Сочинения

(16голосов, средний: 4,44 out of 5)

Загрузка...

Чацкий — первый в русской литературе образ положительного героя своего времени, воплотивший типичные черты поколения передовой дворянской молодежи. Образы свободолюбивых героев, борцов за всеобщее благо и личную независимость создавали ранее декабристы, Пушкин в «Кавказском пленнике», но они были абстрактными, лишенными живой плоти романтическими символами.., Образ Чацкого, печального, одинокого в своей иронии, мечтательного, был создан на закате царствования Александра Первого, накануне восстания. Это человек, который завершает эпоху Петра Первого «и силится разглядеть, по крайней мере на горизонте, обетованную землю».

Как же удалось автору соединить в одном герое черты целого поколения и создать неповторимую индивидуальность? Чацкий — рупор передовых идей, и в то же время личность его передана психологически точно, во всей сложности. Еще современники Грибоедова отыскивали прототип главного персонажа комедии среди

[smszamok]

реальных людей. Наиболее популярной была версия, что автор воплотил в образе Чацкого черты своего друга Чаадаева — выдающегося русского философа, человека блестящего ума и твердого характера. Даже внешний облик героя напоминает Чаадаева, и даже Пушкин интересовался, на самом ли деле Грибоедов списал образ с их общего знакомого. Безусловно, духовный облик Чаадаева частично отразился в образе главного героя. Но все же нельзя сказать, что в комедии выведен именно он. Эта сильная, неординарная личность оказала влияние на мировоззрение многих современников, в том числе и Пушкина. Его биография подобна драме Чацкого. Чаадаев отказался от блестящей государственной карьеры, создал оригинальное философско-политическое произведение, где очень глубоко, исторически и психологически аргументированно определил место России в мировом процессе. Его самобытные суждения и подчеркнутая оппозиционность вывели из себя царя, и сам Николай Первый объявил Чаадаева сумасшедшим. Травля мыслителя была массовой, а слухи распространялись столь же легко и охотно, как и о Чацком: толпа не любит личностей, опередивших время и не нуждающихся в ее одобрении.

Однако в Чацком также запечатлены черты другого выдающегося современника — поэта, критика, литературоведа, декабриста Вильгельма Кюхельбекера. Беспредельно честный, бескорыстный служитель искусства, страстный и пылкий защитник свободы, демократических ценностей, Кюхельбекер всегда отстаивал свои взгляды, не глядя на неблагосклонность и неприятие аудитории. Его романтическое вольнолюбие, восторженность, доброе и доверчивое отношение к людям, максимализм в отстаивании своих взглядов, несомненно, помогли автору в создании образа Чацкого.

Автобиографический элемент также присутствует в облике главного героя. Грибоедов отразил в комедии и свои идеи и особенности характера: абсолютную независимость от общественного мнения и полную свободу самовыражения. Возможно, конфликт комедии автор почерпнул из своего жизненного опыта. Один из знакомых драматурга, университетский профессор Фома Яковлевич Эванс вспоминал, что однажды по Москве разнесся слух, будто Грибоедов сошел с ума. Сам он взволнованно рассказал профессору, что «два дня перед тем был на вечере, где его сильно возмутили дикие выходки тогдашнего общества, раболепное подражание всему иностранному и, наконец, подобострастное внимание, которым окружали какого-то француза, пустого болтуна». Взбешенный писатель разразился гневной тирадой, порицающей отсутствие национальной гордости и незаслуженное почтение к иностранцам. Светская толпа тут же объявила Грибоедова сумасшедшим, а он поклялся отразить это событие в своей комедии. «Французик из Бордо» и глупое поклонение ему фамусовского общества вызвали возмущение Чацкого: «Воскреснем ли когда от чужевластья мод? Чтоб умный, бодрый наш народ хоть по языку нас не считал за немцев». Дружное признание Чацкого безумным, легко возникающие самые невероятные причины его душевного нездоровья — все это очень напоминает случай из жизни Грибоедова.

И все же, несмотря на сходство героя с реальными лицами, образ Чацкого — художественный, собирательный. Драма Чацкого типична для того периода русской жизни, который начался с национально-патриотического подъема 1812—1815-х годов и закончился полным крушением демократических иллюзий и усилением реакции в начале 1820-х годов. Декабристы воспринимали образ Чацкого как творческое отражение собственных идей и чувств, неукротимого стремления к обновлению общества, поисков, надежд.

Мировоззрение Чацкого сформировалось в период подъема. Воспитывающийся в барском доме Фамусова мальчик рос любознательным, общительным, впечатлительным. Однообразие устоявшегося быта, духовная ограниченность московского дворянства, дух

«века минувшего» вызывали в нем скуку и отвращение. Национально-патриотическое воодушевление после великой победы, вольнолюбивые настроения усиливали резкое неприятие консерватизма. Высокие идеи, стремление к преобразованиям охватили пылкого героя, и «уж у нас ему казалось скучно, он редко посещал наш дом», — вспоминала Софья. Несмотря на искреннее чувство к Софье, юный Чацкий оставляет ее и уезжает путешествовать, чтобы узнать жизнь, обогатить свой ум. Чацкому не составило бы труда сделать карьеру и устроить личную жизнь. Софья, очевидно, была влюблена в него, но не могла оценить по достоинству, в ее системе ценностей не укладывалось, как можно рисковать личным счастьем ради абстрактного всеобщего благоденствия. Ограниченность мировоззрения не позволяет ей объективно воспринимать выходящий за рамки романтических книжных героев образ Чацкого:

• Остер, умен, красноречив,
• В друзьях особенно счастлив,
• Вот о себе задумал он высоко…
• Охота странствовать напала на него.
• Ах! Если любит кто кого,
• Зачем ума искать и ездить так далеко ?

Чацкий же вовсе не отвергал любовь Софьи, и дело не в том, что он предпочел ей путешествия. Просто его душевные запросы шире личного благополучия. Чацкий не мог быть счастливым, не реализовав себя как гражданин, не мог ограничиться счастливым браком. Но он живой человек, пылкий, доверчивый, страстный. Любовь Чацкого к Софье не угасла в разлуке, пламя ее разгорелось еще сильнее. Он возвращается в Москву полный надежд и мечтаний и рассчитывает на взаимность. Но время изменило чувства девушки. Умная, чувствительная, утонченная, начитавшись сентиментальных романов, она столь же искренне ищет настоящей любви, как и Чацкий. Софья так же объективно оценивает пустоту и ограниченность Скалозуба («Куда как мил! И весело мне страх выслушивать о фрунте и рядах. Он слова умного не выговорил сроду,.,»). Молчалин же в ее глазах — герой любимых сентиментальных романов. Он кажется робким, мечтательным, скромным и нежным, и полюбить его для Софьи значит выразить пассивный протест миру тщеславия и трезвого расчета. Найдя в избраннике свойственные своему идеалу черты, полюбив его, Софья уже не может оценивать Молчалина объективно. И точная характеристика его в устах Чацкого звучит для нее как злая сатира.

А Чацкий мучается сомнениями, страдает от неопределенности, пытаясь узнать подлинные чувства Софьи: «Судьба любви — играть ей в жмурки, а мне…». Острый ум героя, его блестящие критические характеристики окружающих воспринимаются Софьей как «град колкостей и шуток», «презрение к людям». Ее оценка Молчалина («Конечно, нет в нем этого ума, что гений для иных, а для иных чума, который скор, блестящ и скоро опротивит…») вначале обнадеживает Чацкого: «Она не ставит в грош его… Шалит, она его не любит». Герой убежден, что такая девушка не может полюбить столь серое, безликое создание. Тем сильнее его потрясение, причина которого даже не уязвленное самолюбие отвергнутого возлюбленного, а оскорбленная гордость возвышенной, благородной личности. Софья разрушила их трепетные дружеские отношения, возвышенное представление о ней, забыв «и женский страх и стыд». Чацкий унижен и растоптан выбором Софьи: «Молчалины блаженствуют на свете». Он не может простить, что его, человека незаурядного, поставили на одну доску с Молчалиным, человеком с рабской моралью и низкой душой, и сделала это именно Софья:

• Пред кем я давеча так страстно и так низко
• Был расточитель нежных слов!
• А вы! О боже мой! Кого себе избрали?
• Когда подумаю, кого вы предпочли!

Личная драма героя усугубилась общественной: просветительские идеи, романтическое воодушевление и вольнолюбивые надежды столкнулись с решительным сопротивлением барской Москвы. Чацкий — максималист и в личной жизни, и в общественной. Он беспощадно срывает маски с представителей «века минувшего», погрязшего в корыстолюбии, пошлых светских развлечениях, интригах, сплетнях:

• Как тот и славился, чья чаще гнулась шея;
• Как не в войне, а в мире брали лбом;
• Стучали об пол не жалея!
• Кому нужда: тем спесь, лежи они в пыли,
• А тем, кто выше, лесть, как кружево, плели.

Чацкий убежден, что «век покорности и страха» кончился, что передовая, образованная дворянская молодежь не собирается обманом добывать чины, а будет «служить делу, а не лицам». Он клеймит позором светскую толпу, погрязшую «в пирах и мотовстве».

Полное бесправие крестьян, узаконенное рабство тем более унизительны, что «умный, бодрый наш народ» отстоял независимость отечества и вправе был рассчитывать на улучшение своего положения. Чацкий, который «именьем управлял оплошно», то есть освободил крестьян от барщины, резко критикует ненавистный ему крепостнический строй, искренне надеясь, что сила разума способна изменить психологию людей. В силе идейного воздействия он видит двигатель прогресса. Чацкий — гуманист, он верит, что людям свойственно стремиться к лучшему. Герой убежден, что таких энтузиастов, поставивших целью жизни демократическое преобразование общества, много, что это — вся современная молодежь, что скоро устаревшая система самовластия и крепостничества рухнет. Но старый мир крепко держится за свои привилегии.

[/smszamok]

Объявляя Чацкого сумасшедшим, общество защищает сферу своих жизненных интересов. Герой терпит поражение, но не моральное, качественное, а количественное, формальное: традиции фамусовского общества оказались сильнее блестящего, но одинокого ума.

И все же образ Чацкого, несмотря на драматизм, воспринимается оптимистично, «Чацкие живут и не переводятся в обществе, где длится борьба свежего с отжившим, больного со здоровым». Он символ вечного обновления жизни, вестник перемен.

(3голосов, средний: 2,33 out of 5)

Загрузка...

