Сочинения

(Еще не оценили)

Загрузка...

Над романом «Жизнь Арсеньева» Бунин работал с перерывами, с 1927 по 1939 год (первые четыре главы написаны в 1927— 1929 годах, после трехлетнего перерыва Бунин приступил к писанию 5-й части, которая в 1939 году была издана отдельно в Брюсселе под названием «Лика»). Но первые наброски к роману написаны уже в 1921 году («Безымянные записки», «Книга моей жизни» и проч.). а философски-религиозные «мечтания» (этим словом Ильин определил новый жанр, созданный Буниным) — «Цикады» (1926) — тоже фактически являются подступом к роману.

Первые четыре части романа скрупулезно воскрешают детство и юность самого Бунина (хотя он очень не любил, когда этот роман называли его автобиографией). В пятой же части — Бунин хотя и воссоздает в общих чертах историю своей любви к Варваре Пащенко, но сильно видоизменяет и окружающую обстановку (дом семейства Лики это не дом Пащенко, он скорее своей атмосферой и некоторыми деталями напоминает дом первой жены Бунина — Цакни) и сам образ Пащенко: вначале Лика почти целиком совпадает с Пащенко и характер ее отношений с Арсеньевым соответствует отношениям Вари и Бунина, но затем (во время совместной жизни в Полтаве) Лика все более становится такой, какой сам Бунин мечтал видеть Варю — слабой, покорной, любящей, преданной, преклоняющейся перед его талантом, и эта неожиданная метаморфоза делает образ Лики менее убедительным и противоречивым. Это, пожалуй, единственная слабость в почти совершенном создании Бунина. Сам Бунин оправдывал эту противоречивость желанием создать некий неуловимый, лишь смутно намеченный, а не очерченный с реалистической определенностью женский образ. «Образ ее неясен? А мне казалось, что он ясно вышел — в смысле общеженского молодого, в его переменчивости, порождаемой изменением ее чувств к «герою», кончившимся преданностью ему навеки,— читаем в письме Бунина М. В. Карамзиной. — Я только это и хотел написать,— не резко реальный образ,— резкость уменьшила бы его тайную прелесть и трогательность».

«Жизнь Арсеньева» — уникальная книга в русской литературе, она, быть может, занимает в ней такое же место, как «В поисках утраченного времени» Пруста в литературе французской. Непосредственного влияния она — по множеству причин — на русскую литературу сразу не оказала…

Лишь гораздо позже другой столь же одиноко стоящий в русской литературе роман Пастернака «Доктор Живаго» повторит многие черты, привнесенные впервые Буниным.

Бунин говорит, что он прочел Пруста лишь после того, как написал первые части своего романа, и сам удивился схожести. И действительно, «Жизнь Арсеньева» — это вовсе не автобиографическое произведение вроде трилогии Толстого или повести Аксакова, где пересказывается собственная жизнь, рассматриваемая на некоторой поэтической дистанции, где повествующее «я» не становится персонажем, а эпическое прошлое остается «абсолютным прошлым» (по терминологии Бахтина), не связанным и не взаимодействующим с настоящим.

Как и у Пруста, у Бунина мы находим не воспоминания, а память — то есть некую совершенно особую духовную сущность, понимаемую художником как суть искусства и даже жизни (Пруст писал, что память — это не момент прошлого, а нечто общее и прошлому и настоящему, и гораздо существеннее их обоих, и что память, в отличие от воспоминания, дает не фотографическое воспроизведение’прошлого, а его суть, и потому несет такую радость и дает такую уверенность, что делает безразличной смерть; все это мог бы повторить и Бунин). Именно поиском этой сути, высветлением эстетического в повседневном, отысканием ценности пережитого момента или присвоением ему ценности (что по сути одно и то же) занят Бунин в своей книге.

Жизнь предстает здесь не в своих разрозненных моментах, а во вневременном единстве, расширяющемся до вечности, здесь мы находим не маленький мирок замкнутого в себе (и своей биографии) человека, а лучезарный космос, полный гармонии, блеска, красоты и тайны. Здесь с особой силой проявляется то свойство бунинских образов, которое можно было бы назвать некой их «абсолютизацией», то есть стремлением схватить в образе абсолют, а не только явление, овладеть всей полнотой жизни, а не какой-то частичкой истины, как это делает столь чуждая Бунину наука.

Поэтому называть «романом эту книгу неверно. Сам Бунин взял в кавычки слово «роман», начертанное на папке с рукописью, указав тем, что это вовсе не роман в традиционном понимании (традиционно в нем одно лишь заглавие) — ему гораздо больше подошло бы то название, которое мы находим в набросках — «Книга моей жизни». Оно, давая некое смещение понятий, говорит о жизни, читаемой как книга, и о книге, пишущейся и переживаемой в процессе писания как жизнь, и намекает также на давнюю мечту Бунина

написать «книгу ни о чем», «сделать что-то новое, давным давно желанное […], начать книгу, о которой мечтал Флобер, «Книгу ни о чем», без всякой внешней связи, где бы излить свою душу, рассказать свою жизнь, то что довелось видеть в этом мире, чувствовать, думать, любить, ненавидеть»,— читаем в его дневниковой записи от 27 октября — 9 ноября 1921 года.

(Еще не оценили)

Загрузка...

Здесь память, как и у Пруста, есть очень трудный и напряженный процесс, ибо она устраняет фиктивное, шаблонно установившееся у нас представление о прошлом и воссоздает его подлинный образ. Прошлое заново переживается в момент писания, и потому в «романе» Бунина мы находим не мертвое «повествовательное время» традиционных романов, а живое время повествователя, схваченное и зафиксированное (и оживающее каждый раз снова перед читателем) — во всей своей неотразимой непосредственности.

Естественно, что время здесь, как и у Пруста, становится главным героем или, вернее, главным врагом, которого хотят побороть. Постоянно присутствующая диахронность — то есть время, о котором повествуется, и время, когда повествуется (и частая переброска из одного времени в другое, нарушение временной последовательности), иногда заменяется треххронностью, как, например, в конце четвертой книги, где приезд великого князя в Орел в далекий весенний день юности Арсеньева (в конце прошлого века) сменяется похоронами великого князя на юге Франции несколькими десятилетиями спустя и описываемыми в настоящем времени. «Неужели это солнце, что так ослепительно блещет сейчас […], это то же самое солнце, что светил» нам с ним некогда?». Это «сейчас» — есть грамматическое выражение отмены времени и его преодоления, это настоящее время есть одновременно и настоящее! время последней встречи с князем и настоящее время того момента, когда пишутся эти страницы и когда заново переживаются обе встречи, разделенные десятилетиями и соединенные в ином — третьем — измерении. Такую же треххронность находим, например, и в таком эпизоде: «Сколько раз в жизни вспоминал я эти слезы! Вот вспоминаю, как вспомнил однажды лет через двадцать после той ночи. Это было на приморской бессарабской даче…» (курсив мой.— Ю. М.).

