Загрузка...
Центральной фигурой эпохи 50—60-х годов был великий русский учёный, писатель и революционер Николай Гаврилович Чернышевский. Он родился 12 июля 1828 г. в Саратове в семье и юность священника. Отец Чернышевского не был похож на большую часть русского православного духовенства. «Это был не поп или, по крайней мере, очень мало поп»,— писал о нём «Колокол» Герцена. Саратов в те годы был глухим провинциальным городом, в котором единственная книжная лавка закрылась из-за отсутствия покупателей, городом, населённым косными, ограниченными обывателями.
У отца Чернышевского была хорошая библиотека с большим количеством светских книг. Уже в детстве Чернышевский познакомился с сочинениями Пушкина, Жуковского, Гоголя, статьями Белинского, лучшими созданиями мировой литературы, прочитал множество книг по истории, географии и другим наукам.
Одарённый замечательными способностями, Чернышевский к 16 годам овладел латинским, греческим, французским, немецким и английским языками и был хорошо знаком с языками древнееврейским, татарским, персидским и польским. Большую часть этих знаний он
[smszamok]
приобрёл в результате неутомимого самостоятельного труда.
Он рано стал, по собственным словам, «библиофагом, пожирателем книг», но страсть к приобретению знаний не мешала ему оставаться живым, жизнерадостным’ подростком, общим любимцем товарищей, другом крепостной детворы. Он рано познакомился с ужасами крепостного быта и с горячей любовью относился ко всем обездоленным и неимущим. Отец Чернышевского был небогатым человеком, и мальчику были близки и понятны страдания и невзгоды трудового люда.
«Жизнь моего детства,— вспоминал он,— была погружена в жизнь моего народа, которая охватывала меня со всех сторон». На Волге, где Чернышевский проводил долгие часы, он жадно слушал рассказы беглых крестьян о деспотах-помещиках, запоминал народные песни и сказания о Степане Разине и Емельяне Пугачёве. Чернышевский отчётливо осознал, что мысли Гегеля «не дышат нововведениями», что Гегель—«раб настоящего положения вещей, настоящего устройства общества». От Гегеля Чернышевский перешёл к изучению материалистической философии Людвига Фейербаха. Его книга «Сущность христианства» потрясла Чернышевского своим «благородством, откровенностью, резкостью». Но Чернышевский не мог остановиться на философии, которая ставила своей задачей только познать мир, ему надо было найти пути к его преобразованию.
С пристальным вниманием следит юноша Чернышевский за революционными событиями 1848 г. на Западе. Он сближается с некоторыми членами кружка Петрашевского и в книгах великих социалистов-утопистов ищет ответа на мучащие его вопросы. Как и Салтыков, а ещё ранее Белинский, он увлёкся идеями утопического социализма, проникся беспощадной критикой буржуазного строя насилия и грабежа и верой в неизбежность победы социализма. Чернышевский освоил все теоретические богатства передовых умов Западной Европы. Перед его глазами неотступно стояла горячо любимая им родина, стонавшая под ярмом крепостного права, многомиллионное крестьянство, бесправное, тёмное, измученное веками рабства и неволи.
Чернышевский знал, что он будет делать: он будет делать всё, чтобы ускорить час народного торжества, «чтобы один класс не сосал кровь другого», чтобы уничтожить тот общественный строй, «при котором девять десятых народа — рабы и пролетарии».