В 1856 году Островский совершил путешествие до Волге от истоков реки до Нижнего Новгорода. Полученные впечатления многие годы питали его творчество. Отразились они и в «Грозе», действие которой происходит в вымышленном глухом волжском городке Калинове (он будет потом еще дважды упоминаться в других пьесах — «Лесе» и «Горячем сердце»). Люди «Грозы» живут в особом состоянии мира — кризисном, катастрофическом. Первое действие вводит нас в предгрозовую атмосферу жизни. Временное торжество старого лишь усиливает напряженность. Она сгущается к концу первого действия: даже природа, как в народной десне, откликается на это надвигающейся на Калинов грозой. Кабаниха — человек кризисной эпохи, как и другие герои трагедии. Это ревнитель худших законов старой морали. Хотя на деле она легко отступает не только от духа, но и от буквы домостроевских предписаний. «.. .Если обидят — не мсти, если хулят — молись, не воздавай злом за зло, согрешающих не осуждай, вспомни и о своих грехах, позаботься, прежде всего, о них, отвергни советы злых людей, равняйся на живущих по правде, их деяния запиши в сердце своем и сам поступай так же», — гласит старый нравственный закон. «Врагам-то прощать надо, сударь! — увещевает Тихона Кулигин. А что он слышит в ответ? «Поди-ка поговори с маменькой, что она тебе на это скажет». Деталь многозначительная! Кабаниха страшна не верностью старине, а самодурством «под видом благочестия».

Своеволие Дикого в отличие от самодурства Кабанихи уже ни на чем не укреплено, никакими правилами не оправдано. Нравственные устои в его душе основательно расшатаны. Этот «воин» сам себе не рад, он жертва собственного своеволия. Он самый богатый и знатный человек в городе. Капитал развязывает ему руки, дает возможность беспрепятственно куражиться над бедными и материально зависимыми от него людьми. Чем более Дикой богатеет, тем бесцеремоннее он становится. «Что ж ты, судиться, что ли, со мной будешь? — заявляет он Кулигину. — Так ты знай, что ты червяк. Захочу — помилую, захочу — раздавлю». Бабушка Бориса, оставляя завещание, в согласии с обычаем поставила главным условием получения наследства почтительность племянника к дядюшке. Пока нравственные законы стояли незыблемо, все было в пользу Бориса. Но вот устои их пошатнулись, появилась возможность вертеть законом так и сяк, по известной пословице: «Закон, что дышло: куда повернул, туда и вышло». «Что ж делать-то, сударь — говорит Кулигин Борису. — Надо стараться угождать как-нибудь».

Но сильный материально, Савел Прокофьевич Дикой слаб духовно. Он может иногда и спасовать перед тем, кто в законе сильнее его, потому что тусклый свет нравственной истины все же мерцает в его душе: «О посту как-то, о великом, я говел, а тут нелегкая и подсунь мужичонка; за деньгами пришел, дрова визил. И принесло ж его на грех-то в такое время! Согрешил-таки: изругал, так изругал, что лучше требовать нельзя, чуть не прибил. Вот оно, какое сердце-то у меня! После прощенья просил, в ноги ему кланялся, право, так. Истинно тебе говорю, мужику в ноги кланялся… при всех ему кланялся».

Конечно, это «прозрение» Дикого — всего лишь каприз, сродни его самодурским причудам. Это не покаяние Катерины, рожденное чувством вины, мучительными нравственными терзаниями. И все же в поведении Дикого этот поступок кое-что проясняет.

Дикой своевольничает с тайным сознанием беззаконности своих действий. И потому он пасует перед властью человека, опирающегося на нравственный закон, или перед сильной личностью, дерзко сокрушающей его авторитет. ротив отцов города восстают молодые силы жизни. Это Тихон и Варвара, Кудряш и Катерина. Бедою Тихона является рожденное «темным царством* безволие и страх перед маменькой. По существу, он не разделяет ее деспотических притязаний и ни в чем ей не верит. В глубине души Тихона свернулся комочком добрый и великодушный человек, любящий Катерину, способный простить ей любую обиду. Он старается поддержать жену в момент покаяния и даже хочет обнять ее. Тихон гораздо тоньше и нравственно проницательнее Бориса, который в этот момент, руководствуясь слабодушием «шито-крыто», выходит из толпы и раскланивается с Кабановыми, усугубляя тем самым страдания Катерины. Но человечность Тихона слишком робка и бездейственна. Только в финале трагедии просыпается в нем что-то похожее на протест: «Маменька, вы ее погубили! вы, вы, вы…» От гнетущего самодурства Тихон увертывается временами, но и в этих увертках нет свободы. Разгул да пьянство сродни самозабвению. Как верно замечает Катерина, «и на воле-то он словно связанный».

Варвара — прямая противоположность Тихону. В ней есть и воля, и смелость. Но Варвара — дитя Диких и Кабаних, не желающее отвечать за свои поступки, ей попросту непонятны нравственные терзания Катерины: «А по-моему: делай, что хочешь, только бы шито да крыто было» — вот нехитрый жизненный кодекс Варвары, оправдывающий любой обман. ораздо выше и нравственно проницательнее Варвары Ваня Кудряш. В нем сильнее, чем в каком-либо из героев «Грозы», исключая, разумеется, Катерину, торжествует народное начало. Это песенная натура, одаренная и талантливая, разудалая и бесшабашная внешне, но добрая и чуткая в глубине. Но и Кудряш сживается с калиновс-кими нравами, «его натура вольна, но подчас своевольна». Миру «отцов» Кудряш противостоит своей удалью, озорством, но не нравственной силой.  купеческом Калинове Островский видит мир, порывающий с нравственными традициями народной жизни.

Лишь Катерине дано в «Грозе» удержать всю полноту жизнеспособных начал в культуре народной и сохранить чувство нравственной ответственности перед лицом испытаний, каким эта культура подвергается в Калинове.  русской трагедии Островского сталкиваются, порождая мощный грозовой разряд, две противостоящие друг другу культуры — сельская и городская, а противостояние между ними уходит в многовековую толщу российской истории. «Гроза» в такой же мере устремлена в будущее, в какой обращена и в глубь веков. Для ее понимания нужно освободиться от существующей путаницы, берущей свое начало с добролюбовских времен. Обычно «Домострой» с его жесткими религиозно-нравственными предписаниями смешивают с нравами народной, крестьянской Руси. Домостроевские порядки приписывают семье, сельской общине. Это глубочайшее заблуждение. «Домострой» и народно-крестьянская нравственная культура — начала во многом противоположные. За их противостоянием скрывается глубокий исторический конфликт земского (народного) и государственного начал, конфликт сельской общины с централизующей, формальной силой государства, с великокняжеским двором и городом. етрудно заметить в «Грозе» трагическое противостояние религиозной культуры Катерины домостроевской культуре Кабанихи. Контраст между ними проведен чутким Островским с удивительной последовательностью и глубиной.

Случайно ли живая сельская жизнь приносит в Калинов запахи с цветущих заволжских лугов? Случайно ли к этой встречной волне освежающего простора протягивает Катерина свои изможденные руки? Обратим внимание на жизненные истоки цельности натуры Катерины, на культурную почву, которая ее питает. Без них характер Катерины увядает, как подкошенная трава.

Почему же вызвала такое всеобщее внимание простая на первый взгляд история о том, как купеческая жена, оспитанная в строгих правилах и понятиях старинной нравственности, полюбила приехавшего из Москвы молодого человека, «порядочно образованного», изменила мужу, не захотела скрыть свою вину и, публично в неё покаявшись, бросилась в Волгу с высокой кручи? Дело в том, что Островский показал не только внешние обстоятельства трагедии: суровость свекрови, безволие мужа и его приверженность к вину; равнодушное, формальное отношение калиновцев к вере, ранящее душу Катерины, религиозное чувство которой пылко и возвышенно, властную грубость богатых купцов, хозяев города, нищету и суеверие жителей, замкнутость калиновско-го мира. Главное в пьесе — внутренняя жизнь героини, возникновение в ней чего-то нового, еще неясного ей самой. «Что-то во мне такое необыкновенное, точно я снова жить начинаю, или… уж и не знаю», — признается она сестре мужа Варваре. Катерина — исподволь — начинает ощущать себя личностью. В соответствии с жизненным опытом молодой женщины из купеческой среды это чувство принимает форму неожиданной и «незаконной» любви. Любовь и воля неразрывно сливаются в сознании героини, но стремление к тому и другому, возникшее в душе, она воспринимает как нечто страшное и гибельное, противоречащее ее собственным нравственным представлениям. Непереносимые страдания Катерины вызваны не только разлукой с любимым, но прежде всего — сознанием греха, муками совести и — одновременно — отвращением к жизни в домашней неволе.

Дух старинного уклада с его подлинно высокой моралью, как показывает Островский, уже исчез из жизни — осталась только мертвая, давящая оболочка. Все молодые герои пьесы лишь внешне исполняют патриархальные заповеди. Муж Катерины Тихон делает вид, что любит и почитает маменьку. Варвара, внешне живущая «как надо», тайно встречается с любовником. Катерине же, по-прежнему воспринимающей мир с позиции нравственных идеалов уходящей в прошлое эпохи, невозможно примирить любовь и совесть. Судьба Катерины обретает в пьесе символический смысл. Раскатами весеннего грома пронеслась она над Калиновом, потоками очищающего ливня хлынула в души его обитателей, ударом молнии разбудила их равнодушные сердца.

(11голосов, средний: 3,64 out of 5)

Загрузка...

Александр Николаевич Островский — это не просто мастер драмы. Это очень чуткий писатель, любящий свой край, свой народ, его историю. Пьесы его привлекают удивительной нравственной чистотой, подлинной человечностью. Его персонажи — люди своей эпохи, и вместе с тем многое в них нам близко. Они совершают добрые и дурные поступки, они радуются и страдают, любят и изменяют, живут некоторые честно, некоторые безнравственно. Знакомясь с ними, мы должны задуматься и о своей жизни, о жизни наших близких, друзей, о нашей морали. Ведь грех в широком понимании этого слова — нарушение каких-то принципов общечеловеческой нравственности. В пьесах Островского всегда звучит протест против унижения человека, против делячества, против подмены нравственных идеалов, когда порядочность ценится гораздо ниже, чем доходное место, когда настоящая любовь уступает место «выгодной партии». Это не просто приметы давно ушедшего времени, это симптомы тяжелой и затяжной болезни, с которой еще и нам с вами предстоит бороться.