Память охватывает одновременно два момента прошлого (событие и последующее воспоминание-переживание этого события) и соединяет их с настоящим воспоминанием об этих двух моментах прошлого глаголом настоящего времени «вспоминаю»-. Такое же воспоминание о воспоминании находим в других главах: «Я устроился со своим чемоданчиком в углу возле двери, сидел и вспоминал, к.ак […]. Ночь до Харькова… И та, другая, ночь — от Харькова, два года тому назад […]. Собственно говоря, этой треххронностью даются не три момента времени, а время раскрывается одно внутри другого до бесконечности, ибо совершенно очевидно, что воспоминание о воспоминании становится воспоминанием о воспоминании о воспоминании о воспоминании… и т. д. при каждом последующем обращении к нему, и это «два года тому назад» собственно не относится ни к какому моменту. Или наоборот — к любому, ибо время реальное исчезает и заменяется временем внутренним. Или еще точнее: так называемое, «реальное время» — оказывается лишь некой «необязательной» последовательностью, а подлинным измерением времени является внутреннее восприятие, переживание момента в определенном состоянии, который, будучи воскрешаем памятью — повторяется («это совсем, совсем не воспоминание: нет, просто я опять прежний, совершенно прежний. Я опять в том же самом отношении к этим полям, к этому полевому воздуху, к этому русскому небу, в том же самом восприятии всего мира…)».

Этим бунинский хронотип отличается от того — что сегодняшняя критика называет «рельефностью времени»: у Бунина не «рельеф», а полное стирание граней и различий, выход в иное вневременное измерение. Интересно отметить в этой связи употребление Буниным будущего в прошлом (совершившегося будущего), то есть такого времени, которое по отношению к рассказываемому моменту является будущим, а в отношении рассказывающего —  четко сознавал совершенно новый характер. Об этом свидетельствует, например, его раз ( Кузнецовой: «Говорили о романе, как […] писать его новым приемом, пытаясь изобразить то состояние мысли, в котором слипаются настоящее и прошедшее, и живешь и в том и в другом одновременно».

Исчезновение «реального»- времени и реальной последовательности времени в «Жизни Арсеньева» есть также результат того приема, который мы отмечали уже в «Суходоле» и который здесь, в «романе», получает новое развитие, его можно было бы определить как синтез памяти <…>.

(1голосов, средний: 5,00 out of 5)

Загрузка...

В творчестве Джорджа Гордона Байрона главное место занимают темы любви и свободы. Многие его произведения посвящены этому. Например, «Песня для луддитов». Луддитами в Англии в начале XIX века называли рабочих, которые боролись за лучшую жизнь для себя. Простые люди в то время в Англии жили очень плохо. Они много работали (по двенадцать-четырнадцать часов) и получали очень мало денег. На заводах и фабриках в то время было очень много женщин и маленьких детей. Особенно мне жалко детей. Они не могли учиться и часто даже не умели ни читать, ни писать. С раннего детства им приходилось работать наравне со взрослыми, чтобы они могли элементарно выжить.

И вот луддиты выступали против таких порядков, против владельцев фабрик и заводов. Они выводили из строя машины и организовывали демонстрации, протестуя против тяжелой жизни. Луддитами их называли потому, что у них был легендарный предводитель по имени Лудд. Никто не знает, существовал ли он на самом деле. Но, как и другой народный герой Робин Гуд, он был символом борьбы за свободу. Об этих людях Джордж Байрон и написал свое стихотворение. Начинается оно такими словами:

Как когда-то за вольность в заморском краю
Кровью выкуп вносил бедный люд,
Так и мы купим волю свою.
Жить свободными будем иль ляжем в бою!
Смерть владыкам! Да славится Лудд!

В этих строках Джордж Байрон напоминает рабочим о том, как боролись за свободу их братья в Северной Америке. Тогда, в конце XVIII века, жители североамериканских колоний восстали против власти английского короля и с оружием в руках завоевали свободу. Король послал против них войска, но они победили и основали независимую страну — Соединенные Штаты Америки.

Вот и рабочих Англии Байрон призывает последовать примеру колонистов: взяться за оружие и пойти в бой против угнетателей.

Он считал, что люди должны быть свободными или погибнуть в бою за свободу. Но жить рабами нельзя. Нужно бороться со своими угнетателями:

Мы на саван тирану соткем полотна,
За оружье возьмемся потом.
Угнетателям смерть суждена!
И красильный свой чан мы нальем дополна,
Но не краской, а кровью нальем.
Байрон верил, что только с оружием в руках человек может завоевать свободу. И кровь, которую проливают люди, борясь за свою волю, проливается не зря:

Эта смрадная кровь, как живительный ил,
Нашу почву удобрит, и в славный тот день
Обновится, исполнится сил
Дуб Свободы, что некогда Лудд посадил,
И над миром прострет свою сень.

Я так же, как и Джордж Байрон, верю, что дерево Свободы будет расти и набираться сил. Верю, что в конце концов все люди в мире будут жить свободной и счастливой жизнью.
Байрон много выступал и писал в поддержку Греции. В то время эта страна была под властью Османской империи, но греки часто поднимали восстания против турецкого ига. Для них Байрон написал свою знаменитую «Песнь греческих повстанцев».
В этом стихотворении он призывает греков смело бороться за свою свободу и напоминает им о героях Древней Греции. Например, он говорит в ней о подвиге спартанцев под предводительством царя Леонида. Они все погибли в Фермопильском ущелье, защищая дорогу в Грецию. Им персы обещали жизнь и богатство, если они сдадутся, но те гордо отказались. Они предпочли умереть свободными, чем жить рабами. Вот и современных ему греков Байрон призывает быть такими же:

С презреньем сбросьте, греки,
Турецкое ярмо,
Кровью вражеской навеки
Смойте рабское клеймо!..
К оружию! К победам!
Героям страх неведом.
Пускай за нами следом Течет тиранов кровь.

Мне очень нравится, что Байрон боролся за свободу не на словах, а на деле. Он нетолько призывал греков к борьбе, но и сам отправился к ним на помощь. В то время все прогрессивные люди в Европе выступали в поддержку греков, и многие из них помогали угнетенному народу. Лорд Байрон снарядил на свои деньги корабль с оружием и сам отправился на нем, чтобы поддержать мужественных греческих повстанцев. В бою он и погиб. Погиб, сражаясь за свободу.

(Еще не оценили)

Загрузка...

