Сочинения

(1голосов, средний: 3,00 out of 5)

Загрузка...

После того как у мальчика умер отец, он стал жить с дедом и бабушкой. В доме деда царила мрачная атмосфера, в которой и формировался характер Алеши. Хотя нужно сказать, что она почти не повлияла на мировоззрение этого героя С первых дней в доме деда Алеша замечал, что его родственники угрюмые, жадные, самолюбивые. Мальчик сразу же не полюбил деда, который показался ему злым и даже немного жестоким. Также Алеше не понравились его дядья. В доме деда жил слепой мастер Григорий, он был уже старый. Часто дядья с сыновьями подшучивали над ним, насмехаясь над его слепотой. Они шутки ради могли обидеть мастера и спокойно смотреть, как он, превозмогая боль; смирялся с этим. Алеша был не таким. Он понимал Григория, жалел его и никогда не участвовал в этих «свинцовых мерзостях», он не принимал таких шуток. Мальчик иногда говорил с мастером, хотя тот был не очень разговорчив.

Алеша редко выходил на улицу, потому что встречал там ребят, которые только и говорили о драках в его доме и всегда находили повод посмеяться над мальчиком, из-за чего он всегда с ними дрался. А в следующий раз его уже не пускали за ворота. До того как Алеша стал жить в доме деда, он никогда не видел, чтобы детей били. Но здесь сам мальчик стал относиться к числу тех, кого за любую провинность били. Дед наказывал таким способом всех детей в доме. Поначалу мальчик сопротивлялся, пытался доказывать деду, что тот не прав, но вскоре смирился и с этим. После таких наказаний он несколько раз болел. Очень обижало Алешу также и то, что дед бил бабушку, когда считал, что та лезет не в свое дело. Он не раз говорил своему деду об этом, но тот злился еще больше.

Среди родных у Алеши остался только один близкий ему и любимый человек — это бабушка. После смерти отца она заняла в душе Алеши его место, а когда уехала мать, она одна давала мальчику ту любовь и ласку, которую в детстве он не получал от отца и матери. Бабушка всегда рассказывала мальчику разные истории, сказки и стихи, она давала ему хорошие советы, к которым тот всегда прислушивался.

Алеша был добрым мальчиком. Он сочувствовал обиженным, обездоленным людям, а среди злых старался найти хороших и искренних. Мальчик тянулся к людям и каким-то неведомым чувством понимал, какой человек добрый, а какой злой. За время жизни с дедом и бабушкой Алеша повстречал только несколько по-настоящему добрых, открытых людей. Те, к кому он был больше всех привязан, — это Цыганок и Хорошее Дело. Этих двух людей он вспоминал очень часто. В представлении мальчика Цыганок был сказочным героем, а Хорошее Дело всегда давал ценные советы, которые впоследствии помогли Алеше. Он подолгу общался с ним. Иной раз они просто сидели и молчали, думая о чем-то своем. Хотя Хорошее Дело никто не любил и Алеше запрещали встречи с ним, их дружба продолжалась, а мальчик даже и не думал прерывать ее. Ведь Алеша спокойно мог все рассказать ему, поделиться своими тайнами, чувствами, зная, что его всегда поймут. Таким образом, этот старый человек в какой-то мере научил его жить и понимать других людей.

Мне понравился этот мальчик, потому что у него доброе и чуткое сердце, потому что он выделяется из толпы мрачных, нежизнерадостных людей. Алеша понимает, что значит любить, сочувствовать ближнему и несчастному, что встретишь не часто. Но самое главное, что среди того большинства злых, жадных, самолюбивых людей он отыскал добрых и отзывчивых, что среди зла, которое царило повсюду, этот мальчик смог найти добро.

(2голосов, средний: 3,00 out of 5)

Загрузка...

Городская тема имеет давние традиции в русской литературе и связана с именами Ф.М. Достоевского, А.П. Чехова, М. Горького, М. Булгакова и многих других известных писателей. Но, пожалуй, только в 1970-1980-е годы XX в. произведения на эту тему стали объединяться под рубрикой «городская проза». Стоит напомнить, что в современной литературе определения типа «деревенская», «городская», «военная» не являются научными терминами, носят условный характер. Они используются в критике и позволяют установить самую общую классификацию литературного процесса. Филологический анализ, ставящий целью изучение особенностей стилей и жанров, своеобразия психологизма, типов повествования, отличительных признаков в использовании художественного времени и пространства и, конечно же, языка прозы, предусматривает иную терминологию.

Что стало причиной возникновения городской прозы в ее новом качестве? В 1960-1970-е годы по причинам, о которых речь шла выше, в России активизировались миграционные процессы. Городское население стало быстро увеличиваться. Соответственно изменялись состав и интересы читательской аудитории. Следует помнить, что

[smszamok]

в те годы роль литературы в общественном сознании была значительно активнее, чем теперь. Естественно, что привычки, манера поведения, образ мыслей, вообще психология городских аборигенов привлекали к себе повышенное внимание. С другой стороны, жизнь новых горожан-переселенцев, в частности так называемых лимитчиков, предоставляла писателям широкие возможности для художественного исследования новых областей человеческого бытия.

Колумбом городской прозы стал Ю. Трифонов. Его повести «Обмен» (1969), «Предварительные итоги» (1970), «Долгое прощание» (1971), «Другая жизнь» (1975) изображают каждодневную жизнь московской интеллигенции. Впечатление, что писатель сосредоточен исключительно на бытовой стороне жизни, обманчиво. В его повестях действительно не происходит никаких крупных общественных событий, потрясений, душераздирающих трагедий. Нравственность человека испытывается здесь на будничном семейном уровне, но оказывается, что выдержать такое испытание ничуть не легче, чем экстремальные ситуации. На пути к идеалу, о чем мечтают все герои Трифонова, оказываются мелочи жизни. Они-то и  устанавливают истинную ценность персонажей. Выразительны в этом плане названия повестей.

В повести «Обмен» инженер Дмитриев решил обменять жилплощадь, чтобы съехаться с больной матерью. Но при ближайшем рассмотрении оказалось, что мать он предал. Обмен произошел прежде всего в плане духовном — герой «обменял» порядочность на подлость.

В «Предварительных итогах» исследуется распространенная психологическая ситуация, когда человек, неудовлетворенный прожитой жизнью, собирается подвести черту под прошлым и с завтрашнего дня начать все сызнова. Но у переводчика Геннадия Сергеевича предварительные итоги, как это часто бывает, оказываются окончательными. Он сломлен жизнью, воля его парализована, бороться за себя, за свои идеалы он больше не может.

Не удается сразу начать «другую жизнь» и Ольге Васильевне, героине одноименной повести, похоронившей мужа. В этих произведениях Трифонова особенно удачно использован прием несобственно-прямой речи, помогающий создать внутренний монолог персонажа, показать его духовные искания. Только через преодоление мелкой житейской суеты, «наивного» эгоизма во имя какой-то высокой цели может быть реализована мечта о другой жизни.

