнались за минутным успехами, почестями, а
работали во имя будущего.

Проблема жизненного выбора остро стоит в другой повести Гранина
«Однофамилец». Герой этой повести прораб, в прошлом подававший
большие надежды математик. Гранин как бы сталкивает два варианта
судьбы в одном человеке. Кузьмин, главный герой, был человеком
предельной честности и порядочности, но судьба сломала его, он
движется по жизни «подхваченный общим потоком». Проблему выбора,
проблему поступка, от которого может зависеть вся судьба человека,
Гранин анализирует не только через судьбу Кузьмина, но и на судьбе
старшего поколения в науке, на судьбе совсем молодых ученых
математиков. В центре повести конфликт между учеными, которые
видят разные цели в своей работе. Маститый ученый Лаптев ради того,
чтобы «стереть с лица земли» другого ученого Лазарева, сломал судьбу
Кузьмина (ученик» Лазарева), он пожертвовал его человеческой и
научной судьбой вроде бы из гуманных соображений: направление, в
котором работали Лазарев и Кузьмин, по его мнению, было ошибочно.
И только спустя годы, когда Кузьмин бросил математику, его первые
студенческие работы были признаны крупнейшими математиками
мира. Ученый из Японии сделал большое открытие, ссылаясь на
забытую оригинальную работу русского студента Кузьмина, который по
непонятным причинам недовел свое открытие до конца. Так Лаптев
сломал судьбу крупного русского ученого. В этой повести Гранин
продолжает тему, которую начал писать еще в 60е годы в романе «Иду
на грозу». Этот роман принес Гранину всесоюзную известность. Так от
проблемы выбора героем своего пути Гранин переходит к проблеме
судьбы человека, проблеме осуществления данного ему таланта. Сейчас
идет духовная перестройка человека как личности.

Катастрофа нашего времени в том, что мы часто не слышим друг друга,
мы эмоционально глухи к чужим проблемам и бедам. Литература
нравственно нас воспитывает, формирует наше сознание, открывает
нам глубины прекрасного, которое часто в повседневной жизни мы не
замечаем.