«Гроза» была написана в 1859 году, после путешествия Островского по Волге. Эта поездка

[smszamok]

обогатила писателя новыми впечатлениями, дала ему возможность познакомиться с жизнью населения Верхней Волги, с основными промыслами, обычаями, обрядами, песнями, с природой края. Герои «темного царства» живут, даже не подозревая, насколько оно, это «царство», уродливо и темно. Здесь купцы друг у друга подрывают торговлю, самодуры издеваются над своими домочадцами, здесь сведения об иных землях получают от невежественных странниц, здесь полагают, что Литва «на нас с неба упала». Островский показал город вымышленный, но он выглядит очень достоверно. Автор с болью видел, насколько отсталой в политическом, экономическом, культурном отношении была Россия, насколько темным было население страны, особенно в провинции, Создается впечатление, что Калинов отгорожен от всего мира высочайшим забором и живет какой-то особой, замкнутой жизнью. Но разве можно сказать, что это уникальный русский городок, что в других местах жизнь совсем другая, без греха и невежества? Нет, это типичная картина русской провинциальной действительности, драматург сконцентрировал внимание на самом главном, показав убогость, дикость нравов русского патриархального быта. Что же так сдерживает его развитие? Почему здесь нет места новому, свежему? Потому что вся эта жизнь основана на привычных, устаревших законах, которые представляются совершенно нелепыми. Цепляться за старое, устоявшееся, регламентирующее все стороны бытия (экономику, быт, семью, нравственность), — это страшный тормоз в развитии любого города, народа, государства. Это стояние на месте. Застой. Последствия его страшны и порой непредсказуемы. Он прежде всего бьет по человеку, либо отупляя его, превращая в бездумного исполнителя, либо заставляя его ловчить, приспосабливаться, грешить, либо вызывая в нем чувство протеста. Застой тогда возможен, когда он поддерживается людьми, имеющими власть. Таковыми в Калинове являются Дикой и Кабанова.

В Диком есть черты, присущие народу. Так, явления природы он воспринимает в чисто религиозных традициях. На просьбу Кулигина дать денег на громоотвод Дикой гордо отвечает: *Все суета». Когда же Кулигин заявил, что гроза — это елестричество, Дикой, сердясь более и более и топнув ногой, с искренним гневом восклицает: «Какое еще там электричество? Ну как же ты не разбойник? Гроза-то нам в наказание посылается, чтобы мы чувствовали, а ты хочешь шестами да рожнами какими-то, прости господи, обороняться». Слова Кулигина — в представлении Дикого — это уже преступление перед тем, что даже он, Дикой, уважает. Подобное отношение к силам природы присуще всем: калиновцам, в том числе и Катерине, наделенной обостренным чувством совести. Как воспринимает Катерина грозу? Как божью кару, которой ей не избежать, потому что даже думы о Борисе — это, по ее взглядам, грех. Дикой не исключение для Калинова, а порождение всего уклада калиновской жизни. Страшно то, что такое отношение к домашним, к бесправным калиновцам воспринимается всеми как норма. Дикой может себе позволить все: и обругать ни за что, и, кланяясь, просить у мужика прощения. «Истинно тебе говорю, мужику в ноги кланялся. Вот до чего меня сердце доводит: тут на дворе, в грязи ему и кланялся; при всех ему кланялся». Не ис к’уража кланялся: дескать, я и обругать могу, и мужику поклониться — пожалуйста! Не от угрызений совести (зря человека обидел). Столь необычное поведение самодура объясняется тем, что история с мужиком произошла вс время великого поста, когда грешить особенно опасно. Но религиозность Дикого, его страх перед наказанием Бога далеки от подлинно христианской морали, от человечности, которой наделена Катерина.

Марфа Игнатьевна Кабанова воспринимается как характер сильный и властный. Она является антиподом Катерины. Правда, их обеих объединяет самое серьезное отношение к домостроевским порядкам и бескомпромиссность. Кажется, ее искренне огорчает падение нравственности среди молодого поколения, неуважительное отношение к законам, которым она сама подчинялась безоговорочно. Она ратует за крепкую, прочную семью, за порядок в доме, что, по ее представлениям, возможно лишь при соблюдении правил, предписанных домостроем. Любое отступление от них — страшный грех. Себя Марфа Игнатьевна считает порядочной, безгрешной женщиной. Привечая странниц, она уверена, что совершает богоугодное дело. Но их славословие, этот елей, что льют они на душу Кабанихи, восторгаясь ею и ее порядками, — это тоже грех. Гордыня и ханжество — вот пороки, присущие этой властной и себялюбивой женщине. Самый страшный грех Марфы Игнатьевны — это то, что она между делом, походя, разрушает людские судьбы, диктуя им свою волю, определяя их поведение, их отношение к миру и друг к другу. Она погубила Катерину, калечила жизнь Тихону, покушается на судьбу Варвары. И все это совершается под видом благочестия, с именем Бога на устах.

Сын Тихон женат. До сих пор он жил только ее, матери, умом, был ее собственностью, никогда и ни в чем ей не перечил. В результате из него вырос человек, лишенный самостоятельности, твердости, умения постоять за себя. Безвольный, робкий, страдающий от материнского крутого нрава, он ищет забвения в пьянстве, в этом греховном пороке. И жена ему попалась какая-то чудная, какая-то сама не своя, не как все. Да и любит он Катерину, не может и не хочет держать ее в страхе, не требует от нее почитания. Мать чувствует, что постепенно сын уходит из-под ее власти, что у него появляется своя жизнь, что к жене он относится не как хозяин, а по-своему тянется к ней. Почтительное отношение к родителям — качество очень ценное. Да только тревожно за Тихона: ему смертельно надоела власть, вечное брюзжание «маменьки», но ни себя, ни Катерину защитить он не сумеет и не посмеет. Тихон не готов исполнять роль мужа, главы семьи. Не может он вызвать уважения у Катерины. Духовные запросы его ничтожны. А мужчина — это защитник, на нем должна лежать забота о семье, о ее благополучии.

Не такова Варвара. Она смелее, хитрее, живее Тихона. Небогатый жизненный опыт подсказал ей, что для собственного спокойствии и во избежание неприятностей лучше всего жить по принципу «шито да крыто», обманывать, ловчить, грешить. Ничего безнравственного в том она не видит, угрызения совести ее не мучает, она старается с наименьшими для себя потерями брать от жизни что можно. Правда, запросы ее невелики — погулять вволю с полюбившимся ей Кудряшом да не держать отчета перед матерью за каждый свой шаг.

Искренность, непосредственность, эмоциональность Катерины не могут встретить понимания в мире лжи и деспотизма. Душе ее тесно и тяжело в атмосфере каба-новского дома. Все обернулось против Катерины. Женщина гордая, волевая, она отдана замуж за слабого, безвольного, находящегося в полном подчинении у матери Тихона. Натура одухотворенная, светлая, мечтательная, она попала в атмосферу ханжества и лжи, жестоких законов, полюбила бескрылого и несамостоятельного Бориса. Свободолюбивая, она постоянно испытывает домашний гнет, вынуждена сносить бесконечные и несправедливые попреки свекрови. Любящая детей, она лишена радости материнства. Ей очень одиноко в Калинове. В воспоминаниях она поэтизирует свое детство, свою жизнь в родительском доме. И все же ее характер сформировался именно в патриархально-купеческой среде. В этом тоже истоки ее трагедии. Там ее выдали замуж за сына Кабановой, там, конечно, никогда бы не поняли ее чувства к Борису. Катерина в мечтах создала какой-то особый образ, совершенно не похожий на настоящего Бориса, и полюбила его, таинственного, благородного, необычного мужчину, оказавшегося на самом деле прозаичным и слабым.

Вялый и неинтересный, он в наших глазах (но не Катерины!) проигрывает в сравнении с Тихоном, в котором есть нечто живое и доброе. В основе образа Бориса  бесхарактерность, отсутствие жизненных ориентиров, четких нравственных принципов, чувства собственного достоинства. Как известно, ради сестры он терпит издевательства дяди, будучи заранее уверенным, что ни он, ни его сестра не получат от Дикого ни копейки. Общение с Катериной не возвысило, не окрылило его, а оказалось лишь новым бременем, усугубило его положение в жизни. Таких людей, как Борис, жизненные испытания не закаляют, а сильнее пригибают к земле. Катерина же любит сильно, глубоко, самозабвенно; честная, светлая, тонко чувствующая, решительная натура, она всегда верна себе. Прощание с Борисом словно подвело черту. Возвращение домой означает для нее духовную смерть, продолжение бесконечной пытки. В смерти, мысль о которой все более овладевает Катериной, она мечтает обрести подлинную жизнь — в пении птиц, в цветении трав. Поэтому кончина рисуется в ее воображении светлыми, а не мрачными красками. Над религиозным страхом совершить самый тяжкий грех, самоубийство, одерживает верх натура вольной птицы, характер страстный, непокорный: «Умереть бы теперь… Все равно, что смерть придет, что сама… а жить нельзя! Грех! Молиться не будут? Кто любит, тот будет молиться». Катерина уходит из жизни с верой в милосердие и сострадание, с горячей верой в любовь. А это главное.

Важно, что страдания Катерины вызвали сочувствие у калиновцев. Добрый Кулигин советовал Тихону: «Вы бы простили ей да и не поминали никогда. Сами-то, чай, тоже не без греха. Правда, сама Катерина, наделенная столь обостренной совестью, вряд ли могла снять с себя вину. Она принародно кается, своим судом себя судя. Ее смерть потрясла смиренного, спившегося Тихона, прозревающего до страшного открытия: «Маменька, вы ее погубили! Вы, вы, вы…» Пьеса по сей день задает нам много вопросов. Почему погибла Катерина? Потому, что ей досталась жестокая свекровь? Потому, что она, будучи мужней женой, совершила грех и не выдержала мук созести? Если ограничиться этими проблемами, содержание произведения обедняется, сводится к отдельному, частному эпизоду из жизни купеческой семьи и лишается высокого трагедийного накала. Будь Марфа Игнатьевна добрее, мягче, человечнее, вряд ли случилась бы трагедия с Катериной.

[/smszamok]

Но трагедии могло бы и не быть, если бы Катерина умела лгать, приспосабливаться, если бы не судила себя столь строго, не казнила за грехи, истинные и мнимые, если бы проще и спокойнее смотрела на жизнь. Но Кабаниха остается Кабанихой, а Катерина — Катериной. И каждая из них отражает определенную жизненную позицию, поступает в соответствии со своими принципами, руководствуется своими взглядами на грех и добродетель.