Тесно примыкает к этому циклу повестей и роман «Время и место» (1981). Здесь двум главным действующим лицам — писателю Антипову и повествователю — удается прожить жизнь достойно, несмотря на то что мрачное, трудное время способствовало скорее деградации личности.

Психологический реализм Ю. Трифонова заставляет вспомнить рассказы и повести А. Чехова. Связь этих художников несомненна.

Во всем своем богатстве, многогранности городская тема раскрывается в произведениях С. Довлатова, С. Каледина, М. Кураева, В. Маканина, Л. Петрушевской, Ю. Полякова, Вяч. Пьецуха и др. Она предоставила наилучшие возможности для реализации творческих принципов «другой» прозы.

В рамках городской темы обнаружил себя феномен женской прозы. Никогда еще не являлось читателю сразу столько талантливых писательниц. В 1990 г. вышел очередной сборник «Не помнящая зла», представивший творчество Т.Толстой, Л. Ванеевой, В. Нарбиковой, В.Токаревой, Н. Садур и др.

[/smszamok]

Со временем к ним прибавляются все новые и новые имена, и женская проза выходит далеко за рамки городской темы. Издательство «Вагриус» с середины 1990-х годов осуществляет выпуск серии книг под общим названием «Женский почерк».

Городская проза, как и деревенская, принадлежит главным образом 1970- 1980-м годам. Скажем, произведения о новых русских, упомянутые выше, в эту рубрику уже не вписываются. Это — явление нового порядка.

(Еще не оценили)

Загрузка...

На мой взгляд, из всех ранних произведений Максима Горького рассказ «Старуха Изергиль» самый романтический и поэтичный. Его герои — смелые, сильные духом люди. На их примере писатель рассуждает о добре и зле, о смысле и мудрости жизни. Очень интересно и построение рассказа. Повествование о жизни старухи Изергиль обрамлено двумя легендами -— о Ларре и Дан-ко. Перед нами несколько человеческих судеб — выбирайте! Судите сами о смысле жизни! В чем же он заключается? В индивидуализме Ларры или в беззаветном служении людям, которому посвятил себя Данко? А может, нужно стремиться прожить свободную, богатую приключениями жизнь?

Немало горя и радостей испытала старуха Изергиль, разных людей встретила она на своем

[smszamok]

долгом жизненном пути. Образы тех, кого она любила, навсегда остались в ее памяти. Это и надменный шляхтич, и «достойный пан с изрубленным лицом», и юноша — «бледный и хрупкий цветок востока, отравленный поцелуями».

Годы отняли у Изергиль былую красоту, потушили блеск ее глаз, сгорбили стройный стан, но дали ей мудрость, знание жизни и подлинную духовность.

Горький не случайно вкладывает в уста именно этой женщины легенды о Ларре и Данко. Есть в ней что-то общее с обоими героями. Изергиль приходилось жертвовать собой ради возлюбленных, проявлять самоотверженность, и вместе с тем она прожила жизнь для себя, свободная от каких-либо обязанностей и обязательств. Писатель не осуждает ее: идеальные люди действительно встречаются только в сказках, а в живых, реальных людях может сочетаться и плохое, и хорошее.

Однако вряд ли легенда о Данко могла прозвучать из уст человека духовно убогого, трусливого и подлого.

В легенде о Ларре Горький развенчивает индивидуализм тех, кто отвергает людей, не хочет считаться с общечеловеческими законами. Кто-то может возразить, что именно в этом и заключается подлинная свобода — делать то, что хочется, идти, куда угодно, не считаться ни с кем, то есть «сохранить себя целым». Однако того, кто изберет этот путь, ждет трагический и печальный удел — одиночество. Действительно, «за все, что человек берет, он платит собой: своим умом и силой, иногда жизнью». Другими словами, нельзя только потреблять, ничего не давая взамен. Ларра пренебрег этим законом, и его ждало страшное наказание. Казалось бы, он ни в чем не испытывал недостатка: «похищал скот, девушек — все, что хотел», и при этом был вольным как птица. Тогда почему же в конце концов он стал мечтать о смерти и «в его глазах было столько тоски, что можно было бы отравить ею всех людей мира?» По-видимому, тому, кто не умеет отдавать, дарить душевное тепло, кто «кроме себя не видит ничего», трудно быть счастливым и достойно пройти жизненный путь.

Романтическим антиподом Ларры является Данко — смелый красавец, сердце которого загорелось великой любовью к людям. В его образе Горький воплотил свое представление о подлинных героях, о тех, в ком он видел идеал. Не случайно даже пейзаж создает у читателя ощущение чего-то необычного, фантастического. Он помогает нам перейти из реальной жизни (рассказ Изергиль о себе) в романтический мир легенды: «И в степной дали, теперь уже черной и страшной, как бы притаившейся, скрывшей в себе что-то, вспыхивали маленькие голубые огоньки. То там, то тут они на миг являлись и гасли, точно несколько людей, рассыпавшихся по степи далеко друг от друга, искали в ней что-то, зажигая спички, которые ветер тотчас же гасил. Это были очень странные голубые языки огня, намекавшие на что-то сказочное». Как голубые искры оживляют черную степь, словно таящую в себе что-то недоброе, так и люди, подобные Данко, способны внести в жизнь добро и свет.

Данко прекрасен как внешне, так и внутренне; «Посмотрели на него и увидели, что он лучший из всех, потому что в очах его светилось много силы и живого огня».

Энергия и сила Данко противопоставляется безволию и трусости толпы. Усталые и злые люди, раздраженные своим бессилием, теряют человеческий облик: «Данко смотрел на тех, ради которых он понес труд, и видел, что они — как звери. Много людей стояло вокруг него, но не было на лицах их благородства, и нельзя было ему ждать пощады от них». Но Данко сумел победить вспыхнувшее в нем негодование, потому что жалость и любовь к людям оказались в нем сильнее. Чтобы спасти их, он совершает духовный подвиг. «»Что сделаю я для людей?» — сильнее грома крикнул Данко. И вдруг он разорвал руками себе грудь и вырвал из нее свое сердце и высоко поднял его над головой. Оно пылало так ярко, как солнце, и ярче солнца, и весь лес замолчал, освещенный этим факелом великой любви к людям…». Пылающее сердце Данко — это символ жертвенного служения людям, а сам герой — воплощение всего лучшего в человеке. И каким жалким и низким на его фоне кажется «осторожный человек», который, «боясь чего-то, наступил на гордое сердце ногой…»

Я думаю, что в легенде о горящем сердце Данко выражается авторская позиция по вопросу о смысле жизни. Другими словами, весь смысл жизни, по Горькому, в жертвенном, бескорыстном служении людям. Правда, в настоящее время такая позиция вряд ли будет популярной. Мне кажется, что большинство из нас уподобляется «осторожному человеку», наступившему ногой на пылающее сердце. Не потому ли нам приходится переживать мучительный кризис, как нравственный, так и в области материального.

[/smszamok]

Конечно, нельзя требовать от людей жертв насильно, и великие подвиги не каждому по плечу. Но если мы будем стараться стать добрее, отзывчивее, помогать тем, кто в этом нуждается, то мир наверняка изменится к лучшему. А жизнь человека, дарящего людям душевное тепло, можно назвать прекрасной и имеющей смысл.

