Сочинения

(Еще не оценили)

Загрузка...

Собрание сочинений Виктора Астафьева, выпущенное в 1998 году в Красноярске, состоит из пятнадцати томов. В них спрессован огромный труд души художника, остро переживающего все, что совершается в мире, мечущегося мыслью, запальчивого в чувствах, но всегда искреннего в своих поисках истины. Это огромное количество произведений, не всегда ровных по степени совершенства, порой очень угловатых и даже колючих по мыслительному напору, раздражающе беспокойных по эмоциональному пафосу, все-таки представляет собой вполне узнаваемую художественную систему. Ее структурной осью выступает диалогическая оппозиция жестокого натурализма и открытой сентиментальности. Семантика этих полюсов у Астафьева устойчива: если натуралистический срез мира — это полюс хаоса, гибели души и жизни, то сентиментальный срез — это всегда полюс идеального, эстетически возвышенного.

Существенные особенности сентименталистской эстетики, как отмечал М. М. Бахтин, таковы: она «развенчивает примат грубой силы», отрицает официальное величие («слезы антиофициальны»), осуществляет переоценку существующих масштабов, в противовес им утверждает ценность «элементарной жизни». Астафьев в своих произведениях актуализирует память сентиментализма, вводя его семантику в живую современность. Более того, он открывает новые семантические ресурсы сентиментальной оптики и палитры. Вопреки утверждению Бахтина о том, что «сентиментально-гуманистический

тип развеществления человека ограничен», что «сентиментальный аспект не может быть универсальным и космическим, он сужает мир, делает его маленьким и изолированным»32, Астафьев охватывает сентиментальным пафосом, а конкретнее — жалостью и состраданием — и отдельного, «маленького человека», и целое воинство, и весь народ, и всю землю.

Однако модус сентиментального мировосприятия остается у Астафьева традиционно нормативным, то есть как бы «предзаданным» в исходной позиции автора. Нормативность всегда выражается в организованности художественного материала авторским замыслом. И если организованность органична, то это проявляется в эффекте саморазвития художественного мира, наглядно убеждающего в убедительности авторской концепции, какой бы «предзаданной» она ни была. В самых совершенных произведениях Астафьева (например, в «Пастухе и пастушке») возникает эстетическая согласованность между натуралистической достоверностью и сентиментальной нормативностью. Но порой в отдельных вещах писателя такой «баланс» не получался. Это происходило тогда, когда на полюсе идеала вместо сентиментальной модели мира — пасторальной ли, наивно-детской, утопически-деревенской или какой-то другой — выступала публицистическая риторика (наиболее явственно — в романах «Печальный детектив» и «Прокляты и убиты»). Риторика, конечно, носит нормативный характер, и в этом смысле она со-природна сентиментальному пафосу. Однако, нормативность, выраженная риторически (через автора-повествователя или через героя-резонера, вроде следователя Сошнина в «Печальном детективе») оказывается неравным полюсом в диалоге с натуралистической картиной. Как ни накачивает Астафьев свое риторическое слово экспрессией, используя для этого самые сильнодействующие средства — от исступленных лирических медитаций до лихих ненормативных «заворотов», все равно — пластика натуралистических картин эстетически впечатляет куда больше.

И такой «дисбаланс» оборачивается художественными потерями — раз нет равноправного диалога между оппозиционными полюсами эстетической реальности, который является в системе Астафьева «мотором» саморазвития художественного мира, то эвристические способности такого произведения ослабевают, оно все больше начинает выполнять роль иллюстрации к авторской идее.

В 1988 году настоящий литературный скандал вызвал рассказ Астафьева «Ловля пескарей в Грузии», где автор позволил себе иронические высказывания о быте и нравах у грузин. Произошел обмен весьма резкими открытыми письмами между писателем-историком Н. Эйдельманом, который упрекал Астафьева в неуважении к нерусским народам, и автором. Конечно, слово повествователя в художественном тексте нельзя отождествлять с позицией автора. Но в крайне напряженной атмосфере первых лет «перестройки», когда выплеснулись наружу ранее загонявшиеся внутрь проблемы межнациональных отношений в 4Союзе нерушимом республик свободных», любое экспрессивно окрашенное слово по поводу той или иной нации становилось детонатором бурных перепалок.

28 Впоследствии, спустя многие годы, именно экзистенциальную проблематику Астафьев выставил на первое место в своей книге. «Вот в моей «Царь-рыбе» вдруг нащупали тему экологии. Да какая же она экологическая! Это книга об одиночестве человека, и большинство любой литературы — нашей и американской — она вся об одиночестве человека», — заявил он на страницах «Литературной газеты» (1997. 2 июля) в статье, которая вышла под заголовком «Человек к концу века стал еще более одиноким». Беря во внимание это высказывание, нельзя не учитывать того, что оно несет на себе печать позднейших реакций писателя.

Свидетельством того, что с началом «семидесятых годов» цикл рассказов стал «формой времени», служит появление таких ярких произведений, как «Плотницкие рассказы» (1968) В.Белова, «Оранжевый табун» (1968) Г.Матевосяна, «Переулки моего детства» (1969) Ю.Нагибина, «Моя тихая родина» (1978) А. Филипповича, «След рыси» (1979) Н. Никонова.

• Астафьев В. Память сердца // Литературная газета. 1978. 15 ноября. С. 7.
• Новый мир. 1994. №3.
• См.: Бахтин М.М. Записи 1971-1975 годов // Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1979.

(Еще не оценили)

Загрузка...

Одной из самых первых ласточек «деревенской прозы» была повесть Василия Белова (род. 1932) «Привычное дело». Явившаяся в свет в начале 1966 года на страницах в ту пору еще малоизвестного журнала «Север» (Петрозаводск), она была перепечатана в «Новом мире» (факт редкостный для журнальной периодики!) и сразу же стала объектом самого пристального внимания критики: ни одно из произведений «деревенской прозы» не обросло таким панцирем односторонних, произвольных интерпретаций, как эта повесть.