Прочитав пьесу, мы можем соглашаться или не соглашаться с Катериной, принимать или нет ее мировоззрение, понимать или осуждать ее поступки, но каждый непременно должен задуматься о том, что есть добро и зло, жизнь и смерть, грех и искупление.

(2голосов, средний: 5,00 out of 5)

Загрузка...

«Шире дорогу! Правда по сцене идет. Любим Торцов — правда! Это — конец сценическим пейзажам, конец Кукольнику: воплощенная правда выступила на сцену». Такие слова подслушал на первом представлении комедии «Бедность не порок» в Малом театре в 1854 году и рассказал о них в своих воспоминаниях друг Островского актер и литератор Иван Федорович Горбунов. Произнес их «постоянный театральный посетитель и знаток, учитель русской словесности.

Любим Торцов — простой купец, к тому же обедневший и опустившийся, но сохранивший доброту, ум, желание помочь хорошим людям и умеющий это сделать. Именно он заставил раскаяться своего богатого брата, решившего было ради переезда в Москву, где намеревался -«всякую моду подражать», выдать дочку замуж за злого старика-вдовца. Людей, подобных Любиму Торцову, зрители видели в жизни немало, но никогда не думали, что о таком герое можно написать пьесу. Вот почему его появление на сцене и дало надежду, что с театральных подмостков исчезнут выдуманные, ни на каких настоящих крестьян и вообще на простых людей (ни русских, ни французских) не похожие «пейзане». Важно и то, что о спектакле судит не просвещенный дворянин, от мнения которого до недавних пор зависели успех или неудача любого спектакля, а интеллигент-разночинец, учитель.

Молодой тогда Александр Островский и обращался к этому

[smszamok]

новому зрителю, выводя на сцену героев, с которыми был хорошо знаком по собственному жизненному опыту. Он слушал их речь, представлял, как они могут произносить ту или иную реплику — с каким выражением лица, какой жест при этом сделают. И он знал, какой актер сможет перевоплотиться в его героя. В последних произведениях Островского в центре событии все чаще оказывается женщина. Писатель словно разочарован в нравственных достоинствах деятельного героя, «делового человека», интересы и жизненные силы которого слишком часто полностью поглощает борьба за материальный успех.

Женщина в эпоху Островского гораздо более мужчины замкнута в домашнем кругу. Замужество для нее — единственный способ обеспечить свое будущее и занять прочное положение в жизни. «Невеста» — это почти профессия, жизненная обязанность девушки. Одна из ранних пьес Островского так и называлась «Бедная невеста» . В конце своего творческого пути он написал драму «Богатые невесты». Но самая прославленная пьеса Островского о судьбе, как тогда выражались, «девушки на выданье» — «Бесприданница», написанная в 1878 году.

Лариса в «Бесприданнице» — натура богато одаренная, талантливая, артистичная. Она стихийно стремится к правде, нравственной чистоте. Все это высоко поднимает героиню пьесы над окружающими. Но и над ней имеют власть представления о жизненных ценностях, свойственные ее кругу, — кругу разоряющихся дворян, умеющих лишь со вкусом проживать деньги, и богатых «цивилизованных» купцов, охотно принимающих в этом небескорыстное участие. Лариса становится невестой бедного, но честолюбивого чиновника Карандышева. Он влюблен в Ларису и вместе в тем стремится через брак с известной в городе красавицей стать своим в здешнем высшем обществе. Руку Ларисы Карандышев получает лишь потому, что в недавнем прошлом она пережила страстное увлечение блестящим барином и судовладельцем Паратовым, который настойчиво ухаживал за Ларисой, «женихов всех отбил» и затем внезапно уехал из города, так и не сделав предложения. Неожиданное возвращение Паратова приводит девушку в смятение — она по-прежнему любит его. Лариса просит Карандышева поскорее обвенчаться и увезти ее в деревню. Но тот, желая потешить свое самолюбие, настаивает на пышной свадьбе. Между тем вокруг Ларисы словно закидает торг претендентов. Но что они предлагают ей? Карандышев — положение честной замужней женщины и унылое существование. Богатые купцы — молодой холостяк Вожеватов, не желающий, однако, жениться набессприданнице, и дочтенный отец семейства Кнуров — хотели бы превратить Ларису в свою содержанку. Паратов, уже собираясь жениться на богатой невесте (о чем пока не догадывается Лариса), просто хочет с шиком провести последние дни холостяцкой свободы.

Торг за Ларису охватывает всех мужчин — героев пьесы. И Паратов здесь не только не исключение, но и самый жестокий, бесчестный участник этого торга. Его считают широкой натурой, бесшабашным храбрецом. Лариса восторженно рассказывает Карандышеву о том, как Паратов бестрепетно стрелял в монету, которую она держала. На что тот вполне резонно замечает: «Сердца нет, оттого он так и смел». В первой же сцене с Паратовым зритель слышит его признание: «Что такое «жалость», этого я не знаю. У меня… ничего заветного нет; найду выгоду, так все продам, что угодно». И непосредственно вслед за этим становится известно, что продает Паратов не только пароход, но и себя самого — невесте с золотыми приисками. Разоблачает Паратова и сцена на обеде в доме Карандыше-ва. Дешевая, но с претензиями на богатство отделка квартиры и попытка бедного жениха Ларисы устроить роскошный обед — не что иное, как карикатура на стиль и образ жизни самого Паратова. И вся разница оказывается в суммах, которые каждый из героев может на это потратить. Увлеченная пылкими любовными речами Паратова, Лариса жертвует своим добрым именем: из дома торжествующего, но изрядно опьяневшего жениха она уезжает с гостями за Волгу, на ночной пикник. По возвращении в город она узнает, что Паратов не намерен на ней жениться. Двое других поклонников решают, кому достанется Лариса, бросая монету. Выигравший Кнуров предлагает ей стать его содержанкой.

Оскорбленная Лариса хочет покончить с собой, бросившись с обрыва в Волгу, но страх смерти побеждает, и она решает «стать очень дорогой вещью». Отталкивая Карандышева, предъявляющего на нее свои права жениха и защитника чести, она посылает его за Кнуровым. Доведенный ее пренебрежением до потери рассудка Ка-рандышев стреляет в невесту. Смертельно раненная Лариса благодарит Карандышева и говорит сбежавшимся на выстрел: «Никто не виноват, никто… Это я сама…». Она умирает, прощая всех, под громкое пение цыганского хора за сценой. Но чем больше мягкости и всепрощения в словах умирающей героини, тем больше зрители и читатели осуждают тех, кто довел ее до гибели. В последние десятилетия жизни Островский создает своего рода художественный памятник отечественному театру. В 1872 году он написал стихотворную комедию «Комик XVII столетия» о рождении первого русского театра при дворе царя Алексея Михайловича, отца Петра I. Но гораздо более известны пьесы Островского о современном ему театре — «Таланты и поклонники» (1881) и «Без вины виноватые» (1883). Здесь он показал, как заманчива и трудна жизнь актрисы. В ее судьбе сочетаются отказ от личного счастья — и восторг творческой удачи, борьба за уважение к себе — и поклонение зрителей, бедность — и шумный успех. В этих пьесах Островский рисует театральную жизнь и судьбу актеров трезво, без прикрас: с борьбой самолюбий, мелкими закулисными интригами и обидами, с нуждой и зависимостью от богатых поклонников. Но надо всем этим все равно возвышается великое и благородное искусство театра. В каком-то смысле можно сказать, что Островский любил театр так же, как он любил Россию: не закрывая глаза на плохое и не выпуская из виду самое дорогое и важное.

Проработав для русской сцены без малого сорок лет, Островский создал целый репертуар — около пятидесяти пьес. «Исписал всю русскую жизнь» — от доисторических, сказочных времен и событий прошлого до злободневной действительности. Произведения Островского и в в начале XXI века остаются на сцене. Его драмы часто звучат столь современно, что заставляют гневаться тех, кто узнает на сцене себя. И через полтораста лет мы видим рядом героев его пьес.

[/smszamok]

«Зачем лгут, что Островский «устарел», — писал в начале прошлого столетия театральный критик А. Р. Ку-гель. — Для кого? Для огромного множества Островский еще вполне нов, — мало того, вполне современен, а для тех, кто изыскан, ищет все нового и усложненного, Островский прекрасен, как освежающий родник, из которого напьешься, из которого умоешься, у которого отдохнешь — и вновь пустишься в дорогу».

(Еще не оценили)

Загрузка...

«Былое и думы» создавались в течение 16 лет (1852—1868), в пору наивысшей творческой зрелости художника, и отличаются изумительным богатством содержания. Это энциклопедия русской и западноевропейской жизни 30—60-х годов XIX в. Домашний быт и исторические события огромного масштаба, характеристики и портреты людей нескольких поколений: писателей, учёных, художников, артистов, политических и государственных деятелей России и Запада — возникают перед читателем. Личная жизнь писателя, шутливо рассказанные эпизоды и сцены потрясающего драматизма — всё это органически сплетается с взволнованной авторской исповедью, горькими раздумьями, искрится острым юмором, сверкает беспощадной насмешкой, едкой иронией, пронизано то глубочайшей тоской, то мягкой грустью, овеяно пламенной верой в будущее, ненавистью и любовью  борца. «Всё это,— писал о «Былом и думах» Тургенев,— написано слезами, кровью: это горит и жжёт… Так писать умел он один из русских».

«Былое и думы» — мемуары, своеобразный лирико-философ-ский роман, по широте охвата жизни, по полноте, разнообразию и яркости изображённых явлений не имеющий себе равных во всей мировой литературе.

Особенно поразительна портретная галерея, созданная Герценом.

[smszamok]

Образы Белинского и Чаадаева, Грановского и Щепкина, Огарёва и Станкевича, итальянского революционера Д. .Гарибальди и английского социалиста-утописта Р. Оуэна, как и десятков других лиц, нарисованы писателем с необыкновенным мастерством и жизненной правдой. Герцен был великолепным мастером литературного портрета, и недаром Тургенев, отмечая эту черту таланта Герцена, писал: «В характеристике людей, с которыми он сталкивался, у него нет соперников». Вот яркая характеристика В. Г. Белинского: «В  этом застенчивом человеке,   в этом хилом теле обитала мощная, гладиаторская натура; да, это был сильный боец! Он не умел проповедовать, поучать, ему надобен был спор. Без возражений, без раздражения он не хорошо говорил, но когда он чувствовал себя уязвлённым, когда касались до его дорогих убеждений, когда у него начинали   дрожать   мышцы   щёк   и   голос прерываться, тут надобно было его видеть: он бросался на противника барсом, он рвал его на части, делал его смешным! делал его жалким и по дороге с необычайной силой,   с   необычайной поэзией  развивал  свою мысль.  Спор оканчивался  очень  часто кровью, которая у больного лилась из горла. Бледный, задыхающийся, с глазами, остановленными на том, с кем   говорил,   он дрожащей рукой поднимал платок ко рту и останавливался, глубоко   огорчённый,  уничтоженный  своей  физической  слабостью. Как я любил и как жалел я его в эти минуты!..

