Сочинения

(Еще не оценили)

Загрузка...

Перед нами суровый старик, проницательно и строго всматривающийся в людей, в окружающую действительность; в его больших, несколько выпуклых глазах живет пламенная, непреклонная воля, страстная, требовательная мысль, проникающая далеко вперед, в будущее; открытый лоб прорезан между бровей резкой складкой, увеличивающей то впечатление мощной, сосредоточенной решительности и целеустремленности, которое вызывают эти замечательные, навсегда остающиеся в памяти черты. Таков облик русского писателя Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина, сохраненный для нас воспоминаниями современников и лучшими из имеющиеся портретов и фотографий. Великий писатель почти всегда оставался серьезным, но слушатели хохотали неудержимо, несмотря на то, что сам он бывал этим недоволен.

Щедрин для предмета своего негодования находил необычайно смешные положения, тем самым разоблачая, унижая и

[smszamok]

выставляя на всенародное посмешище тех, против кого были направлены его сатира и юмор. При этом сатира Щедрина всегда была идейно целеустремленной, он не знал смеха, который служит только для забавы и развлеченья. Так, например, в «Истории одного города» великий сатирик изобразил градоначальника, у которого вместо головы — ящик, заключающий в себе небольшой органчик, автомат, который до поры до времени произносит: «Разорю!» и «Не потерплю!». Других слов градоначальник не знает. Но образ градоначальника-«органчика» с художественно сатирической наглядностью и убедительностью указывал на то, что вся политика царской бюрократии сводилась к угнетению и ограблению народа. Царские чиновники противились всему, что могло бы повести к политическому, материальному и духовному прогрессу. «Не потерплю!» — заявляли они.

Формально в «Истории одного города» отображается период с 1731 по 1825 год. Фактически же речь идет не о каком-то одном конкретно-историческом периоде, а о характерных чертах самодержавного строя, о самих основах жизни общества при абсолютизме.

Мысль эта находит подтверждение, в частности, в том, что времена в книге нередко как бы пересекаются: в рассказах о событиях, отнесенных к ХXI веку, вдруг вклиниваются факты из 60-х годов века ХIХ-го. Прием этот не только дает блестящий комический эффект, но и несет серьезную идейную нагрузку. Гротесковый принцип «совмещения» прошлого и настоящего наглядно выражает идею «неизменности» тех основ жизни, которые изображаются сатириком.

Подчеркивая, что «История одного города» — сатира не историческая, а современная, следует в то же время предостеречь против узкого толкования термина «современность». Слова Щедрина о том, что он имеет в виду «лишь настоящее», некоторые литературоведы склонны понимать чересчур уж буквально: они пытаются во что бы то ни стало отыскать в России 60-х годов XIX века конкретные фигуры, сценки, эпизоды, которые можно было бы «подставить» под те или иные образы и моменты повествования. Им кажется, что именно таким способом можно лучше всего доказать острую актуальность книги. Под их пером сатира Щедрина, заключающая в себе широчайшее обобщение, превращается в серию зашифрованных очерков на текущую злобу дня.

Власть и народ — вот та кардинальная проблема, которая является внутренним стержнем книги и делает ее более цельной, несмотря на внешнюю самостоятельность глав.

Некоторые главы «Истории одного города» посвящены жизни народа под гнетом самовластия, причем каждая из них раскрывает какую-то новую грань вопиющего произвола и насилия над людьми. Какие мероприятия ни проводил бы самодержец, какими намерениями при этом ни руководствовался бы, результат был неизменно один и тот же: бесконечный испуг жителей и свалившиеся на их головы новые бедствия и несчастья.

Современная Щедрину критика упрекала сатирика в искажении жизни, карикатурности изображений, небывальщине. Отвечая на эти упреки, писатель заявлял: «…насамом деле небывальщина гораздо чаще встречается в действительности, нежели в литературе. Литературе слишком присуще чувство меры и приличия, чтоб она могла взять на себя задачу с точностью воспроизвести карикатуру действительности…» Сопоставление многих страниц «Истории одного города» с реальными фактами русской действительности лишний раз подтверждает справедливость приведенных слов.

Писатель обращается к гротеску для того, чтобы до конца обнажить сущность явлений, наглядно продемонстрировать их подлинный смысл. Так, образом градоначальника Брудастого, деятельность которого описана в главе «Органчик», сатирик показывает: для того чтобы править городом Глуповым, вовсе не обязательно иметь голову; для этого вполне достаточно обладать простейшим механизмом, способным воспроизводить всего две фразы: «разорю!* и «не потерплю!». Дементий Варла-мович Брудастый представляет собой как бы саму суть «градоначальничества», очищенную от всего случайного, постороннего. При помощи гротеска сатирик делает предельно наглядным то, что свойственно всем вообще градоначальникам, независимо от их личных склонностей, характера, темперамента, убеждений и тому подобного.

Разные были в Глуяове градоначальники. Деятельные и бездеятельные. Либеральные и консервативные. Вводившие просвещение и искоренявшие оное. Однако все их многообразнейшие прожекты и поползновения в кон-це концов сводились к одному: к выколачиванию «недоимок» и пресечению «крамолы».

Галерея градоначальников, удостоившихся развернутого изображения, начинается Брудастым, а завершается Угрюм-Бурчеевым. Если первый является своего рода «общим знаменателем» градоначальников, выражает их истинную, очищенную от всяких «примесей» сущность, то последний представляет собой величину более значительную, а потому и более зловещую: Угрюм-Бурчеев -это та же самая сущность, помноженная на строгий план «нивеляторства» жизни и тупую непреклонность.

Всех своих предшественников превзошел Угрюм-Бурчеев. Превзошел безграничным идиотизмом и неиссякаемой энергией, направленной на претворение в действительности исповедуемых им идеалов. Идеалы же таковы: «прямая линия, отсутствие пестроты, простота, доведенная до наготы»… Весь город, а точнее, всю страну «бывший прохвост» решил превратить в сплошную казарму и заставить с утра до вечера маршировать. Античеловеческая сущность самовластия показана здесь Щедриным с потрясающей силой.

Прототипом Угрюм-Бурчеева во многом послужил Аракчеев. Однако в корне неверно ограничивать широкое обобщающее значение нарисованной Щедриным фигуры, сводить образ — к прообразу. В Угрюм-Бурчееве сконцентрированы и заострены черты, характерные для определенного типа правителей, а не для одного только Аракчеева.

Сам Щедрин не раз протестовал против попыток сузить содержание образов «Истории одного города». Так, по поводу юродивого Парамонга, с которым читатель встречается в главе «Поклонение мамоне и покаяние», он писал: «…Парамоша совсем не Магницкий только, но вместе с тем и граф Д. А. Толстой, и даже не граф Д. А. Толстой, а все вообще люди известной партии, и ныне не утратившей своей силы».

До сих пор речь шла о градоначальниках, олицетворяющих собой глуповскую власть. Однако Щедрин изображает ведь и самих глуповцев. Как же ведут они себя под игом самодержавия? Какие свойства они проявляют?

Основные качества глуповцев — неиссякаемое терпение и слепая вера в начальство. Сколько ни бедствуют они, сколь ни измываются над ними градоначальники, а глуповцы все продолжают надеяться и восхвалять, восхвалять и надеяться. Появление каждого нового градоначальника они встречают истинным ликованием: еще не видя в глаза вновь назначенного правителя, уже называют его «красавчиком* и «умницей», поздравляют друг друга и оглашают воздух восторженными восклицаниями. Обрушивающиеся же на них несчастья воспринимают как нечто должное и о протесте даже не помышляют. «Мы люди привышные! — говорят они. — Мы претерпеть могим. Ежели нас теперича всех в кучу сложить и с четырех концов запалить — мы и тогда противного слова не молвим!».

Писатель не закрывает глаза на реальное положение вещей, не преувеличивает степени народного самосознания. Он рисует массы такими, какими они и были тогда на самом деле. «История одного города» — сатира не только на правителей России, но и на покорность, долготерпение народа.

‘ Щедрин же был убежден, что истинная любовь к народу заключается не в словесных клятвах, а в трезвом взгляде на его сильные и слабые стороны, на его достоинства и недостатки. Писатель хотел видеть народ свободным и счастливым, а потому не мирился с теми качествами, которые прививались массам в течение столетий: покорностью, пассивностью, смирением и другим.

Книга писалась в конце 60-х годов, когда кратковре-. менный период «либерализации» и «реформ» сменился очередным наступлением реакции. На русское общество вновь обрушилось свирепое, жуткое «оно», принесшее с собой холод и мрак… Оно — расползшееся по всей стране и беспощадно подавляющее живые силы ее, сковывающее мысль, парализующие чувства. Оно — имеющее тысячи глаз, чтобы подглядывать, и тысячи ушей, чтобы подслушивать. Оно тысяченогое, чтобы ходить по пятам за каждым подозреваемым, и тысячерукое, чтобы строчить и строчить доносы.