[smszamok]

Как только ни величали «Привычное дело» — и «гимном миллионам сеятелей и хранителей русской земли», и «поэмой», и «эпосом», какие только аттестации ни выдавались Ивану Африкановичу, главному герою повести: цельный характер, «стойкий характер», «душевно развитый человек с обостренным гражданским сознанием», «активный ум, глубокая пытливость, личность недюжинная и основательная»  и т. д., и т. п.8ин критик пытался использовать обаяние этой, как ее справедливо назвал Федор Абрамов, «жемчужины российской словесности» для обоснования умозрительных, внеисторических, а точнее, неопатриархальных концепций народной жизни и духовного облика человека из народа. Не случайно же именно по поводу ряда «апологий» в честь Ивана Африкановича критик И. Дедков с возмущением воскликнул: «Диву даешься: полно, да читали ли восторженные поклонники беловского героя повесть, ее ли имеют в виду?»9 Дедкову стоило только восстановить сюжетную канву «Привычного дела», чтоб убедительно доказать, что «Иван Афри-канович написан В. Беловым если и с несомненной симпатией, то одновременно и с глубокой горечью», что «Иван Африканович — не одна только отрада русской деревни, тем более не гордость ее»10

Повесть В. Белова поначалу может оглушить своим многоголосьем. В ней «перемешаны» разные речевые и фольклорные жанры: пословицы, поговорки, частушки, молитвы, народные приметы, сказки, деловые бумаги (чего стоит один только «Акт», составленный по случаю поломки самоваров), бухтины, брань. В ней сталкиваются разные речевые стили: и поэтическая речь бабки Евстольи, что сродни народной песне и плачу; и литературная, «книжная» речь безличного повествователя; и казенное, претендующее на державность, слово «густомясого» уполномоченного («А у вас в колхозе люди, видать, это недопонимают, им свои частнособственнические интересы дороже общественных»; «Вы, товарищ Дрынов, наш актив и опора…»); и «наигранно-панибратский голос» газетчика, вооруженного «поминальником»; и реплики Митьки, освоившего в городе лишь пену «блатных» оборотов («А мне до лампочки»; «Я его в гробу видал. В белых тапочках»); наконец, в повести очень часто звучит суматошный, захлебывающийся говор «бабьих пересудов». Причем автор очень продуманно «оркестровал» стиль повести. Сначала он дал каждому голосу прозвучать чисто, беспримесно: первая глава открывается монологом Ивана Африкановича, в этой же главе обстоятельно излагаются бабьи пересуды по поводу сватовства Мишки Петрова, а вторая глава начинается с развернутого авторского слова. Поэтому, когда все эти голоса схлестываются в речи безличного повествователя, они легко узнаются, их «характеры» читателю уже известны.

За речевой зоной «бабьих пересудов» стоит пошехонский мирок, мирок, в котором действуют какие-то нелепые, чуждые здравому смыслу законы. Они захватывают не только бытовую сферу. В «пошехонском свете» представлены у Белова и характерные для колхозной деревни методы управления и хозяйствования. Не случайно рассказ конюха Федора о том, как перед областным начальством показывали механизированную подачу воды из колодца, куда Федор заранее навозил на своей кляче воду, или размышления старого Пятака о запретах косить в лесу, где трава все равно «под снег уходит», приобретают черты сказки про пошехонцев. Очень кстати рядом с этими современными сказками оказываются описанные непосредственно повествователем сцены с участием председателя и уполномоченного, который «важно стукал в перегородки, принюхивался и заглядывал в стайки», но более всего нажимал, чтоб «наглядную» (имеется в виду наглядная агитация) сделали к совещанию животноводов. Их диалог дан в откровенно пародийном ключе. Да и вся зона «казенных» голосов, а вместе с ними и «блатной» жаргон Митьки сливаются с зоной «бабьих пересудов». Это все голоса пошехонского мирка.

Но горькая и смешная нескладица в современной жизни критикуется самим народом. Именно люди из народа: старик Федор, его приятели Куров и Пятак — умеют разглядеть нелепости в окружающем их мире и осмеять их, не прочь они провести и веселый розыгрыш на пошехонский лад (вспомним хотя бы, как Куров перепугал до смерти Еремиху своим требованием платить алименты за бойкого петуха). Наконец, сама мера, позволяющая обнажить дурость, старую и новую, принадлежит народу. Этой мерой выступают у Белова веселые сказки про пошехонцев, которые рассказывает мудрая; и сердечная бабка Евстолья.

К зоне речи бабки Евстольи и вообще к стилевому пласту высокой народно-поэтической речи тяготеет и речь центрального персонажа, Ивана Африкановича Дрынова. Но именно тяготеет, забиваясь всякого рода стилевой чересполосицей: и искаженным «городским» словом («малированное блюдо»), и «официальным» словцом («конфликт»), и веселым сниженным просторечием («налелькались»). Здесь приведены слова только из первого монолога Ивана Африкановича, когда он, пьяненький, по дороге объясняется с мерином Парменом.

Уже первый монолог Ивана Африкановича написан так, чтоб, вызвав симпатию к герою, вместе с тем и насторожить, сразу дать почувствовать какую-то зыбкость, противоречивость в его характере, намекнуть, что с этим будет связан конфликт повести и все движение сюжета. А противоречивость характера Ивана Африкановича писатель проявляет не только через внутреннюю «разностильность» его монолога, но и через сопоставление «разностильных» его монологов. Так, второй монолог героя, в отличие от первого, начисто лишен сниженно-комического колорита, нет в нем подчеркнуто «чужих» слов, повествование наполняется поэтическим, по-настоящему трогательным звучанием.

Здесь взгляд героя принят автором, их «зоны» (воспользуемся бахтинским термином) тесно сплелись, и разговорно-сниженное словцо героя ничуть не расходится по тону с литературным словом автора-повествователя. Это родство настолько органично, что даже в описаниях родного герою мира русской природы, которые не опосредованы взглядом Ивана Африкановича, голос повествователя вбирает в себя живое говорное и одновременно поэтическое слово своего героя. Так, в частности, «озвучен» пейзаж в главке «На бревнах»: «Давно отбулькало шумное водополье. Стояли белые ночи»; «Черед же пришел благодатному утру… Белая ночь ушла вместе с голубыми сумерками, багряная заря подпалила треть горизонта…» От неизъяснимой, скромной красоты ближнего мира теплеет душа, этой красой и сама жизнь на земле, и тяготы земных забот и мучений освящаются и оправдываются.

[/smszamok]

Собственно, все черты и детали родного герою мира составляют не просто «локус», место действия, они насквозь пропитаны нравственным и психологическим смыслом, они нередко прямо соотнесены с духовным миром человека. Например, родничок, у которрго переводили дух Иван Африканович и Катерина, где совершались примирения и происходили расставания, родничок, пробившийся сквозь неизвестно кем наваленные комья глины, вызывает у Ивана Африкановича прямую поэтическую аналогию: «Вот так и душа: чем ни заманивай, куда ни завлекай, а она один бес домой просачивается. В родные места, к ольховому полю. Дело привычное».

