Сочинения

(Еще не оценили)

Загрузка...

Есть в романе и образы-символы, воплощающие ирреальную мертвенную силу «системы». Машинистка из канцелярии НКВД «мадам Смерть» и тонкая, ботичеллевской красоты, врач-«березка», прославившаяся рацпредложением переливать  трупную кровь живым, символизируют какую-то извращенную выморочную форму существования, сюрреальную антижизнь. Не случайно это женщины: в мире ФНВ именно женщины воплощают непобедимое могущество жизни; даже убитые, униженные, изнасилованные, они продолжают поражать сияющей, такой «ясной смертной красотой, такой спокойной ясностью преодоленной жизни и всей легчайшей шелухи, что он почувствовал, как холодная дрожь пробежала и шевельнула его волосы».

Почему же так ирреален этот мир, несмотря на всю мощь, всю власть, весь страх? По Домбровскому, он не может не быть фиктивным и иллюзорным, ибо реальность тоталитарной системы отрицает две главные ценности человеческой цивилизации: закон (государство) и свободу (личность). Это мир без почвы под ногами, это регулярно повторяющееся безумие цивилизации («плеть начинает воображать, что она гениальна»), и потому он обречен на самоуничтожение и историческую бесплодность. Это хорошо понимает Зыбин. Нейман вспоминает, как Хрипушин на допросе начал что-то говорить Зыбину о Родине, об Отчизне, а он ему и отлил: «Родина, Отчизна! Что вы мне толкуете о них? Не было у вас ни Родины, ни Отчизны и быть не может. Помните, Пушкин написал о Мазепе, что кровь готов он лить как воду, что презирает он свободу и нет Отчизны для него. Вот! Кто свободу презирает, тому и Отчизны не надо. Потому что Отчизна без свободы та же тюрьма или следственный корпус». А о том, во что превращается Отчизна-тюрьма, если в ней нет закона, говорит старик Каландарашвили, познавший все бездны лагерного ада:

«…приказ? Закон? Пункт сторожевого устава? Или сумасшедший из смирительной рубашки выскочил да и начал рубить направо и налево? Не знаю да и знать не хочу. Знаю только, что такого быть не может, а оно есть. Значит, бред, белая горячка. Только не человека, а чего-то более сложного. Может быть, всего человечества».

Вся философия романа строится на глубочайшей вере в нераздельность закона и свободы. Причем, закон понимается Домбровским вне какого-то бы ни было религиозного значения, а как наиболее рациональные и гибкие формы контроля над свободой индивидуальностей (в том числе и властителей), отложившиеся в структуре различных государственных систем, истории права, юриспруденции как науки. Но что делать, если государство ставит себя вне закона? В данном случае, Домбровский следует за Сенекой18. Андрей Куторга так излагает суть его учения: «Сенека понимал: раз так, надо опираться не на народ — его нет, не на государя — его тоже нет, не на государство — оно только понятие, а на человека, на своего ближнего, потому что вот он-то и есть, и он всегда рядом с тобой: плебей, вольноотпущенник, раб, жена раба. Не поэт, не герой, а голый человек на голой земле». В этом случае человек сам себе становится государством, и добровольно следует законам, воспринятым им из опыта человеческой цивилизации. Так на первый план выходит нравственный закон. В камере, перед допросами, споря с опытным лагерником, убеждающим Зыбина, что нет смысла сопротивляться, все равно сломают, лучше сразу подписать все, что потребуют, Зыбин отвечает так:

«…я — боюсь больше всего потерять покой. Все остальное я так или этак переживу, а тут уж мне, верно, каюк, карачун! Я совершенно не уверен, выйду ли я отсюда, но если

 уж выйду, то плюну на все, что я здесь пережил и видел, и забуду их, чертей, на веки вечные, потому что буду жить спокойно, сам по себе, не боясь, что у них в руках осталось что-то такое, что каждую минуту может меня прихлопнуть железкой, как крысу. Ну а если я не выйду… Что ж? «Потомство — строгий судья!» И вот этого-то судью я боюсь по-настоящему! Понимаете!»

Именно благодаря этим внутренним (рациональным) ограничителям — закону для себя! — Зыбину удается отстоять свою свободу. Однако Зыбин не «голый человек на голой земле». Эта характеристика скорее подходит его палачам, причем оказывается, что «голый человек на голой земле» не в состоянии сохранить свою человечность, а превращается в монстра, контролируемого безумной машиной (само)уничтожения. Еще в «Хранителе древностей» Зыбин размышлял о том, что «главное свойство любого деспота, очевидно, и есть его страшная близорукость. Неисторичность его сознания, что ли? Он весь тютелька в тютельку умещается в рамку своей жизни. Видеть дальше своей могилы ему не дано». Зыбина, напротив, отличает повышенная историчность сознания, он хранитель интеллектуального опыта цивилизации — ее опыта, знаний, горьких и радостных уроков. Именно отсюда он черпает материал для своего «закона». Именно на этой почве зиждется его понимание онтологической пустоты и бесплодности буйствующего вокруг него кошмара истории. Именно на фундаменте этого знания строится его свобода. И именно в этом историческое значение его личного противостояния системе, противостояния, казалось бы, ничего в «большом мире» не изменившего.