(1голосов, средний: 4,00 out of 5)

Загрузка...

Максим Горький известен нам как классик пролетарской литературы. В его творчестве нашли отражение реальные события начала XX столетия, потрясшие Россию и весь мир. Певец революции, М. Горький вошел в историю литературы не только как реалист. На раннем этапе творчества писатель обратился к романтизму, благодаря которому создал ряд ярких литературных образов.

Горького привлекло в романтизме «умение возбудить… мятеж против всякого гнета». Это литературное направление позволяло писателю не только создать идеальный образ мятежника, борца за свободу людей, но и передать романтический дух времени перемен. Гордый Сокол, гибнущий в глубоком ущелье, смельчак Данко, осветивший факелом своего сердца дорогу людям, Буревестник, реющий «над седой равниной моря» — всех этих героев Горького объединяет стремление к свободе, перед которой отступает даже страх смерти.

[smszamok]

Старый цыган Макар Чудра из одноименного рассказа Горького говорит, что человек, обрекший себя на рабскую участь, не видит главного: ему неведома воля, непонятна степная ширь. Только свобода является для человека настоящей ценностью, утверждает герой Горького. Дня примера он рассказывает легенду о любви двух молодых цыган, сильнее которой стала любовь к свободе. Трагический финал легенды {Лойко убивает Радду на глазах всего табора и гибнет сам) вызван не внешними обстоятельствами, а именно тем, что ни Лойко, ни Радда не хотели из-за своего сильного чувства терять свободу.

К свободе стремятся и герои легенд, рассказанные молдаванкой Изергиль. Герои рассказа «Старуха Изергиль» — Ларра и Данко — противопоставляются Друг другу. Но есть у них и общие черты. Сила характера, гордость и вольнолюбие подчеркиваются в Ларре его необычным происхождением (Ларра — сын орла и девушки из могучего племени). Но хорошие качества этого героя превращаются в свою противоположность, потому что он презирает людей, жестоко обращается с ними. Он не останавливается даже перед убийством, за что люди наказывают его, обрекая на вечное одиночество. Ларра превращается в тень, он обречен на вечные страдания, потому что люди теперь

отворачиваются от него. Ощущая свое безграничное одиночество, Ларра становится несчастным. Тем самым Горький говорит о том, что жизнь ради свободы в одиночестве теряет смысл.

Настоящий герой не должен жить только для себя, не принося добра людям. Это доказывает образ Данко — другого романтического героя рассказа «Старуха Изергиль». Данко тоже стремится к свободе, но свободе не для себя лично, а для людей своего племени, изгнанных врагами в глубь непроходимого леса. Данко берет на себя тяжелую миссию вывести людей к свету. Но путь этот трудный и далекий. «Усталые и злые», люди начинают винить героя этой легенды в их несчастье, приговаривая его к смерти. Но Данко не обижается на уставших людей, он выше этого. Разорвав себе грудь, он вырывает свое сердце и освещает им дорогу к свету. Герой легенды, в отличие от Ларры, счастлив, что отдал свою жизнь людям: «Кинул взор вперед себя на ширь степи гордый смельчак Данко — кинул он радостный взор на свободную землю и засмеялся гордо». И люди после его смерти обрели надежду. На примере Данко Горький показывает глубину нравственных сил человека, его способность пожертвовать собой для блага других. Но мы видим, что поступок Данко не был оценен по достоинству: «Люди не заметили смерти героя и не видели, что еще^ пылает рядом с трупом его смелое сердце. Только один осторожный человек заметил это и, боясь чего-то, наступил на гордое сердце ногой… И вот оно, рассыпавшись в искры, угасло». Время таких героев, как Данко, еще не настало, — говорит этими строками Горький.

Но в «Песне о Соколе» мы видим, что свободолюбивые мысли романтического героя Горького уже находят отзыв у окружающих. Так, Сокол, рвущийся к небу, заразит своей страстью «много смелых сердец», верит писатель. Даже Уж делает попытку взлететь ввысь, но… «рожденный ползать летать не может». Уж олицетворяет в «Песне о Соколе» серое, однообразное существование, целью которого является лишь забота о собственном спокойствии. А небо доступно только поистине храбрым и смелым, таким, кто, как

Сокол, одержим мечтой о свободе и новой жизни. Храбрость Сокола, гибнущего в ущелье, Горький называет «безумством». «Капли крови его горячей, как искры, вспыхнут во мраке жизни», — утверждает Горький.

«Сила гнева, пламя страсти и уверенность в победе» — всеми этими качествами обладает романтический герой Горького Буревестник. Предвестник бури, он жаждет ее и не боится никаких потрясений. Наоборот, Буревестник взмывает ввысь, чтобы «пронзить» мрак, увидеть за тучами солнце. Буря у Горького — это предзнаменование новой, лучшей жизни, протест против жалкого, убогого существования. А Буревестник — герой, который не боится перемен и жаждет свободы. В «Песне о Буревестнике» Горький создает образ героя-бунтаря, такого, каким является идеал романтического героя писателя — не только свободолюбивого, но и обладающего волей к победе.

[/smszamok]

Созданные Максимом Горьким образы романтического героя соответствовали духу своего времени, требовавшего социальных перемен. Но какими должны быть эти перемены? По мнению Горького, перемены должны были быть революционными, что требовало именно таких героев. Может быть, их даже еще не было к моменту создания писателем его романтических произведений. Ведь недаром идеал романтического героя Горького воплощен в Буревестнике — в птице, а не в человеке. В русской литературе XX века мы встречаем разное отношение к революции — от восторженного приветствия до полного отрицания. Но как бы то ни было, у романтического героя Горького есть много общепризнанных положительных человеческих качеств. Это прежде всего свободолюбие, протест против рутинности жизни, умение служить людям.

(1голосов, средний: 5,00 out of 5)

Загрузка...

В конце 90-х годов XIX века российский читатель был поражен появлением трех томов «Очерков и рассказов» нового писателя — М. Горького. «Большой и оригинальный талант» , — таково было общее суждение о новом писателе и его книгах. Растущее в обществе недовольство, ожидание решительных перемен вызвали усиление романтических тенденций в литературе.

Особенно ярко эти тенденции отразились в творчестве молодого Горького, в таких рассказах, как «Челкаш», «Старуха Изергиль», «Макар Чудра», в революционных песнях. Герои этих ранних произведений — люди «с солнцем в крови», сильные, гордые, красивые. Эти герои — мечта Горького. Такой герой должен был усилить волю человека к жизни, возбудить в нем мятеж против действительности.