Но родной, ближний мир в «Привычном деле» не весь и не целиком поэтически прекрасен. Да, есть в нем и неумирающий родничок, есть и угор, с которого открывается краса родных мест, но есть там и Черная речка, и жидкая земля, где «лежали и гнили упавшие деревья, скользкие, обросшие мхом», есть там и вовсе «мертвое, гиблое место», где разбойничал когда-то лесной пожар. Эти тревожно-тягостные образы ближнего мира тоже преломляют в себе духовный мир главного героя и открывают в нем не только поэтическое мироотношение, но и нечто иное.

(2голосов, средний: 3,50 out of 5)

Загрузка...

Благодаря этой службе можно отправить и получить письма, денежные переводы, бандероли, посылки. Можно также позвонить по телефону в любое место, отправить телеграмму, посмотреть необходимую информацию в справочниках. В любом городе и селе есть почтовые отделения связи. Они работают каждый день (без выходных). В каждом отделении связи много окошек, где можно прочитать: Телеграф, Заказные письма, Денежные переводы и др. Там есть также телефонные кабинки. На почте продают открытки, конверты, бумагу. За стеклом окошек находятся служащие почты, которые выполняют все операции. Звонить по телефону на почте можно в телефонных кабинках. Люди туда входят, вставляют втулку-карту в щель, снимают трубку, набирают на циферблате номер и говорят со своим абонентом. Чтобы отправить посылку или пакет, отправитель должен заполнить формуляр, потом посылку взвешивают.

[smszamok]

La poste. Dans la vie quotidienne les gens ne peuvent pas se passer de la poste. Grace a ce service on peut expedier et recevoir des lettres, des mandats, des paquets, des colis. On peut aussi telephoner n’importe ou, telegraphier, consulter les annuaires. Dans chaque ville et village il y a des bureaux de poste. Ils sont ouverts tous les jours de la semaine. Dans chaque bureau de poste il y a beaucoup de guichets ou on peut lire: Telegraphe, Lettres Recommandees, Mandats, etc. Il y a aussi des cabines telephoniques. A la poste on vend des cartes postales, des timbres, des enveloppes, du papier. Derriere les guichets se trouvent des guichetiers qui font toutes les operations. A la poste on telephone dans les cabines telephoniques. On y entre, on introduit la telecarte a puce dans la fente, decroche le combine, compose le numero sur le cadran et on parle a son correspondant. Pour envoyer un colis ou un paquet l’expediteur doit remplir un formulaire, puis on pese le colis. L’expediteur recoit un recu. De la poste on peut envoyer des telegrammes ordinaires, des telegrammes-express ou phototelegrammes. Si une societe n’a pas la possibilite d’expedier la telecopie, les employes de cette societe peuvent le faire a la poste. Les lettres recommandees ne doivent pas etre jetees dans une boite aux lettres. Il faut les enregistrer a la poste. Grace a la poste on peut aussi envoyer et recevoir des mandats.

Je vais a la poste. Mon ami Andre et moi nous allons aujourd’hui a la poste. Andre doit envoyer des telegrammes et une lettre a ses parents et

parentes mais il n’a pas de papier a lettres.

Отправитель получает квитанцию. Из почты можно послать обычную

или экспресс-телеграмму, фототелеграмму. Если предприятие не имеет возможности отправить факс, служащем этого предприятия могут сделать такую операцию на почте. Заказные письма не бросают в почтовый ящик. Их нужно зарегистрировать на почте.

Благодаря почте можно отправить и получить денежный перевод. Я иду на почту Мы с другом Андреем идем сегодня на почту. Андрей должен прислать телеграммы и письма своим родителям и родственникам, но у него нет бумаги для писем. Je dois telephoner a mon ami de Lviv. Nous arrivons au bureau de poste. Quelques personnes redigent le texte des telegrammes. Il y a quelques guichets avec les ecriteaux: Mandats, Timbres, Colis, Lettres Recommandees, Poste restante etc. Les gens font la queue devant ces

[/smszamok]

guichets. Nous nous dirigeons vers le guichet “Timbres”. La on vend des cartes postales, des timbres, des stylos, des enveloppes. Andre achete du papier a lettres, des enveloppes, des timbres. Puis il prend une feuille de papier et ecrit sa lettre. Ensuite il la met dans l’enveloppe sur laquelle il ecrit l’adresse de ses parents et colle deux timbres. Puis nous prenons des formulaires dans le guichet “Telegrammes” et nous ecrivons le texte. Pendant que la telegraphiste compte les mots des telegrammes, j’achete une telecarte a puce dans le guichet “Ukrtelecom”. J’entre dans une cabine telephonique, je decroche le combine et compose le numero de mon ami. Je suis content: la liaison est parfaite! Nous parlons beaucoup et je promets de telephoner encore une fois la semaine suivante. Andre m’attend deja pres de la cabine.

А я должен позвонить по телефону своему львовскому другу. Мы приходим на почту. Несколько человек пишут тексты телеграмм. На почте несколько окошек с надписями: Денежные переводы, Марки, Посылки, Заказные письма, Письма до востребования и др. Люди стоят в очереди возле окошек. Мы направляемся к окошку с надписью «Марки». Там продают открытки, марки, ручки, конверты. Андрей покупает бумага, конверты и марки. Потом он берет лист бумаги и пишет своего письма. Он кладет его в конверт, на котором отмечает адресу своих родителей и приклеивает две марки. Потом мы берем формуляры в окошке «Телеграммы» и пишем текст. Пока телеграфистка считает слова, я покупаю телефонную втулку-карточку в окошке с надписью «Укртелеком». Я захожу к телефонной кабинке, снимаю трубку, набираю номер моего друга. Я удовлетворен: связь замечательная! Мы долго говорим, и я обещаю позвонить по телефону еще раз на будущей неделе. Андрей уже ожидает на меня возле кабинки. Nous sortons ensemble. Andre jette sa lettre dans la boite aux lettres qui est sur le mur du bureau de poste.

Vocabulaire

• envoyer, expedier — прислать, присылать
• un courrier — почтовое отправление, корреспонденция
• un facteur — почтальон
• une enveloppe — конверт
• decrocher — снимать (то что висит)
• un combine — телефонная трубка с набором цифр
• une boite aux lettres — почтовый ящик
• Discussion
• A quoi bon etes-vous alle(e)s au bureau de poste?
• De differents guichets qu’est-ce qu’ils annoncent?
• Pourquoi des gens font-ils la queue devant des guichets?
• Votre ami(e) qu’est-ce qu’il (elle) veut?