Как отмечает Дж. Вудворд, восприятие истории Зыбиным совпадает со стоической философией, представляющей историю как цепь циклически повторяющихся событий, среди которых немалое место занимают «пожарища» (ecpyrosis), возникающие в результате торжества иррациональных сил вселенной над силами разума. Однако стоики верили и в то, что «людям разума суждено пережить «пожарища», как хранителям тех божественных творческих сил, которые воздвигнут заново разрушенный мир и тем самым начнут новый исторический цикл»19. В этом смысле, Зыбин подобен не только другому «хранителю древностей» Кастанье, скромному учителю французского в кадетском корпусе, воссоздавшему историю Семиречья; но и архитектору Зенкову, отстроившему заново Алма-Ату после великого (десять баллов!) землетрясения 1911 года. Об этих людях рассказывается в самом начале «Хранителя древностей», но символический смысл этих, казалось бы, посторонних романному сюжету жизнеописаний становится ясным только в масштабе всей романной конструкции.

(Еще не оценили)

Загрузка...

Пьеса М. Горького «На дне» создана более восьмидесяти лет назад. И все эти годы она не переставала вызывать споры. Это можно объяснить множеством проблем, поставленных автором, проблем, которые на разных этапах исторического развития приобретают новую актуальность. Это объясняется и сложностью, противоречивостью авторской позиции. Повлияло на судьбу произведения, на его восприятие то, что сложные, философски неоднозначные идеи писателя были искусственно упрощены, превращены в лозунги, взяты на вооружение официальной пропагандой недавних лет. Слова: «Человек… это звучит гордо!» становились нередко плакатными надписями, почти такими же распространенными, как «Слава КПСС!», а сам монолог Сатина заучивался наизусть.

Пьеса М. Горького — новаторское литературное произведение. В центре ее — не столько человеческие судьбы, сколько столкновение идей, спор о человеке, о смысле жизни. Ядром этого спора является проблема правды и лжи, восприятие жизни такой, какова она есть на самом деле, со всей ее безысходностью и правдой для персонажей — людей «дна», или жизнь с иллюзиями, в каких бы разнообразных и причудливых формах они ни представали. Этот спор начинается задолго до появления в ночлежке Луки и продолжается после его ухода.

Уже в самом начале пьесы Квашня тешит себя иллюзиями, что она — свободная женщина, а Настя — мечтами о великом чувстве, заимствуя его из книги «Роковая любовь». И с самого начала в этот мир иллюзий врывается роковая правда. Не случайно бросает свою реплику Квашня, обращаясь к Клещу: «Не терпишь правды!». С самого начала пьесы, многое звучит как спор М. Горького с самим собой, со своей прежней идеализацией босяков. В костылевской ночлежке свобода оказывается призрачной — опустившись на «дно», люди не ушли от жизни, она настигает их. И прежнее горьковское желание — рассмотреть в босяках, люмпенах, людей, отторгнутых от нормальной человеческой жизни, прежде всего хорошее — также отступает на второй план. Эти люди жестоки друг к другу, жизнь сделала их такими. И эта жестокость проявляется прежде всего в том, с какой настойчивостью они разрушают иллюзии других людей, например, Насти, умирающей Анны, Клеща с его надеждой выбраться из ночлежки, начать новую жизнь, Барона, все достояние которого составляют воспоминания о былом величии рода и которому Настя бросает в ожесточении реплику: «Врешь, не было этого!».

В среде этих ожесточенных жизнью людей появляется странник Лука. И с его появлением начавшийся уже спор о человеке, о правде и лжи в его жизни обостряется. Всмотримся внимательнее в образ Луки. Прежде всего отметим, что именно этот персонаж пьесы вызывает наиболее ожесточенные споры, составляет ее драматургический нерв. Лука утешает людей. Чем можно утешить этих выброшенных из жизни, опустившихся на дно ее бывших баронов, актеров, рабочего человека, потерявшего работу, умирающую женщину, которой нечего и вспомнить хорошего о прожитой жизни, потомственного вора? И Лука прибегает к лжи, как к словесному наркотику, как к обезболивающему средству. В обитателей ночлежки он вселяет иллюзии, причем жизненный опыт его таков, что он тонко чувствует людей, знает, что каждому из них. важнее всего. И безошибочно нажимает на главный рычаг человеческой личности, обещая Анне покой и отдых на том свете, Актеру — бесплатные лечебницы для алкоголиков, а Ваське Пеплу — вольную жизнь в Сибири.