В конце 1853 г. он закончил работу над своей диссертацией «Эстетические отношения искусства к действительности». Однако прошло полтора года, прежде чем состоялась публичная защита диссертации: под всякими предлогами реакционное начальство университета оттягивало защиту. Передовой молодёжью диссертация была воспринята как программный документ боевой материалистической философии. Публичная защита диссертации происходила 10 мая 1855 г., председательствовал на диспуте ректор университета
П. А. Плетнёв. Вот как описывает диспут Н. Шелгунов, друг Чернышевского,
впоследствии сосланный в Сибирь: «Небольшая аудитория, отведённая для диспута, была битком набита слушателями… Тесно было очень, так что слушатели стояли на окнах… Чернышевский защищал диссертацию со своей обычной скромностью, но с твёрдостью непоколебимого убеждения. После диспута Плетнёв обратился к Чернышевскому с таким замечанием: «Кажется, я на лекциях читал — вам совсем не это!» И действительно, Плетнёв читал не это, а то, что он читал, было бы не в состоянии привести публику в тот восторг, в который её привела диссертация. В ней было всё ново и всё заманчиво; и новые мысли, и аргументация, и простота, и ясность изложения. Но так на диссертацию смотрела только аудитория, Плетнёв ограничился своим замечанием, обычного поздравления не последовало, а диссертация была положена под сукно». Когда диссертация вышла из печати, вокруг неё был организован заговор молчания. Но долго замалчивать замечательную работу Чернышевского было невозможно, и тогда реакционные журналы откликнулись на неё рядом злобных нападок. Так, в реакционном журнале «Библиотека для чтения» утверждалось, что в теории Чернышевского «нет ничего, кроме нелепости вывода». Ожесточённые отклики вызвала она и у писателей-дворян.
Чернышевский отдавал журналу все свои силы. В «Современнике» были напечатаны его лучшие работы: «Очерки гоголевского периода русской литературы», «Лесс’инг и его время»„ статьи о Пушкине, Льве Толстом, Щедрине, Островском, ряд философских, исторических и экономических исследований, в которых, по словам Маркса, Чернышевский «мастерски показал. банкротство буржуазной политической экономии».
Беспощадную борьбу ведёт Чернышевский с либеральным» болтунами, во всех своих статьях неизменно отстаивает интересы народа, сплачивает и организует революционные силы, способные к самоотверженной борьбе с самодержавным правительством.
Чернышевский клеймил либералов за их безмерную фальшь-и подлость, за их лицемерие и краснобайство, за их стремление-упрочить самодержавно-крепостническую систему.
В. И. Ленин говорил, что от сочинений Чернышевского «веег духом классовой борьбы». Вся передовая Россия относилась с огромным уважением к Чернышевскому, видела в нём своего-признанного вождя, учителя жизни. Все тёмные силы России ви-> дели в нём своего непримиримого врага. За Чернышевским устанавливается полицейская слежка, цензура уродует и запрещает статьи «насадителя смуты». В анонимных письмах его называют «заклятым социалистом», грозят расправой. Добровольные шпионы пишут о нём в охранное отделение: «Чернышевский — это» коновод юношей… это хитрый социалист… ежели вы не удалите его, то быть беде — будет кровь, ему нет места в России — везде он опасен… скорее отнимите у него возможность действовать… эта бешеная шайка жаждет крови, ужасов и пойдёт напролом… Избавьте нас от Чернышевского — ради общего спокойствия».
Чернышевский был не только теоретиком, но и практиком; революции. Стремясь договориться с Герценом о совместной? борьбе против реакционеров, он тайно ездил к нему в Лондон. Он был тесно связан с пламенным и неукротимым Сигизмундом Сераковским, впоследствии повешенным царским правительством, с погибшим в Сибири Николаем Серно-Соловьевичем, которого Герцен называл «благороднейшим, чистейшим и честнейшим человеком», близко стоял к революционной организации «Земля-1 и воля» и направлял её деятельность. Вместе с тем этот властитель дум своего поколения был осторожным конспиратором: он делал свою революционную работу таким образом, что правительство не имело никаких улик против него.
Журнальную работу Чернышевский соединял с нелегальной революционной деятельностью. Ещё до опубликования манифеста об «освобождении» крестьян Чернышевский, называвший реформу «мерзостью», написал прокламацию «Барским крестьянам от их доброжелателей поклон». Прокламация эта замечательна своей революционной страстностью, простотой, ясностью, в ней были высказаны сокровенные мысли и желания ограбленного реформой крестьянства. К началу 1862 г. обстановка в стране была накалена до последнего предела: по всей Руси прокатывались крестьянские восстания, в университетах начались революционные волнения, сотни студентов томились в тюрьмах, передовые профессора изгонялись с кафедр. Правительство перешло к прямой расправе с революционными элементами общества. В июне 1862 г. были приостановлены на восемь месяцев «Современник» и «Русское слово», а 7 июля на квартире Чернышевского был произведен обыск1. Обыск не дал желательных правительству результатов, никаких улик против Чернышевского найдено не было, и всё же он был арестован и посажен в Алексеевский равелин Петропавловской крепости, в сырой и мрачный каземат. Правительство, взбешённое гордым сопротивлением «преступника», стало на путь фабрикации подложных свидетельств. Подкупленные охранкой лжесвидетели показали, что Чернышевский произносил антиправительственные речи.