Les medecins Les medecins traitent les malades. Les malades viennent chez eux pour consulter quand ils se sentent mal. Toute personne peut choisir son medecin. Mais en general, d’abord, on va chez un generaliste. Ce docteur interroge les malades, les ausculte, ordonne des analyses. Si c’est une maladie legere, le generaliste prescrit des medicaments et le regime. Quand la personne guerit, le docteur signe le bulletin (de maladie). Mais parfois la maladie est grave et le generaliste envoie le malade chez des specialistes qui font des examens medicaux. L’oculiste c’est celui qui s’occupe des maladies des yeux.

Мы вместе выходим. Андрей вбрасывает своего письма в почтовый ящик, который висит на стене почты. Врачи Врачи лечат больных. Больные приходят к ним, чтобы получить консультацию, когда они плохо себя чувствуют. Каждый человек может выбрать своего врачующего доктора. Но, конечно, сначала следует обратиться к терапевту. Этот врач расспрашивает больных, прослушивает, назначает анализы. Если болезнь легкая, прописывает лекарство и режим. Когда человек выздоравливает, врач подписывает (закрывает) больничное письмо. Но иногда, когда болезнь разновески, терапевт посылает больного к специалистам, которые проводят обследование. Окулист — это врач, который занимается болезнями глаз.

(1голосов, средний: 5,00 out of 5)

Загрузка...

Основные темы, которые затрагиваются в романах такого жанра, можно назвать вечными. Это вопросы нравственности, любви к природе, доброго отношения к людям и другие проблемы, актуальные в любое время. Ведущее место среди писателей второй половины XX столетия занимают Виктор Петрович Астафьев («Царь-рыба», «Пастух и пастушка»), Валентин Григорьевич Распутин («Живи и помни», «Прощание с Матерой»), Василий Макарович Шукшин («Сельские жители», «Любавины», «Я пришел дать вам волю») и другие.

Особое место в этом ряду занимает творчество мастера народного слова, искреннего певца родной земли Василия Шукшина. Писатель родился в 1929 году, в селе Сростки Алтайского края. Благодаря своей малой родине, Шукшин научился ценить землю, труд человека на ней, научился понимать и чувствовать сельскую жизнь. С самого начала

 творческого пути Василий Шукшин находит новые пути в изображении человека. Его герои непривычны и по своему социальному положению, и по жизненной зрелости, и по нравственному опыту.

И как говорил сам Шукшин, его интересовала одна тема; судьба русского крестьянства. Память, размышления о жизни всегда приводили писателя в село, где он видел «острейшие схлесты и конфликты». «Сама потребность взяться за перо лежит, думаю, в душе растревоженной. Трудно найти дру-. гую такую побудительную причину, которая заставит человека, что-то знающего, поделиться своим знанием с другими людьми», — писал Шукшин.

Самобытность этого писателя объясняется не только его талантом, но и тем, что он с любовью и уважением рассказал, о своих земляках простую правду. Наверное, поэтому герой Шукшина оказался не только незнакомым, а отчасти и непонятным.

Шукшин не выдумывал своего героя, он брал его из жизни. Именно поэтому он непосредственный, порой непредсказуемый: то неожиданно подвиг совершит, то вдруг сбежит из лагеря за три месяца до окончания срока, Сам Шукшин признавался: «Мне интереснее всего исследовать характер человека-недогматика, человека, не. посаженного на науку поведения. Такой человек импульсивен, поддается порывам, а следовательно, крайне естествен. Но у него всегда разумная душа». Герои писателя действительно импульсивны и естественны. Они остро и порой непредсказуемо реагируют на унижение человека человеком. Серега Безменов отрубил себе два пальца, когда узнал об измене жены («Беспалый»). Оскорбил очкарика в магазине хам продавец, и он впервые в жизни напился и попал, в вытрезвитель («А поутру они проснулись…»). Герои Шукшина могут даже покончить с собой («Сураз», «Жена мужа в Париж провожала»), потому что они не выдерживают оскорблений, унижений, обиды. Чаще всего поступки героев Шукшина определяют сильнейшее стремление к счастью, к утверждению справедливости («Осенью»).

«Василий Шукшин не идеализирует своих странных, «с чудинкой» героев. Но в каждом из них он находит то, что близко ему самому.

Деревенская проза Шукшина отличается глубоким исследованием русского национального характера, характера земледельца. Он показывает, что главное в нем — влечение к земле. Шукшин говорит, что земля для русского человека — это и источник жизни, и связь поколений; и родной дом, и пашня, и степь. Это та самая малая родина с ее реками, дорогами, бесконечным пространством пашни…

Главным героем, в котором воплотился русский национальный характер, стал для Шукшина Степан Разин. Именно ему, его восстанию, посвящен роман Василия Шукшина «Я пришел дать вам волю». Писатель считал, что Степан Разин чем-то близок современному русскому человеку, что его характер является воплощением национальных особенностей нашего народа. И это важное для себя открытие Шукшин .хотел донести до читателя.

Крестьянство издавна занимало в России самую главную роль в истории. Не по силе власти, а по духу — крестьянство было движущей силой российской истории. Именно из темных, невежественных крестьян вышли и Стенька Разин, и Емельян Пугачев, и Иван Болотников, именно из-за крестьян, точнее из-за крепостного права, происходила та жестокая борьба, жертвами которой стали и цари, и часть выдающейся русской интеллигенции XIX века. Благодаря этому произведения, освещающие данную тему, занимают особое место в литературе. Василий Шукшин сумел создать в своей прозе новый образ крестьянина. Это человек большой души, он независим и немного чудаковат. Эти качества героев Шукшина и подкупают нас, когда мы читаем его произведения. «Если мы чем-нибудь сильны и по-настоящему умны, так это в добром поступке», — говорил Василий Шукшин. Творчество самого писателя наглядно доказывает это.

(1голосов, средний: 5,00 out of 5)

Загрузка...

Произведения Александра Трифоновича Твардовского отличает лиризм, правда жизни и прекрасный, звучный и образный язык. Автор органически сливается со своими героями, живя их интересами, чувствами и желаниями. Порой трудно понять, где говорит поэт, где — его герой, а где — солдатская масса. Это свидетельствует о большом мастерстве Твардовского, его умении жить интересами страны, ее печалями и радостями.