Зачем врет Лука? Этот вопрос не раз задавали себе читатели и критики, размышляя над горьковской пьесой. Долгое время в трактовках образа Луки преобладали отрицательные оценки, его обвиняли в равнодушии к людям, в корысти (само имя его по созвучию связано со словом «лукавый», а одно из значений этого слова близко к нечистому, к искусителю). Луку обвиняли и в том, что он искушает людей своей ложью, а в качестве главного обвинения называли смерть Актера. Однако если всмотреться в то, что делает Лука, вслушаться в его речи, понимаешь, что механизм его утешительства проще и сложнее. Он просто не очерствел душою, нельзя не согласиться с оценками, которые дает Луке Сатин: «Он врал… Но это только из жалости к вам». Лука не просто обманывает, на протяжении пьесы он творит реальное, деятельное добро: утешает перед смертью Анну, пытается усовестить Василису, Именно этот странник предотвращает убийство Васькой Пеплом Костылева (кстати, Сатин прямо толкает Ваську на убийство: «…и чего ты не пришибешь его, Василий?!» — и далее: «Потом женись на Василисе… хозяином нашим будешь…» И в Сибирь он советует Пеплу уйти поскорее, потому что предвидит, добром это дело не кончится, и предвидение его оказывается правильным. Лука не просто врет Актеру, он уговаривает его: «Ты только вот чего: ты пока готовься! Воздержись… возьми себя в руки и терпи…» И причина смерти Актера не в иллюзиях, а в их крушении, в прозрении, в сознании невозможности воздержаться и взять себя в руки.

Лука не просто утешитель, он философски обосновывает свою позицию. Одним из идейных центров пьесы становится рассказ странника о том, как он спас двух беглых каторжников. Главная мысль горьковского персонажа здесь в том, что спасти человека и научить добру может не насилие, не тюрьма, а только добро: «Человек может добру научить… Пока верил человек — жил, а потерял веру и удавился».

Итак, в пьесе, как можно убедиться, главный носитель добра — Лука, он жалеет людей, сострадает им и пытается помочь словом и делом. Авторская позиция в драме М. Горького выражена, в частности, сюжет-но. Последнее событие пьесы — смерть Актера — подтверждает слова Луки: поверил человек, затем потерял веру и удавился. Принято считать, что главным оппонентом Луки в споре о правде является Сатин. Это как будто бы и так, ведь именно он произносит афоризм: «Ложь — религия рабов и хозяев… Правда — бог свободного человека!» Однако именно Сатин не только заступается за старика, запрещая плохо говорить о нем, но и произносит свой знаменитый монолог о человеке, воплощая в жизнь идеи Луки. В самом деле, что такое рассуждения, как не словесный наркотик, призванный утешить всех вокруг, во всех вселить иллюзию собственной ценности, вне зависимости от реальных человеческих дел. Недаром именно после монолога Сатина в ночлежке начинается пьяный разгул, и даже глашатай беспощадной и злой правды Бубнов заявляет; «Много ли человеку надо? Вот я — выпил и рад!» И только известие о самоубийстве Актера внезапно прерывает эту картину. Поэтому так многозначно звучат последние слова пьесы, вложенные в уста Сатина: «Эх… испортил песню… дур-рак!».

По-настоящему спорит с Лукой не Сатин, а сам автор пьесы. Именно Горький показывает, что спасительная ложь никого не спасла, что вечно жить в плену иллюзий нельзя, а выход из них и прозрение всегда трагичны, а главное — что человек, живущий в мире утешительной мечты, убаюкивающего обмана, примиряется со своей убогой, беспросветной реальной жизнью. Это приводит его к тому, что он соглашается терпеть — мотив этот звучит в пьесе не раз, например, в словах Анны: «Коли там муки не будет… здесь можно потерпеть… можно!» или в притче о праведной земле — жил человек плохо, но терпел в надежде найти когда-то иную жизнь. Вот этого примирения с жизнью не приемлет М. Горький. Спор писателя с Лукой — это во многом спор с самим собой. Недаром современники вспоминали, что по своим человеческим качествам М. Горький был во многом близок к этому страннику-утешителю. Недаром он уже в период послереволюционный написал киносценарий «По пути на дно», где под влиянием идеологических догм разоблачил Луку, показал его как кулака, преступного и безнравственного человека. Но сценарий этот оказался творческой неудачей М. Горького, а пьеса «На дне» продолжает жить и сегодня, вызывая многочисленные споры и обретая новую актуальность.

Образ Луки долгое время оценивался в литературоведении однозначно отрицательно. Луку обвиняли в том, что он лжет из корыстных побуждений, что он равнодушен к людям, которых обманывает, наконец, что в момент преступления он исчез из ночлежки. Но главное обвинение, которое предъявлялось Луке, касалось его позиции, его отношения к человеку. Он проповедует жалость, милосердие, которые в прежние годы считались чем-то лишним, даже подозрительным, этаким проявлением примиренчества, отступлением от позиции борьбы с классовым врагом (а врагов видели вокруг себя бесконечно много), милосердие объявлялось «интеллигентской мягкотелостью», которая недопустима в условиях схватки двух миров. Не принималось в позиции Луки и другое — то, что он не зовет людей к борьбе, к революционным действиям, радикальному изменению жизни. Все это в давние годы считалось вредным и чуждым человеку нового общества, «борцу за светлое общество». Сегодня образ Луки прочитывается во многом иначе, а поводом к этому может послужить просто внимательное, непредвзятое знакомство с горьковской пьесой.