Все творчество Джорджа Гордона Байрона проникнуто любовью к свободе. Он был очень свободолюбивым и ненавидел тех, кто притесняет других людей. Особенно хорошо это прослеживается в его произведениях, посвященных освободительной войне греческого народа против турецкого ига. В те годы, в начале XIX века, Греция нахолилась под владычеством турецкого султана. Греки часто поднимали восстания, чтобы стать независимыми, но они жестоко подавлялись. Байрон сочувствовал грекам и очень хотел, чтобы они стали наконец свободными. Это нашло отражение в стихотворении «Песня греческих повстанцев». Начинается она с призыва:

• О Греция, восстань! Сиянье древней славы Борцов зовет на брань, На подвиг величавый. К оружию! К победам! Героям страх неведом. Пускай за нами следом Течет тиранов кровь. Джордж Байрон говорит,  что настоящие герои не боятся смерти.  Ведь они погибают за родину,   защищая  своих близких  и  родных. Их смерть сделает свободным весь греческий народ.

Байрон  призывает  греков   «с  презреньем сбросить» ярмо турецкого ига, смыть с себя «рабское клеймо» и стать навсегда свободными людьми.  Он говорит, что греки должны быть достойны своих великих предков: Пусть доблестные тени Героев и вождей Увидят возрожденье Эллады прежних дней. Древняя Греция часто подвергалась нашествиям чужеземцев. Особенно часто она воевала с  персидскими царями-тиранами.   Персия была тогда очень большой страной, но так и не смогла победить маленькую Грецию. Не смогла, потому что греки были очень свободолюбивым и сильным духом народом.

И вот Байрон призывает греков вспомнить о своих великих предках, о подвигах великих спартанцев и афинян:

Спарта, Спарта, к жизни новой Поднимайся из руин И зови к борьбе суровой Вольных жителей Афин. Пускай в сердцах воскреснет И нас объединит Герой бессмертной песни Спартанец Леонид. Леонид был одним из вождей спартанцев, когда персидский царь Ксеркс напал на Грецию.  Персов было очень много, но проход в Грецию им закрывали горы. Одна дорога только вела через перевал. Она проходила через Фермопильское ущелье. И вот там Леонид вместе со своими воинами занял оборону.

Они поклялись не пропустить персов, пока живы. Всего их было триста человек. Они долго защищали ущелье, и только предательство помогло персам. Один местный житель показал им обходную тропинку, и они окружили спартанцев:

• Ом принял бой неравный
• В ущелье Фермопил
• И с горсточкою славной
• Отчизну  заслонил.
• И, преградив теснины,
• Три сотни храбрецов
• Омыли кровью львиной

Дорогу в край отцов. Спартанцы погибли все до одного. Но они погубили множество врагов и, самое главное, задержали их войско. А за это время греки собрались с силами и смогли в конце концов выиграть войну. Так подвиг всего лишь трехсот спартанцев помог грекам отстоять свою независимость.

Вот о таких славных временах и напоминает Байрон тем, кто живет в его время. Он призывает их быть такими же смелыми и сильными, как их знаменитые предки. Он говорит им, что потомки таких свободолюбивых людей не должны оставаться рабами, они должны быть свободными. Да, свобода не дается легко. За нее часто приходится сражаться и погибать. Но такая смерть не будет напрасной, она сделает многих людей свободными и счастливыми.

И сам Байрон не просто призывал греков к борьбе. Он поддерживал их и своим личным примером. На собственные деньги снарядил корабль с оружием и сам отправился на помощь к греческим повстанцам. Там он и погиб, борясь за свободу Греции. Я думаю, что его судьба оказалась похожей на судьбу великих древнегреческих героев: он погиб за свободу. И его призывы к борьбе за свободу не были пустыми словами. Мне кажется, что так должен поступать каждый уважающий себя человек: не только говорить красивые слова, но и самому делать то, о чем ты говоришь.

(Еще не оценили)

Загрузка...

Однажды Гоголь с А. О. Смирновой долго следили по «Русскому инвалиду» за передвижениями некоего майора, который по странной прихоти переезжал из города в город. В газете то и дело сообщалось о том, что он выехал из такого-то города и въехал в такой-то город. Гоголь даже придумал удивительную интригу этого путешествия, представляя в лицах самого майора, его денщика (или слугу), хозяев гостиниц, где он останавливался. Всплывала и таинственная цель поездки, носящая явно государственный характер, с почти шпионскими замашками. Это был сюжет Чичикова, только переброшенный в другую среду.

Гоголь читает в Москве статистику и географию, покупает карты средней России и Сибири, куда [rkey]должен был отправиться его герой Тентетников. Годы жизни в Москве — это годы накопления знаний, собирания их про запас, для долгой жизни, для капитального сочинения о Руси. Нет, вовсе не собирался Гоголь останавливаться на втором и третьем томах «Мертвых душ». Он хотел написать книгу для юношества — «книгу, которая бы знакомила русского еще с детства с землей своей». Кроме этой книги о России, где было бы представлено «живое, а не мертвое изображенье», «та существенная, говорящая ее география, которая поставила бы русского лицом к России», он задумывает и пишет работу «Размышления о божественной литургии», делает выписки из отцов церкви, составляет материалы для словаря, готовит новое собрание сочинений, просматривая строго свои прежние творения.

Венчать собрание сочинений должны были полные «Мертвые души».

Но срок Гоголя был уже отмерен. Ему оставалось жить несколько месяцев.

Часть лета 1851 года Гоголь проводит в имении А. О. Смирновой в Спасском. «Подмосковная деревня, в которой мы поселились,— пишет Л. И. Арнольди,— очень понравилась Гоголю. Все время, которое он там прожил, он был необыкновенно бодр, здоров и доволен. Дом прекрасной архитектуры, построенный по планам Гр. Растрелли, расположен на горе; два флигеля того же вкуса соединяются с домом галереями с цветами и деревьями, посреди дома круглая зала с обширным балконом, окруженным легкой колоннадой… Перед домом, через- террасу, уставленную померанцами и лимонами, мраморными статуями, ровный скат, покрытый нрко-

свежей зеленью, и внизу — Москва-река, с белою купальнею и большим красивым паромом. За речкой небольшие возвышенности, деревушка соседа с усадьбою, сереньким городским домиком, маленьким садом и покачнувшимися набок крестьянскими избами». Читая это описание вида с балкона дома в Спасском, невольно вспоминаешь вид, описанный в первой главе сохранившегося второго тома «Мертвых душ». Тот же ландшафт, те же краски, та же высота. «Гоголь жил подле меня во флигеле,— продолжает Арнольди,— вставал рано, гулял один в парке и поле, потом завтракал и запирался часа на три у себя в комнате. Перед обедом мы ходили с ним купаться. Он уморительно плясал в воде и делал в ней разные гимнастические упражнения, находя это очень здоровым. Потом мы опять гуляли с ним в саду, в три часа обедали, а вечером ездили иногда по дороге гулять, к соседям или в лес…»

Видимо, в Спасском наносились последние штрихи на уже готовый к печати второй том поэмы. Бодрое настроение Гоголя говорит о том, что он был доволен написанным.