• „.Лишения и страдания скоро совсем подточили болезненный организм Белинского. Лицо его, особенно мышцы около губ его, печально остановившийся взор равно говорили о сильной работе духа и о быстром разложении тела.

В последний раз я видел его в Париже осенью 1847 года: он был очень плох, боялся громко говорить, и лишь минутами воскресала прежняя энергия и ярко светилась своим догорающим огнём. В такую минуту написал он своё письмо к Гоголю». Вот портрет «будочника», шефа жандармов Дубельта: «Лицо оригинальное, он, наверное, умнее всего Третьего и всех трёх отделений собственной канцелярии. Исхудалое лицо его, оттенённое длинными светлыми усами, усталый взгляд, особенно рытвины на щеках и на лбу ясно свидетельствовали, что много страстей боролось в этой груди, прежде чем голубой мундир победил или, лучше, накрыл всё, что там было. Черты его имели что-то волчье и даже лисье, то есть выражали тонкую смышлёность хищных зверей, вместе уклончивость и заносчивость. Он был всегда учтив».

Не менее выразителен портрет «будочника будочников» Николая I:

• «Я знаю этот взгляд и ни одного не знаю страшнее, безнадёжнее этого серо-бесцветного, холодного, оловянного взгляда». Взгляд Николая I — это взгляд «гремучей змеи»; это «вечно остриженная… медуза с усами». «Он был красив, но красота его обдавала холодом; нет лица, которое бы так беспощадно обличало характер человека, как его лицо. Лоб, быстро бегущий назад; нижняя челюсть, развитая за счёт черепа, выражали непреклонную волю и слабую мысль, больше жестокости, нежели чувственности. Но главное — глаза, без всякой теплоты, без всякого милосердия, зимние глаза».

Герцен был оригинальнейшим и замечательнейшим стилистом. Стиль его произведений поражает выразительностью, яркостью, разнообразием. Он умел находить неожиданные словесные формулы, сравнения, эпитеты, создавать запоминающиеся афоризмы и каламбуры, шутки и пародии {серьёзное облако; холостая религия; зимние глаза; раб при*всех храбростях своих и т. д.). Герцен смело соединял в одной фразе слова разговорной бытовой речи со словами, выражающими самые отвлечённые научно-философские понятия. Он создавал эпиграммы в прозе и фразы, блещущие юмором и неожиданными, яркими сопоставлениями: «Новгород… это большая казарма, набитая солдатами, и маленькая канцелярия, набитая чиновниками». Полицейских Герцен делит на «явнобрачных» и «тайнобрачных», т. е. принадлежащих к тайной полиции.

Герцен — мастер метких характеристик: Николай I— высочайший фельдфебель, деспотических дел мастер, будочник будочников, тяжёлый тиран в ботфортах. Описания Герцена лиричны. Особую прелесть составляет задушевность тона рассказчика. Лиризмом окрашены описания природы, воспоминания автора о безвозвратно ушедшей юности, о любви и т. д. Язык его произведений, особенно «Былого и дум», заслужил высокую оценку крупнейших русских писателей. Тургенев, восхищавшийся многокрасочным языком Герцена, говорил: «Язык его, до безумия неправильный, приводит меня в восторг: живое тело». Герцену Тургенев писал: «Язык твой лёгок, быстр, светел». Л. Н. Толстой, говоря об «удивительном языке» Пушкина, заметил: «Герцен не уступит Пушкину… Где хотите откройте, везде превосходно». По словам Горького, язык Герцена «исключителен по красоте и блеску».

[/smszamok]

Произведения Герцена десятки лет находились под запретом. Полное собрание его сочинений и писем вышло только после Великой Октябрьской социалистической революции. Но ещё задолго до неё (в 1888 г.) Л. Н. Толстой, оценивая значение творчества Герцена, писал: «Что за удивительный писатель! Наша жизнь русская за последние двадцать лет была бы не та, если бы этот писатель не был скрыт от молодого поколения».

(Еще не оценили)

Загрузка...

В общественно-политической и литературной жизни 50—60-х годов виднейшее место принадлежало А.  И. Герцену,  сыгравшему, как указывал В. И. Ленин, «великую роль в  подготовке русской революции». Основные факты Александр ИвановичГерцен родился 25 марта (6 апреля)  1812 г. в Москве  в семье богатого и политической     родовитого     дворянина      Ивана     Алексеевича и литературной   Яковлева.   Брак   родителей   Герцена  не  был деятельности     оформлен,   и   мальчик   считался   «приёмышем», ерцена   «воспитанником»  Яковлева, придумавшего сыну фамилию Герцен  (от немецкого слова Герр — сердце). Яковлев по-своему любил сына, но воспитанием его почти не занимался, и одарённый замечательными способностями мальчик развивался свободно, жадно поглощая книги из отцовской библиотеки, пытливо наблюдая окружавшую его жизнь. Рассказы о пожаре Москвы, о Бородинском сражении были, по словам Герцена, его «колыбельной песнью», учили его любить народ и родину. Большое влияние на Герцена оказали его учителя: француз Бушо, участник революции 1789 г., и студент Протопопов, познакомивший мальчика с запрещёнными вольнолюбивыми стихами Рылеева и Пушкина.

Неизгладимый след в сознании юного Герцена оставило восстание декабристов:

[smszamok]

ему открылся «новый мир». «Казнь Пестеля и его товарищей окончательно разбудила ребяческий сон моей души»,— писал позднее Герцен. Огромное значение в жизни Герцена имела его дружба с Николаем Огарёвым. Они познакомились детьми и стали друзьями и единомышленниками на всю жизнь. Оба благоговели перед памятью декабристов, мечтали стать продолжателями их дела, оба поклялись все свои силы и жизнь отдать борьбе с  самодержавием и крепостничеством и  этой клятве были верны до конца своих дней. Осенью 1829 г. Герцен стал студентом Московского университета, и здесь ещё более окрепла его ненависть к произволу и угнетению. В 1833 г. Герцен с серебряной медалью окончил университет, а спустя год по лживому доносу он вместе с Огарёвым и несколькими ближайшими друзьями был арестован и, признанный «смелым вольнодумцем, весьма опасным для общества», выслан из Москвы. Ссылка длилась около пяти лет.

В годы ссылки Герцен вплотную столкнулся с дикой и подлой чиновничьей средой, с жизнью порабощенного народа. В ссылке он духовно возмужал и закалился, написал многие свои произведения. В 1840 г. Герцен получил возможность вернуться в Петербург. Здесь он сблизился с Белинским, начал сотрудничать в «Отечественных записках», но вскоре по ничтожному поводу был выслан в   Новгород. Герцен, писатель и мыслитель (его псевдоним — Искандер), приобрёл широкую и громкую известность.» Вместе с Белинским он встал во главе передовой части русского общества, учил думать и жить.

Но одна литературно-публицистическая деятельность, протекавшая к тому же в условиях безжалостной цензуры, сопровождавшаяся арестами, ссылками, постоянным полицейским надзором, не могла удовлетворить Герцена, рвавшегося к открытой политической борьбе, и в начале 1847 г. он (с семьёй) уехал за границу. Писатель оказался в Западной Европе в тот момент, когда высоко поднялась волна революционного движения во Франции, Италии, Венгрии. Герцен стал активным участником этого движения. Правительство Николая I, узнав о революционной деятельности Герцена, потребовало его возвращения в Россию, где он мог ожидать только тюрьмы или Сибири. «На глухое мученичество, на бесплодное молчание, на повиновение» Герцен идти не хотел. Он жаждал борьбы, хотел «развязать себе руки и слово для действия, для примера», стремился «разбудить дремлющее сознание народа». «Я здесь полезнее, я — бесцензурная речь ваша, ваш свободный орган, ваш случайный представитель», — писал он московским друзьям.

Герцен отказался вернуться в Россию — обрёк себя на изгнание. Он уехал в Швейцарию, где приписался с семьёй к крестьянскому обществу небольшой деревушки Шатель. В России убавилось одним дворянином, в Швейцарии прибавилось одним крестьянином.

В эти годы Герцен переживал мучительный идейный кризис. Он видел жестокую расправу буржуазных правительств с обманутыми народными массами, «отвратительное торжество» победителей, пережил разгром революционных надежд. Он понимал, что без новой революции нет дороги к народному счастью, но не видел силы, способной возглавить борьбу. А рабочий класс в то время не был ещё такой силой в России.

«Духовная драма Герцена,— отмечал В. И. Ленин,— была порождением и отражением той всемирно-исторической эпохи, когда революционность буржуазной демократии уже умирала (в Европе), а революционность социалистического пролетариата еще не созрела».

Но и в годы духовного кризиса Герцена не покидала вера в великое будущее России.

В написанных незадолго до смерти «Письмах к старому товарищу» он с надеждой и радостью писал о «международных ра-ботничьих съездах» (т. е. о конгрессах Первого Интернационала), отмечал «серьезный характер» этой «боевой организации», утверждал, что «работники» (рабочий класс) «составят первую сеть и первый всход будущего экономического устройства». Так, в конце своей жизни Герцен «обратил свои взоры… к Интернационалу, к тому Интернационалу, которым руководил Маркс» (В.  И. Ленин).

Осенью 1869 г. Герцен поселился в Париже: он предчувствовал скорый взлёт революционной волны во Франции. И эти предчувствия не обманули его: разразившиеся вскоре события привели к возникновению Парижской коммуны. Но дожить до этого первого опыта пролетарской диктатуры Герцену не довелось: заболев воспалением лёгких, он скончался 21 января 1870 г.

Похоронен Герцен в Ницце. На его могиле поставлен памятник, изображающий Герцена во весь рост: в глубоком раздумье, со скрещенными на груди руками, он стоит, обращенный лицом к России, полный веры в её светлое будущее. «Былое и думы»   Крупнейшим     художественным     произведением Герцена  зарубежного  периода  его жизни  были «Былое   и   думы»—лучшее,  что  создал он  как писатель. Этот «вечерний труд»  создавался в то время,   когда   «чужой   мир», «чужое племя» окружали  Герцена  и ему хотелось мысленным взором охватить пережитое, подвести итоги, рассказать о своём времени и своей жизни, до конца отданной борьбе с самодержавием и крепостничеством.