Кто же он такой? Василий Теркин — «тертый калач», прошедший финскую войну, умело и задорно воюющий на фронтах Великой Отечественной. Типичный представитель поколения, вынесшего на плечах все тяготы лихолетий. «Просто парень сам собой он обыкновенный». Теркин ответственно относится к своему делу, не прячась за спины товарищей. «Если не я, то кто же?» — принцип его жизни. Отправляясь вплавь по ледяной реке, Теркин выполняет ответственное задание. Многое умея, Теркин не кичится перед товарищами, а старается облегчить фронтовой быт себе и окружающим. Он мастер на все руки и, когда на дороге случается остановка, не заставляет себя просить, а играет на гармони для бойцов, поддерживая их дух.

Поэма «Василий Теркин» — незабываемая и образная летопись войны, прошедшая испытание временем, остающаяся и для нас неисчерпаемым источником правды о страшных и героических годах военного лихолетья.

 Александр Трифонович Твардовский пришел в большую литературу в тридцатые годы. Сложные и судьбоносные для России, они явились годами становления поэта. Александр Трифонович всегда был плоть от плоти своего народа, жил его интересами.

Во время Великой Отечественной войны поэт создает произведение «Василий Теркин» («книгу про бойца») — правдивую поэтическую летопись войны. Эта гениальная поэма полностью учитывала специфику читателей — бойцов Красной Армии. Каждая глава, из которых состоит поэма, является законченным эпизодом войны. Как лоскутное одеяло, соткано произведение из ярких и запоминающихся рассказов: о переправе через реку, уничтожении самолета, привале на дороге, встрече двух солдат разных поколений. И везде Теркин оказывается героем, выручающим своих товарищей, берущим на себя самое сложное и опасное задание.

Удивительно органично сливаются в поэме рассказ о солдатских буднях и шутка, такая необходимая в смертельной опасности. Поэму печатали во фронтовых газетах, и она стала любимым чтением солдат. Она учила их воевать и жить на войне, обустраивая свой быт, приспосабливаясь к новым условиям. Как бы ни выла- тяжела война, она не могла держать людей в вечном напряжении. Время от времени необходимо было расслабляться, сбрасывать с себя груз забот, просто повеселиться и потанцевать, погреться на морозе:

Хоть бы что — гудит гармонь. Всякие случайные встречи происходят на войне, и всегда Василий Теркин проявляет смекалку, сноровку и деловитость: может легко найти припрятанный хозяйкой шкалик, пожарить сало, исправить часы.

Честный, отважный и добросовестный художник, А. Т. Твардовский прошел военным корреспондентом трудные фронтовые дороги, не раз побывал под обстрелами и бомбежками, и не только этот опыт, но и огромный талант помог автору создать народную поэму, близкую миллионам читателей.

(Еще не оценили)

Загрузка...

Твардовского всегда интересовала судьба своей страны в переломные моменты истории. Еще в начале 30-х годов он создал поэтическую картину сложной эпохи коллективизации в поэме «Страна Муравия». Во время Великой Отечественной войны, когда решалась судьба народа, А. Т, Твардовский пишет поэму «Василий Теркин».

Поэма посвящена жизни народа на войне. В центре образ Теркина, объединяющий части

[smszamok]

произведения в единое целое. Теркин Василий Иванович — рядовой пехотинец из смоленских крестьян. «Просто парень сам собой он обыкновенный», Теркин воплощает лучшие черты русского солдата и народа в целом. Герой по имени Василий Теркин сначала фигурирует в стихотворных фельетонах Твардовского периода советско-финской войны (1939—1940), что отражено в словах героя поэмы: «Я вторую, брат, войну на веку воюю».

Поэма построена как цепь эпизодов из военной жизни главного героя, которые не всегда имеют непосредственную событийную связь между собой. Теркин с юмором рассказывает молодым бойцам о буднях войны; говорит, что воюет с самого начала, трижды был в окружении, был ранен. Судьба рядового солдата, одного из тех, кто вынес на своих плечах всю тяжесть войны, становится олицетворением национальной силы духа, воли к жизни. Теркин дважды переплывает ледяную реку, чтобы восстановить связь с наступающими подразделениями; в одиночку занимает немецкий блиндаж, но попадает под обстрел собственной артиллерии; по дороге на фронт Теркин оказывается в доме старых крестьян, помогает им по хозяйству; вступает в рукопашный бой с немцем и, с трудом одолевая, берет его в плен. Неожиданно для себя Теркин из винтовки сбивает немецкий штурмовик; завидующего ему сержанта Теркин успокаивает: «Не горюй». Теркин принимает командование взводом на себя, когда убивают командира, и первым врывается в село; однако герой вновь тяжело ранен. Лежа в поле, раненый Теркин беседует со Смертью, уговаривающей его не цепляться за жизнь; в конце концов, его обнаруживают бойцы, и он говорит им: «Уберите эту бабу, я солдат еще живой». В образе Василия Теркина объединены лучшие нравственные качества русского народа: патриотизм, готовность к подвигу, любовь к труду.

В поле зрения А. Т. Твардовского в поэме «Василий Теркин» находится не только фронт, но и те, кто трудятся в тылу ради победы: женщины и старики. Персонажи поэмы не только воюют — они смеются, любят, беседуют друг с другом, а самое главное — мечтают о мирной жизни. Реальность войны объединяет то, что обычно несовместимо: трагедию и юмор, мужество и страх, жизнь и смерть.

В главе «От автора» изображается процесс «мифологизации» главного персонажа поэмы. Теркин назван автором «святым и грешным русским чудо-человеком». Имя Василия Теркина стало легендарным и нарицательным.

Поэма «Василий Теркин» отличается своеобразным историзмом. Условно ее можно разделить на три части, совпадающие с началом, серединой и концом войны. Поэтическое осмысление этапов войны создает из хроники лирическую летопись событий. Чувство горечи и скорби наполняет первую часть, вера в победу — вторую, радость освобождения Отечества становится лейтмотивом третьей части поэмы. Это объясняется тем, что А. Т. Твардовский создавал поэму постепенно, на протяжении всей Великой Отечественной войны 1941—1945 годов.

Оригинальна и композиция поэмы. Не только отдельные главы, но и периоды, строфы внутри глав отличаются своей законченностью. Это вызвано тем, что поэма печаталась по частям. И должна быть доступной читателю с «любого места».

[/smszamok]

Не случайно и то, что произведение Твардовского начинается и заканчивается лирическими отступлениями. Открытый разговор с читателем создает атмосферу общей причастности к событиям. Поэма заканчивается посвящением павшим.

(Еще не оценили)

Загрузка...