Вот с этим чудищем и сражался Щедрин, нанося ему сокрушительные сатирические удары со всей силой своего огромного таланта.

«История одного города» и в момент своего появления, и в последующие времена звучала в высшей степени актуально. Она изображала не только прошлое и настоящее, но в значительной мере предсказывала и будущее. Реальная действительность как бы соревновалась с сатирической выдумкой писателя, стремясь догнать ее, а то и превзойти.

Вскоре после выхода книги, в 1876 году, Щедрин в письме к Н. А. Некрасову сообщал: «…издан, например, закон, разрешающий губернаторам издавать обязательные постановления или, попросту говоря, законы же. Это невероятно, но это правда. Когда я представлял в «Истории одного города» градоначальника, который любил писать законы, то и сам не ожидал, что это так скоро осуществится. Вообще делается почти странным жить на свете».

Щедрин оказался пророком не только в этом случае. Сатира его была настолько глубока и остроумна, что и последующими поколениями воспринималась как нечто злободневное. Выражая свое восхищение гением Щедрина, М. Горький говорил: «Значение его сатиры огромнЬ как по правдивости ее, так и по тому чувству почти пророческого предвидения тех путей, по коим должно было идти и шло русское общество на протяжении от 60-х годов вплоть до наших дней». Слова эти, сказанные в 1909 году, как нельзя лучше раскрывают художественное совершенство и идейную емкость щедринских образов.

[/smszamok]

«История одного города» живет и сейчас. Она перешагнула национальные границы и продолжает сражаться везде, где торжествует самовластие. Когда-то Тургенев опасался, что данное произведение Щедрина будет во многом непонятно зарубежным читателям из-за своего чисто русского колорита. Эти опасения оказались напрасными. «Странная и замечательная книга» ныне известна не только у нас в стране, но и за рубежом, и прочно стоит в ряду величайших достижений мировой сатиры.

(Еще не оценили)

Загрузка...

Героиня сравнительно раннего (1886 год) чеховского рассказа «Сестра» советует брату, пишущему о злободневной, вызывавшей всевозможные толки и кривотолки толстовской теории непротивления злу насилием, «отнестись к этому вопросу честно, с восторгом, с той энергией, с какой Дарвин писал свое «О происхождении видов», Брем—«Жизнь животных», Толстой—«Войну и мир»…» Любопытно, что в окончательной редакции этого рассказа, ныне известного под названием «Хорошие люди», приведенных слов нет. О причине их исчезновения, пожалуй, нетрудно догадаться: в них слишком явно звучал голос уже не героини, а самого автора с его восторгом как перед Толстым-художником, так и — перед Дарвином («Читаю Дарвина. Какая роскошь! Я его ужасно люблю»,— писал Чехов в начале того же 1886 года),— иначе говоря: как перед искусством, так и перед наукой.

Позиция молодого двадцатишестилетнего писателя особенно примечательна потому, что на страницах той самой газеты «Новое время», где был опубликован рассказ, науке и ее адептам постоянно доставалось. Здесь, по ироническому отзыву Чехова, «уничтожали» Дарвина, печатали издевательский фельетон о Миклухо-Маклае «В гостях у экс-короля папуасов», а выводя в рассказе отрицательного героя — отставного студента, ядовито замечали, что он «весь преисполнен веры в торжество ума и науки». «Я при всяком свидании говорю с Сувориным откровенно…» — писал Чехов брату Александру в 1887 году. И столь же. откровенно противостоит позиции «Нового времени» многое, что печатал Антон Павлович на страницах этой газеты. Написанный им некролог о знаменитом путешественнике Н. М. Пржевальском — это поистине песнь во славу деятелей науки. «Их идейность, благородное честолюбие, имеющее в основе честь родины и науки, их упорство, никакими лишениями, опасностями и искушениями личного счастья непобедимое стремление к раз намеченной цели, богатство их знаний и трудолюбие, привычка к зною, к голоду, к тоске по родине,    к    изнурительным    лихорадкам,   их

Глава из книги «Чехов и его время», над которой в настоящее время работает автор.

фанатическая вера в христианскую цивилизацию и в науку делают их в глазах народа подвижниками, олицетворяющими высшую нравственную силу… Недаром Пржевальского, Миклуху-Маклая и Ливингстона знает каждый школьник…». Такие люди, говорит Чехов, «нужны, как Солнце». И, даже разрабатывая куда менее «романтический» и весьма сложный сюжет, Чехов остается верен своей поистине рыцарской заботе о чести науки («Одни естественные науки могут дать тебе ключ к разгадке,— пылко восклицает «чеховским голосом»  героиня рассказа «Сестра»).

При появлении в 1889 году повести Чехова «Скучная история» критики сравнивали ее с напечатанной несколько ранее «Смертью Ивана Ильича» Льва Толстого: и тут и там перед лицом близящейся смерти в герое происходила совершенная переоценка прожитой жизни.

«Прошедшая история жизни Ивана Ильича была самая простая и обыкновенная, и самая ужасная»,— писал Толстой. Судьбу чеховского профессора уже нельзя назвать ни простой и обыкновенной, ни тем более ужасной. Не тянулся он, подобно толстовскому герою, «как муха к свету… к наивысше поставленным в свете людям», не любил давать людям другого, низшего ранга «чувствовать, что вот он, могущий раздавить, дружески просто обходится с ними», и т. п. Напротив, с его именем «тесно связано понятие о человеке знаменитом, богато одаренном и несомненно полезном». В простоте и легкой иронии, с какими Николай Степанович, от лица которого ведется повествование, аттестует себя, ощущается человек недюжинный, «редкий экземпляр», как говорит его воспитанница Катя. И легко поверить, что среди его друзей были Пирогов, Кавелин и Некрасов.

(Еще не оценили)

Загрузка...

В 1795 году в Петербурге была издана книга под длиннейшим, по тогдашнему обычаю, названием: «Новейшее повествовательное землеописание всех четырех частей света, с присовокуплением самого древнего учения о сфере, также и начального для малолетних детей учения о землеописании. Российская империя описана статистически, как никогда еще не бывало. Сочинено и почерпнуто из вернейших источников, новейших лучших писателей, учеными Россианами. Иждивением книгопродавца Ивана Глазунова. В Санкт-Петербурге, при Императорской Академии наук».

Это был трехтомный труд по географии и истории, тесно связанных вместе. В «Преуведомлении» утверждалось, что

[smszamok]

«в опровержение тех  обидных для Российского Народа мнений якобы оный больше влечения имеет к чтению разтле-вающих книг, каковы Фоб-лазы, Кандиды, Вертеры, Новые Елоизы, Совестьдра-лы, глупые и невкусные сказки о Бовах, Ерусланах и сим подобных — сей народ наиглавнейшее имеет устремление к чтению отечественного, а купно и других народов Землеописания и Истории, яко первоначального източника просвещения».

• В первой части сведения по географии излагались в форме вопросов и ответов, например:
• В. Как земля вообще разделяется?
• О. На известный и неизвестный мир.
• В. Какие малоизвестные земли лежат к югу?
• О. Оных число велико, и потому новейшне землеописатели побуждены были сделать из оных пятую часть   света — Австралию.

Вторая часть содержит «Статистическое землеописание Европейской России», весьма полное и интересное, причем дано немало сведений по истории. Вот здесь-то авторов и издателя ждали крупные неприятности. Через несколько месяцев до ведома Екатерины II было доведено, что это сочинение содержит вольные мысли. Императрица велела запретить его продажу и отобрать у книгопродавцев все выпущенные экземпляры.

За шесть лет до того Екатерина запретила «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева как «книгу, исполненную самыми вредными умствованиями, разрушающими покой общественный». Эти «вредные умствования» виделись ей теперь всюду. В первую очередь ее возмутило то, что здесь была, хоть и робко, приоткрыта завеса над некоторыми страницами русской истории. Так, сообщалось, что царь Федор Алексеевич назначил Эйлеровской комиссии. Тем самым мир науки признал и высоко оценил работу советских ученых по сохранению и изучению рукописного наследия великого математика. В тесном читальном зале о отделения академического архива по сторонам от окна висят портреты Михаила Ломоносова и Сергея Вавилова.

Сергей Иванович неоднократно обращался за помощью к архивным материалам н, в свою очередь, немало сделал для архива. Он был бессменным председателем Комиссии по истории науки при Архиве АН. По его инициативе было начато издание Ломоносовских сборников и нового Полного собрания сочинений М. В. Ломоносова. Сергей Иванович стал главным редактором этого многотомного труда. Под его непосредственным руководством создавалась «История Академии наук». Когда были подготовлены первые десять глав истории, они были одобрены на заседании ученого совета архива, проходившем под председательством С. И. Вавилова. Это было 20 июня 1941 года.