[/smszamok]

И вот заструился поток его воспоминаний. В своей «исповеди» он развернул огромную историческую панораму, с великолепным  мастерством  нарисовал образы людей, с которыми дружил и враждовал, и в центре поставил себя — русского революционера, главного героя   «Былого и дум».  Он раскрывал   свою  жизнь,  личную   и    общественную,   с   «мужественной   и   безыскусственной   правдой»,   как сказал   Тургенев.

(Еще не оценили)

Загрузка...

В середине 50-х годов XIX века в некрасовском «Современнике» было опубликовано свыше ста стихотворений Фёдора Ивановича Тютчева. Его первые произведения, напечатанные в альманахах и жуоналах 20—30-х годов XIX века, в том числе и в «Современнике», издававшемся Пушкиным, остались не оценёнными широкой публикой. Литературная слава пришла к Тютчеву на шестом десятке лет его жизни. В одной из своих статей Некрасов назвал Тютчева «первостепенным поэтическим талантом», а Добролюбов охарактеризовал его как поэта, которому «доступны… и знойная страстность, и суровая энергия, и глубокая дума, возбуждаемая не одними стихийными явлениями, но и вопросами нравственными, интересами общественной жизни». Литературное наследие Тютчева невелико по объёму, но Фет в надписи на сборнике стихов Тютчева  справедливо сказал:

• Муза,   правду  соблюдая,
• Глядит, и на весах у ней
• Вот эта книжка небольшая
• Томов   премногих   тяжелей.

Ф. И. Тютчев — один из крупнейших русских поэтов-лириков, поэт-мыслитель. Его лучшие стихотворения

[smszamok]

и сейчас волнуют читателя художественной зоркостью поэта, глубиной и силой мысли. На всём творчестве Тютчева лежит печать сложности, мучительных раздумий и противоречивости; истоки их в той бурной и противоречивой общественной жизни, участником   и вдумчивым наблюдателем которой был поэт.

Называя себя «обломком старых поколений», Тютчев писал:

• Как грустно полусонной тенью,
• Навстречу солицу   и движенью
• С изнеможением в кости.
• За  новым племенем брести.

Человека Тютчев называет «беспомощным», «ничтожной пылью», «мыслящим тростником». Судьба и стихии властвуют, по его мнению, над жизнью человека, «злака земного», «сироты бездомного»; участь человека подобна льдине, тающей на солнце и уплывающей «во всеобъемлющее море»— в «бездну роковую».

И а то же время Тютчев славит борьбу, мужество, бесстрашие человека, бессмертие человеческого подвига:

• Мужайтесь, боритесь, о храбрые други,
• Как бой ни жесток, ни упорна борьба!
• Над вами безмолвные звёздные круги,
• Под вами немые, глухие гроба.
• Пускай олимпийцы завистливым оком
• Глядят на борьбу непреклонных сердец.
• Кто, ратуя, пал, побеждённый лишь роком,
• Тот вырвал из рук их победный венец.

Печать раздвоенности лежит и на любовной лирике Тютчева. С одной стороны, любовь и её «очарованье» — это «жизни ключ», это «чудесный плен», «чистый огонь», «союз души с душой родной»; с другой стороны, любовь представляется ему «буйной слепотой»,- «борьбой неравной двух сердец», «поединком  роковым», в котором

• Мы то всего вернее губим,
• Что сердцу нашему милей.

Одно из самых замечательных явлений русской поэзии — стихи Тютчева о пленительной русской природе. Природа в его стихах всегда одухотворена, мыслит, чувствует, говорит:

• Не то, что мните вы, природа —
• Не слепок, не бездумный лик.
• В ней есть душа, в ней есть свобода,
• В ней есть любовь, в ней есть язык.

«Душу», жизнь природы поэт стремится понять и запечатлеть во всех её проявлениях. С удивительной художественной наблюдательностью и любовью, очеловечивая жизнь природы, Тютчев создал незабываемые поэтические картины «осени первоначальной», весенней грозы, летнего вечера, ночного моря, утра в горах. Прекрасным образцом такого глубокого, проникновенного изображения мира природы может явиться описание летней бури.

Поэзия Фета — поэзия намёков, догадок, умолчаний; его стихи по большей части не имеют сюжета,— это лирические миниатюры, назначение которых передать   читателю   не   столько   мысли   и    чувства,   сколько   «летучее» настроение поэта. Истинная поэзия, утверждал он, доступна только избранным. «Благороднейшие произведения гения для тупого большинства людей вечно должны оставаться закрытыми книгами, как общество государей недоступно для черни»,— заявлял Фет. Неполноценным ему казалось всякое художественное произведение, «имеющее какую бы то ни было тенденцию».

Некрасовской музе, «сестре народа», «музе мести и печали», Фет противопоставлял свою музу — «нетленную богиню», «в венце из роз», чуждую народу.

• Заботливо храня твою свободу,
• Непосвящённых я к тебе не звал,
• И рабскому их буйству я в угоду
• Твоих речей не осквернял,—
• Афанасий  Афанасьевич   Фет.
• писал он о своей музе.

Отворачиваясь от трагических сторон действительности, от тех вопросов, которые мучительно волновали его современников, Фет ограничил свою поэзию тремя темами-, любовь, природа, искусство. Ему были чужды душевные бури и тревоги. Поэт писал:

Язык душевной непогоды Был непонятен для меня. Любовь для него — защита «от вечного плеска и шума жизни». В то же время любовная лирика Фета отличается богатством оттенков, нежностью и душевной теплотой. «Сердца напрасную дрожь», «мёд благовонный» любовной радости и «пленительных снов» «поэт-чародей», как себя называл Фет, живописал словами удивительной свежести и прозрачности. Пронизанная то светлой печалью, то лёгкой радостью, его любовная лирика до сих пор «золотом вечным горит в песнопенье».

Вторая тема лирики Фета — природа. «Стремясь от людей утаиться», он уходит в мир природы, стремится слиться с нею: «Меж теми звёздами и мною какая-то связь родилась».«Природы тайный соглядатай», он обладает острым поэтическим  зрением  и  слухом:   видит,  как  летящий  «против   бури»   ворон  «крылами машет тяжело», как «в росинке, чуть заметной», отражается солнце, слышит крики перепелов, треск коростелей, «порывистые трели» соловья.  Он умел очеловечить природу, находить в ней отзвук своим настроениям и чузствам, тонко ощущал прелесть русской природы, любил красоту родного пейзажа.

• Сын севера, люблю я шум лесной
• И зелени растительную сырость…—
• писал он в стихотворении «Италия».

Италии он противопоставляет свою северную родину, где «бархат степи зеленей» и где «смелей, и слаще, и задорней весенний свищет соловей». Замечательная пейзажная лирика Фета — лучшая часть его поэзии.

Бесспорным достоинством большинства стихотворений Фета, тонкого лирика в поэзии, является их певучесть и музыкальность. Эту особенность его творчества отметил великий русский композитор П. И. Чайковский.

[/smszamok]

«Можно сказать,— писал он,— что Фет в лучшие свои минуты выходит из пределов, указанных поэзии, и смело делает шаг в нашу область. Это не просто поэт, скорее, поэт-музыкант». Бегство от современной действительности нашло отражение в ряде стихотворений Фета, посвященных древней Греции и Риму. Защитники «искусства для искусства» пытались представить Фета преемником Пушкина. На самом же деле между вольнолюбивой поэзией друга декабристов Пушкина, чей «неподкупный голос» «был эхом русского народа», и оторванной от жизни поэзией Фета — непроходимая пропасть.

(Еще не оценили)

Загрузка...

Сонные улицы города с их дворянскими и купеческими особняками, густая тень симбирских садов, широкое раздолье волжских вод, открывавшееся с высокого обрывистого берега Волги,— вот картины, окружавшие в детстве будущего бытописателя провинциальной патриархальной России. Быт семьи Гончаровых носил двойственный — полукупеческий, полудворянский — характер. Гончаровы вели торговлю хлебом. Между тем дед писателя, дослужившийся из полковых писарей до чина капитана, получил дворянское звание и внёс в исконный купеческий уклад своей семьи отпечаток другой культуры. Поэтому дом Гончаровых с его барской обстановкой и обилием слуг, окружённый садом, людскими, конюшнями, сараями, амбарами и птичниками, напоминал скорее дворянскую усадьбу, чем купеческое владение. Отец Гончарова умер, когда мальчику было семь лет. Торговые дела семьи продолжала вести мать, умная и энергичная женщина, а заботы о воспитании четверых детей — двух мальчиков и двух девочек — взял на себя Н. Н. Трегубое, помещик, отставной моряк, поселившийся в доме Гончаровых.

По настоянию Трегубова Гончаров был отдан для

[smszamok]

обучения в частный дворянский пансион. В этом пансионе он получил первоначальное знание иностранных языков и познакомился со-многими русскими и иностранными классиками.

В 1822 г. Гончаров был отправлен для продолжения образования в Москву, в коммерческое училище. О восьми годах, проведённых в этом училище, Гончаров вспоминал позже с горечью. Единственным светлым воспоминанием этих лет он считал знакомство со стихотворениями Пушкина, в 20-х годах властно покорившего русское общество обаянием своего гения. В 1830 г. Гончаров вышел из коммерческого училища, не окончив его, а в 1831 г. поступил на словесное отделение Московского университета.

студенческой скамье, были памятными в истории университета. В это время в нём учились Белинский, Герцен, Станкевич, Лермонтов, Огарёв. Однако о роли университета в его духовном развитии Гончаров всегда вспоминал с благодарностью.

Герцен впоследствии писал: «Московский университет своё дело делал; профессора, способствовавшие своими лекциями развитию Лермонтова, Белинского, И. Тургенева, Кавелина, Пирогова, могут спокойно играть в бостон и ещё спокойнее лежать под землёй» («Былое и думы»). К числу таких профессоров университета эпохи Гончарова следует прежде всего отнести Н. И. Надеждина.