(Еще не оценили)

Загрузка...

Если на время отстраниться от исторических событий, то можно отметить, что в основе романа М. А. Шолохова «Тихий Дон» лежит традиционный любовный треугольник. Наталья Мелехова и Аксинья Астахова любят одного и того же казака — Григория Мелехова. Он женат на Наталье, но любит Аксинью, а та, в свою очередь, замужем за другим казаком, Степаном Астаховым. К финалу романа умирают и Наталья и Аксинья. Что же привело двух почти во всем различных между собой женщин к столь печальному исходу? В самом общем виде на этот вопрос можно ответить так: любовь к Григорию. Наталья не может перенести того, что муж продолжает любить Аксинью, не хочет из-за этого иметь от него еще одного ребенка и совершает самоубийственный аборт.

Аксинью же любовь к Григорию гонит вместе с ним на Кубань. А поскольку Мелехов скрывается от властей, им приходится бежать от попавшегося навстречу патруля. Пуля патрульного случайно ранит Аксинью, и ранит смертельно.

Конец каждой из героинь по-своему закономерен.

Наталья — женщина нервная, рефлектирующая. Она трудолюбива, красива, добра, но несчастна. Наталья, только узнав о сватовстве Мелеховых, заявляет: «Люб мне Гришка, а больше ни за кого не пойду!.. Не нужны мне, батенька, другие… Не пойду, пущай и не сватают. А то хучь в Усть-Медведицкий монастырь везите…»

Она человек глубоко верующий, богобоязненный. И чтобы решиться сперва на попытку самоубийства, а потом на убийство не родившегося еще ребенка, она должна была переступить через столь важные для нее христианские заповеди.

Только сильнейшее чувство любви и ревность подвигли Наталью на такие поступки. Горе свое она переживает в себе, не выплескивая его наружу.

Аксинья же с самого начала «решила отнять Гришку у Натальи Коршуновой… Одно лишь решила накрепко: Гришку отнять у всех, залить любовью», владеть им, как раньше, до женитьбы. Но в столкновении двух любящих Григория женщин победителей, как мы знаем, не будет.

Из-за измены мужа Наталья временно возвращается в родительский дом. «Ей все казалось, что Григорий вернется к ней, сердцем ждала, не вслушиваясь в трезвый наше-пот разума; исходила ночами в жгучей тоске, крушилась, растоптанная нежданной незаслуженной обидой».

Аксинья, в отличие от Натальи, любит Григория не только сердцем, но и умом. Она готова бороться за любимого всеми доступными средствами. Аксинья активно стремится к своему счастью, делая при этом несчастной Наталью.

Однако доброта свойственна ей в не меньшей степени, чем сопернице. После смерти Натальи именно Аксинья ухаживает за ее детьми, и они называют ее мамой. Наталья же задолго до смерти склоняется к тому, чтобы вместе с детьми уйти в родительский дом, позволив Григорию уже открыто взять в свой курень Аксинью:

Однако мать Григория, Ильинична, по авторскому определению, «мудрая и мужественная старуха», делать ей это категорически запрещает: «Смолоду и я так думала, — со вздохом сказала Ильинична. — Мой-то тоже был кобелем не из последних. Что я горюшка от него приняла, и сказать нельзя. Только уйтить от родного мужа нелегко, да и не к чему. Пораскинь умом — сама увидишь. Да и детишков от отца забирать, как это так? Нет, это ты зря гутаришь. И не думай об этом, не велю!»

Тут «все, что так долго копилось у Натальи на сердце, вдруг прорвалось в судорожном припадке рыданий. Она со стоном сорвала с головы платок, упала лицом на сухую, неласковую землю и, прижимаясь к ней грудью, рыдала без слез».

В исступлении Наталья осыпает самыми страшными проклятиями неверного мужа: «Господи, накажи его проклятого! Срази его там насмерть! Чтобы больше не жил он, не мучил меня!..» И обрекает себя на мучительную смерть, пытаясь избавиться от его ребенка. Ильинична собиралась с помощью Панте-лея Прокофьевича отговорить от неразумного поступка «взбесившуюся с горя сноху», но не успела.

Наталья именно «с горя взбесилась». Аксинья уравновешеннее Натальи. Она тоже хлебнула немало горя, пережила смерть дочери. Однако воздержалась от резких, необдуманных поступков.

Аксинье хочется, чтобы они с Григорием могли соединиться навсегда, избавиться от людских пересудов, зажить нормальной жизнью. Ей кажется, что эта мечта может сбыться после смерти Натальи. Аксинья нянчит мелеховских детей, и те почти что признают в ней мать.

Но Григорию так и не довелось спокойно пожить с ней. Почти сразу после возвращения из Красной Армии он вынужден бежать из родного хутора, поскольку опасается ареста за старые грехи — активное участие в вешенском восстании.