Под артиллерийским обстрелом Л. Б. Модзалевский, сотрудник академического архива, доставляет в Ленинград архив Пулковской обсерватории. Вместе с ценностями Эрмитажа директор архива Г. А. Князев вывозит из блокированного города в глубокий тыл рукописное наследие Ломоносова, Эйлера и других корифеев науки.

В осажденном Ленинграде уполномоченной по архиву остается М. В. Крутикова. Вместе с двумя сотрудницами, А. П. Сви-куль и А. В. Цветниковой, они ютятся в пристройке к зданию архива. В углу — «буржуйка», разжигаемая щепками. В стене пробоина от неразорвавшегося снаряда. В трудную блокадную пору академический архив не переставал работать. Три читателя оставили свои подписи в книге его посетителей в 1942 году. А вот прошлогодние данные: 256 человек 1630 раз посетили читальный зал Ленинградского отделения Архива Академии наук СССР. Им выдано 4505 дел, 988 описей.

В главе, посвященной Франции, о ее королях говорилось без всякого почтения: читателям сообщалось, что там царствовал «Людовик XIV, которого честолюбие привело в великое изто-щение доходы государственные, и которого пустосвятство лишило государство трудолюбивейших жителей. В правление его, по низости его ласкателей, деспотизм взошел на высочайшую ступень, путем уничтожения вольности и священных прав народа».

Как тут не вспомнить о Радищеве? «Людовик XV предавался величайшим       разпутствам, оставляя правление своим министрам и любовницам, и подданные его начали скучать таковым поносным игом, которое частию сами на себя возложили».

Какие аналогии тут напрашивались! Можно ли было допускать столь крамольные высказывания? В Москве полиция конфисковала 359 экземпляров «Новейшего повествовательного землеописания», и от всех книгопродавцев и содержателей типографий отобрали подписки с обязательством не продавать эту книгу, «яко запрещенную», под угрозой строжайшего взыскания. Продано до этого было только 36 экземпляров. Конфискованные были по приказу императрицы доставлены для хранения в Академию наук. Этим дело не ограничилось: власти велели допросить цензора Князева, уже находившегося в отставке, «почему он сию книгу с таковыми выражениями пропустил для печатания».

Князев очень испугался и в пространном ответе оправдывался: «Ежели подлинно сии статьи напечатанными оказались, то сие последовало не от умышленности какой    моей,      но,    может статься, были мною вымараны, а после сочинителем поновлены и прибавлены после моего подписания.

Можно предположить, что «криминальные» фразы были изменены по указанию цензуры и часть листов напечатана в типографии Академии наук вновь, после чего книгу освободили из-под ареста. Замечено: тот, кто хотя бы раз работал с фондами академического архива, как правило, обращается к нему вновь и вновь, постоянно находя что-то полезное для своей работы. Недаром один из приветственных адресов, преподнесенных Архиву АН в день юбилейного торжества, заканчивался возгласом: «Архив — это современно!»

[/smszamok]

Начиная с 1966 года архив тысячным тиражом издает ротапринтные брошюры под названием «Тематика исследований по документальным материалам архивов Академии наук СССР». Здесь перечислены все, кто в течение года пользовался архивными фондами: фамилия, место работы, тема занятий в архиве, номера востребованных дел. Продуманное расположение материала, хорошие указатели позволяют быстро узнать, кто работал над любой научной проблемой с архивными документами.

Не правда ли — какое это важное подспорье в деле координации научных исследований, столь осложнившейся в последнее время!

(Еще не оценили)

Загрузка...

«Сестра Керри» — первое крупное произведение классика американской литературы Теодора Драйзера. Это одно из наиболее реалистичных его произведений. Все основные персонажи романа воспроизведены Драйзером на редкость точно. Что можно сказать о героине романа? Никакой другой образ не таит в себе столько загадок, как образ Керри. Она — жертва общества, в котором существует. Счастлива ли она? Что отличает Керри, которая добилась признания зрителей и спокойной жизни, от той юной девушки, впервые покинувшей свой городок, чтобы попытать счастья в Чикаго?

В свои восемнадцать лет она полна радужных надежд. Но как только Керри пытается начать самостоятельную жизнь, начинаются разочарования: устроиться на работу очень трудно. В конце концов Керри нанялась на фабрику. Она «…превратилась в сплошную массу наболевших мышц…». И лить встреча с Друэ, «типичным коммивояжером крупного торгового дома», открывает перед ней другой мир. Он стал единственной надеждой на что-то светлое. Молодой человек держится с ней как друг. Друэ ничего от нее не требует.

Мир тоски, страданий, нужды вынести было невозможно, и это подтолкнуло ее стать любовницей «светского щеголя». Девушка разрешает снять для нее квартиру. Так, шаг за шагом, происходит «падение» героини. Ведь настоящей любви к Друэ Керри не испытывает.

Вторая связь также оказалась непрочной. Когда Герствуд и Керри оказались вместе, его любовь к женщине, ради которой он столь многим пожертвовал, стала быстро гаснуть. Любовь же героини к нему с самого начала едва теплилась. Это чувство не выдержало борьбы за существование. Да, Керри сумела уберечь себя от горькой участи Герствуда. И даже завоевала успех. Но не за счет ли близкого человека? Ведь она видит, как беспомощен Герствуд, и все же обрекает его на одиночество. Трагично не только все случившееся с Герствудом. Не менее грустна судьба Керри, почувствовавшей, что ее работада-лека от истинного творчества. В реальной жизни главная героиня лишена действительно больших человеческих чувств: любви, понимания. В конце романа она так и не познала счастья творческого труда. Несмотря на видимость удачи, Керри не ближе подошла к счастливому концу, чем Герствуд.

В моей душе останутся слова заключительного монолога писателя, обращенного к Керри: «В своей качалке у окна ты будешь мечтать о таком счастье, какого тебе никогда не изведать!»

(Еще не оценили)

Загрузка...

Что есть истина! Истина объективная. Философ. Ты, возможно, знаешь картину художника Ге «Что есть истина», которая выставлена в Ленинграде в Русском музее? Понтий Пилат задает Христу вечный вопрос об истине Интересно услышать, как бы ты ответил на этот вопрос? Собеседник, В общем, истина — это то, что верно. Философ. Вот и с точки зрения Понтия Пилата правильно и истинно все, что ему удобно, что его устраивает, что ему нравится. Однако в таком случае получается, что истина лишается значения объективности и, перестав быть предметом научного исследования, целиком отдается на вкус отдельных людей, Но единых вкусов у всех не бывает, поэтому выходит, что нет единой истины для всего человечества.

Собеседник. Но ведь это не так!

Философ. Конечно. Тут, как и в других случаях, о которых мы с тобой уже говорили, существуют два противоположных подхода:

[smszamok]

объективный, строго научный и субъективистский, лишенный научности. Попробуем разобрать каждый из них в отдельности. Наши ощущения, представления и понятия отражают внешний мир и его предметы, а потому и соответствуют им, совпадают с ними. Другими словами, они имеют объективное содержание и не зависят от наших вкусов и привычек, настроений и желаний. Может быть, нам бы и хотелось, чтобы это море было другого цвета, а вода в нем — другого вкуса и запаха. Однако образ моря не зависит от нашего желания, а зависит от свойств, присущих самому объекту, существующему вне, независимо от нас. Это истина, причем добавлю,, объективная истина, поскольку она не зависит от нас самих.

Собеседник. Значит, если бы объективной истины не было или же ее невозможно было установить, наши знания были бы субъективны. Тогда чем же мотивируют субъективисты свое отрицание объективной истины?

Философ. Видишь ли, истина, как и все в мире, способна изменяться и развиваться. В науке это мы видим, когда от одной теории, более упрощенной и грубой.

мы переходим к более совершенной. Обе эти теории содержат в себе долю объективной истины, причем первая — меньшую вторая — большую. Субъективист же отрицает такое их соотношение. Он заявляет, что мы пользуемся научными теориями ради удобства как якобы инструментов познания. Это и есть махизм — путаные субъективный идеализм, и махист всерьез утверждает, будто научные понятия, теории, законы являются «рабочими гипотезами», придуманными в целях удобства обращения с фактами. А когда они перестают помогать нам, мы их отбрасываем, поступая согласно принципу: «Я тебя породил, я тебя и убью!».

Собеседник. В таком случае все очень уж просто получается. Но разве можно вообще в какой бы то ни было форме вводить в науку соображения удобства? Это же чистейший вздор.

Философ. И все же… Понимаешь, признаком махизма является не признание удобства само по себе, а распространение принципа удобства на всю теорию познания. Махисты полагали, что вопрос тут чисто теоретико-познавательный: имеют ли наши теории и понятия объективное значение или нет. Последовательные материалисты отвечают категорически: «имеют», а субъективные идеалисты и агностики столь же определенно заявляют: «не имеют». В такой и только в такой плоскости стоит вопрос о понятии «удобства» в науке.