В студенческой жизни Гончарова произошло событие, оставившее неизгладимый след в его памяти. Это — посещение университета Пушкиным. А. С. Пушкин посетил Московский университет в сентябре 1832 г. Гончаров воочию увидел любимого поэта, увлечённого спором с профессором истории М. Т. Каченовским. Речь шла о подлинности «Слова о полку Игореве».  Уже в 1849 г. были готовы первые главы романа, и одна из них, «Сон Обломова», в том же году появилась в «Литературном сборнике» журнала «Современник». Восторженное одобрение, которое эта глава встретила среди читателей, должно было бы, казалось, побуждать Гончарова к энергичной работе над романом, однако целый ряд обстоятельств помешал этому. Летом 1849 г. Гончаров после четырнадцатилетнего перерыва совершил поездку в Симбирск. Там, под влиянием впечатлений, нахлынувших на него со всех сторон, у него зарождается план третьего романа — «Обрыв». Интерес к «Обрыву» отодвигает на некоторое время работу над «Обломовым».

В 1852 г. новое обстоятельство нарушает спокойное течение жизни Гончарова и мешает ему полностью отдаться работе над «Обломовым». В этом году из Петербурга отправлялась в кругосветное плавание экспедиция русских кораблей под начальством вице-адмирала Путятина. В качестве секретаря, на обязанности которого лежало описать путешествие к берегам Японии и Америки, к Путятину был   прикомандирован  Гончаров.

Посетив на фрегате «Паллада» (так называлось судно Путятина) берега Европы, Атлантический океан, берега Африки, Мадеру, Индийский океан, Яву, Китай, Японию и ряд других стран и местностей, Гончаров в начале 1855 г. вернулся через Сибирь в Петербург. Литературным плодом этого «путешествия по казённой надобности», как называл его Гончаров, были путевые заметки, изданные писателем в 1858 г. двухтомной книгой под названием «Фрегат «Паллада».

«Фрегат «Паллада» — ценный и интересный образец путевых очерков, в которых описание быта и нравов посещаемых стран облечено в подлинно художественную форму.

«Обломов» окончательно закрепил за Гончаровым славу первоклассного русского писателя. Добролюбов посвятил роману знаменитую статью «Что такое обломовщина?»

В 1856 г.  Гончаров получил должность цензора. Двухлетний отдых от работы цензора, новое путешествие за границу, в Мариенбад, и поездка на родину, в тихий Симбирск, подкрепили  здоровье  Гончарова. В октябре 1862 г. он снова возвращается к служебной деятельности, сначала в качестве редактора официальной газеты «Северная почта», а затем члена совета Главного управления по делам печати. В 1867 г. Гончаров окончательно вышел в отставку, отдав служебной деятельности около тридцати лет.

Но любимое детище оказалось далеко не самым лучшим созданием автора. Консерватизм Гончарова, усилившийся в 60-е годы, привёл к тому, что оценка соотношения сил в стране, данная в романе, оказалась неправильной. Это выразилось в откровенной идеализации патриархальной старины и во враждебном изображении революционной демократии того времени.

После выхода в свет романа «Обрыв» Гончаров Последние   прожил   более двадцати   лет.   Мучимый   долгие годы одышкой, ставший очень подозрительным к людям, он замкнуто жил в своей петербургской квартире на Моховой улице. Иногда однообразное течение его жизни прерывалось путешествиями за границу. Изредка в печати появлялись небольшие статьи, очерки и воспоминания старого писателя («Литературный вечер», «В университете», «На родине», «Заметки о личности Белинского», «Мильон терзаний», «Лучше поздно, чем никогда», «Слуги старого времени»). Наибольший интерес и значение представляют среди них «Мильон терзаний» (1872)—прекрасная статья о комедии Грибоедова «Горе от ума», и «Лучше поздно, чем никогда» (1881) — образец искренней авторской исповеди. Эти произведения творца «Обломова» вскрыли новые стороны его писательской личности.

В 1882 г. исполнилось семьдесят лет со дня рождения Гончарова, пятьдесят лет со времени напечатания его перевода из романа «Атар-Гюль» и тридцать пять лет с момента появления в печати   «Обыкновенной   истории». Отмечая этот тройной юбилей, друзья и поклонники поднесли Гончарову бронзовые часы с фигурой Марфиньки — одной из героинь романа «Обрыв».

Гончаров умер 15 сентября 1891 г. дряхлым стариком в Петербурге, в той квартире на Моховой, в которой он прожил последние тридцать лет своей жизни. Всё состояние он завещал семье своего старого слуги. Похоронили его на кладбище Александро-Невской лавры, на краю обрыва. Один из друзей его записал в своих воспоминаниях: «Когда почил Иван Александрович Гончаров, когда с ним произошла всем нам неизбежная обыкновенная история, его друзья… выбрали место на краю этого крутого берега, и там покоится теперь автор Обломова… на краю обрыва…»

Гончаров не раз указывал, что «Обыкновенная Трилогия история», «Обломов» и «Обрыв» представляют собой нечто цельное, что он видит «не три романа, а один. Все они связаны одной общей нитью, одной последовательной идеей — перехода от одной эпохи русской жизни… к другой…» В этом смысле, романы Гончарова могут быть названы трилогией !.

Переход от одной эпохи к другой, совершавшийся в те двадцать пять лет, когда писалась трилогия, не мог, конечно, не отразиться на взглядах и настроениях самого автора. История страны — сложный процесс, сопровождающийся обычно и ростом новых общественных групп, и изменением форм общественной жизни. Как отразился этот процесс в трилогии Гончарова?

В «Обыкновенной истории», когда перед русским обществом 40-х годов встала задача трезвой оценки столкновения патриархальной и буржуазной культуры, Гончаров твёрдо стоит на прогрессивных позициях просвещённой буржуазии и разоблачает с этих позиций несостоятельность дворянско-усадебной культуры. Роман «Обломов» создавался позже, в 50-е годы, когда конфликт между двумя укладами — патриархально-крепостническим и капиталистическим — ещё более обострился и поставил вопрос о неизбежности ликвидации крепостного права. Приближалась реформа 1861 г. В «Обломове» Гончаров углубляет показ разложения феодально-крепостнического строя и выносит ему суровый приговор, хотя  и с некоторой затаённой грустью.

«Обрыв» создавался в основном в 60-е годы. Патриархально-усадебный быт теперь уже уходил в прошлое. Позиции буржуазии окрепли. Но в это время на сцену русской истории выступила новая общественная сила — революционная демократия, грозившая расшатать основы того нарождавшегося капиталистического строя, защитником которого был Гончаров.

[/smszamok]

Теперь позиции Гончарова, врага всякой насильственной ломки, становятся всё более и более консервативными. Он оглядывается назад и ищет спасения от надвигающейся опасности в союзе между дворянством и буржуазией. Это был союз во имя борьбы против общего врага дворянства  и буржуазии — против   революционной демократии.

Так — от разоблачения патриархально-дворянского уклада и утверждения торжества буржуазии к союзу между дворянством и буржуазией против революционной демократии — изменялись в трилогии взгляды и настроения Гончарова.

(Еще не оценили)

Загрузка...

Жизнь Добролюбова лишена внешнего драматизма, но богата сложным и ярким внутренним содержанием. На его могиле Некрасов сказал: «Бедное детство в доме бедного… священника, бедное полуголодное учение, потом четыре года лихорадочного, неутомимого труда и, наконец, год за границей, проведённый  в предчувствии смерти,— вот  и   вся биография Добролюбова!» Добролюбов родился в Нижнем Новгороде (ныне город Горький), в семье священника, умного и образованного человека, любившего книги и хорошо знавшего светскую литературу. Добролюбов учился в духовном училище, а затем в нижегородской духовной семинарии, где чтение книг было для него главным занятием и единственным наслаждением и отдыхом от тупых и скучных занятий. Семнадцати лет Добролюбов поступил в Главный педагогический институт в Петербурге. Там Добролюбов доставал запрещённые цензурой книги, увлекался Герценом, просиживал над его статьями целые ночи. Он рвался к активной борьбе за благо обездоленных и неимущих, стремился стать в центре предстоящей борьбы за счастье народа. Со жгучим интересом следил он за первыми шагами Чернышевского, видел в нём единственного достойного народа вождя. В 1856 г. Добролюбов принёс свою первую статью в редакцию «Современника».

В 1857 г. Добролюбов окончил институт и мог, к великой радости

[smszamok]

Чернышевского, с головой уйти в журнальную работу. Чернышевский называл его самым сильным талантом в «Современнике» и отмечал, что «ещё в 1858 году Добролюбов имел уже преобладающее влияние в журнале». Уже осенью 1857 г. Добролюбов стал во главе наиболее важного в то время отдела журнала — критико-библио-графического, и Чернышевский сказал ему: «Пишите, о чём хотите, сколько хотите, как сами знаете. Толковать с вами нечего. Достаточно видел, что вы правильно понимаете вещи… Вы единственный человек, который правильно судит о положении нашего общества». Человек исключительной принципиальности, Добролюбов, как вспоминает близко знавшая его А. Я. Панаева, «очень заботился, чтобы ни одна фраза не противоречила направлению журнала».

Без любимого дела, которому он отдавал все свои силы, Добролюбов не представлял себе жизни.  «Если бы мне сказали,— с условием бросить журнал, я, не колеблясь, предпочёл бы лучше прожить до 30 лет, но не бросать свою журнальную деятельность».

Статьи Добролюбова учили мыслить и жить. Для разночинной интеллигенции он был признанным наставником и руководителем. «Белинский и Добролюбов — это мои нравственные учители»,— говорил, например, писатель Ф. М. Решетников.

«Мужицкий демократ», убеждённый революционер, Добролюбов беспощадно разоблачал всё узкое, фальшивое, классово-эгоистическое в современном ему общественном устройстве и литературе.    Ему   приходилось   действовать  в   условиях  жестокой цензуры, прибегать к иносказаниям и умолчаниям, ивсёженадо признать, как писал Ленин, «что даже в крепостной России Добролюбов и Чернышевский умели говорить правду то молчанием о манифесте 19 февраля 1861 г., то высмеиванием и шельмованием  тогдашних либералов». Как лермонтовский   Мцыри,   «он знал одной лишь думы власть, одну, но   пламенную   страсть», жил в постоянном ожидании   скорой   крестьянской   революции, с мучительным нетерпением звал её и готовился к ней.

В суровой ночи николаевского и александровского царствований он провидел рассвет, наступление «настоящего дня», как называл Добролюбов революцию: «Придёт же он, наконец, этот день. И, во всяком случае, канун недалёк от следующего за ним дня: всего-то какая-нибудь ночь разделяет их…»

«Желанная и святая» революция пришла гораздо позднее; Добролюбов умер, не дождавшись её, но, умирая, он знал, что сделал «благое дело» среди царившего зла, и с полным правом сказал о себе:

• Милый друг, я умираю,
• Оттого что был я честен.
• Но зато родному краю,
• Верно, буду я известен.