Аксинья тоскует без него, боится за его жизнь: «Видно, и ее, такую сильную, сломили страдания. Видно, солоно жилось ей эти месяцы…» Тем не менее, Аксинья с готовностью откликается на предложение Григория бросить дом, детей (их Мелехов рассчитывает забрать позднее) и отправиться с ним на Кубань навстречу неизвестности. «Как бы ты думал?.. Сладко мне одной? Поеду, Гришенька, родненький мой! Поползу следом за тобой, а одна больше не останусь! Нету мне без тебя жизни. Лучше убей, но не бросай опять!..» Она, разумеется, не подозревает, что быть ей вместе с Григорием суждено очень недолго, что ждет ее скорая и нелепая гибель.

Григорий воспринимает как трагедию смерть обеих женщин. Узнав, что на роковой

 шаг Наталью толкнул разговор с Аксиньей, рассказавшей его жене всю правду, Григорий «из горницы вышел постаревший и бледный; беззвучно шевеля синеватыми, дрожащими губами, сел к столу, долго ласкал детей, усадив их к себе на колени…»

Понимая, что он виноват в смерти жены, Григорий представил себе, как Наталья прощалась с ребятишками, как она их целовала и, быть может, крестила, и снова, как тогда, когда читал телеграмму о ее смерти, ощутил острую, колющую боль в сердце, глухой звон в ушах. Как замечает автор, Григорий страдал не только потому, что по-своему он любил Наталью и свыкся с ней за шесть лет, прожитых вместе, но и потому, что чувствовал себя виновным в ее смерти. Если бы при жизни Наталья осуществила свою угрозу — взяла детей и ушла жить к матери, если бы она умерла там, ожесточенная в ненависти к неверному мужу, Григорий, пожалуй, не с такой силой испытывал бы тяжесть утраты и, уж наверное, раскаяние не терзало бы его столь яростно.

Но со слов Ильиничны он знал, что Наталья простила ему все, что она любила его и вспоминала о нем до последней минуты. Это увеличивало его страдания, отягчало совесть укором, заставляло по-новому осмысливать прошлое и свое поведение в нем…

Григорий, который ранее относился к жене безразлично и даже неприязненно, потеплел к ней из-за детей: в нем проснулись отцовские чувства. Он готов был одно время жить с обеими женщинами, каждую из них любя по-своему, но после смерти жены на время почувствовал неприязнь к Аксинье. Ведь это она «выдала их отношения и тем самым толкнула Наталью на смерть».

Однако гибель Аксиньи вызывает у Григория еще более глубокие страдания. Он видел, как «кровь текла… из полуоткрытого рта Аксиньи, клокотала и булькала в горле. И Григорий, мертвея от ужаса, понял, что все кончено, что самое страшное, что только могло случиться в его жизни, — уже случилось…»

Опять Мелехов невольно способствовал гибели близкой ему женщины, и на этот раз она умерла буквально у него на руках. С гибелью Аксиньи жизнь для Григория почти

потеряла смысл. Хороня любимую, он думает, что «расстаются они ненадолго…»

В «Тихом Доне» вообще очень много смертей. Умирают почти все члены семейства Мелеховых, и ни один курень на хуторе Татарском не обошла смерть. Так действительно было в гражданскую войну, когда погибло очень много казаков.

И гибель двух главных героинь в этом смысле закономерна. Смерть Натальи и смерть Аксиньи, по замыслу писателя, должны углубить одиночество Григория к финалу повествования, оставив его только с единственным уцелевшим сыном Мишаткой.

Обречены на гибель в шолоховском романе и сильная волевая Аксинья, и более слабая Наталья. Трагедия гражданской войны усиливает трагизм и любовной линии «Тихого Дона». Не может быть счастлив человек в такие годины, когда страдает весь его народ.

(Еще не оценили)

Загрузка...

Начиная работу над романом «Петр Первый», Алексей Николаевич Толстой признавался: «На «Петра» я нацеливался давно. Я видел все пятна на его камзоле, я слышал его голос, но Петр оставался для меня загадкой в историческом тумане». Позже центральную проблему своего романа писатель определял как «становление личности в эпохе». В начале книги рисуется допетровская Русь. Нищая, темная, разоренная бунтами, воровством и непомерными налогами. «Над Москвой, над городами, над сотнями уездов, раскинутых по необъятной земле, кисли столетние сумерки — нищета, холопство, бездолье». «Ни ремесел, ни войска, ни флота… Одно — три шкуры драть, да и те худые…» Все слои населения недовольны существующим порядком жизни. Необходимость коренных преобразований понятна и «мужику с поротой задницей», и бедному дворянину, и князю Василию Голицыну.