Провокатор Всеволод Костомаров, уже предавший до этого поэта М. Л. Михайлова, подделав, по поручению Третьего отделения, почерк Чернышевского, изготовил несколько писем, которые содержали серьёзные обвинения против Чернышевского. В ходе «следствия» Чернышевский неопровержимыми доводами доказал подложность предъявленных ему «документов». «Сколько бы меня ни держали, я поседею, умру, но прежнего своего показания не изменю…»,— заявил он. Один из лжесвидетелей, будучи в пьяном виде, проговорился, что он был подкуплен Костомаровым. Следственная комиссия знала, что Костомаров — доносчики предатель. Даже официальная экспертная комиссия, созданная из послушных правительству чиновников, сличив предъявленные «документы», изготовленные Костомаровым, с бумагами Чернышевского, отказалась признать тождество почерков. И хотя все обвинения рушились, приговор был предрешён. На осуждении Чернышевского настаивал сам царь, и послушный его воле сенат на основании подложных документов вынес приговор: «…Николая Чернышевского… лишить всех прав состояния и сослать в каторжную работу в рудниках на 14 лет, а затем поселить в Сибири навсегда…»
На этом приговоре сената «милостивый» царь наложил резолюцию: «Быть по сему, но с тем, чтобы срок каторжной работы был сокращён наполовину». 20 мая 1864 г., на следующий после гражданской казни день, Чернышевский был отправлен на каторгу в Восточную Сибирь. Он был поселён на Кадаинском руднике Нерчинского горного округа, у далёкой монгольской границы. Но похоронить Чернышевского заживо правительству не
удалось. Его имя было окружено ореолом мученичества и героизма. Ни одна студенческая сходка не проходила без того, чтобы на ней не вспоминалось имя великого борца и мученика. Когда в 1869 г. кончился срок каторжных работ, Чернышевский надеялся, что ему разрешат поселиться в одном из больших сибирских городов, что он получит возможность вернуться к любимой работе. Но расчёты его не оправдались. Власти боялись, что Чернышевский сможет бежать за границу и оттуда руководить революционной работой.
Над Чернышевским было совершено новое беззаконие: его перевели в город Вилюйск. Это ставило писателя в исключительно тяжёлые климатические условия и совершенно отрывало от культурной жизни страны. Самое крупное здание города — тюрьма, в ней и поселили Чернышевского, уже отбывшего назначенный ему срок заключения. У него не было книг, ему не давали бумаги для работы, по году и больше не получал он известий от близких ему людей, мучительная цинга и ревматизм увеличивали его страдания, но по-прежнему Чернышевский оставался несгибаемым революционером, мужественно и бодро переносившим своё положение.
Русские революционеры не могли примириться с тем, что их вождь был обречён на медленное умирание. Сначала об организации побега Чернышевского из ссылки думали члены Ишутян-ского кружка, из которого вышел Каракозов. Но кружок Ишу-тина был разгромлен, и план спасения Чернышевского остался неосуществлённым. Со жгучей тревогой за судьбой Чернышевского следили на Западе Маркс и Энгельс.
Энгельс называл Чернышевского великим мыслителем, которому «Россия бесконечно обязана столь многим и чьё медленное убийство долголетней ссылкой среди сибирских якутов навеки останется позорным пятном на памяти Александра II «Освободителя».
Прометей — герой греческой мифологии, из любви к людям похитивший огонь с неба и принёсший его на землю. За это он был жестоко наказан богами.
«Мне хотелось бы написать что-нибудь о жизни, личности и трудах Чернышевского, чтобы вызвать сочувствие к нему на Западе»,— писал Маркс одному из своих друзей.