В романтических произведениях Горького раннего периода центральным является образ героя, готового на подвиг во имя блага народа. Большое значение в раскрытии этого образа имеет рассказ «Старуха Изергиль», написанный в 1895 году. В образ Данко Горький вложил гуманистическое представление о человеке, который все силы отдает служению народу. Данко — «молодой красавец», смелый и решительный. Чтобы вывести свой народ к свету и счастью, Данко приносит себя в жертву. Он любит людей, и его молодое и горячее сердце вспыхнуло огнем желания спасти их, вывести из мрака. Он руками разорвал себе грудь, вырвал из нее свое горящее сердце, высоко поднял его над головой, освещая путь людям. И тьма была побеждена. Данко кинул радостный взор на свободную землю, засмеялся гордо, а потом упал и умер. Умирает Данко, гаснет его смелое сердце, но образ юного героя живет как образ героя-освободителя. «В жизни всегда есть место подвигу», — говорит старуха Изергиль.

Идею подвига, возвышенного и облагораживающего, Горький вложил в свою знаменитую «Песню о Соколе», написанную в 1895 году. Сокол — олицетворение борца за народное счастье. Соколу присущи презрение к смерти, храбрость, ненависть к врагу. В образе Сокола Горький воспевает «безумство храбрых». «Безумство храбрых — вот мудрость жизни! О, смелый Сокол! В бою с врагами истек ты кровью… Но будет время—и капли крови твоей горячей, как искры, вспыхнут во мраке жизни, и много смелых сердец зажгут безумной жаждой свободы, света!»

В 1901 году Горький написал «Песню о Буревестнике», в которой с необычайной силой выразил свое предчувствие нарастающей революции. Близкую революционную бурю писатель приветствовгеп словами: «Буря! Скоро грянет буря! Это смелый Буревестник гордо реет между молний над ревущим гневно морем, то кричит пророк победы: «Пусть сильнее грянет буря!» Буревестник — воплощение героизма. Он противопоставлен глупому пингвину, и гагарам, и чайкам, которые стонут и мечутся перед бурей: «Только гордый Буревестник реет смело и свободно’ над седым от пены морем».

Журнал «Жизнь», в котором была напечатана эта песня, был закрыт. Критики отмечали, что от большинства очерков Горького веет свободным дыханием степи и моря, чувствуется бодрое настроение, что-то независимое и гордое, чем они резко отличаются от очерков других авторов, касающихся того же мира нищеты и отверженности.

(1голосов, средний: 1,00 out of 5)

Загрузка...

Максим Горький входит в русскую литературу в 90-х годах XIX века. Вхождение его было очень ярким, он сразу же вызвал большой интерес у читателей. Современники с изумлением писали, что народ России, не знавший Достоевского, мало знающий Пушкина и Гоголя, не знающий Лермонтова, больше других, но только кусочками знающий Толстого, знает Максима Горького. Правда, в этом интересе был и некоторый налет сенсационности. Людей из низов привлекала- сама мысль, что в литературу пришел писатель из их среды, не понаслышке знавший жизнь с самых мрачных и страшных ее сторон. Литераторов и читателей, принадлежащих к элитарному кругу, личность Горького привлекала, помимо таланта, своей экзотичностью: человек видел такие глубины «дна жизни», которые до него никто из писателей не знал изнутри, на личном опыте.

[smszamok]

Этот богатый личный опыт дал М. Горькому обильный материал для его ранних произведений. В эти же ранние годы вырабатываются магистральные идеи и темы, которые позднее сопровождали писателя на всем протяжении его творчества. Это, прежде всего, идея активной личности. Писателя всегда интересовала жизнь в ее развитии, брожении. У М. Горького вырабатывается новый тип взаимоотношений человека с окружающей средой. Вместо формулы «среда заела», которая была во многом определяющей для литературы предшествовавших 90-м годам ХГХ столетия, у писателя звучит мысль о том, что человека создает сопротивление окружающей среде. С самого начала произведения М. Горького распадаются на два типа: ранние романтические тексты и реалистические рассказы. Идеи же, высказываемые автором в них, во многом близки.

Ранние романтические произведения М. Горького многообразны по жанру: это рассказы, легенды, сказки, поэмы. Наиболее известны его ранние рассказы — «Макар Чуд-ра», «Старуха Изергиль». В первом из них писатель по всем законам романтического; жанра рисует образы красивых, смелых и сильных людей. Опираясь на традицию русской литературы, М. Горький обращается к образам цыган, ставших символом воли и безудержных страстей. В произведении возникает романтический конфликт между чувством любви и стремлением к воле. Разрешается он гибелью героев, но эта гибель воспринимается не как трагедия, а скорее, как торжество жизни и воли.

В рассказе «Старуха Изергиль» повествование также строится по романтическим канонам. Уже в самом начале возникает характерный мотив двоемирия: герой-повествователь — носитель общественного сознания. Ему говорят: «„.стариками родитесь вы, русские. Мрачные все, как демоны». Ему противостоит мир романтических героев — опять же красивых, смелых, сильных людей: «Они шли, пели и смеялись». В рассказе ставится проблема этической направленности характера романтической личности. Романтический герой и другие люди — как складываются их взаимоотношения? Иначе говоря, традиционная тема: человек и среда. Как и положено романтическим героям, горьков-ские персонажи противостоят среде. Это очевидно проявилось в образе сильного, красивого, свободного Ларры, который открыто нарушил закон человеческой жизни, противопоставил себя людям и наказан вечным одиночеством.

Ему противопоставлен Данко. Рассказ о нем построен как аллегория, люди ищут путь к лучшей, справедливой жизни, из мрака к свету. В Данко М. Горький воплотил образ вождя народных масс. И образ этот написан по канонам романтической традиции. Данко так же, как и Ларра, противостоит среде, враждебен ей. Столкнувшись с трудностями пути, люди ропщут на ведущего их, обвиняют его в своих бедах, при этом масса, как и положено в произведении романтическом, наделена отрицательными характеристиками («Данко смотрел на тех, ради которых он понес труд, и видел, что они — как звери. Много людей стояло вокруг него, но не было на лицах их благородства»). Данко — герой-одиночка, он убеждает людей силой своего личного самопожертвования. М. Горький реализует, делает буквальной распространенную в языке метафору: огонь сердца. Подвиг героя перерождает людей, увлекает их за собой. Но от этого сам он не перестает. быть одиночкой, у людей, им же увлеченных вперед, остается к нему не только чувство равнодушия, но и враждебности: «Люди же, радостные и полные надежд, не заметили

смерти его и не видали, что еще пылает рядом с трупом Данко его смелое сердце. Только один осторожный человек заметил это и, боясь чего-то, наступил на гордое сердце ногой».

Горьковская легенда о Данко была активно использована как материал для революционной пропаганды, образ героя приводился как пример для подражания, позднее широко использовался официальной идеологией, усиленно внедрялся в сознание молодого поколения (были даже конфеты с названием «Данко» и с изображением на обертке горящих сердец). Однако у М. Горького все не так просто и однозначно, как пытались это представить подневольные комментаторы. Молодой писатель сумел ощутить в образе героя-одиночки и драматическую ноту непонятности и враждебности ему среды, массы. В рассказе «Старуха Изергиль» явственно ощущается присущий М. Горькому пафос учительства.