Смерть Добролюбова была великой утратой. Это прекрасно понимал Чернышевский, который любил Добролюбова, как сына. «Я — тоже полезный человек, но лучше бы я умер, чем он. Лучшего своего защитника потерял в нём русский народ»,— писал Чернышевский. То же чувство мужественной скорби выразил и Некрасов в замечательном стихотворении «Памяти Добролюбова»:

• Но слишком рано твой ударил час,
• И вещее перо из рук упало.
• Какой светильник разума угас!
• Какое сердце биться перестало!

Литературное наследство Добролюбова очень велико. Он оставил после себя большое количество лирических и сатирических стихотворении, пародий, эпиграмм, несколько  прозаических художественных произведений. Самым главным в этом наследстве являются его критические -статьи, посвященные творчеству Щедрина, Островского, Гончарова, Тургенева, Достоевского, Шевченко и других писателей. 15 своих гениальных критических статьях Добролюбов выступает как продолжатель Белинского, как самый последовательный и верный ученик Чернышевского. «Мужицкий демократ», Добролюбов страстно восставал против всяких попыток приукрашивания Жизни, против искусства, уводящего   от   борьбы   за   переустройство жизни на новых началах, достойных человека.

Писатель, по мнению Добролюбова, должен стоять близко к народу, уметь улавливать и угадывать его интересы и потребности, знать, что нужно народу. «Мерою достоинства писателя или отдельного произведения,— писал он,— мы принимаем то, насколько служат они выражением естественных стремлений известного времени и народа».

Искусство должно служить народу, выражать его интересы и потребности, постоянно учил Добролюбов. Поэтому он был таким непримиримым противником сторонников «искусства для искусства», утверждавших, что искусство не должно быть отражением жизни народа и его запросов. «Мы никогда не согласимся,— писал он,— чтобы поэт, тратящий свой талант на образцовые описания листочков и ручейков, мог иметь одинаковое значение с тем, кто с равной силою таланта умеет воспроизводить, например, явления общественной жизни». Вслед за Чернышевским он боролся за то, чтобы искусство не отрывалось от жизни, а воспроизводило её, объясняло жизнь и произносило приговор над жизнью. Выше всего в искусстве Добролюбов ценил правду. «Главное достоинство писателя-художника состоит в правде его изображений…»

Достоинство и значение литературного произведения определяются тем, «как глубоко проникает взгляд писателя в самую сущность явлений, как широко захватывает он в своих изображениях различные стороны жизни». Если произведение искусства неправдиво, ложно, «оно становится даже вредным, потому что служит не к просветлению человеческого сознания, а, напротив, ещё к большему помрачнению». Правда жизни — необходимое условие подлинного произведения искусства. Задачу критики он видел в разъяснении, правильном истолковании того, что дано художником в произведении искусства. Критик должен помочь читателю разобраться в общественной и художественной ценности произведения, не навязывая читателю и автору того, чего нет в самом произведении. Отмечая, что иногда сам художник неправильно объясняет смысл своего творения, Добролюбов говорил, что задача подлинной критики в том и состоит, «чтобы разъяснить смысл, скрытый в созданиях художника…»

[/smszamok]

В лице Добролюбова мы имеем перед собой критика-просветителя, «писателя, страстно ненавидевшего произвол и страстно ждавшего народного восстания против «внутренних турок» — против самодержавного правительства».

(1голосов, средний: 5,00 out of 5)

Загрузка...

Резкого обострения достигла в 60-е годы литературная борьба, которая развернулась между крестьянскими демократами во главе с Чернышевским, с одной стороны, и либеральными и консервативными  писателями — с другой. Ареной этой борьбы стал, в частности, журнал «Современник». Журнал «Современник» был создан Пушкиным и начал «Современник» выходить в 1836 г., за год до его смерти. Один год журнал издавался группой близких поэту людей; в 1838 г. его редактором стал профессор П. А. Плетнёв, ректор Петербургского университета. Журнал стоял вне литературных группировок, был бледным и незаметным. В 1847 году журнал взяли в аренду Панаев и Некрасов, которые сумели сгруппировать вокруг него все лучшие литературные силы того времени: критический отдел вёл Белинский, в журнале сотрудничали Герцен, Огарёв, Тургенев Григорович, Достоевский, Л. Толстой, Фет и др. Однако смерть Белинского и разгул реакции, начавшийся в связи с ростом революционного движения на Западе (в 4848 г.) и в России, снизили общественный уровень журнала.

Но приближалось новое время, слышнее зазвучал голос

[smszamok]

«новых людей» —революционных демократов, и скоро два их гениальных представителя, Чернышевский и Добролюбов, вошли в редакцию «Современника» и сделали журнал революционной трибуной, орудием борьбы за свержение всех старых властей. Успех журнала возрастал с каждой новой его книжкой. «Журнал наш идёт отлично… Думаю, что много в этом «Современник» обязан Чернышевскому», — писал Некрасов. Григоровичу, Дружинину, сторонникам медленных и постепенных реформ,—был чужд «мужицкий демократизм» Чернышевского и Добролюбова, сторонников крестьянской революции. Это обострение разногласий отражало резкое размежевание классовых сил, которое наметилось в обществе накануне «освобождения». Чернышевский в ряде статей доказывал классовый характер подготовлявшейся реформы, защищал интересы трудящегося крестьянства; то же делал и Добролюбов.

К 1866 г. «Современник» получил уже  два предостережения о закрытии, из них  второе было результатом помещённого в журнале стихотворения Некрасова  «Железная дорога». Цензор нашёл  в этом  правдивейшем стихотворении «страшную клевету, которую  нельзя читать без содрогания».   Направление  журнала  цензура   определяла   так: «Оппозиция   правительству, крайность политических и нравственных  мнений,  социально-демократические  стремления,  наконец, религиозные отрицания и материализм».

4 апреля 1866 г. Каракозов совершил покушение на Александра II. Для борьбы с «крамолой» из Вильно был вызван и получил диктаторские полномочия генерал Муравьёв, за жестокое подавление польского восстания получивший прозвище «вешателя». Все передовые литераторы жили в тревожном ежедневном, ежечасном ожидании обыска и ареста. Об этом времени красочно рассказал сотрудник «Современника» Елисеев:  «Тот, кто не жил тогда в Петербурге и не принадлежал  к литературным кругам… не может представить той паники, которая здесь происходила. Всякий литератор, не принадлежавший к направлению Каткова’.,. считал себя обречённою жертвою и был уверен, что его  непременно, потому  только,  что  6н литератор,   арестуют… Сотрудники «Современника», на который Катков смотрел   как на очаг и притон всяких зловредных учений, тем более были уверены в неизбежности такой участи для себя».

Стало ясно, что дни «Современника» сочтены. Некрасов, как и большая часть передовых литераторов, переживал состояние крайней тревоги. Как главный редактор «Современника» Н. А. Некрасов, отдавший журналу двадцать лет жизни, предпринимал разнообразные попытки, чтобы сохранить орган передовой общественной мысли. Однако ничто не помогло. В июне 1866 г. «Современник» был снова закрыт и на этот раз — навсегда. Одновременно с ним был запрещён и другой передовой журнал — «Русское слово», главным сотрудником которого был Д. И. Писарев, четвёртый год томившийся  в Петропавловской  крепости.

«Русское слово» — журнал, близкий к «Современнику», «Русское слово» был основан в 1859 г. Талантливые статьи Писарева принесли журналу широкую известность в кругах демократических читателей и ненависть реакционеров. «Русское слово», по словам демократического деятеля 60-х годов Шелгунова, было другой стороной медали, первую сторону которой представлял «Современник». «Русское слово» было как бы дополнением к «Современнику». Разногласия, возникавшие иногда между этими журналами, отражали разногласия внутри одного, хотя и не единого, демократического лагеря. «Русское слово» до конца разделило судьбу «Современника»: в 1866 г. оба журнала были навсегда запрещены. Все лучшие статьи Писарева были напечатаны в «Русском слове», а когда этот журнал был запрещён, Писарев перешёл в некрасовские «Отечественные записки».

Резко враждебную «Современнику» и «Русскому слову» Позицию занимали журналы «Библиотека для чтения» и «Русский вестник». Критик «Библиотеки для чтения» А. Дружинин выступил с программой «чистого искусства», не связанного с реальной жизнью. Он утверждал, что искусство должно отказаться от изображения действительности и оставаться чуждым всяким общественно-политическим вопросам. «Поэт,— писал Дружинин,— живёт среди своего возвышенного мира и сходит на землю, как когда-то сходили на неё олимпийцы, твёрдо помня, что у него есть свой дом на высоком Олимпе».

Взгляды Дружинина не могли иметь и не имели успеха у широких кругов общества 60-х годов. Лучшая часть русской интеллигенции следовала за Чернышевским и Добролюбовым и соглашалась с Некрасовым, говорившим;. «Нет науки для науки, нет искусства для искусства — все они существуют для общества, для облагораживания и возвышения человека…»

[/smszamok]

Поэты, разделявшие теории Дружинина: Фет, Майков и другие, не были популярны среди передовой части русского общества. Поэтическим вождём поколения был Некрасов, за которым шла большая группа талантливых поэтов-демократов: М. Л. Михайлов, А. Н. Плещеев, В. С. Курочкин, Д. Д. Минаев и др. Особенно враждебную «Современнику» позицию занимал журнал Каткова «Русский вестник» (изд. с 1856 г.). В начале второй половины 50-х годов, когда борьба между крестьянскими демократами и сторонниками правительства не достигла ещё крайней остроты, Катков занимал либеральные позиции (в его журнале в 1856—1857 гг. были напечатаны, например, «Губернские очерки» Салтыкова-Щедрина), но вскоре после «освобождения», «во время первого демократического подъёма в России (начало 60-х годов XIX в.) повернул к национализму, шовинизму и бешеному черносотенству» (В. И. Ленин, Сочинения, т. 18, стр. 250). Катков изо дня в день травил Герцена, Чернышевского, Писарева, клеветал на революционную молодёжь и призывал правительство к жестокой расправе с ней. «Русский вестник» был центром притяжения для многих либеральных и консервативных писателей. Поддерживаемый правительством, журнал Каткова стал своеобразным «чёрным альбом» реакции.   .