 Художественная литература периода Великой Отечественной войны имеет ряд характерных черт. Главные ее особенности — патриотический пафос и установка на всеобщую. доступность. Ярким примером такого художественного произведения по праву считается поэма Александра Трифоновича Твардовского «Василий Теркин».

Первые главы поэмы были опубликованы во фронтовой печати в 1942 году. Автор удачно назвал свое произведение «книгой про бойца, без начала, без конца». Каждая следующая глава поэмы представляла собой описание одного фронтового эпизода. Художественная задача, которую поставил перед собой Твардовский, была очень сложная, ведь исход войны в 1942 году был далеко не очевиден.

Главный герой поэмы — солдат Василий Теркин. Недаром его фамилия созвучна слову «тереть»: Теркин бывалый солдат, участник войны с Финляндией. В Великой Отечественной он участвует с первых дней — «в строй с июня, в бой с июля». Теркин — воплощение русского характера.  Он не выделяется ни значительными умственными  способностями, ни внешним совершенством: Скажем откровенно: Просто парень сам собой Он обыкновенный.

Однако Теркина бойцы считают своим парнем и радуются, что тот попал именно в их роту. Теркин не сомневается в окончательной победе. В главе «Два солдата» на вопрос старика, удастся ли побить врага, Теркин отвечает: «Побьем, отец». Основными чертами характера Василия Теркина можно считать скромность и простоту. Он убежден,

что истинный героизм заключается не в красоте позы. Теркин думает, что на его месте каждый русский солдат поступил бы точно так же. Необходимо обратить внимание и на отношение Теркина к смерти, что небезразлично в боевых условиях:

Нет, товарищ, зло и гордо,

Как закон велит бойцу,

Смерть встречай лицом к лицу

И хотя бы плюнь ей в морду,

Если все пришло к концу. Нередко приходится герою поэмы сталкиваться со смертью. Однако жизнерадостность и природный юмор помогают ему справиться со страхом, побеждая таким образом саму смерть. Теркин постоянно рискует собственной жизнью. Например, он в ледяной воде переправляется через реку налаживать связь, обеспечивая благоприятный исход. Замерзшему Теркину оказывают медицинскую помощь, он шутит:

Растирали, растирали…

Вдруг он молвит, как во сне:

— Доктор, доктор, а нельзя ли

Изнутри погреться мне ? Теркин готов плыть назад, проявляя тем самым недюжинную волю и мужество. Поэма «Василий Теркин» может считаться одним из истинно народных произведений. Интересно, что многие строки из поэмы перекочевали в устную народную речь или же стали популярными стихотворными афоризмами. Можно привести ряд примеров: «Смертный бой не ради славы — ради жизни на земле», «Сорок душ — одна душа», «Переправа, переправа — берег левый, берег правый» и многие другие.

Василий Теркин — мастер на все руки. В суровых военных условиях он не утратил вкус к мирному труду: умеет и починить часы, и наточить старую пилу. Кроме того, Теркин мастер играть на гармонике, он развлекает товарищей по оружию, бескорыстно дарит им минуты радости.

Кто же он — Василий Теркин?

Словом, Теркин, тот, который

На войне лихой солдат,

На гулянке гость не лишний,

На работе — хоть куда. Прототипом Василия Теркина стал весь сражающийся народ. Сегодня с уверенностью можно сказать, что поэма «Василий Теркин» остается одним из наиболее любимых произведений о второй мировой войне.

(Еще не оценили)

Загрузка...

С помощью гротеска и фантастики Щедрин часто ставит диагноз социальным болезням, которые существуют в зародыше и еще не развернули всех возможностей, в них заключенных. Доводя их до логического конца, до размеров общественной «эпидемии», сатирик выступает в роли провидца. Именно такой пророческий смысл содержится в образе Угрюм-Бурчеева, увенчавшего плюшем жизнеописания глуповских градоправителей. На чем же держится угрюм-бурчеевский деспотизм, какие стороны народной жизни его порождают?

Глупов в книге Щедрина — это особый порядок вещей, составными

[smszamok]

элементами которого являются не только администрация, но и народ — глуповцы. В «Истории одного города» дается беспримерная сатирическая картина наиболее слабых сторон народного миросозерцания. Щедрин показывает, что народная масса в основе своей политически наивна, что ей свойственно неиссякаемое терпение и слепая вера в начальство, в верховную власть.

В сатирическом свете предстает со страниц щедринской книги «история глуповского либерализма» в рассказах об Ионке Козыре, Ивашке Фарафонтьеве и Алешке Беспятове. Прекраснодушная мечтательность и незнание практических путей осуществления своих мечтаний — таковы характерные признаки всех глуповских либералов, судьбы которых складываются трагически. Нельзя сказать, чтоб народная масса не сочувствовала своим заступникам. Но и в самом сочувствии глуповцев сквозит та же самая политическая наивность: «Небось, Евсеич, небось! — провожают глуповцы в острог правдолюбца Евсеича, — с правдой тебе везде жить будет хорошо!»

Финал убеждает, что Салтыков-Щедрин чувствовал отрицательные стороны стихийного крестьянского движения и предостерегал от его разрушительных последствий. Угрюм-Бурчеев исчезает в воздухе, не договорив известной читателю фразы: «Придет некто за мной, который будет еще ужаснее меня». Этот некто, судя по «Описи градоначальников», — Перехват-Залихватский, который въехал в Глупов победителем, на белом коне, сжег гимназию и упразднил науки. Сатирик намекает на то, что стихийное возмущение может повлечь за собой еще более реакционный и деспотический режим, способный остановить само «течение истории ».

И тем не менее книга Салтыкова-Щедрина в глубине своей оптимистична. Ход истории можно «прекратить» лишь на время; об этом свидетельствует символический эпизод обуздания реки Угрюм-Бурчеевым. Кажется, что правящему идиоту удалось унять реку, но поток жизни, покрутившись на месте, все-таки восторжествовал: «остатки монументальной плотины в беспорядке уплывали вниз по течению, а река журчала и двигалась в своих берегах». Смысл этой сцены очевиден: рано или поздно живая жизнь пробьет себе дорогу и сметет с лица земли деспотические режимы угрюм-бурчеевых и перехват-залихватских.

С «Историей одного города» в русскую литературу пришел новый тип «общественного романа», о необходимости которого так много говорил Щедрин-критик. Он считал, что старый любовный, семейный роман исчерпал себя. В современном обществе подлинно драматические конфликты все чаще и чаще обнаруживают себя не в любовной сфере, а в «борьбе за неудовлетворенное самолюбие», «за оскорбленное и униженное человечество», «в борьбе за существование». Эти новые, более широкие общественные вопросы настойчиво стучатся в двери литературы.