И в первые же дни после возвращения в Москву его видели таким. Никаких следов усталости, разочарования или плохого настроения не было в его лице. 22 августа он показался на балконе дома Пашкова в Москве (сейчас Библиотека им. Ленина), где размещалась тогда 4-я московская гимназия. Гости были приглашены посмотреть иллюминацию Кремля, устроенную в честь годовщины коронации императора Николая. Гостей съехалось множество, и все знатных. Среди них Гоголь казался незаметным. И все же его заметили. «Между собравшимися звездоносцами,— вспоминает очевидец,— выделялся одетый в черный сюртук худой, длинноносый, невзрачный человечек, на которого со вниманием смотрели гости наши, а воспитанники просто поедали глазами. Это был знаменитый автор «Мертвых душ» Н. 8. Гоголь. Помню, как он, долго любуясь на расстилавшуюся под его ногами грандиозно освещенную матушку нашу Москву, задумчиво произнес: «Как это зрелище напоминает мне вечный город». А вот еще одно свидетельство о Гоголе 1851 года. Это свидетельство Г. П. Данилевского, автора «Сожженной Москвы». «В назначенный час я отправился к Бодянскому, чтобы ехать с ним к Гоголю… Мы сели в извозчичьи дрожки и поехали по соседству на Никитский бульвар, к дому Талызина. Теперь этот дом № 314 принадлежит Н. А. Шереметевой. Он не перестроен, имеет, как и тогда.

…Въехав в ворота ограды, направо к балконной галерее дома Талызина мы вошли в переднюю нижнего этажа. Старик — слуга графа Толстого приветливо указал на дверь из передней направо.

• —        Не опоздали? — спросил Бодянский…
• —        Пожалуйте, ждут-с!—ответил слуга.
• Бодянский прошел приемную и остановился перед следующей, ведущей в угольную комнату, два окна которой выходили во двор и два на бульвар. Я догадался, что это был рабочий кабинет Гоголя. Бодянский постучался в дверь этой комнаты.
• —        Чи дома, брате Миколо? — спросил он по-малорусски.
• —        А дома ж, дома! — негромко ответил кто-то оттуда. Сердце у меня сильно забилось. Дверь растворилась. У порога
• ее стоял Гоголь.
• Мы вошли в кабинет. Бодянский представил меня Гоголю, сказав ему, что я служу… и что с ним, Бодянским, давно знаком через Срезневского и Плетнева.
• —        А  где  ж   наш  певец? — спросил,  оглядываясь,   Бодянский.
• —        Надул, к Щепкину поехал на вареники! — ответил с видимым неудовольствием Гоголь.— Только что прислал извинительную записку, будто забыл, что раньше нас дал слово туда.
• —        А может быть, и так! — сказал Бодянский.— Вареники не свой брат.
• …Я не спускал глаз с Гоголя. Мои опасения рассеялись. Передо мной был не только не душевнобольной (слухи о душевной болезни Гоголя ходили по Москве.— И. 3.) или вообще свихнувшийся человек, а тот же самый Гоголь, тот же могучий и привлекательный художник, каким я привык себе воображать его с юности.

Разговаривая с Бодянским, Гоголь то плавно прохаживался по комнате, то садился в кресло к столу, за которым Бодянский и я сидели на диване, изредка посматривал на меня. Среднего роста, плотный и с совершенно здоровым цветом лица, он был одет в темно-коричневое длинное пальто и темно-зеленый бархатный жилет, наглухо застегнутый до шеи, у которых поверх атласного черного галстука виднелись белые, мягкие воротнички рубахи. Его длинные каштановые волосы прямыми космами спадали ниже ушей, слегка загибаясь над ними. Тонкие, темные, шелковистые усики чуть прикрывали полные, красивые губы, под которыми была крохотная эспаньолка. Небольшие карие глаза глядели ласково, но осторожно и не улыбаясь даже тогда, когда он говорил что-либо веселое и смешное. Длинный сухой нос придавал этому лицу и сидящим по его  сторонам    осторожным   глазам   что-то   птичье,   наблюдающее и вместе добродушно-горделивое. Так смотрят с кровель украинских хуторов, стоя на одной ноге, внимательно задумчивые аисты»,

Записные книжки Гоголя говорят и о хозяйственных заботах, об укладе его жизни в доме на Никитском — укладе жизни холостяка, который сам должен заботиться о себе. «Купить материи нитяной на фуфайку,— записывает он. — Ящики для посылок. Сапоги. Железноводской воды. Бумага серая».

Одна надпись гласит: Наменять денег для бедных. Простота и непритязательность гоголевского быта поражали даже и тех, кто не очень привык к роскоши. Это была почти аскетическая простота и аскетическая непритязательность. Ничего лишнего, никаких дорогих вещей, любимых безделушек, предметов, не нужных на каждый день, для постоянного обихода. Книги, тетради для писания, перья, склянка для перьев, одна шуба, одна шинель. В описи гоголевского имущества, оставшегося после него, нет ни одной вещи, которая стоила бы дороже 15 рублей. Все, кроме часов, шубы и шинели, оценивается в копейки. «После Н. В. Гоголя,— писал С. П. Шевы-рев,— осталось в моих руках от благотворительной суммы, которую он употреблял на вспоможение бедным молодым людям, занимающимся наукою и искусством, 2533 рубля 87 коп. Его карманных денег — остаток от вырученных за второе издание «Мертвых душ»— 170 р. 10 к.».

Живя в долг, не имея собственного угла, он привык обходиться самым насущным, не думая об удовольствиях, которые позволяли себе люди его звания. Он отказался в пользу матери от своей доли в имении, он посылал деньги сестрам, раздавал их крестьянам в Васильевке, помогая тем, у кого пал скот или покосилась хата, кто не от праздности, а от болезней или неурожая впадал в бедность.
[/rkey]
При нем постоянно была только одна движимость и недвижимость— его портфель с рукописями. Это было и его имущество, и богатство. К нему присоединялся один дорожный чемодан.

(Еще не оценили)

Загрузка...

А. Н. Островский в своей пьесе «Гроза» разделил людей на две категории. Одна категория — угнетатели, представители «темного царства», другая — униженные и забитые ими люди. Представители первой группы — личности разные и по-разному относятся к ближним. Дикой — человек грубый, невежественный и жадный. О нем говорят; «Уж такого-то ругателя, как у нас Савел Прокофьич, поискать еще! Ни за что человека оборвет». Дикой неуважительно относится к людям, которые от него зависят и боятся его. Вот, например, что Дикой говорит Кулигину: «Для других ты честный человек, а я думаю, что ты разбойник, вот и все. Хотелось тебе это слышать от меня? Так вот слушай! Говорю, что ты разбойник — и конец! Что ж, ты судиться со мной будешь? Так ты знай, что ты червяк. Захочу — помилую, захочу — раздавлю». Но Дикой в то же время и труслив. Он не ругается с Кудряшом, например, так как Кудряш может дать отпор и не боится Дикого и ему подобных. Н. А. Добролюбов в статье «Темное царство» дает такую оценку поведению Дикого:

«Только покажешь где-нибудь сильный и решительный отпор, сила самодура падает, он начинает [rkey]трусить и теряется». А вот Кабанова Марфа Игнатьевна совсем другая. Она хитра и действует под «личиной благочестия». Она все повторяет, что заботится не о себе, а о детях: «Ведь от любви родители и строги к вам бывают, от любви вас и бранят-то, все думают добру научить. Ну, а это нынче не нравится».