Еще явственнее он в особом жанре — песнях («Песня о Соколе», «Песня о Буревестнике»). Сегодня они воспринимаются скорее как забавная страница истории литературы. Они и в прошлом не раз давали материал для пародийного осмысления (так, в период эмиграции М. Горького появилась статья с названием «Бывший Главсокол, ныне Центроуж»). Но на одну важную для писателя в ранний период его творчества проблему, сформулированную в «Песне о Соколе», мне бы хотелось обратить внимание: проблема столкновения героической личности с миром обыденности, с обывательским сознанием. Эта проблема во многом развита М. Горьким и в его реалистических рассказах раннего периода.

Одним из художественных открытий писателя стала тема человека дна, опустившегося, нередко спившегося бродяги — в те годы их принято было называть босяками. М. Горький хорошо знал эту среду, проявлял к ней большой интерес и широко отразил ее в своих произведениях, заслужив определение «певец босячества». В самой этой теме не было полной новизны, к ней обращались многие писатели XIX века. Новизна была в авторской позиции. Если раньше люди вызывали прежде всего сострадание как жертвы жизни, то у М. Горького все иначе. Его босяки — это не столько несчастные жертвы жизни, сколько бунтари, которые сами эту жизнь не принимают. Они не столько отверженные, сколько отвергающие. Пример этого можно видеть в рассказе «Коновалов».

Уже в начале писатель подчеркивает, что у его героя была профессия, он «прекрасный пекарь, умелец», им дорожит хозяин пекарни. Коновалов представляет собой одаренную натуру — одарен живым умом. Это человек, который задумывается о жизни и не принимает в ней обыденного, безгеройного существования: «Тоска она, канитель: не живешь, а гниешь!». Коновалов мечтает о героической ситуации, в которой могла бы проявиться его богатая натура. Он говорит о себе: «Не нашел я себе места!». Его увлекают образы Стеньки Разина, Тараса Бульбы. В обыденной жизни Коновалов чувствует себя ненужным и уходит от нее, в конце концов трагически погибая.

Сродни ему и другой горьковский герой из рассказа «Супруги Орловы». Григорий Орлов — один из самых ярких и противоречивых характеров в раннем творчестве М. Горького. Это человек сильных страстей, горячий и порывистый. Он напряженно ищет смысл жизни. Временами ему кажется, что он его нашел, — например, когда он работает санитаром в холерном бараке. Но затем Григорий видит иллюзорность этого смысла и возвращается к своему естественному состоянию бунта, противостояния среде. Он способен многое сделать для людей, даже жизнью своей для них пожертвовать, но жертва эта должна быть мгновенной и яркой, героической, вроде подвига Данко. Недаром он говорит о себе: «А горит сердце большим огнем».

[/smszamok]

М. Горький относится к таким людям, как Коновалов, Орлов и им подобные, с пониманием. Однако, если вдуматься, можно увидеть, что писатель уже на раннем этапе подметил явление, которое стало одной из проблем российской жизни XX века: стремление человека к героическому деянию, к подвигу, самопожертвованию, порыву и неспособность к повседневному труду, к обыденной жизни, к ее будням, лишенным героического ореола. Люди такого типа, как это предугадал писатель, могут оказаться великими в экстремальных ситуациях, в дни бедствий, войн, революций, но они чаще всего нежизнеспособны в нормальном течении человеческой жизни. Сегодня проблемы, поставленные М. Горьким в его раннем творчестве, воспринимаются как актуальные и насущные для решения проблем нашего времени.

(Еще не оценили)

Загрузка...

Недавно я узнал, что Горький вносил большие суммы в партийную кассу большевиков и был одним из главных, выражаясь современным языком, их спонсоров. Думаю, что пролетарское происхождение писателя, его бродячая жизнь в юности и раннее знакомство с революционерами способствовали тому, что Алексей Максимович близко сошелся с людьми, которые поставили своей целью полностью изменить мир путем насилия.

Но эти связи очень сильно отразились и на его творчестве. В наследии любого писателя что-то может нравиться, а что-то нет. Одно оставит равнодушным, а другое приведет в восторг. И это тем более верно для огромного и разнообразного творчества М, Горького.

Ранние его произведения — романтические песни и легенды — уже суть проявления настоящего таланта. Это подлинное искусство — возвышенный слог и сказочная метафоричность песен о Соколе и Буревестнике. Из них вошли в наш лексикон многие выражения. «Безумство храбрых — вот мудрость жизни!», «Рожденный ползать — летать не может!» и другие.

Легенды о Ларре и Данко, взятые отдельно, являются замечательными образцами романтической сказки. Великий мастер сумел соединить их в одном произведении — «Старуха Изергиль», героиня которого тоже, кажется, взята из легенды.

Центральной книгой М. Горького долгое время считался роман «Мать». Главным доказательством этому суждению служили слова Ленина о своевременности романа, поскольку многие рабочие участвовали в революции несознательно.

Но если художественные достоинства литературы мерить только политической направленностью, она вымрет, выродится. И в этом романе чувствуется, что Горький — выдающийся писатель. Страницы, посвященные переживаниям Ниловны, например, оставляют очень сильное впечатление. Образ же Павла кажется довольно ходульным. Думая о ненависти революционеров к правительству, удивляешься мягкости ответной реакции. В «тесной» тюрьме сидят в камерах всего по трое-четверо, книги читают, свободно разговаривают, передачи принимают без ограничений.

Тут же вспоминаются страшные картины сталинских лагерей, нарисованные в произведениях Шалимова, Солженицына, Домбров-ского и других. Можем сравнить и с тем, что сейчас творится в наших местах заключения.

И как подумаешь, что к этому привели страну такие непримиримые революционеры, как Павел Власов…

Но самое главное, что делает роман «Мать» неприемлемым для нас — это оправдание идеи насилия, необходимости революционного диктата. С бедностью, неграмотностью, несправедливостью нужно было бороться, но не кровавым террором. И не такими представителями народа, как горьковский Сатин (пьеса «На дне») или Челкаш {рассказ «Чел-каш»), надо было заменять горьковских же Артамоновых или Гордеевых («Дело Артамоновых», «Фома Гордеев»). А именно это и случилось.

После романа «Мать» писатель создал еще немало выдающихся произведений, например трилогию о своей жизни. Но сотрудничество с новой властью немало повредило ему. И я порой думаю, как же Горький отвечал на свои три вопроса, когда писал о работе заключенных на Беломоро-Балтийском канале?

Мне интересно читать книги Алексея Максимовича. Не правы те, кто говорит о том, что нужно отбросить его за ненадобностью. Они видят в его творчестве одно плохое. Оно и вправду было противоречивым. Однако, как сказал индийский писатель Р. Тагор, если закрыть дверь перед ложью, то как в нее войдет истина?

Поэтому не будем закрывать двери, пусть судьей станет время. Но я думаю, Горький — великий писатель и заслужил право навсегда остаться в памяти людей.

(Еще не оценили)

Загрузка...