Собеседник, Понимаю. Надо и здесь, прежде всего, подходить с позиций основного вопроса всей философии и прежде всего его второй стороны.

Философ. Но, к сожалению, вот что бывает, когда игнорируется основной вопрос всей философии. Например, теоретиками была в свое время предложена теория резонанса. Ее авторы с самого начала разъяснили, что она вводится только ради удобства энергетических расчетов и не претендует на то, чтобы отразить действительное строение молекул. И вот некоторые ее критики, услышав слово «удобство», вспомнили, что этим словом оперировали махисты, и объявили теорию резонанса махистской. В таком случае махистскими следовало бы назвать все вообще удобные приемы вычислений и расчетов, все удобные приборы, конструкции и установки, а для того, чтобы тебя не обвинили в махизме, следовало бы пользоваться чем-то заведомо неудобным, например, неудобной одеждой или мебелью. Все это явилось бы результатом того, что одиозным признавалось бы самое слово «удобство», а не ошибочное включение соображения удобства в теорию познания.

Есть другой пример того, как субъективисты-махисты толковали химические понясти предыдущую, они отличаются лишь размерами. В науке полно, глубоко раскрывается какая-либо черта предмета или явления. И каждая новая ступень познания расширяет и обогащает наше знание об этом предмете. Ничего не мешает нам двигаться вглубь. Но все равно до конца дойти мы не сможем, как нельзя сосчитать бесконечное. Каждый шаг вглубь предмета прибавляет все новые и новые зерна истины, но исчерпать полностью этот предмет и составить о нем абсолютно законченное знание все же невозможно, поскольку он неисчерпаем.

Собеседник. Я попробую, как химик, подобрать иллюстрацию к этим словам из истории учения о веществе. Не знаю только, подойдет ли она?

В начале XIX века в химию вошло понятие атома с его атомным весом. Не правда ли, это была относительная истина, но она содержала в себе очень важное зерно абсолютной истины, что химическое вещество имеет прерывистый, зернистый, или, как говорят, дискретный характер, В рамках атомного учения накапливались постепенно все новые и новые зерна абсолютной истины, пока, наконец, на рубеже XIX и XX веков наука буквально ворвалась в глубь атома и раскрыла его внутреннее строение. Новым крупным моментом, ступенью абсолютной истины стало открытие электрона, то есть дискретной частицы отрицательного электричества. Затем последовало открытие атомного ядра и его составных частей, протонов и нейтронов, и это тоже прибавило все новые и новые зерна абсолютной истины в учение о строении вещества. Накопление дальнейших зерен все той же абсолютной истины продолжается неуклонно и в наше время, так что мы и сегодня присутствуем при безостановочном процессе образования абсолютной истины из бесчисленного ряда относительных истин. Отсюда следует все-таки, что абсолютных истин в их полном завершенном виде вообще не существует.

Философ. Естественно. Как и все на свете, истина, то есть отображение действительности в нашем мозгу, способна двигаться и развиваться. Но тут надо оговориться, что существуют истины весьма простые, элементарные. Например, общеизвестно историческое событие: Наполеон умер 5 мая 182! г. Здесь не говорится о причинах его смерти, ни о чем самом, не деется никаких оценок, а просто отмечается факт, дата его смерти. Ничто не может изменить этого факта. Значит, это абсолютная истина, не способная к какому-либо изменению по причине именно ее предельной простоты. Такой же абсолютной истиной может быть географическое утверждение, например: «Астрахань находится в низовьях Волги». Ты и сам можешь сколько угодно припомнить таких абсолютных истин.

Собеседник. У Чехова есть герой, который изрекает только банальные истины: «Волга впадает в Каспийское море», «лошади кушают овес и сено» и т. д. Значит абсолютными, то есть завершенными истинами являются только такие банальные вещи?

Философ. Да, именно, по причине неподвижности.

Собеседник. А как понимают изменчивость истины субъективные идеалисты. Признают ли они ее?

Философ. Рассуждения их весьма примитивны и неверны: если то, что принималось раньше за абсолютную истину в науке, оказалось теперь на деле истиной относительной, то махисты, например, отсюда; делают вывод, что вообще ничего абсолютного в наших прежних знаниях не было и нет, а потому их надо просто отбрасывать и заменять другими, столь же относительными. Такие взгляды именуются «чистым», или философским, релятивизмом— от слова «релятивный», что значит «относительный». Диалектический материализм признает относительность, но в единстве с абсолютным, зерна которого содержит в себе всякое относительное, неполное знание. Напротив, «чистый» релятивист признает только релятивное и отрицает всякую его связь с абсолютным.

Собеседник. Интересно бы узнать, а как с этих позиций понимается история науки, история научного знания?

Философ. О ней они говорят как о груде следовавших одна за другой отброшенных относительных истин, не содержащих в себе зерен абсолютного, то есть объективного знания, Подобно тому, как если бы строился дом и в процессе строительства все, что было выстроено раньше, отбрасывалось, а строительство начиналось бы заново.

Напротив, действительное развитие науки предполагает на основе достигнутой ранее относительной истины возведение, скажем, фундамента или первого этажа здания науки, только затем начинается научная революция. Она состоит в том, что коренным образом ломаются, перестраиваются, но не отбрасываются (как полагают релятивисты) старые воззрения. При этом сохраняется все накопленное прежде — зерна абсолютной истины. К ним прибавляются новые факты той же абсолютной истины, и продолжается дальше работа. Следовательно, строительство не прерывается, а возводится этаж за этажом. Короче говоря, история науки показывает нам преемственность в развитии научных идей и открытий, но отнюдь не их катастрофические разрывы, как утверждают релятивисты.

Собеседник. Правильно ли я понял, что с точки зрения релятивиста не может быть истории науки и даже вообще настоящей науки?

Философ. Совершенно верно. Когда на рубеже XIX и XX веков началась «новейшая резолюция в естествознании», как ее назвал В. И. Ленин, некоторые махисты с легкостью объявили это крахом, крушением, уничтожением науки: ведь выяснилось, что атомы, которые считались до тех пор неделимыми, оказались делимыми, вроде бы неизменная масса тел оказалась изменчивой. Между тем в действительности были устранены тогда только устарелые положения относительной истины и полностью сохранены все зерна абсолютной истины, уже найденные ранее и заключенные в установленных прежде относительных истинах. Видишь ли, резолюция в науке выполняет двоякую роль: она ломает в корне то, что устарело и оказалось неправильным, не соответствующим действительности, и сохраняет все, что в качестве зерен абсолютной истины было накоплено ранее с тем, чтобы на этой основе продолжать дальнейшее развитие научного знания. Так и движется вперед всякая настоящая наука.

Беседа 15 (Вечерняя) Истина как движение от субъекта к объекту. Истина и заблуждение

Собеседник. Пока мы отдыхали, я думал о том, что услышал об истине. Выходит, что для ее понимания очень важно помнить об ее изменчивости, ее движении, а значит, и диалектике.

Философ. Если ты это понял, то у тебя в руках ключ к разгадке самых сложных и трудных вопросов теории познания, проблем марксистско-ленинской теории отражения. Истину как отражение действительности в нашей голове могут признавать и метафизики, но это отражение они понимают как застывшее, неподвижное, раз и навсегда данное. Диалектика же самого процесса познания, как мы говорили, раскрывает и доказывает то, что истина есть процесс, движение от субъекта к объекту, то есть от человека, который только начинает познавать мир, ко все более полному и точному познанию этого мира.

Собеседник. От субъекта к объекту?

Философ. Конечно. Вот мы с тобой говорили о механизме познания. В начале всякого познания стоят наши ощущения, Это мостик между нашими органами чувств и энергией внешнего раздражения, которую мы получаем от предметов внешнего мира. В ощущениях содержится весь материал, необходимый для правильного отображения внешнего мира в нашем мозгу. А сами ощущения уже являются первичной, далеко еще не полной формой отражения этого мира. Они суть его образ, но образ, еще содержащий субъективную окраску, порожденную тем, что он возникает на первых порах лишь в наших органах чувств. Поэтому можно сказать, что наши ощущения суть субъективный образ объективного мира.

Собеседник. А что же помогает познанию в этом его движении к истине?

Философ. Ты мог бы сам догадаться об этом: это человеческая практика. Именно она помогает уточнить познанную ранее относительную истину и привести во все большее соответствие с внешним миром. Вот почему говорят, что практика есть критерий истины. Если то или иное положение подтвердилось на практике, иначе говоря, прошло проверку практикой, то оно тем самым поднято на уровень объективной истины и обнаружило з себе зерна абсолютной истины. И тогда оно входит в золотой фонд научного знания. Если же, напротив, это положение пришло в противоречие с действительностью, с данными практики, оно как неправильно? устраняется из науки. Вот почему также глубоко верно более полное выражение, гласящее, что познание, двигаясь от субъекта к объекту, проходит проверку через практику и в результате приходит к объективной истине.