Стране был необходим реформатор. Сама история выбирает для этой миссии Петра, который явился выразителем не только своей личной воли, но и требований эпохи. В первых главах юный Петр весьма далек от предназначенной ему великой миссии. Его целиком поглощает борьба.за власть, увлекает яркий, шумный, лишенный скуки мир Кукуйской слободы, жестокие потехи, вино, женщины. «Кукуйский кутилка» начинает осознавать необходимость перемен, когда видит настоящие морские торговые корабли в Архангельске и «гордое презрение иностранцев, прикрытое любезными улыбками». Оглянувшись на прошлое, он думает: «А что сделано за эти годы — ни дьявола: баловался!» Петр осознает необходимость «замахиваться на большее»: воевать за выход России к Черному и Балтийскому морям — без этого России не быть! Неудача и позор под Азо-вом «бешеными удилами взнуздали его». Кончились потехи, начались великие дела на благо России.

Личная судьба Петра теснейшим образом переплетается с судьбой России. Как наиболее ценную черту его личности Толстой отмечает безотказное служение Отечеству. Он без ханжеского высокомерия признает справедливость речей иностранцев и учится у Европы торговать, строить корабли, плавать по морям. Без преклонения и самоуничижения учится ремеслу сам и заставляет учиться других, нанимает учителями лучших европейских специалистов. Сурово и решительно расправляется он с личными врагами (Софья, восставшие стрельцы, бояре), но не столько из личной мести, сколько из-за того, что они стали тормозом на пути преобразования России. Заставляет бояр брить боровы, чистить зубы, одеваться в иноземное платье, собираться на ассамблеи, знать «политес», учить языки. Петр озабочен развитием культуры, образования, а значит — процветанием России. Любое начинание, направленное на пользу России, встречает безоговорочную поддержку государя, воспринимается им как личная победа, вызывает гордость за то, что русские становятся на ноги и успешно могут конкурировать с европейцами. Трудолюбивый и неприхотливый, Петр ценил людей по уму, таланту, деловым и нравственным качествам, а не по знатности рода. Он выдвигал и приближал к себе только тех, кто так или иначе послужил России.

Алексей Толстой изображает царя как талантливого военачальника, реформатора армии, умеющего даже из поражений извлечь полезные уроки. Проезжая по полю, где когда-то случилась «нарвская конфузил», Петр с беспощадной откровенностью говорит: «Здесь погибла моя армия… На этих местах Карл нашел великую славу, а мы — силу. Здесь мы научились — с какого конца надо редьку есть, да похоронили навек закостенелую старину, от коей едва не восприняли конечную погибель…» Войну он считает исторической необходимостью, «нуждой государственной», в отличие от Карла, которого война интересует ради войны. Шведский король не думает о своей стране, о своей армии, которой рискует, он ничего не желает от жизни, кроме «грохота и дыма пушек, лязга скрещенного железа, воплей раненых солдат и зрелища истоптанного поля, пахнущего гарью и кровью». Как отличается от него Петр, когда, готовясь к решающему штурму Нарвы, говорит Меншикову: «Второй раз отступить от Нарвы нельзя… Нарва — ключ ко всей войне… Город брать нужно быстро, и крови нашей много лить не хочется…» А при взятии Юрьева приказывает Шереметеву: «Сам делай свое дело, для Бога только не теряй людей напрасно…» Здесь Пётр изображается как истинный гуманист, мудрый военачальник.

Писателю удалось воссоздать многогранную личность Петра, сформированную определенной средой и исторической эпохой. Жестокость, грубость, деспотичность сочетаются в нем с талантливостью, жизнелюбием, упорством, широтой души, патриотизмом. Эта двойственность Петра объясняется реалиями русской жизни. Петр действует так, как диктует взрастившая его эпоха, он в огромной степени — сын своего времени. Сначала — влияние исторических событий на Петра, затем — все увеличивающееся влияние самого Петра, его реформаторской деятельности на события эпохи — такова логика развития образа царя в романе. В центре повествования оказывается мощный процесс возрождения России, движимый умом и волей центрального героя романа, обеспечивший политическую, экономическую и национальную независимость государства, ставшего из отсталой страны европейской державой.

(1голосов, средний: 5,00 out of 5)

Загрузка...

В истории русской культуры немало имен, известных всему миру. Среди них достойное место занимает имя М. Горького. Как художник, он обогатил мировую литературу новыми темами, сюжетами, конфликтами и образами. Среди произведений Горького пьеса «На дне» занимает особое место. Писатель показал в ней жизнь изгоев, людей, разорвавших связи с обществом и начисто отвергнутых им. На мой взгляд, очень интересно то, что вековечный философский спор о человеке ведут не утонченные представители интеллигенции, а люди с самых нижних этажей жизни, разутые и раздетые, голодные и лишенные всех прав. Они обсуждают духовные, социальные и этические проблемы, которые в пьесе приобрели предельную глубину и напряженность. Обитателей ночлежки не оставляют равнодушными проблемы добра и зла, свободы, совести, чести, счастья, жизни и смерти. Все это их интересует в связи с еще более важной проблемой: что такое человек, для чего он появляется на землю, в чем смысл его жизни? Я думаю, что именно в остром столкновении идей следует искать своеобразие пьесы «На дне».