Начатое в годы «оттепели» развитие «соцреализма с человеческим лицом» было отмечено в семидесятые годы органическим перерастанием концепции «простого советского человека» в концепцию «человека трудолюбивой дущи». Именно в человеке трудолюбивой души (будь то герои Айтматова или Бачана Рамишвили из романа Н.Думбадзе «Закон вечности», или Келин из пьесы И.Друце «Святая святых», или командарм Мещеряков из романа С. Залыгина «Соленая Падь») авторы, которые оставались верны принципам социальности и гражданственности, пытались смоделировать новую духовную цельность, которая представлялась результатом требовательного совершенствования личности, открывающей себя навстречу всем впечатлениям бытия, всем радостям и горестям земли, нагружающей себя памятью и чувством долга перед прошлым и будущим.

В сугубо теоретическом плане явление такого типа героя прогнозировалось в эстетике социалистического реализма. Его вроде бы и ждали, к нему взывали чуть ли не в каждом отчетном докладе на очередном партийном или писательском съезде. Однако, когда такой герой явился на страницах книг, то он оказался крайне неудобен для официальной идеологии.

Во-первых, полнотой своей духовной жизни он оспаривал каноническое представление о цельности как об аскетическом самоотречении во имя надличных ценностей. Во-вторых, он, этот «новый человек», в своих убеждениях не только не опирался на официальные идеологические и политические постулаты, сколько отталкивался от них, убеждаясь на собственном опыте в животворности совсем иных устоев духа — «простых законов нравственности», «закона вечности», национальной и мировой культуры.

Наконец, — и это самое главное — «человек трудолюбивой души» оказался фигурой в высшей степени трагической. Ибо его ценностные представления вступают в неразрешимое противоречие c устройством окружающего мира — нравственного, социального, политического, экологического. За верность своим, добытым дорогой ценой нравственным принципам герои, подобные Едигею или Бачане, Ефрему Мещерякову или Бостону Уркунчиеву, вынуждены бороться постоянно. И они все время испытываются ситуацией выбора, ибо каждый шаг связан с принятием решения: поддаться ли соблазну компромисса, силе инерции, желанию покоя или следовать беспокойному зову своей человечности, своей совести?

И трагедийностью судьбы «человека трудолюбивой души», неразрешимостью его противоборства с той государственной и идеологической Системой, в которой он вырос, литература социалистического реализма самым очевидным образом продемонстрировала свою тупиковость. Герой, носитель эстетического идеала соцреализма, взращенный на утопических мечтах, либо погибал в казематах системы, пытаясь проломить лбом стену, либо, вынужденный воевать со своими врагами по их законам, терял свою человечность.

(Еще не оценили)

Загрузка...

Выходит, что тип «делового человека», выпестованный обществом «развитого социализма» и заявленный в качестве положительного героя наисовременнейшей выделки, по логике своего духовного развития перерос породивший его мир и занял позицию его антагониста. Если же «деловой человек» пытается найти компромисс со своим окружением и начинает играть по тем правилам, которые приняты в обществе, он неминуемо деградирует как личность — подобные тенденции исследовал драматург Александр Гельман (род. 1933) в пьесах «Обратная связь» (1977) и «Наедине со всеми» (1981), а в его пьесе «Мы — нижеподписавшиеся» (1979) предстал целый веер вариаций «деловых людей» — от тех, кто с веселым цинизмом пускается во все тяжкие ради помощи настоящему руководителю (Леня Шиндин), до тех, чью честность и порядочность используют для потопления конкурентов (Солдатов).

Так что «деловой человек» не засиделся на соцреалистическом Олимпе — либо он его сам покинул, либо его оттуда «ушли».

Но наиболее показательные мутации произошли с образом «простого советского человека». Он был выдвинут

[smszamok]

в годы оттепели на самые первые роли как носитель векового опыта и хранитель нравственных устоев народа. Шолоховский Андрей Соколов, колхозница Матрена Васильевна Григорьева и зэк Иван Денисович Шухов из рассказов А. Солженицына, мудрая Толгонай из «Материнского поля» Чингиза Айтматова… Благодаря своей цельности, опирающейся на традиции народной жизни и на опыт собственных трудов и дней, они сумели выстоять в испепеляющих испытаниях самой жестокой в истории человечества войны, сохранить душу живу и великий дар беречь и растить жизнь. В этих монументальных образах заявлял себя идеал «соцреализма с человеческим лицом».

Но по мере расширения поля исследования отношений между «простым советским человеком» и окружающими его обстоятельствами стали открываться неожиданные вещи: а именно — несовпадение помыслов и деяний этого героя с самим укладом современной ему действительности.

В середине 60-х годов заметным событием литературной жизни стала повесть Сергея Залыгина «На Иртыше» (1964). Главный герой повести — Степан Чаузов, из тех крестьян, что умеют и хотят думать. «Дайте мужикам подумать… — Покажи ты ее, правду, если учен коли, но после дай ее запомнить, к ней прислушаться», — требует он от тех, кто навязывает деревенскому миру жестокие идеологические догмы. Он не отвергает самой идеи коллективизации, но он не понимает, почему надо при этом отказываться от сострадания к лишившимся крова членам семьи поджигателя. И тогда — по логике колхозных «революционеров», уже сам Чаузов признан врагом и выслан с семьей «за болото»9.

Тогда же большой резонанс вызвала повесть Бориса Можаева (1923-1996) «Из жизни Федора Кузькина» («Живой») (1966). Герой повести — это самый что ни на есть «простой советский человек», в меру простодушный и в меру лукавый. Простодушие его выступает в том, что он истово принимает те социалистические мифы, о которых слышит по радио и читает в газетах. И, что называется, старается руководствоваться ими в практической жизни. Но все его попытки действовать в соответствии с официально провозглашаемыми лозунгами (про равенство, про власть трудящихся, про права простого труженика и т. п.) приводят к острейшим противоречиям с «реальным социализмом» — с косным государственным механизмом в самом конкретном (колхозном, сельсоветовском) обличий и его меднолобыми слугами местного разлива. А лукавство Кузькина выражается в том, что он ведет свою тяжбу с властью по-скоморошьи, каждый раз изобретая веселые, карнавальные формы демонстрации государственной дури и абсурда. В его устах деревенский «потребсоюз» превращается в «потрепсоюз», а истории про выверты колхозных начальников (вроде той, когда они дружка дружке пробивали высокие оклады) оборачиваются самыми что ни на есть пошехонскими сказками. Он артист, умеющий целую сцену разыграть. Вот как, например, звучит защитное слово Кузькина на суде, где за то, что он засадил картошкой свой старый огород, его обвиняют в «самовольном захвате колхозной земли»: «Товарищи граждане! В нашей Советской Конституции записано: владеть землей имеем право, но паразиты никогда. И в песне, в «Интернационале» об этом поется. Спрашивается: кто я такой? Здесь выступал прокурор и назвал меня тунеядцем, вроде паразита значит. Я землю пахал, Советскую власть строил, воевал на фронте. — Фомич как бы нечаянно провел культей по медалям, что они глухо звякнули. Инвалидом остался… Всю жизнь на своих галчат спину гну, кормлю их (…) Выходит, я не паразит-тунеядец?» Но в этой артистически сыгранной сцене комизм сливается с трагизмом. И вся жизнь Кузькина такова. Да, он — живой! Он из любого тупика, куда загоняют его властные дуроломы, вывернется. Но чего же ему это все стоит — ведь все на жилах, на непосильном напряге, на муках. И не видно конца и края этому противоборству…