Собеседник. Нельзя ли потому считать, что практика играет роль третьей ступени познания после чувственного познания и теоретического мышления?

Философ. Мы уже говорили, что роль практики значительно шире, и она охватывает собою и то, что движет познанием человека, и те результаты познания, где они находят свое применение. Впрочем, на вопрос о том, какую роль играет практика в процессе познания истины, в таком случае можно сказать, что она следует как решающее звено за первыми двумя ступенями познания. Так, Ленин в «Философских тетрадях» писал: «От живого созерцания к абстрактному мышлению и от него к практике — таков диалектический путь познания истины, познания объективной реальности».

Собеседник. Но если практика проверяет и подтверждает истину, то нельзя ли с ее помощью избежать вообще заблуждений?

Философ. Вопрос гораздо сложнее, чем это, кажется. Ты все еще, очевидно, не можешь отвыкнуть от неверной мысли, что истина есть что-то законченное, раз и навсегда данное, хотя ты уже знаешь, что ома есть процесс, движение. Но ведь движение бывает разног.

Собеседник. Ну, конечно. Без нее они засохнут и погибнут.

[/smszamok]
Философ, И это, несомненно, истина: без воды растения гибнут. Думать иначе будет заблуждением. Ну, а теперь представь себе, что ты из усердия будешь поливать свои цветы с утра до вечера. Через короткое время они у тебя загниют. Выходит, таким образом, что твоя истина превратилась в твое же заблуждение: спасая цветы от засухи, ты их погубил избытком влаги. Это как раз пример того, что нет истины вообще пригодной на все случаи жизни, истины отвлеченной, или, как говорят, абстрактной. Истина зависит, прежде всего, от условий, применительно к которым ты рассматриваешь то или иное явление или свое действие. И то, что может быть правильным, истинным в одних условиях, в других, изменившихся условиях, становится неправильным, не истинным, то есть заблуждением. Истину и заблуждения нельзя просто противопоставлять друг другу, а надо видеть, как при изменившихся условиях одно может переходить в другое. Значит, и здесь мы должны помнить о движении.

(1голосов, средний: 2,00 out of 5)

Загрузка...

«Вишневый сад»… Невозможно найти человека, который не знал бы этой пьесы Антона Павловича Чехова. Есть что-то удивительно трогательное в самом звучании этих слов — «вишневый сад». Это лебединая песня писателя, последнее «прости» миру, который мог бы быть человечнее, милосерднее, красивее. «Комедия в четырех действиях». Вспоминаются разговоры на уроке о том, что Чехов настойчиво рекомендовал ставить «Вишневый сад» именно как лирическую комедию. Ну что ж, попробуем увидеть в чеховской пьесе комедию, не забывая, однако же, о лиризме, неотъемлемом качестве Чехова-художника. «Уже май, цветут вишневые деревья», мы в имении, «прекрасней которого нет на свете». Сад «весь белый».

Картина потрясающая! И чудится, что ангелы небесные никогда не покинут этот райский уголок. Разве возможны в этом божественном месте

[smszamok]

страдания людские? Здесь самый черствый, бездушный человек должен стать поэтом, преисполниться самых возвышенных чувств. Впрочем, не будем торопиться с выводами. Посмотрим на эту картину внимательнее. Чехов, проникновенный лирик, дает нам возможность взглянуть на сад со стороны, да еще на фоне заходящего солнца. И что же мы видим? «Старая, покривившаяся, давно заброшенная часовенка… большие камни, когда-то бывшие… могильными плитами…» Что-то ущербное есть в этом пейзаже. И, конечно же, «ряд телефонных столбов» и видный сквозь ветки «большой город» вряд ли могут оживить его. На этом фоне — комедия? Возможно ли?

Первые страницы пьесы наполнены тревогой ожидания. Ждут хозяйку имения, Любовь Андреевну Раневскую, возвращающуюся из Парижа. И причину приезда едва ли можно назвать веселой: из-за отсутствия средств с молотка продается имение. То самое имение, в котором прошло ее детство, где «счастье просыпалось» с ней каждое утро, где «длинная аллея» блестит в лунной ночи! Каждый предмет здесь необычайно дорог ей. Она не может без слез видеть детскую. И «столик» и «шкафчик» приводят ее в умиление. Нет, попытка поцеловать шкаф еще не делает пьесу комедией. И даже напыщенные фразы типа «дорогой, многоуважаемый шкаф…» не основание для подобного утверждения. Что же тогда? «Белая жилетка и желтые башмаки» Лопахина? Или книга в его руке, в которой он «ничего не понял»? Или то, что муж Раневской «умер от шампанского»? А может, Гаев, обожающий только «бильярд и леденцы», по-настоящему смешон? А Елиходов, «развитой человек», как он сам себя характеризует, читающий «разные замечательные книги», страдающий от невозможности дать ответ на почти гамлетовский вопрос: жить ему или застрелиться, — разве не смешон? А Дуняша, «нежная», «такая деликатная», что аж дух захватывает?

И наконец-то подлинная находка — Яша. Уже в том, как он деликатно идет через сцену, как задает вопрос («Тут можно пройти-с»?), чувствуется откровенная авторская издевка. Впрочем, Яша не столько смешон, сколько страшен. «Могла бы и завтра прийти?» — это он говорит о матери, пришедшей навестить его после пятилетней разлуки. А с Фирсом он и вовсе не церемонится: «Хоть бы ты поскорей подох». И вряд ли прав Фирс, называющий его недотепой. Это слово явно не исчерпывает Яшиной подлой, лакейской душонки. Сейчас он с восторгом глядит на Раневскую: может, возьмет в Париж? Глядит на Лопахина: может, возьмет на службу? Его взоры устремлены туда, где власть и деньги. Его время еще не пришло. Пока он только курит отвратительные сигары, пьет хозяйское шампанское да «девок щупает». Он прост — в этом его сила. Он всем нужен: и Раневской, и Лопахину. Возможно, и Пете понадобится, которому как холоп всегда нужен, даже если противен. И еще: от него пахнет селедкой. Не знаю почему, но сразу вспоминается

Шариков из «Собачьего сердца». И становится совсем не смешно. Даже как-то грустно.

Неоднократно доводилось слышать, что Чехов, не разделяя революционных взглядов и убеждений, все свои надежды связывал с интеллигенцией. Значит, стоит повнимательней присмотреться к Пете Трофимову. Ох, как не хочется повторять шаблонные фразы о Петиных достоинствах! «Вся Россия — наш сад». Звучит красиво. Яо, если вдуматься, кто произносит эти слова? Недоучка, демагог, фразер. Трескучие фразы о «высшей правде», «высшем счастье», о «яркой звезде», которая горит там, вдали, не имеют абсолютно ничего общего с реальной жизнью. Петя — «смешной чудак, урод… облезлый барин».

Много пролито слез. Много горьких слов сказано о необходимости расстаться с садом. Уже «раздается глухой-стук топора по дереву». А Чехов не хочет грустить. «Здравствуй, новая жизнь!» — провозглашает он. Значит, перед нами действительно комедия, хотя совершенно необычная, лирическая. В Чехове всегда жил поэт. Чехов-драматург не только не утратил этого качества, но, наоборот, приоткрыл нам совершенно новую грань своего поэтического дара. Его пьесы так полны жизни, что их нельзя было «играть». Ими можно было только «жить». Для Чехова чрезвычайно важно все: и пейзаж, удивительно красивый, ранящий душу, и ремарки, в изобилии рассыпанные в пьесе (особенно часто глаз натыкается на слово «пауза» — и это не пустое слово: ведь мы живем не только словами, но и чувствами, скрытыми в глубине души, в самих потаенных ее уголках), звуковые эффекты: звуки свирели (именно под эту нелепую музыку Петя произносит: «Солнышко мое! Весна моя!»), гитары («Ужасно поют эти люди», наверное поэтому Шарлотте так мучительно одиноко), звук лопнувшей струны, от которого обрывается сердце, и даже бормотание Фирса, создающее своеобразный фон пьесы.

Поразительная простота сюжета, отсутствие внешних эффектов, отказ от сценических штампов — все это удивительно сочетается со значительностью темы и при этом очень тонко, ненавязчиво переводит повествование в лирический план.

Бели вернуться к вопросу о жанре, то можно согласиться, что перед нами лирическая комедия. Лирическая не только по эмоциональной насыщенности и выразительности в передаче переживаний персонажей, но и по ясной ощутимости голоса самого автора, его печали и гнева, скорбной усмешки и бодрой веры в будущее родины, которую он хотел бы увидеть в образе нового, цветущего вишневого сада, лучше и прекраснее разрушенного.