Но на самом деле Кабаниха жестока. Даже после гибели Катерины она говорит сыну: «Тиша! Об ней и плакать-то грех!» Кабаниха умело использует различные приемы для утверждения своей власти в доме. Она всегда говорит доброжелательно-поучительно, постоянно лицемерно прибедняется: «Мать стара, глупа…» Нов то же время Кабаниха властная, стремится держать всех в подчинении, любит приказывать. Она неискренней веры в Бога и суеверна. В религии она видит одну цель: запугать человека, держать его в вечном страхе. К Катерине она относится жестоко, не считает ее за человека, вечно унижает и притесняет ее. Не дает ей даже слова сказать: «Ты бы, кажется, могла и помолчать, коли тебя не спрашивают».

К представителям безвольных, забитых людей «темного царства» относятся Тихон и Борис. Тихон по натуре добрый наивный человек. О себе он говорит: «Да. я, маменька, и не хочу своей волей жить. Где уж мне своей волей жить!» Тихон всегда покорен своей матери. Он не может ослушаться ее. Тихон, конечно же, по-своему любит Катерину, искренен с ней и жалеет ее. Он пытается всяческими путями вырваться из домашнего ада, но у него это получается крайне редко: «Вы меня уже заездили здесь совсем! Я не чаю, как вырваться-то, а ты еще навязываешься со мной». Когда Катерина погибает, Тихон даже в чем-то завидует ей. Он говорит: «Хорошо тебе, Катя! А я-то, зачем остался жить на свете да мучиться!»,

Борис, по сути, такой же безвольный человек, как Тихон. Из всех людей города Калинова он выделяется своей образованностью: наверное, поэтому его замечает Катерина. Но при этом он еще и труслив. При последней встрече с Катериной, уже понимая, что она на краю гибели, Борис не скрывает своего страха: «Не застали бы нас здесь». Катерина разочаровывается в Борисе. Борис — непосредственный виновник смерти Катерины.

Полной противоположностью Борису является Кудряш. Кудряш свободолюбив, он не желает подчиняться самодурам. «Нет, уж я перед ним рабствовать не стану». Кудряш безоглядно любит Варвару и умеет постоять за свои чувства. Он неравнодушен и к судьбе других людей. Под стать Кудряшу и Варвара. Она прямая противоположность брату. Смелая и решительная Варвара не желает подчиняться матери. Варвара не суеверна и не считает обязательным соблюдать установленные обычаи, но она не может выступить в защиту своих прав, и вынуждена хитрить и обманывать. Варвара, выросшая во лжи и обмане, придерживается правила: «Делай, что хочешь, только бы все шито да крыто было». Но при этом она презирает бесхарактерность брата и возмущается бессердечностью матери.

Кулигин — образованный и талантливый человек. Он восторженно и поэтически относится к природе. «Чудесна, истинно надобно сказать, что чудесна! Кудряш! Вот, братец мой, пятьдесят лет я каждый день гляжу на Волгу и все наглядеться не могу». Кулигина огорчает темнота и невежество обитателей города Калинова. Но Кулигин понимает, что,

какие бы шаги ни предпринимал он для улучшения жизни, все бесполезно и надо с этим смириться.
[/rkey]
Сравнение действующих лиц пьесы подчеркивает одиночество Катерины в этом обществе. Ее личность, ее характер несовместимы с «темным царством». Жизнь толкает ее к обрыву, к смерти — другого пути у нее нет.

(Еще не оценили)

Загрузка...

В трагедии Островского «Гроза» были широко поставлены проблемы нравственности. На примере провинциального города Калинова автор показал царящие там нравы. Он изобразил жестокость людей, живущих по старинке, по «Домострою», и разгульность молодого поколения. Все персонажи трагедии можно разделить на две группы. Одни считают, что можно получить прощение за любой грех, если потом покаяться, а другая часть считает, что за грехом следует наказание и нет от него спасения. Здесь возникает одна из важнейших проблем человека в целом и героев «Грозы» в частности.

Покаяние как проблема появилось очень давно, когда человек поверил в то, что есть высшая сила, и убоялся ее. Он стал стараться вести себя так, чтобы умилостивить своим поведением богов. Люди постепенно вырабатывали способы умилостивления богов через определенные действия или поступки. Все нарушения этого кодекса считались неугодными богам, то есть грехом. Сначала люди просто приносили жертвы богам, делясь с ними тем, что имели. Апогеем этих отношений становится человеческое жертвоприношение, В противовес этому возникают религии монотеистические, то есть признающие одного Бога. Эти религии отказались от жертвоприношения и создали кодексы, определяющие нормы поведения человека. Эти кодексы стали святынями, так как считается, что они начертаны божественными силами. Примерами таких книг являются Библия христиан и Коран мусульман.

Нарушение устных или письменных норм является грехом и должно караться. Если сначала человек боялся быть убитым за прегрешения, то позже он начинает тревожиться за свою загробную жизнь. Человек начинает беспокоиться о том, что ждет его душу после смерти: вечное блаженство или вечное страдание. В блаженных местах можно оказаться за праведное поведение, то есть соблюдение норм, а грешники попадают туда, где будут вечно страдать. Тут-то и возникает покаяние, так как редкий человек мог про-

жить, не совершая грехов. Поэтому появляется возможность спастись от наказания, вымолив у Бога прощение. Таким образом, любой человек, даже последний грешник, получает надежду на спасение, если покается.
В «Грозе» проблема покаяния стоит особенно остро. Главная героиня трагедии, Катерина, переживает страшные муки совести. Она разрывается между законным мужем и Борисом, праведной жизнью и нравственным падением. Она не может запретить себе любить Бориса, но она сама себя казнит в душе, считая, что этим она отвергает Бога, так как муж для жены — это как Бог для церкви. Поэтому, изменяя мужу, она предает Бога, а значит, теряет всякую возможность спасения. Этот грех она считает непростительным и поэтому отрицает для себя возможность покаяния.