[/smszamok]

По мнению Щедрина, «разработывать по-прежнему помещичьи любовные дела сделалось немыслимым, да и читатель стал уже не тот. Он требует, чтоб ему подали земского деятеля, нигилиста, мирового судью, а пожалуй, даже и губернатора». Если в старом романе на первом плане стояли «вопросы психологические», то здесь — «вопросы общественные». И великий критик прекрасно справился с задачей обличителя.

(Еще не оценили)

Загрузка...

Раскольникову его эксперимент нужен именно для проверки своей способности на преступление, а не для проверки идеи, которая, как он до поры до времени глубоко убежден, непреложна, неопровержима. «Казуистика его выточилась, как бритва, и сам в себе он уже не находил сознательных возражений» — это перед убийством. Но и потом, сколько бы раз он ни возвращался к своим мыслям, сколь строго он ни судил бы свою идею, казуистика его только натачивалась все острее и острее, делалась все изощреннее. И, уже решившись выдать себя, он говорит сестре: «Никогда, никогда не был я сильнее и убежденнее, чем теперь!» И наконец на каторге, на свободе, подвергнув свою «идею» беспощадному нравственному анализу, он не в силах от нее отказаться: идея неопровержима, совесть его спокойна. Сознательных, логических опровержений своей идее Раскольников не находит до конца. Ибо вполне объективные особенности современного мира обобщает Раскольников, уверенный в невозможности что-либо изменить: бесконечность, неизбывность человеческого страдания и разделение мира на угнетенных и угнетателей, властителей и подвластных, насильников и насилуемых, или, по Раскольникову, на «пророков» и «тварь дрожащую».

И еще одну преграду не смог преодолеть Раскольников. Порвать с людьми, окончательно, бесповоротно хотел он, ненависть испытывал даже к сестре с матерью. «Оставьте меня, оставьте меня одного!» — с иступленной жестокостью бросает он матери. Убийство положило между ним и людьми черту непроходимую: «Мрачное ощущение мучительного, бесконечного уединения и отчуждения вдруг сознательно сказалось в душе его. Как бы два отчужденных, со своими законами, мира живут рядом, непроницаемые друг для друга — мир Расколь-никова и другой, внешний мир: все-то кругом точно не здесь делается».

И только в том, что «не вынес», видит Раскольников свое преступление. Но здесь же и его наказание: наказание в этом ужасе своей непригодности, неспособности развенчать идею, наказание в этом «убийстве» в себе принципа («не старуху убил, а принцип убил»), наказание и в невозможности быть верным своему идеалу, в тяжких мучениях выношенному.

Не так думает Достоевский. Побеждает человек Раскольников, потрясенный страданиями и слезами людскими, глубоко сострадающий и в глубине души своей уверенный, что не вошь человек, с самого начала «предчувствовавший в себе и в убеждениях своих глубокую ложь». Терпит крах его бесчеловечная идея.

При косых лучах заходящего солнца вышел Раскольников в самом начале романа из своей убогой каморки — делать «пробу». И вот завершается его трагический путь, уложившийся, как всегда у Достоевского, в несколько катастрофических дней, насыщенных до предела битвами содержания неизмеримого, борьбой «непосильных» идей и «великих сердец».

Опять закатывается солнце, и косые лучи его освещают крестный путь Раскольникова — на перекресток, опять на Сенную, где решилось его преступление и где теперь, со слезами, припадает он к оскверненной этим преступлением земле.

И все же, несмотря на тяжелый мрак, окутывающий нарисованную Достоевским в «Преступлении и наказании» картину человеческого бытия, мы видим просвет в этом мраке, мы верим в нравственную силу, мужество, решимость героя Достоевского найти путь и средства истинного служения людям — ведь он был и остался «человеком и гражданином». И поэтому, в конце концов, со светлым чувством закрываем мы эту книгу — одно из самых высоких творений человеческого гения.

(Еще не оценили)

Загрузка...

Достоевский сказал однажды, что произведения Гоголя «давят ум непосильными вопросами, вызывают в русском уме самые беспокойные мысли». Но, пожалуй, мы можем отнести эти слова к романам, повестям, публицистике самого Достоевского. Самые главные, самые трудные вопросы поднимает он в своем творчестве, самыми беспокойными и беспокоящими мыслями пронизывает каждое свое произведение. «По силе изобразительности талант Достоевского равен, быть может, только таланту Шекспира», — писал Горький. Однако не только сила изобразительности — мрачные или яркие краски созданных им образов, не только напряженность конфликтов, драматизм катастрофически развивающихся событий, — но и безмерная сила до предела напряженной мысли, бьющейся и пульсирующей в событиях, поступках, столкновениях всегда незаурядных, всегда страстно размышляющих, страдающих, борющихся личностей — вот что поражает нас в Достоевском.

[smszamok]

В 1866 году был напечатан роман «Преступление и наказание», — роман о современной России, пережившей эпоху глубочайших социальных сдвигов и нравственных потрясений, эпоху «разложения», роман о современном герое, вместившем в грудь свою — так, что «разорвется грудь от муки», — все страдания, боли, раны времени.

Достоевский недаром подчеркивал современность своего романа. «Действие современное, в нынешнем году», — писал он М. Н. Каткову в сентябре 1865 года. Путей самого глубокого — социального, духовного, нравственного — обновления искала передовая русская молодежь конца 50-х — начала 60-х годов. Трагические метания Раскольникова имеют тот же источник. Отсюда начинает движение и его мысль. Однако в судьбе молодых людей вроде Раскольникова годы реакции сыграли роковую роль, толкнули их к особым, бесплодным, трагически несостоятельным формам протеста.

Под вечер жарчайшего июльского дня, незадолго до захода солнца, уже бросающего свои косые лучи, из жалкой каморки «под самою кровлей высокого пятиэтажного дома» выходит в тяжкой тоске бывший студент Родион Раскольников. Так начинается роман Достоевского. И с этого момента, не давая себе передышки, в глубокой задумчивости, в страстной и безграничной ненависти, в бреду — мечется по петербургским улицам, останавливается на мостах, над темными холодными водами канала, поднимается по вонючим лестницам, заходит в грязные распивочные герой романа. И даже во сне, прерывающем это «вечное движение», продолжается лихорадочная жизнь Раскольникова, принимая уже формы и вовсе фантастические.