Но проблему «простого советского человека» стали осложнять не только несовпадения между идеалом и обстоятельствами. Сам идеал оказался не таким-то уж идеальным, ибо чем глубже, по логике собственного развития, вникало художественного

сознание внутрь характера «простого советского человека», стремясь получить ответы на вопрос о секретах цельности, тем больше возникало вопросов…

При взгляде «изнутри» довольно быстро стал терять кредит вызывавший прочную симпатию в 60-е годы так называемый «простой парень», тот, что любит и умеет работать, что на «ты» с суровым морем, обрывистыми скалами, глухой тайгою, что живет, не утруждая себя головоломными проблемами, полностью доверяется душевному порыву и нередко именно поэтому имеет репутацию человека, с которым не страшно идти в разведку. Вглядываясь в охотника Арканю из «Живых денег» (1974) А. Скалона, рыбака Михаила Хабарова из повести Ю. Галкина «Красная лодка» (1974), рабочего геологоразведочной партии Деревеньку, героя рассказа Б. Путилова «Двое на профиле» (1968), авторы показывают, что их цельность — от бедности, от неразвитости души, ущербно ограничившей себя «установкой на сытость». Сигнал тревоги шел здесь от автора, сам же герой пребывал в полном довольстве собою, считая свой образ жизни и свою меру вещей неким непререкаемым эталоном — ведь за ним авторитет мозолистых рук.

Но тогда же, на рубеже 60-70-х годов, литература стала улавливать и противоположную тенденцию: зарождение в «простом человеке», находящемся в плену у грубой практической потребности, глубокого недовольства бедной цельностью, усиливающуюся жажду полного, насыщенного бытия.

Это решительный драматический сдвиг, взламывающий привычное существование. И уж не хочет тащиться по жизни «кружным путем» деревенский садовод Лексан Земсков, герой рассказа Валерия Климушкина «Кружным путем» (1965). И задыхается, гибнет в своем аккуратном дворике, незаметно превратившемся в золотую клетку, честный почтовый служащий Джелал-муаллим из повести Максуда Ибрагимбекова «И не было лучше брата» (1975). А сильнее всех этот сдвиг выразил шукшинский «чудик»: его метания взорвали традиционные представления о внутреннем ладе и покое, якобы царящем в душе «простого советского человека».

Иной вариант эволюции «человека трудолюбивой души» предстает в целом ряде произведений, созданных Чингизом Айтматовым (род. 1928) в период, который мы называем «семидесятыми годами». В начале этого ряда стоит повесть «Прощай, Гульсары!» (1966), затем идет роман «И дольше века длится день (Буранный полустанок)» (1980), а завершает его роман «Плаха» (1986).

Главные герои этих произведений родственны друг другу. Создавая эти образы, Айтматов развивает и углубляет концепцию «простого советского человека». И табунщик Танабай («Прощай, Гульсары!»), и путевой обходчик Едигей («И дольше века длится день»), и чабан Бостон Уркунчиев («Плаха») относятся к той породе простых, внешне незаметных и зачастую не замечаемых людей, на которых мир держится. Живут они в глухих аилах, на далеких стойбищах, на затерянных в бескрайних пустынях железнодорожных разъездах, делают свою повседневную, ничем вроде бы не выдающуюся работу. Но не делай они эту работу, все бы в стране остановилось. Например, если б путевой обходчик Едигей Жангельдин не сметал бы в летник зной песок, а в зимнюю стужу снег с дороги, соединяющей центр и космодром, не было бы никаких великих свершений в космосе. Этот образ-символ: человек с метлой или лопатой, расчищающий дорогу между Землей и Космосом — в высшей степени характерен для художественной системы Ч. Айтматова.

Будучи незримо, но тесно связанными с историей, такие, как Танабай или Едигей, прежде всего они, самой дорогой ценой расплачиваются за все ошибки, которые допускаются на историческом пути страны. В масштабах пятилеток эти ошибки могут выглядеть малозначительными, на огромной карте державы их и вовсе не заметить. Но в сердцах Танабаев они остаются незаживающими шрамами, горькой памятью о невосполнимых утратах и потерянных годах. Вопреки соцреалистическому постулату об ответственности человека перед историей, тяжкими судьбами своих героев

Айтматов утверждает идею ответственности истории перед ее главным творцом, рядовым тружеником.

Но сам-то айтматовский герой не чувствует себя жертвой истории. И не к снисходительности или жалости он взывает. От произведения к произведению писателя его герой все внимательнее вглядывается в окружающий мир, все ответственнее осознает себя. Если жизнь и подвиг первого учителя комсомольца Дюйшена, принесшего свет знаний в глухой аил, осмыслили спустя годы те, кого он воспитал, кого за руку вывел в люди, то уже старая Толгонай в своем слове, обращенном к материнскому полю, исповедываясь, сама собирает свой жизненный опыт в единое целое, охватывает его эпическим взглядом.

А табунщик Танабай Бакасов не только перебирает всю свою жизнь: тридцатые — с безоглядным азартом обновления, войну, которую прошел солдатом, послевоенные с их радостными надеждами и новыми бедами, — он мучительно осмысляет ее, осознает как душевный опыт. И с высот этого опыта обретает способность объективно судить о минувшем, видеть в нем добро и зло, находки и потери. При этом сам Танабай не щадит себя: не спускает себе даже давние ошибки, допущенные еще в молодые годы, когда он собственного брата загнал на выселки, и не извиняет себе отказа от борьбы с «новыми манапами» сейчас, на старости лет. «Не хотелось ему умирать одинокой птицей, отбившейся от своей быстрокрылой стаи. Хотел умереть на лету, чтобы с прощальными криками закружились над ним те, с которыми вырос в одном гнездовье, держал один путь…»

В романе «И дольше века длится день» исторически конкретная современность с ее острейшими социальными, нравственными, психологическими конфликтами освещена, с одной стороны, теплыми лучами памятливого народного сказания, а с другой — холодным, предостерегающим светом новейшей фантастической антиутопии. В таком стереоскопическом пространстве существует путевой обходчик Едигей Жангельдин, главный герой романа. Едигей — прямой воспреемник Танабая Бакасова. Да и объем непосредственных жизненных впечатлений у них примерно одинаков. Такого героя Айтматов назвал человеком трудолюбивой души. Это явление настолько принципиально, что писатель счел необходимым в предисловии к роману заранее оговорить свое понимание его сути и новизны: «Однако я далек от абсолютизации самого понятия «труженик» лишь потому, что он «простой, натуральный человек», усердно пашет землю или пасет скот. В столкновении вечного и текущего в жизни человек-труженик интересен и важен настолько, насколько он личность, насколько богат его духовный мир, насколько сконцентрировано в нем его время.