Споры, страстное и эмоциональное обсуждение вопросов, волнующих человека, позволяет сделать довольно точное заключение о его характере, о тех чертах, которые обычно бывают скрыты. Как живые, реальные люди предстают перед нами мрачный фаталист и скептик Бубнов, странник-утешитель Лука, проповедник правды и величия человека Сатин и другие, За каждым из них стоит целая система моральных и этических взглядов. По-видимому, не знали и не читали Ницше и Шопенгауэра, Толстого и Достоевского — реальные противоречия реальной жизни заставляют их мучительно искать объяснение тому положению, в котором они оказались.

В пьесе резко сопоставлены образы героев, их мысли, чувства и переживания. Острые диалоги захватывают внимание читателя, создают атмосферу напряженности и

 конфликтности. Горький употребляет яркие, емкие слова для выражения главной идеи — о назначении Человека.

Понятие «человек» открывается в творчестве писателя разными гранями, даже в тех произведениях, где, как и в пьесе «На дне», внимание сосредоточено на темных сторонах жизни. Характерной особенностью пьесы является то, что в ней особенно громко звучит гимн Человеку, как бы в противовес страшным условиям жизни, нищете и безысходности.

Литература прежних лет, изображая «маленьких» людей, униженных и оскорбленных, выражала глубокое сострадание к ним. Но когда люди перестают быть «маленькими», одной жалости к ним становится недостаточно. Мне кажется, что образ странника-утешителя Луки введен отчасти и для того, чтобы подчеркнуть эту мысль. До сих пор образ этого «апостола утешающей лжи» вызывает бурные споры. Кто он — положительный герой или отрицательный, жалеет он людей или равнодушен к ним, стремится исцелить их утешениями или преследует другие цели? Я согласна с точкой зрения Б. Бялика, что в самой постановке вопроса таится ошибка, «непонимание всей сложности и глубины горьковской пьесы. Дело не в том, жалеет ли Лука людей (конечно, жалеет), и хочет ли помочь им своими утешениями (конечно, хочет), а в том, как он понимает людей, как оценивает человека».

С одной стороны, Лука видит человека в каждом обитателе ночлежки. Но вместе с тем подобная жалость подразумевает бессилие что-либо изменить в жизни. Утешения Луки поддерживают иллюзии, которыми живут персонажи пьесы, пытаясь отгородиться от окружающей мерзости. И действие «сказок» Луки чем-то напоминает наркотики: они не излечивают недуг, но позволяют человеку на какое-то время уменьшить боль, почувствовать себя лучше.

Все это чувствует и понимает Сатин. Я думаю, что именно поэтому он говорит: «Он (Лука)… подействовал на меня, как кислота на старую и грязную монету…». Знаменитый монолог Сатина: «Человек! Это — великолепно! Это звучит… гордо! Чело-век! Надо уважать человека! Не жалеть… не унижать его жалостью, уважать надо!» — является реакцией на мировоззрение Луки. Утешающей и примиряющей лжи Горький противопоставляет веру в свободного Человека, которому необходима только правда, какой бы суровой она ни была.

Таким образом, идейно-художественное своеобразие пьесы М.Горького «На дне» обусловлено мировоззренческими проблемами. На их основе строится сюжет, выражается позиция автора. Изображая в предельно суровых тонах российскую действительность, ломающую людей, причиняющую им горе и страдание, Горький упорно «собирал мелкие, редкие крохи всего, что можно назвать необычным — добрым, бескорыстным, красивым», стремился выявить в душе самого «уничтоженного» человека неуничтоженные задатки или остатки человечности. Творчество М. Горького полно любви к человеку и боли за него, за все его унижения. И вместе с тем писатель выражает веру в счастливое будущее человечества.

(Еще не оценили)

Загрузка...

Подлинным событием в литературе было появление прекрасной повести В. Белова «Привычное дело» (1966). Взамен стандартных типажей работников «кормоцеха» перед читателем предстал Иван Африканович, характер живой, полнокровный. Без преувеличения можно сказать, что это произведение оказалось таким же этапным событием в литературе, каким в свое время были очерки В. Овечкина. Белов сказал правду о человеке, не идеализируя его. В частности, он вернулся к старому спору, что велся у нас со времен «Бедной Лизы» Н. М. Карамзина, спору о «почве» и «асфальте», как его охарактеризовала современная критика. Что благотворнее для человека — воздух деревенский или городской? У Карамзина сельская жительница Лиза, воплощение многочисленных добродетелей, гибнет после знакомства с Эрастом, олицетворяющим гнусности и пороки городской жизни. Позиция В. Белова в этом споре окончательно прояснилась после публикации его романа «Все впереди» (1985): Иван Африканыч оказался куда благороднее иных городских с высшим образованием. Были у Белова среди писателей и общественных деятелей единомышленники, полагавшие, что все беды России проистекают из города. Их называли «почвенниками», и группировались они вокруг журналов «Молодая гвардия» и «Наш современник». Спор о «почве» и «асфальте» длился довольно долго, но, похоже, был исчерпан после публикации рассказа В. Астафьева «Людочка» (1989).