Русским революционерам Маркс говорил, что «политическая смерть Чернышевского есть потеря для ученого мира не только России, но и целой Европы», ибо, по словам Маркса, «из всех современных экономистов Чернышевский представляет единственного действительно оригинального мыслителя». И вот в 1870 г. один из выдающихся русских революционеров, Герман Лопатин, близко знакомый с Марксом, пытался спасти Чернышевского, но был арестован прежде, чем добрался до Вилюйска. Последняя, поразительная по смелости попытка была сделана в 1875 г. революционером Ипполитом Мышкиным. Одетый в форму жандармского офицера, он явился в Вилюйск и предъявил поддельный приказ о выдаче ему Чернышевского для сопровождения его в Петербург. Но Мышкин был заподозрен вилюйскими властями и должен был бежать, спасая свою жизнь.
Отстреливаясь от посланной за ним погони, скрываясь целыми днями в лесах и болотах, он ночами пробирался в глубь России. Мышкину удалось уйти почти на 800 вёрст от Вилюйска, но всё же он был схвачен.
Царское правительство неоднократно пыталось добиться от Чернышевского, чтобы он написал прошение о помиловании. В 1874 г. в Вилюйск был направлен адъютант генерал-губернатора Восточной Сибири Винников с целью побудить Чернышевского подать царю просьбу о помиловании. Вот что об этом рассказывает сам Винников: «Я приступил прямо к делу: «Николай Гаврилович! Я послан в Вилюйск со специальным поручением от генерал-губернатора именно к вам. Вот, не угодно ли прочесть и дать мне положительный ответ в ту или другую сторону». И я подал ему бумагу. Он молча взял, внимательно прочёл и,подержав бумагу в руке, может быть, с минуту, возвратил её мне обратно и, привставая на ноги, сказал: «Благодарю. Но видите ли, в чём же я должен просить помилования? Это вопрос. Мне кажется, что я сослан только потому, что моя голова и голова шефа жандармов Шувалова устроены на разный манер,— а об этом разве можно просить помилования? Благодарю вас за труды. От подачи прошения я положительно отказываюсь». По правде сказать, я растерялся и, пожалуй, минуты три стоял настоящим болваном… «Так, значит, отказываетесь, Николай Гаврилович?» — «Положительно отказываюсь!» — и он смотрел на меня пррстр и спокойно».
В Астрахани положение Чернышевского почти не изменилось: он оставался ссыльным, находившимся под надзором полиции; за ним была установлена полицейская слежка. «Мы… здесь… заживо погребённые»,— писала жена Чернышевского сыновьям. По-прежнему Чернышевский был лишён возможности печататься, а его могучий ум ещё полностью сохранил способность работать по целым месяцам изо дня в день, с утра до ночи, не зная усталости, его необыкновенная память сберегла множество написанных в вилюйском заключении и там же уничтоженных повестей, романов, статей.
Чтобы не умереть голодной смертью, он вынужден был, «по праву нищего», заняться переводами многотомной истории второстепенного немецкого учёного Вебера.
Такая невыносимо тягостная жизнь длилась около шести лет. В 1889 г. Чернышевскому было разрешено переехать в его родной Саратов. Больной, измученный писатель ещё мечтал о новых работах, не терял бодрости духа. Но годы каторги и ссылки сделали своё дело, и 17 октября 1889 г. Чернышевского не стало.
[/smszamok]
Его смерть вызвала демонстрации з различных городах России. Они показали, что Чернышевский дорог и близок русскому народу. В петербургской демонстрации среди других участников её была и небольшая группа рабочих. Так трагически закончилась прекрасная жизнь великого сына русского народа, «одного из первых социалистов в России, замученного палачами правительства» . О Чернышевском можно сказать то: «Личность этого человека так благородна, величественна и вместе так симпатична и прекрасна, деятельность его так чиста и сильна, влияние его так громадно, что чем более всматриваешься в черты этого человека, тем сильнее и сильнее проникаешься безусловным уважением и любовью к нему. Гениальный ум, благороднейший характер, твёрдость воли, пылкость и нежность души, сердце, открытое сочувствию ко всему, что прекрасно в мире, сильные, но чистые страсти, жизнь без тени порока или упрёка, полная борьбы и деятельности,— всё, чем может быть прекрасен и велик человек, соединилось в нём».
(17голосов, средний: 4,71 out of 5)