[/smszamok]

И все же опыт современных режиссерских трактовок и всяческих театральных экспериментов (достаточно вспомнить постановку Л. Трушкина) красноречиво свидетельствует, что не все ясно и для нас, что гениальное творение неисчерпаемо, что сценические воплощения «Вишневого сада» — задача вечная, как постановка «Гамлета», например, и что новые поколения режиссеров и зрителей будут искать свои ключи к этой пьесе, столь совершенной, талантливой и глубокой.

(Еще не оценили)

Загрузка...

Премьера пьесы «Вишневый сад» состоялась 17января 1904 года на сцене Художественного театра. Пьеса рождалась долго и мучительно. Причин тому было множество: тяжелая болезнь самого писателя, внезапное длительное нездоровье его жены, бытовые неурядицы, связанные с обустройством в ялтинском доме. Но главное заключалось в муках творческих. Вскоре после премьеры «Трех сестер» Чехов пишет из Ялты О. Л. Киюгаер: «Следующая пьеса, которую я напишу, будет непременно смешная, очень смешная, по крайней мере, по замыслу», И в другом письме к жене: *… на меня находит сильнейшее желание написать для Художественного театра 4-актовый водевиль или комедию».

Реакция после прочтения пьесы в его любимом театре была для него неожиданной. К. С. Станиславский написал

[smszamok]

Чехову подробное письмо. «Это не комедия, не фарс… — заключает он, — это трагедия… Я плакал, как женщина, хотел, но не смог сдержаться…» О слезах при прочтении пьесы пишут Чехову и актеры театра. Удивленный и огорченный такой реакцией драматург приезжает в Москву на репетицию и остается крайне неудовлетворен и подбором исполнителей, и трактовкой пьесы. Только через год Немирович-Данченко поймет причины неудовлетворенности драматурга: «… Чехов оттачивал свой реализм до символа, а уловить эту нежную ткань произведения Чехова театру не удавалось; может быть, театр брал ее слишком грубыми руками…»

Характеризуя представителей дворян, Горький писал: «… слезоточивая Раневская и другие бывшие хозяева «Вишневого сада» — эгоистичные, как дети, и дряблые, как старики. Они опоздали вовремя умереть и ноют, ничего не видя вокруг себя, ничего не понимая, — паразиты, лишенные сил снова присосаться к жизни». Комичным и духовно ограниченным выведен и Си-меонов-Пищик. Животные повадки его переданы одним эпизодом: он все пилюли Раневской высыпает в рот и проглатывает их. Однажды он съел полведра огурцов. Во время рассказа Пищик начинает храпеть. Расстройство дел по имению не приводит его в уныние — он остается жизнерадостным. Пищик показан беспринципным приобретателем, которому чужды национальные интересы. Он продал свою землю, на которой нашли белую глину, англичанам и с восторгом рассказывает об этой продаже. Образы дворян-помещиков раскрыты Чеховым посредством глубокого психологического анализа. Полнота их обрисовки достигнута такой расстановкой персонажей, при которой слуги как бы повторяют собой господ.

Горничная Дуняша говорит своему возлюбленному, лакею Яше: «Я стала тревожная, все беспокоюсь. Меня еще девочкой взяли к господам, я теперь отвыкла от простой жизни, и вот руки белые-белые, как у барышни. Нежная стала, такая деликатная, благородная, всего боюсь. Страшно так. И если вы, Яша, обманете меня, то я не знаю, что будет с моими нервами». Дуняша — пародия на «белые фигуры с тонкими талиями» и «тонкими», «благородными», хрупкими нервами, — фигуры, которые давно отжили свое время. Она бредит тем же самым, чем бредили когда-то они, — свиданиями при луне, нежными романами. Такое же пародийно-отражающее значение имеют в пьесе фигуры фокусницы-эксцентрика Шарлотты, конторщика Епиходова, лакея Яши. Именно в этих образах-карикатурах на «господ» с совершенною ясностью отражается полная призрачность, шутовская несерьезность всей жизни Гаевых и Раневских.

В одинокой, нелепой, ненужной судьбе приживалки Шарлотты Ивановны есть сходство с нелепой, ненужной судьбой Раневской. Обе они относятся сами к себе как к чему-то непонятно-ненужному, странному, и той и другой жизнь представляется туманной, неясной, какой-то «призрачной».

От «призрачной» жизни, в которой только, «кажется, что мы существуем», Шарлотта уходит в еще более призрачный, издевающийся над логикой мир эксцентрики. В .этом уходе от реальности — и ее утешение, и вся ее жизнь. Раневская тоже «не понимает своей жизни», как и Шарлотта, и ей тоже «не с кем поговорить». Она жалуется Пете Трофимову словами Шарлотты: «Вы видите, где правда и где неправда, а я точно потеряла зрение… Мне одной в тишине страшно…» Замечательна шутовская фигура Епиходова. Со своими «двадцатью двумя несчастьями» он тоже представляет собою карикатуру — и на Гаева, и на помещика Симе-онова-Пищика. Епиходов — «недотепа», употребляя любимое выражение-присловье старика Фирса, лакея Гаева. Один из современников Чехова правильно указывал, что «Вишневый сад» — это «пьеса о недотепах». Епиходов сосредоточивает в себе эту тему пьесы. Он — душа всякого «недотепства».

Ведь у Гаева и Симеонова-Пищика тоже постоянные «двадцать два несчастья»; как и у Епиходова, у них ничего не выходит из всех их намерений, их на каждом шагу преследуют комические неудачи. Фигура Епиходова подчеркивает несерьезность, недраматичность этих несчастий, их фарсовую сущность.

Художественной особенностью творчества Чехова является новый подход к теме маленького человека; пристальный взгляд на окружающую жизнь, умение в мелочах увидеть большое и главное. Все творчество Чехова пронизано борьбой с пошлостью и призывом к духовному освобождению человека; Чехов очень объективен, его голос в произведениях скрыт, незаметен; авторская недоговоренность и сдержанность действуют на читателя сильнее громких слов. Чехов мастерски умел схватывать общую картину жизни по мелким деталям, воссоздавать целое по бесконечно малым величинам; юмор Чехова основан на особенностях его художественного мироощущения: возведения в закон любой мелочи, случайности.

«Вишневый сад» — заслуженно считается самым глубоким, самым благоуханным из всех драматических произведений Чехова. Здесь ярче, нежели в какой-либо другой пьесе, раскрылись идейные и художественные возможности его обаятельного таланта.

В этой пьесе Чехов дал в основном верную картину неприглядной действительности. Он показал, что поместное хозяйство, связанное с крепостническими условиями труда, а также его владельцы и их слуги являются пережитками прошлого, что власть дворянства несправедлива, что она препятствует дальнейшему развитию жизни.

[/smszamok]

Пьеса Чехова, выпукло очертившая контуры прошлого и настоящего России и выразившая мечты о ее будущем, помогала тогдашним зрителям и читателям осознавать окружающую их действительность, видеть комизм окружающего и искать способы выхода из нелепых ситуаций в жизни. Недосказанность пьес Чехова заставляет о многом задуматься их читателей и зрителей.

«Вишневый сад» принадлежит к тем классическим произведениям русской литературы, объективное значение которых было много шире писательского замысла.

(Еще не оценили)

Загрузка...

«Очей очарованье…» — так назван сборник стихов русских поэтов о природе, выпущенный Хабаровским книжным издательством («Очей очарованье…», Амурское отд. Хабаровского кн. изд., 2009. 576 с). Составители Л. Г. Андреев и О. К. Мамонтова взяли на себя нелегкую задачу — выбрать лучшее из классического наследия и произведений современных поэтов, творчеству которых близка тема природы. Представляем сборник вступительной статьей (в сокращенном варианте) Льва Озерова и несколькими стихотворениями.

Ты еще не совсем проснулся, еще не раскрыл глаза, но уже слышишь птичий щебет и чувствуешь, что солнечные лучи раздвигают штору и врываются в комнату. Слух улавливает не то шелест листвы, не то шорох дождевых струй. Нет, не может быть дождя! Просто похоже. Ты открываешь глаза и видишь утро. Это утро как начало жизни. Все впервые! Пусть это не так, но

[smszamok]

мгновенное удивление  тебе все  же дано…

Лев ОЗЕРОВ.

Твой сон был плох, тяжелые мысли лезли в голову. Но вот пришло утро, сулящее погожий день, и вернулась к тебе полнота ощущения жизни. Ветерок входит в кроны деревьев, и листва кипит так упоительно. Природа легко и быстро восстанавливает твое душевное равновесие, возвращает воодушевление,  обнадеживает.  На нее можно опереться — она надежна. Природа отдает то, что забрано людьми, отдает и сверх того, щедро, с лихвой.