Катерина очень набожная, с детства она привыкла молиться Богу и даже видела ангелов, вот почему ее мучения столь сильны. Эти страдания доводят ее до того, что она, опасаясь кары Божьей (ее олицетворяет гроза), бросается в ноги мужу и признается ему во всем, отдавая свою жизнь в его руки. На это признание все реагируют по-разному, выявляя свое отношение к возможности покаяния. Кабанова предлагает зарыть ее в землю живьем, то есть считает, что нет возможности простить невестку. Тихон же, наоборот, прощает Катерину, то есть верит в то, что она получит прощение от Бога.
Катерина верит в покаяние: она боится внезапной смерти не потому, что жизнь ее прервется, а потому, что она предстанет перед Богом непокаявшейся, грешной.
Отношение людей к возможности покаяния проявляется, во время грозы. Гроза олицетворяет собой гнев Божий, и поэтому люди при виде грозы ищут пути спасения и ведут себя по-разному. Например, Кулигин хочет построить громоотводы и спасти от грозы людей; он считает, что люди могут спастись от кары Божьей, если покаются, тогда гнев Божий исчезнет через покаяние, как молнии уходят в землю через громоотвод. Дикой же уверен, что от гнева Божьего нельзя укрыться, то есть он не верит в возможность покаяния. Хотя надо заметить, что он может каяться, так как бросается в ноги мужику и просит прощения у него за то, что обругал.
Муки совести доводят Катерину до того, что она начинает думать о самоубийстве, которое христианская религия считает одним из самых тяжких грехов. Человек словно отвергает Бога, поэтому у самоубийц нет надежды на спасение. Тут возникает вопрос: каким образом такая набожная личность, как Катерина, смогла совершить самоубийство, зная, что этим она губит свою душу? Может, она вовсе и не верила в Бога по-настоящему? Надо сказать, что свою душу она считала уже загубленной и просто не захотела жить в муках дальше, без надежды на спасение.

Перед ней встает гамлетовский вопрос — быть или не быть? Сносить мучения на земле или же совершить самоубийство и тем самым прекратить свои страдания? Катерина доведена до отчаяния отношением к ней людей и муками собственной совести, поэтому она отвергает возможность спасения. Но развязка пьесы символична: получается так, что у героини есть надежда на спасение, так как она не тонет в воде, а разбивается о якорь. Якорь похож на часть креста, где основание обозначает Святой Грааль (чаша с кровью Господа). Святой Грааль и символизирует спасение. Таким образом, есть надежда, что она была прощена и спаслась.

(Еще не оценили)

Загрузка...

Без «Евгения Онегина» был бы невозможен «Герой нашего времени» Лермонтова, потому что реалистический роман, созданный Пушкиным, открывал первую страницу в истории великого русского романа XIX века. Пушкин воплотил в образе Онегина многие из тех черт, которые потом будут развернуты в отдельных персонажах Лермонтова, Тургенева, Герцена, Гончарова.

Евгений Онегин и Печорин очень похожи по характеру, оба они из светской среды, получили хорошее воспитание, они стоят на [rkey]более высокой ступени развития, отсюда их тоска, хандра и неудовлетворенность. Все это свойственно душам более тонким и более развитым. Пушкин пишет об Онегине: «Хандра ждала его на страже, и бегала за ним она, как тень иль верная жена». Светское общество, в котором вращался Онегин, а позднее и Печорин, испортило их. Оно не требовало знаний, достаточно было поверхностного образования, важнее было знание французского языка и хороших манер. Евгений, как все, «легко мазурку танцевал и кланялся непринужденно». Свои лучшие годы он тратит, как и большинство людей его круга, на балы, театры и любовные увлечения. Такой же образ жизни ведет и Печорин.

Очень скоро оба начинают понимать, что эта жизнь пуста, что за «внешней мишурой» не стоит ничего, в свете царит скука, клевета, зависть, люди тратят внутренние силы души на сплетни и злобу. Мелкая суета, пустопорожние разговоры «необходимых глупцов», душевная пустота делают жизнь этих людей однообразной, внешне ослепительной, но лишенной внутреннего содержания. Праздность, отсутствие высоких интересов опошляют их существование. День похож на день, трудиться незачем, впечатлений мало, поэтому самые умные и лучшие заболевают меланхолией. Своей Родины и народа они, по существу, не знают.

Онегин «хотел писать, но труд упорный ему был тошен…», в книгах он тоже не нашел ответа на свои вопросы. Онегин умен и мог бы приносить пользу обществу, но отсутствие потребности в труде является причиной того, что он не находит себе занятия по душе. От этого он и страдает, понимая, что верхний слой общества живет за счет рабского труда крепостных. Крепостное право было позором царской России. Онегин в деревне попытался облегчить положение своих крепостных крестьян («:..ярем он барщины старинной оброком легким заменил…»), за что был осужден соседями, которые составили о нем мнение как о чудаке и опасном «вольнодумце».

Печорина также многие не понимают. Для того чтобы глубже раскрыть характер своего героя, Лермонтов помещает его в самые различные социальные сферы, сталкивает с самыми разнообразными людьми.

Когда вышло в свет отдельное издание «Героя нашего времени», то стало ясно, что до Лермонтова русского реалистического романа не было. Белинский отмечал, что «Княжна Мери» — одна из главных повестей в романе. В этой повести Печорин рассказывает о самом себе, раскрывает свою душу. Здесь сильнее всего проявились особенности «Героя нашего времени» как психологического романа. В дневнике Печорина мы находим его искреннюю исповедь, в которой он раскрывает свои мысли и чувства, беспощадно бичуя присущие ему слабости и пороки. Здесь дана разгадка его характера и объяснение его поступков.

Печорин — жертва своего тяжелого времени. Характер Печорина сложен и противоречив. Он говорит о себе: «Во мне два человека: один живет, в полном смысле этого слова, — другой мыслит и судит его». В образе Печорина видны черты характера самого автора, но Лермонтов был шире и глубже своего героя. Печорин тесно связан с передовой общественной мыслью, но он причисляет себя к жалким потомкам, которые скитаются по земле без убеждений и гордости. «Мы не способны к более великим жертвам ни для блага человечества, ни для собственного счастья», — говорит Печорин. Он потерял веру в людей, его неверие в идеи, скептицизм и несомненный эгоизм — результат эпохи, наступившей после 14 декабря, эпохи нравственного распада, трусости и пошлости того светского общества, в котором вращался Печорин. Основная задача, которую поставил перед собой Лермонтов, — это создание образа современного ему молодого человека. Лермонтов ставит проблему сильной личности, столь непохожей на дворянское общество 30-х годов.

Белинский писал, что «Печорин — это Онегин нашего времени». Роман «Герой нашего времени» — это горькое раздумье над «историей души человеческой», души, погубленной «блеском обманчивой столицы», ищущей и не находящей дружбы, любви, счастья. Печорин — страдающий эгоист. Об Онегине Белинский писал: «Силы этой богатой натуры остались без приложения: жизнь без смысла, а роман без конца». То же самое можно сказать и о Печорине. Сравнивая двух героев, критик писал: «„.в дорогах разница, а результат один». При всей разнице внешнего облика и различии характеров и Онегин, и Печорин, и Чацкий принадлежат к галерее «лишних людей, для которых в окружающем обществе не находилось ни места, ни дела».