Человек трудолюбивой души не может не отозваться на слезу чужого ребенка, не может он не откликнуться на горе других народов, его не могут не тревожить беды, угрожающие всему человечеству. Человек, хранящий в своей памяти древнюю легенду о манкурте — рабе, насильно лишенном памяти и убившем свою родную мать, человек, сталкивавшийся в сороковые годы с «кречетоглазыми» манкуртами, что заставляли забывать прошлое якобы во имя светлого будущего, становится нелицеприятным судьей своего времени, с болью и тревогой предупреждающим о катастрофических последствиях, которые ждут тех, кто утрачивает историческую память, кто рвет бесконечную нить преемственного опыта поколений. Более того, он готов вступить в бой с современными манкуртами. Но за современными манкуртами стоит мощь государственной машины. Это она превратила родовое кладбище в космодром.

Отношения между этими двумя пространственными образами — кладбищем и космодромом — очень существенны в общей концепции романа Ч. Айтматова. Кладбище — символ старины и памяти о прошлом, космодром — символ новизны и порыва в будущее. Но со стартовых площадок, поставленных прямо на могилах

забытых предков, звездные корабли не уходят в будущее, с них лишь взлетают боевые ракеты, предназначенные образовать вокруг планеты новое «шири», непроницаемое кольцо, которое будет препятствовать возможным контактам между землянами и другими цивилизациями — обнесут весь мир новой «Берлинской стеной».

[/smszamok]

Верный соцреалистическому правилу — любой ценой выводить к оптимистическому финалу, Айтматов делает все возможное, чтобы утвердить своего героя в качестве победителя. Если первое путешествие Едигея по поводу арестованного учителя Абуталипа в Москву по счастливой случайности (разумеется, подстроенной автором) совпадает со смертью Сталина, то путешествием Едигея куда-то в «почтовый ящик, к начальству тамошнему» по поводу судьбы родового кладбища роман завершается. Финал остается открытым. Художественная логика не позволила автору благополучно свести концы с концами — слишком уж сильно расходятся нравственные принципы «человека трудолюбивой души» с нормами, принятыми в обществе, где правят современные манкурты.

(Еще не оценили)

Загрузка...

Другие поэты «тихой лирики», каждый по-своему, развивали отдельные стороны созданного Рубцовым поэтического мифа. Так, Станислав Кунаев (род. 1932) выдвинул в центр своей поэзии противостояние между родным миром русской деревни и всей современной цивилизацией. При этом отношение ко всему, что не отмечено принадлежностью к национальной традиции, окрашивается у него в зловещие тона ксенофобии. А единственной защитой от агрессии внешних и чужеродных сил становятся в этой картине институты тоталитарной власти:

• От объятий швейцарского банка,
  Что простерся до наших широт,
  Упаси нас ЦК и Лубянка.
  А иначе никто не спасет!

Анатолий Жигулин (1930-2000) существенно усилил мотив трагической памяти, присутствующий, но не

[smszamok]

доминирующий в поэтическом мифе Рубцова («Видения на холме»). В стихах Жигулина образы природной гармонии не только уравновешивают переживание, но и пробуждают горькую личную память о колымских лагерях, о перенесенных страданиях («Кострожоги», «Бурундук», «Калина»). Но углубленная и лишенная однозначности историческая память выносит на первый план вопрос об ответственности самого народа за разрушение народного мира, за поругание национальных традиций. Так, стихотворение «Из российской истории» (1976), повествующее о том, как в начале 1930-х годов был разорен старинный северный монастырь, как была уничтожена древняя библиотека, «и может быть, подлинник «Слова» сгорел в том ужасном огне», Жигулин заканчивает неожиданным риторическим ходом:

• Горели и акты и святцы,
  Сказанья родимой земли.
  Да что же вы наделали, братцы!
  Да как же вы это смогли?

Это «братцы», обращенное к ослепленным вседозволенностью варварам — переводит весь текст в иной план: сам народ, «братцы», жгли и рушили древние святыни, и поэт не отделяет себя от них, он принимает на себя моральную ответственность за их преступления. Это тоже часть истории. И искупить эту вину можно лишь совестливой болью. Таково новое звучание «самой кровной связи» с народом и народным миром, воспетой Рубцовым.

Радикальная попытка переосмысления мифа «тихой лирики» была предпринята Юрием Кузнецовым (род. 1941). Если мифологические очертания рубцовского миро-образа как бы неосознанно вырастали из элегического мировосприятия, то Кузнецов последовательно и высшей степени сознательно обнажает мифологические черты

своего художественного мира (активно используя образы, почерпнутые из «Поэтических представлений славян о природе» А. Н. Афанасьева и скандинавских преданий) и полностью изгоняет элегическую сентиментальность. В итоге, созданный им мир приобретает резко трагические и в то же время языческие, как бы донравственные, докультурные черты. Кузнецов одновременно воспевает и «сказку русского духа», и «хаос русского духа». Милый сердцу поэта «кондовый сон России», вековой душевный покой, по его мнению, искони прекрасен и гармоничен, потому что освобожден от придуманных нравственных установлений, от «ига добра и любви» («Тайна добра и любви»). Не случайно даже символический абстрактный образ поиска древнего истока, поиска, прорезывающегося через позднейшие наслоения истории и культуры, даже он несет смерть живому — даже он беспощаден и жесток:

• Из земли в час вечерний, тревожный
  Вырос рыбий горбатый плавник,
  Только нету здесь моря! Как можно!
  Вот опять в двух шагах он возник.
  Вот исчез, снова вышел со свистом.
  Ищет моря, — сказал мне старик.
  Вот засохли на дереве листья —
  Это корни подрезал плавник.

Лирический герой Ю. Кузнецова мечется между двумя крайностями. С одной стороны, он мечтает вернуться к этому изначальному языческому — сверхчеловеческому! — покою, возвышающему над заблуждениями человечества. И тогда в его лирике появляются стихи, наполненные презрением к «поезду» человеческого быта, к «обыкновенному» человеку, который «не дорос» до простора: «ему внезапно вид явился настолько ясный и большой, что потрясенный он сломился несоразмерною душой». А с другой стороны, лирического героя Кузнецова не отпускает чувство пустоты, тоска по пониманию и теплу. Это предельно обостренное, но знакомое по лирике Рубцова чувство богоставленности, экзистенциального одиночества. «Не раз, не раз о помощи взывая, огромную услышу пустоту…», «Все что падает и кружится великий ноль зажал в кулак…», «Меня убили все наполовину, а мне осталось добивать себя…», «Мир остался без крова и хлеба. Где вы братья и сестры мои?» — такие безысходные формулы проходят через всю его лирику, зримо свидетельствуя об условности и абстрактности предлагаемых «сверхчеловеческих», «языческих» решений.

[/smszamok]

В сущности, поэзия Ю. Кузнецова стала эпилогом «тихой лирики», доказав с несомненным талантом невозможность построения нового религиозного сознания на основе «крови и почвы» — тех категорий, которые выступают из мира «тихой моей родины», лишенного элегической дымки.