Природа! Как это просто! И как сложно сделать самый малый шаг в ее глубину. Она, казалось бы, раскрыта, иной раз чудится, что идет тебе навстречу. А в действительности она таится, она не подпускает к себе, противится твоему стремлению познать ее тайны.  Но человек беспокоен,

Иван БУНИН

РОДНИК В глуши лесной, в глуши зеленой. Всегда тенистой и сырой, В крутом овраге под горой Бьет из камней родник студеный:

Кипит, играет и спешит, Крутясь хрустальными клубами, И под ветвистыми дубами Стеклом расплавленным бежит. А небеса и лес нагорный Глядят, задумавшись в тиши, Как в светлой влаге голыши Дрожат мозаикой узорной.

Сергей ЕСЕНИН

Каждый труд благослови, удача! Рыбаку — чтоб с рыбой невода. Пахарю — чтоб плуг его и кляча Доставали хлеба на года.

Воду пьют из кружек и стаканов, Из кувшинок также  можно  пить — Там, где омут розовых туманов Не устанет берег золотить.

Хорошо лежать в траве зеленой И, впиваясь в призрачную гладь. Чей-то взгляд, ревнивый и влюбленный. На себе, уставшем, вспоминать.

Коростели свищут… коростели… Потому так и светлы всегда Те, что в жизни сердцем опростели Под веселой ношею труда.

Только я забыл, что я крестьянин, И теперь рассказываю сам, Соглядатай праздный, я ль не странен Дорогим мне пашням и лесам.

Словно жаль кому-то и кого-то, Словно кто-то к родине отвык, И с того, поднявшись над болотом, В душу плачут чибис и кулик.

Анна  АХМАТОВА

Перед весной бывают дни такие: Под плотным снегом отдыхает луг, Шумят деревья весело-сухие, И теплый ветер нежен и упруг. И легкости своей дивится тело, И дома своего не узнаешь, И песню ту, что прежде надоела. Как новую, с волнением поешь.

До такой степени осложнились научные дисциплины, изучающие природу, так несметны их взаимосвязанные циклы, до такой степени дробятся привычные науки, появляются новые, все уменьшая и уменьшая секторы обзора и исследования. Познание уходитч от универсальности и цельности. Эйнштейн мечтал свести всю сложность и многообразие наук о природе к нескольким простейшим положениям. Отдадим должное специальным исследованиям, монографиям и диссертациям, очеркам о флоре и фауне, об экологии, об озонном щите Земли, отдадим должное публицистике, защищающей природу от хищнического обращения с ней. Однако их воздействие на миллионы людей не столь мощно, как воздействие поэзии. Природа и поэзия выступают в некоем гармоническом единстве. В поэзии, дружной с природой, заключена огромная сила эмоционального воздействия на сердца людей.

Мы привыкаем к тому, что нас окружает природа и что мы сами составляем часть ее. Мы так привыкаем к этому, что перестаем замечать такое чудо. Человек в своем духовном росте познает законы, управляющие природой, и берет на себяправо управлятьею. Ученые утверждают: в определенном смысле можно сказать, что человек — это природа, познающая самое себя…

Читая стихи русских поэтов, мы видим всю глубину воспроизведенного в слове постижения природы. Мы наслаждаемся, читая, но вместе с теми учимся.

Учимся любовному отношению к окружающему нас богатству, чуткости к разнохарактерности природы, пониманию сокрытых в природе многообразных тайн…

Поэзия вместе с наукой, даже, пожалуй, опережая ее, устанавливает наличие всеобщей связи в природе. Ничто в природе не совершается обособленно, происходит взаимообогащение тех или иных частей природы, взаимовлияние их. И это многообразие связей не может не вызывать внимание поэта, его восторга. Он хочет закрепить эти связи в слове. Поэт спрашивает, природа не отвечает. Но в ее многозначительном молчании поэт находит ответ. Тоненький голосок пичужки и рев гигантского водопада — все это питает воображение художника.

Поэт, философ, естествоиспытатель предстает здесь в чудесном триединстве. По словам Энгельса, великий поэт и философ в его работах по ботанике, зоологии, анатомии обнаруживал «гениальные догадки, предвосхищавшие позднейшую теорию развития», иными словами, учение Дарвина. Так писал в 1832 году в стихотворении «На смерть Гете» Евгений Баратынский. Он рисовал облик поэта, живущего одной жизнью с природой и предвидящего ее пути и перепутья… Поэзия пытается проникнуть в тот смысл, который природа таит в себе. Это великая задача. В русской поэзии (еще шире — во всей русской литературе) природа-храм и природа-мастерская не противопоставлены друг другу, молитва и работа не антиподы. Блок любил свой «соловьиный сад». Поэзия Есенина выросла под рязанскими небесами. Без пейзажа, без разговора с природой он не может. Так же Багрицкий и Асеев, Пастернак и Казин, Ахматова и Заболоцкий, Комаров и Звягинцева…

[/smszamok]

Благоговение перед природой всегда было свойственно русской поэзии. А ведь нередко мы встречаем прямо противоположное, потребительское отношение к природе: поехать бы за город, разжечь костер в лесу, приготовить шашлык. Природа, мол, это место отдыха, дача, санаторий. Отсюда эти раскрашенные картинки с заготовленными словесными контурами, именуемые пейзажами. Отсюда это любование досужих туристов, оставляющих на коре деревьев, на скалах, на памятниках архитектуры свои «бессмертные» имена и даты. Лирик при виде таких «картинок» становится сатириком.

(12голосов, средний: 3,92 out of 5)

Загрузка...

МОЯ БАБУШКА. Я люблю свою бабушку, и все исходные дни провожу у нее. Бабушка небольшая на рост, худенькая, с голубыми жилками на шее и руках. Черты лица выразительные, четко очерченные, правильные. Они указывают на то, что раньше она была красавицей. Особенно мне нравятся ее глаза. В ее взгляде никогда не было ни фальши, ни лукавости, ни ухищрение. Ее голубые глаза освещены изнутри мягким живым сиянием, они излучают тепло и искренность даже тогда, когда бабушка сердится. Когда бы я не приехала, на бабушке был беленький платочек, который резко выделял черные брови и загорелое лицо. Иногда платочек сдвигал набок, и из-под нее выбивалась прядь седого волос. Бабушка знает много сказок, и мне нравится слушать ее тихий разговор. Вот такая она, моя дорогая бабушка.

МОЙ ТОВАРИЩ. Говорят, что

[smszamok]

лицо — зеркало души человека. И это в самом деле так. Я убеждаюсь в этом, когда смотрю на своего товарища. Его радушное открытое лицо всегда излучает какую-то доброжелательность. На вид он обычный мальчик. Лицо продолговатое, худое, загорелое на солнце. Высокий лоб, сверху к которому легенько прилегает зачесанный набок коротко подстриженный густой черный волос. Нос прямой. Широкие черные брови разлетаются на переносице, будто в полете птичьи крылья. Из-под них смотрят большие круглые сыне, как пожилое небо, глаза. Взгляд их умный, добродушный, прямой и откровенный, как у каждого честного человека. И довольно какой-то даже наименьшей несправедливости, как взгляд резко меняется. Глаза становятся гневными и пронзительными. Товарищ мой среднего роста, широкий в плечах, сильный, ловкий, выносливый, так как постоянно занимается спортом.

В нашей школе есть Шевченковская светлица. Там собран огромный материал о Тарасе Шевченко, сохраняются произведения поэта, его картины. Центральное место занимает «Юбилейное панно Т. Шевченко», выполненное заслуженным народным художником Украины Ф. Панком. Каждого раза, когда мы заходим к светлице, встречает нас мужественное, волевое лицо Великого Кобзаря. Мудрый задумчивый взгляд темно-карих глаз и сморчки на лбе свидетельствуют, что на его судьбу выпало немало трудных испытаний. На голове у него седая смушковая шапка, на плечах кожух. Из-под кожуха виднеется рубашка красного цвета. Портрет поэта выполнен на фоне красных ягод калины, цветов подсолнечника, дубовой листвы. Это символы Украины. Подсолнечники символизируют солнце, листву дуба — мужество и непокоренность, калина — красоту. Краски, которыми выполненный портрет, яркие, насыщенные, что создает торжественность и праздничность. Из того времени она гостеприимно встречает посетителей нашей светлицы.

ВЫШИТАЯ СОРОЧКА. Вышитая рубашка — любимая одежда каждой украинки. Они украшали рубашку магическими знаками солнца, поля, воды. Считалось, что эти символы отводят от человека болезни и несчастье. И самая ткань рубашки, и вышивка, и цвет нитей имели волшебную силу. Для вышивания нужны нити «мулине». Их следует сначала проварить с солью, чтобы они не линяли. Потом нити следует хорошенько прополоскать и высушить. Наилегче вышивать на канве, так как на этой плотной ткани плетение нитей образовывает маленькие и большие дырочки. Нужно сосчитать, сколько клеточек займет орнамент в ширину и, набросив из каждого края по четыре клеточки, отрезать шмат канвы. Втянув нить в иглу, можно браться к вышиванию. Вкалывать нить нужно в большую дырочку канвы и выкалывать ниже в дырочку так, чтобы сверху образовался косой стежок. Когда сделать такие самые стежки назад по тем же проколам, косые стежки лягут в другом направлении и образуют крестики. Я признательная бабушке за ее науку, за то, что открыла мне тайны вышивки.