Стремление найти свое место в жизни, понять «назначение великое» составляет основной смысл лермонтовской лирики. Не эти ли размышления занимают Печорина, ведут его к мучительному ответу на вопрос: «Зачем я жил?» На этот вопрос можно ответить словами Лермонтова: «Быть может, мыслию небесной и силой духа убежден, я дал бы миру дар чудесный, а мне за то — бессмертье он…»
[/rkey]
В лирике Лермонтова и раздумьях Печорина встречаем мы печальное признание того, что люди — это тощие плоды, до времени созревшие. Как перекликаются слова Печорина о том, что он презирает жизнь, и лермонтовское «но судьбу я и мир презираю», поэтому в «Герое нашего времени» мы явственно слышим голос поэта, дыхание его времени. Изображая судьбы своих героев, типичные для их поколения, Пушкин и Лермонтов протестуют против действительности, которая вынуждает людей даром растрачивать силы.

(Еще не оценили)

Загрузка...

К тому времени, когда Гоголь приехал в Москву, «Выбранные места из переписки с друзьями» были уже прочитаны и почти повсеместно осуждены, причем на автора восстали как Москва, так и Петербург. Не было в России сословия, которое бы так или иначе не откликнулось на книгу. Одни говорили, что Гоголь оболгал Россию (тем, что высказал о ее жизни много печальных истин), другие оскорбились за поношение западной цивилизации, за восхваление церкви, монарха.

Книга Гоголя была полна излишеств. Год спустя он сам осудит их, сказав о себе: [rkey]«Я размахнулся эдаким Хлестаковым». Но «намерение» (и это опять его слова) «было чистое». В «Выбранных местах» Гоголь хотел разом решить все вопросы русской жизни. Но такая цель не под силу одному человеку. Исходя из своего представления  об  идеале — и  об  идеале России,— он  судил  русскую где понуждает старого Аксакова писать, и слушает его «Записки ружейного охотника» и «Записки об уженье», знакомится с А. Н. Островским, будущим автором «Истории России» С. М. Соловьевым, встречается с И. С. Тургеневым.

Гоголь, как правило, избегал встреч с литераторами. Он предпочитал знакомства с людьми, которые могли сообщить ему нечто, чего он сам не знал. Но все же случай иногда сводил его и с писателями. Еще в 1848 году такая встреча состоялась на квартире А. А. Комарова. Вот как ее описывает присутствовавший на ней И. И. Панаев: «Гоголь изъявил желание А. А. Комарову приехать к нему и просил его пригласить к себе нескольких известных новых литераторов, с которыми он не был знаком. Александр Александрович пригласил между прочими Гончарова, Григоровича, Некрасова и Дружинина… Мы собрались к А. А. Комарову часу в девятом вечера. Радушный хозяин приготовил роскошный ужин для знаменитого гостя и ожидал его с величайшим нетерпением… В ожидании Гоголя не пили чай до десяти часов, но Гоголь не показывался, и мы сели к чайному столу без него.

Гоголь приехал в половине одиннадцатого, отказался от чая, говоря, что он его никогда не пьет, взглянул бегло на всех, подал руку знакомым, отправился в другую комнату и разлегся на диване. Он говорил мало, вяло, нехотя… Хозяин представил ему Гончарова, Григоровича, Некрасова и Дружинина. Гоголь несколько оживился, говорил с каждым из них об их произведениях, хотя было очень заметно, что не читал их…

• …От ужина, к величайшему огорчению хозяина дома, он… отказался.. Вина не хотел пить никакого, хотя тут были всевозможные вина.
• —        Чем же вас угощать, Николай Василъич?— сказал, наконец. в отчаянии хозяин дома.
• —        Ничем,— отвечал Гоголь, потирая свою бородку.—Впрочем, пожалуй, дайте мне рюмку малаги.
• …Но Гоголь, изъявив свое желание, через четверть часа объявил, что он чувствует себя не очень здоровым и поедет домой.
• —        Сейчас подадут малагу,—сказал хозяин дома,—погодите немного.
• —        Нет, уж мне не хочется, да к тому же поздно…

Хозяин дома, однако, умолил его подождать малаги. Через полчаса бутылка была принесена. Он налил себе полрюмочки, отведал, взял шляпу и уехал, несмотря ни на какие просьбы…»

Много в этой сценке придумано И. И. Панаевым, но все же похоже на Гоголя.

Про него ходили слухи, что он ничего не читает, ничем не интересуется. Но, как вспоминает Л. И. Арнольди, он все читал и за всем следил. О сочинениях Тургенева, Григоровича, Гончарова отзывался с большой похвалой. «Это все явления утешительные для будущего,— говорил он.— Наша литература в последнее время сделала крутой поворот и попала на настоящую дорогу».

На эту дорогу уже вышли и Достоевский, и Некрасов, и Гончаров (глава из романа которого — «Сон Обломова» — была напечатана в 1849 году), и Тургенев, и Герцен. Повесть Достоевского «Бедные люди» Гоголь читал еще в 1846 году и отозвался об авторе как о большом таланте. Он высоко оценил Даля.

Уже родились все замечательные писатели XIX века — современниками Гоголя были и Фет, и Салтыков-Щедрин, и Островский, и Добролюбов, Тютчев, Майков, Кольцов, Чернышевский, Достоевский, Толстой. «Детство> Л. Н. Толстого вышло в 1852 году — в год смерти Гоголя. Это поколение писателей вырастало под сенью Пушкина и под его, Гоголя, сенью, и ему была небезразлична их судьба — судьба тех, кому он уже, по существу, передавал жезл российской словесности.

3 декабря 1849 года он слушал в доме Погодина комедию А. Н. Островского «Банкрут» (позднее название — «Свои люди — сочтемся»). Пьесу читал сам автор. Гоголь приехал позже других. Он не вошел в комнату, а остановился у двери и так простоял до конца чтения.

Газеты иногда приносили такие сведения, которых нельзя было зачерпнуть ни в каких разговорах, сплетнях, слухах. Сдуру редакторы печатали такое, чего не могли придумать никакие злые языки. Еще со времени жизни в Петербурге Гоголь привык время от времени просматривать «Северную пчелу» и «Санкт-Петербургские ведомости», ища там забавные случаи, а также образцы слога и глупости, которые потом попадали в его сочинения. Так, бред Попри-щина в «Записках сумасшедшего» — бред об гамбургском бочаре, делающем Луну, и тому подобное —был почерпнут из занимательных сообщений «Смеси» в «Северной пчеле» и целиком составлен из анекдотов и казусных случаев, описанных там, «Смесь» печаталась и в журналах — иногда сообщения ее были сенсационны: «Недавно… поймана рыба, принадлежащая к числу тех, которые в древности назывались сиренами. [/rkey]Голова и грудь ее совершенно подобны женским, и когда рыба поднимается из воды по пояс, то она издали довольно походит на женщину…»

(Еще не оценили)

Загрузка...