«Давным-давно как зародилась в нем вся эта теперешняя тоска, нарастала, накоплялась и в последнее время созрела и концентрировалась, приняв форму ужасного, дикого и фантастического вопроса, который замучил его сердце и ум, неотразимо требуя разрешения» — во что бы то ни стало, любой ценой. «Ужасный, дикий и фантастический вопрос» гонит и ведет героя Достоевского.

Какой же вопрос замучил, истерзал Раскольникова?

Уже в самом начале романа, на первых его страницах узнаем мы, что Раскольников «покусился» на какое-то дело, которое есть «новый шаг, новое собственное слово», что месяц назад зародилась у него «мечта», к осуществлению которой он теперь близок.

А месяц назад, почти умирая с голоду, он вынужден был заложить у старухи-процентщицы, ростовщицы, колечко — подарок сестры. Непреодолимую ненависть ощутил Родион к вредной и ничтожной старушонке, сосущей кровь из бедняков, наживающейся на чужом горе, на нищете,  на пороке.   «Странная мысль наклевывалась в

его голове, как из яйца цыпленок». И вдруг услышанный в трактире разговор студента с офицером о ней же, «глупой, бессмысленной, ничтожной, злой, больной старушонке, никому не нужной и, напротив, всем вредной». Старуха живет «сама не знает для чего», а молодые свежие силы пропадают даром без всякой поддержки — «и это тысячами, и это всюду!»-. «За одну жизнь, — продолжает студент, — тысячи жизней, спасенных от гниения и разложения. Одна смерть и сто жизней взамен — да ведь тут арифметика! Да и что значит на общих весах жизнь этой чахоточной, глупой и злой старушонки? Не более как жизнь вши, таракана, да и того не стоит, потому что старушонка вредна». Убей старуху, возьми ее деньги, «обреченные в монастырь», — возьми не себе: для погибающих, умирающих от голода и порока, — и будет восстановлена справедливость! Именно эта мысль наклевывалась и в сознании Раскольникова.

А еще раньше, полгода назад, писал бывший студент-юрист Раскольников статью «О преступлении». В этой статье Раскольников «рассматривал психологическое состояние преступника в продолжение всего хода преступления» и утверждал, что оно, очень похоже на болезнь — помрачение ума, распад воли, случайность и нелогичность поступков. Кроме Того, коснулся в своей статье Раскольников намеком и вопроса о таком преступлении, которое «разрешается по совести» и потому, собственно, не может быть названо преступлением (самый факт его совершения не сопровождается, очевидно, болезнью). Дело в том, разъясняет позднее Раскольников мысль своей статьи, «что люди, по закону природы, разделяются вообще на два разряда: на низший (обыкновенных), то есть, так сказать, на материал, служащий единственно для зарождения себе подобных, и собственно на людей, то есть имеющих дар или талант сказать в среде своей новое слово».

Итак, давно уже зародилась в мозгу Раскольникова мысль, что во имя великой идеи, во имя справедливости» во имя прогресса кровь по совести может быть оправда-

на, разрешена, даже необходима. Посещение старухи лишь обостряет, как бы подгоняет мысль Родиона, заставляет ее биться и работать со всем присущим его сознанию напряжением.

И еще один удар, еще ступень к бунту — письмо матери о Дунечке, сестре, «всходящей на Голгофу», Дунечке, которая нравственную свободу свою не отдаст за комфорт из одной личной выгоды. За что же отдается свобода? Чувствует Раскольников, что ради него, ради «бесценного Роди» восхождение на Голгофу предпринимается, ему жизнь жертвуется. Маячит перед ним образ Сонечки — символ вечной жертвы: «Сонечка, Сонечка Мармеладо-ва, вечная Сонечка, пока мир стоит!»

А где же выход? Можно ли без этих жертв, нужны ли они? Письмо матери «вдруг как громом в него ударило». Ясно, что теперь надо было не тосковать, не страдать, рассуждая о том, что вопросы неразрешимы, а непременно что-нибудь сделать, и сейчас же, и поскорее. Во что бы то ни стало надо решиться, хоть на что-нибудь, или… «Или отказаться от жизни совсем! — вскричал он вдруг в исступлении, — послушно принять судьбу, как она есть, раз навсегда, и задушить в себе все, отказавшись от всякого права действовать, жить и любить!» Послушно склонить голову перед судьбой, требующей страшных жертв, отказывающей человеку в праве на свободу, принять железную необходимость унижения, страдания, нищеты и порока, принять слепой и безжалостный «фатум» значит для Раскольникова «отказаться от жизни совсем».

И наконец — встреча с пьяной обесчещенной девочкой на Конногвардейском бульваре. И она — жертва каких-то неведомых стихийных законов: «Это, говорят, так и следует. Такой процент, говорят, должен уходить каждый год… куда-то к черту, должно быть, чтоб остальных освежать и им не мешать». Вновь — исступленный «вскрик», вновь — предельный накал бунтующей мысли, бунт против того, что «наука» называет «законами» бытия.  Пусть экономисты и статистики хладнокровно вычисляют этот вечный процент обреченных на нищету, проституцию, преступность. Не верит им Раскольников, не может принять «процента».

Но при чем тут старуха-ростовщица? Какая же связь между бунтом Раскольникова и убийством гнусной старухи? Может быть, эта связь разъясняется услышанным Расколышковым рассуждением студента о справедливости и вся разница между студентом и Раскольниковым лишь в том, что Раскольников осуществляет, так сказать, воплощает теорию, идет до конца, восстанавливает справедливость? И, значит, убийство совершается с целью справедливой — взять деньги и облагодетельствовать ими нищее человечество?

[/smszamok]

Не собственная бедность, не нужда и страдания сестры и матери терзают Раскольникова, а, так сказать, нужда всеобщая, горе вселенское — и горе сестры и матери, и горе погубленной девочки, и жертва Сонечки, и трагедия семейства Мармеладовых, беспросветная, безысходная, вечная бессмыслица, нелепость бытия, ужас и зло, царствующее в мире, нищета, позор, порок, слабость и несовершенство человека — вся эта дикая «глупость создания», как будет сказано позднее в черновиках «Подростка» .

Итак, вот идея Раскольникова — встать выше мира и «сломать, что надо, раз навсегда». Но вопрос: способен ли ты быть настоящим человеком, право имеющим «сломать», способен ли на бунт-преступление: «мне… надо было узнать тогда, и поскорей узнать, вошь ли я, как все, или человек? Смогу ли я переступить или не смогу?! Осмелюсь ли нагнуться и взять или нет? Тварь ли я дрожащая или право имею?..» Поистине — «ужасный, дикий , фантастический вопрос »!