ДОРОГА К СПОРТИВНЫМ ВЕРШИНАМ. Кто не виднеется стать спортсменом? Кто не хочет быть сильным и здоровым? Наверное, все, кто занимается спортом, виднеются стать чемпионами. Я, как и большинство моих ровесников, тоже захватываюсь спортом. Люблю играть в футбол, катать на коньках. Я также пробовал заниматься и бігом, и прыжками, и гимнастикой, но особых успехов не достигал. Мои одноклассники говорят, что у меня нет способностей. Но разве заниматься спортом должны только «перспективные» ребята и девушки? А как же узнать или «перспективный» ты или нет, если тебя не будут рассматривать на фоне других спортсменов. Итак по моему мнению, спортом должны заниматься все, кто испытывает внутреннюю потребность в этом..

НУЖНО ЛИ ИЗУЧАТЬ ДЕЛОВУЮ РЕЧЬ. Язык обслуживает все сферы общественной жизни: государственных и общественных учреждений, учебных заведений, науки, литературы, делового общения. Деловая документация отображает характер общественного отношения, в ней информация о событиях, явлениях, частных отношениях между людьми. Следует знать, что любой документ составляется лишь в официально- деловом стиле. В документах не употребляются эмоционально-окрашенные слова, разговорные повороты, слова с уменьшительно-ласковыми суффиксами. Недопустимые в документах эпитеты, сравнения, метафоры. Точность достигается употреблением только однозначных слов, использованием сроков, цифровых данных, указанием дат, фамилий. Документи имеют разную степень стандартизации. Одни более регламентированные: расписки, заявления, протоколы. Письма и объявления менее регламентированы. А автобиографии и характеристики имеют незначительный уровень стандартизации. Для документов характерные упроченные языковые повороты, стандартные начала и окончания. Итак, умение составлять деловые бумаги, вдумчиво их читать, правильно понимать — обязанность каждого современного человека.

[/smszamok]
КАЖДЫЙ ИЗ НАС ДОЛЖЕН БЫТЬ ТЕРПИМЫМ. Произведение-раздумье. Я часто задумываюсь над поступками и поведением людей, которые меня окружают. Что-то в них мне нравится, а что-то — ни. Но я заметил, что всем нам не хватает терпимости в наших действиях и поступках. Терпимость — качество, которое характеризуется старанием достичь взаимного понимания интересов, убеждений, вероисповеданий, привычек, поведения людей. Согласование разных интересов и поглядев при условии терпимости осуществляется без давления и образ. А вы как думаете? Я за терпимость между одноклассниками: мы все разные, но же мы — класс. Я за терпимость между родителями и детьми, так как мы же — семья. Я считаю, что в наше время, терпимость между разными политическими системами, культурами, гладами, а также отдельными лицами является необходимым условием выживания человечества.

(Еще не оценили)

Загрузка...

ОБ ОТЦЕ. У нас дружная семья, а во главе ее — наш отец. Я очень люблю своего отца и хочу быть похожим на него. Сотрудники уважают моего отца за профессионализм и дружескую поддержку. Да и соседи нередко приходят по совету. Мне нравятся минуты, которые мы проводим вместе. Особенно приятно наблюдать, как отец работает. Что бы он не делал — или помогал маме в хозяйстве, или рубил дрова — все он делает с легкостью, красиво и уверенно. А главное — работает с удовлетворением. И тогда уже не можешь устаивать без дела, а тем более отказаться от работы. Отец не очень часто ругает меня. Довольно его взгляда, и я готов сделать все возможное, лишь бы только он не сердил. Иногда мне кажется, будто отец весьма суровый, и я обижаюсь. Но минует время — и я понимаю, что он был правый. Вот такой у меня отец — суровый, но справедливый и любящий.

ПРОФЕССИЯ МОЕГО ТАТА. Осуществилась моя давняя мечта. Недавно я побывал у

[smszamok]

отца на заводе. Мой отец слесарь-оператор, работает в техническом отделе программной обработки. Вот отец принес перфоленту с программой-задачей для станка. Перфолента — это черчение детали, переведенное на язык чисел. Отец быстро переписал программу-задачу в память станка, который сразу же зашелестел мотором и привлек к себе рабочий деталью. Моргнув лампой, станок высветил на пульте стройные ряды цифр. Потом потянулся вверх, выбрал нужен инструмент и перенес его в шпиндель. С негромким жужжанием шпиндель вошел в горловину детали и начал сверлить. На экран высыпались все новые и новые столбики цифр. Это станок рассказывал, что и как он делает. Отец сосредоточенно вычитывал цифры, следя за работой станка. Детали, которые изготовляются, настолько сложные, что вручную их и проверить невозможно.

Побывав на заводе, я понял, как много надо уметь и знать, чтобы работать с наиболее современными станками.

СЛУЧАЙ НА ОСТАНОВКЕ. Теплого летнего вечера мы с подругой возвращали из концерта. Людей на остановке было много, все спешили домой, хотели первыми зайти в автобус. Люди толкались, некоторые даже обижали других, поучали. А в стороне от толпы стояли две бабушки. Они смотрели на нас, молодых, и спокойно ждали, когда смогут поехать из этой остановки. В их взгляде был немой вопрос: «Куда вы так спешите? Еще успеете! Не обижайте достоинство людей!» Нам с подругой стало стыдно толкаться в гурьбе, и мы спокойно отошли. Будто понимая, бабушки улыбнулись нам тепло и искренне. Наверное, всем нам надо иногда задуматься над тем, что мы делаем. Одной майской субботы мы с одноклассниками собрались идти к лесу. Планы имели грандиозные: сварить кашу, нажарить шашлыков, а еще наиграться и набегаться вволю. Аж вот в конце концов все собрались. Проверили, или все взяли, и быстро тронулись. Солнечный лучи ласкал нас, согревая уже по-настоящему. Несравненные ароматы дарила яркая майская зелень. Остановившись на любимом месте, мы привычно и быстро развели огонь, а в скором времени запах полевой каши уже разносился по лужайке. Посмаковав кашей, ребята побежали играть в волейбол, за ними и девушки. Колдовать над шашлыком остался лишь Андрей — большой знаток и любитель этого дела. Игра была замечательной, и Максим даже разулся — лишь бы легче было бегать. Вот здесь и произошла беда. Побежав в кусте за мячом, Максим наступил на обломок стекла. Мальчик вскрикнул от жгучей боли, а за миг весь носок был в крови. Первой пришла в себя Марийка. Она всегда брала с собой лекарство первой необходимости. Быстро облив рану перекисью водорода, туго затянула ее бинтом. Первую помощь было предоставлено, теперь необходимо было срочно возвращать в город. Друзья осторожно посадили Максима на велосипед и к больнице. Проведывать одноклассника пришли всем гуртом. И навсегда запомнили печальный урок, который бегать без обуви нельзя, а тем более бить и раскинуть стекло!

НОЧНОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ. Целое лето я гостил у своих родственников, помогал пасты телят. Однажды мне пришлось на несколько дней остаться на острове с маленькими телятами. Вечером, когда их загонял, заметил, что среди них нет белолобой Звездочки. Я испугался, что на нее могут напасть волки, и пошел ее искать. Солнце быстро зашло, на землю сожгли сумерки. Кусты и деревья, радушные и зеленые днем, теперь стали черными и зловещими. Долго я искал Звездочку, но так и не нашел. Решив продолжить поиски утром, я приблизился к шалашу и увидел, что из тьмы на меня зеленые глаза. «Вовки»,- промелькнуло в голове, и я за какой-то миг вылез на высокое дерево. Пришлось там и ночь провести. Я боялся двигаться, боялся заснуть, с нетерпением ждал утра. А когда сошло солнце, из шалаша вышла Звездочка, на ходу мой завтрак. Я застыл из неожиданности, рассердился, закричал на теленка, а потом громко и весело рассмеялся.

[/smszamok]

БЛАГОДАРИТЬ ЗА ЧИСТОТУ? Часто приходится наблюдать, как ученики в школе с неуважением относятся к техническим работникам. Конечно, уборщица — не престижная работа, но это не означает, что она не нужна и не достойная почеты. Вообразим себе, что мы остались без техработников. Как будет выглядеть школа в конце рабочего дня? Которым будет воздух без влажной уборки? Недавно я узнала, что за границей уборщики называются гордо — спасатели от мусора. Я думаю, это целиком справедливо. И нам следует задуматься, кому имеем сказать «спасибо» за сияющую чистоту в школе.