Перед отъездом из Москвы Гоголь объявил друзьям, что вернется на родину лишь через Иерусалим, Без этого путешествия он не мыслил продолжения работы над «Мертвыми душами». Сами «Мертвые души» в его воображении все более расширялись в своем материале и значении, жанр поэмы, который он дал им, соответствовал поэтическому замыслу. Из анекдота, из истории о похождениях Чичикова, затрагивающих, как говорил Гоголь, «с одного боку» Русь, они стали превращаться в некое сочинение из трех частей, в котором была бы охвачена вся Русь. Гоголь хотел уравновесить двумя последующими частями «темную» первую часть, дать полный срез русского общества через живописание бесчисленных его сословий.

Для исполнения этого замысла нужна была еще одна жизнь. Он чувствовал, что надо вернуться домой, что [rkey]многое на родине, пока он отсутствовал, изменилось, многого он уже не знал или знал понаслышке. Но он оттягивал возвращение. Ему хотелось вернуться в Россию чистым. Он убеждал себя в том, что не готов к написанию второго и третьего тома поэмы, потому что душа еще не готова. «Голова готова, а душа нет»,— прибавлял он.

Что это значило? Это значило, что, для того чтобы показать светлое (светлых героев в противовес темным героям первой части), надо и самому просветлиться, сделаться достойным изобразить светлое. Перед гробом господним, находящимся в Иерусалиме, он хотел испросить себе право на такое писание.

Как искренне верующий и христианин, он мог испросить такое право в любой церкви. Но Гоголю нужна была почти «очная встре-ча> с Христом. Вот почему он поехал в Иерусалим. Только здесь, как считал он, он может проверить себя.

Путь к новым частям поэмы, призванным заодно просветлить и Русь, откладывался.

Началась эра скитаний, блужданий внутренних и внешних, во время которых паспорт Гоголя испещрялся названиями новых городов и стран. 23 мая Гоголь выехал из Москвы. 20 июня он уже в Берлине. Далее следуют Дрезден, Прага, Гастейн, Зальцбург, Мюнхен, Венеция, Болонья, Флоренция, Рим. Наступает 1843 год. Гоголь вновь в дороге. Мелькают в его паспорте штампы Мантуи, Вероны, Триеста, Ровердо, Инсбрука, Зальцбурга, Мюнхена, Штутгарта, Ниццы. И вновь Страсбург, Брюссель, Аахен, Париж (это уже 1845 год), Берлин, Карлсбад, Прага, Венеция,. Флоренция, Рим.

Гоголь колесит по Европе, ища успокоения своим нервам, рассеяния одиночества. Он приглядывается к европейской жизни, сравнивая ее с укладом русским. Как в копилке, откладываются в душе прозорливого путника и европейские успехи (чаще внешние), и европейские пороки (чаще внутренние). Он пишет повесть «Рим» и не заканчивает ее — это, собственно, портрет двух цивилизаций, одна из которых уже завершает свой путь, другая, наоборот, в азарте набирает темп. Первая — отмирающая цивилизация старой Европы, в которой верховодят законы естественности и дух не оттеснен еще гонкой за благополучием, вторая — вся эта гонка, эта поспешность, это изматывающее нервы соревнование с веком. Два города — Рим и Париж — выступают в повести как символы этих двух миров, и любимцу своему Риму Гоголь отдает предпочтение.

Его страшит «гордость ума», культ наук, которые хвастаются своими победами над природой — и над природой человека в том числе. Железные дороги, вольная печать, комфорт и веселье, которые предлагают путнику европейская промышленность, европейская сытая жизнь, не по нему.

Его тянет домой — туда, где все не устоялось, не отстоялось, где реют в воздухе мятежные вопросы, где дух высок, хотя и велика бедность.

Долее чем где-либо задерживается Гоголь у Василия Андреевича Жуковского во Франкфурте-на-Майне, Старый поэт, кажется, весь погружен в старый мир. Он закончил перевод Гомеровой «Одиссеи», хочет перевести «Илиаду>. Его волнуют вечные темы, ставшее уже вечным прошлое.

Гоголя тянет на настоящее, Он ездит по Европе не праздно, не от избытка денег  (их у него нет), а чтоб, как он говорил, «понабраться» европейских сведений. Они нужны ему для сравнения. Сопоставив их с русскими фактами, он, как ему кажется, лучше поймет Россию.

В самый последний момент перед отъездом в Иерусалим он застает в Неаполе революцию 1847 года. Образ толпы, требующей свонч прав, образ рушащейся тишины старого мира (а в Италии он искал и находил эту тишину) Гоголь увозит с собою на пароходе, отправляющемся на Восток.

Гоголь вернулся в Москву лишь осенью 1848 года. Позади были, быть может, самые трудные годы его жизни. Это были и годы болезней, душевных кризисов, годы писания и сожжения написанного, годы, когда Гоголь думал вовсе оставить поприще литературы, которое казалось ему утратившим свое значение, свою силу влияния на читателя. Но он не оставил его. В эти годы «антракта», как назвал их сам Гоголь, родилась его новая книга — книга, которая не походила ни на какие другие: поэма не поэма, роман не роман, книга без названия и без жанра, просто исповедь, с которой он решился обратиться ко всем в России — от царя до мелкого чиновника. Это были «Выбранные места из переписки с друзьями».

В 1845 году он в минуты болезни и, как ему казалось, близости смерти сжег написанные главы второго тома поэмы и «нацарапал завещание». Потом это завещание в качестве предисловия появилось в «Выбранных местах из переписки с друзьями». Тогда-то и начал он подумывать о какой-то особенной книге, о «прощальной повести», которая должна была стать повестью не в обычном смысле слова, а повестью его писательства, его жизни, повестью его душевной  исповеди.   Так  образовывалась   идея  «Выбранных  мест».

Гоголь составил эту книгу из писем, которые он писал друзьям и копии которых имел привычку оставлять у себя в портфеле. Иногда это были не копии, а черновики, потому что Гоголь любил отсылать своим адресатам текст, переписанный им самим и не содержащий никаких помарок. А бывало, что писал он небрежно, спустя рукава, с помарками и кляксами, но — очень близким людям, родным, приятелям. Там, где его перо сворачивало на серьезные вопросы, где задевалось нечто важное для Гоголя, он переписывал. [/rkey]Переписывал и черновик откладывал. Для этого у него существовали специальные конверты, которые он метил именем адресата. Иногда ему приходила мысль продолжить письмо, завершить недосказанное в нем и обратить его уже не к конкретному человеку, а к читателю.