Выросшая в деревне среди нищеты и пьянства, жестокости и безнравственности, героиня рассказа ищет спасения в городе. Став жертвой грубого насилия, в обстановке всеобщего распада, гниения и маразма Людочка кончает жизнь самоубийством. Так где же лучше? В деревне? В городе?

В. Астафьев — один из видных мастеров современной литературы, и он не умещается в рамки деревенской, военной или какой-нибудь еще прозы.

Сельская тема, в частности, связана у него с экологическими проблемами. В первую очередь привлекает внимание его «повествование в рассказах», как он сам определил жанр своего сочинения «Царь-рыба» (1972-1975). Люди у Астафьева не делятся на городских и деревенских. Он различает их по отношению к природе. Дикой представляется писателю мысль о покорении природы, о ее враждебности людям. Астафьев находится на уровне современных  представлений о человеке как органическом порождении и части космоса, требует от человека разумного отношения к природе. Перо писателя обретает несвойственные ему сатирические краски, когда он пишет о браконьерах — сельских ли, городских ли. Для него слово «браконьер» символизирует потребительское, грабительское и, следовательно, недопустимое отношение к окружающему миру.

Символ — излюбленный прием Астафьева. Енисей, осетр, цветок в тундре — за каждой деталью большое художественное пространство, предоставляющее читателю богатые возможности для сотворчества.

Много лет Астафьев работает над своей главной книгой — «Последний поклон». Не раз вроде бы уже и завершенная, она продолжалась вновь. В 1992 г. были опубликованы заключительные, как было заявлено писателем, главы — «Забубённая головушка» и «Вечерние раздумья». Со временем, возможно, именно «Последний поклон» предстанет в качестве одной из главных книг современной русской прозы. Беспрецедентная по временному охвату событий, показывающая разнообразные по возрасту, профессии, положению в обществе человеческие натуры, заключающая в себе целый ряд самостоятельных жанровых образований — литературных портретов, очерков, рассказов, даже повестей, она отличается оригинальностью языка, своеобразным художественным видением мира. Перед нами панорама русской жизни XX в., увиденная глазами большого художника и мудрого человека. Чего нет в «Последнем поклоне», так это бесстрастности летописца, отстраненного взгляда на отшумевшее прошлое. На каждом эпизоде этой книги лежит отпечаток времени. Пронзительным комментарием сопровождает писатель талантливо вылепленный им характер Гани Болтухина, «заправилы новой жизни в нашем селе» в годы коллективизации: «Не хочется пятнать эту мою заветную книгу дерьмом, не для того она затевалась. Но все же об одном самом яростном коммунисте — осквернителе нашей жизни — поведаю, чтобы не думали его собратья и последователи из тех, кто живет по заветам отцов и дедов своих, что все забыто, тлену предано, быльем заросло».

Немалый вклад в современную деревенскую прозу в 1980-е годы внесли публицисты. В отличие от изящной словесности и беллетристики, где отдается предпочтение нравственно-философскому и психологическому подходам, публицистика в большей своей части исследовала хозяйственный — земледельческий, животноводческий, экономический — и бытовой аспекты сельской темы. Многие выступления публицистов оказывались событиями в жизни общества: они откровенно и остро говорили о проблемах, измучивших страну, которая некогда кормила полмира, а теперь сама ходит с протянутой рукой. Таковы «Русская земля» И.Васильева, «Ржаной хлеб», «Про картошку» Ю. Черниченко, «В гостях у матери» А. Стреляного.

Похоже, что публицисты на какое-то время «приостановили» тему, и в 1990-е годы термин «деревенская проза» в разговорах о новых книгах стал употребляться все реже и реже, обозначая главным образом произведения конкретного времени — 1970 — 1980-х годов.

(Еще не оценили)

Загрузка...

В течение многих столетий Россия была по преимуществу страной крестьянской. Еще в 1897 г, городское население составляло всего-навсего 12,7% от общего числа российских граждан. Тогда думать и говорить о народе всегда означало думать и говорить о крестьянстве. Какие бы нравственные, эстетические, философские, а позднее и экологические проблемы ни поднимались русскими художниками, они чаще всего соотносились с сельской жизнью. Деревня в общественном сознании всегда была хранительницей национальных духовных ценностей. Лучшие черты русского человека, его мужество, благородство, трудолюбие, терпение связывались с обликом крестьянина-труженика. В литературе XIX в. высшим критерием оценки была народность.

XX век изменил ситуацию радикально. После двух мировых войн и одной гражданской, после коллективизации и попыток построить социализм обезлюдела, обнищала русская деревня. Целые села зияют пустыми окнами и зарастают бурьяном. По прогнозам, сделанным в конце 1970-х годов, сельское население должно было к концу века составить лишь 10% от населения страны. Время внесло свои коррективы: русские беженцы из бывших республик распавшегося Союза, фермерское движение замедляют этот процесс. Тем не менее приходится признать, что в кратчайший исторический срок, на протяжении смены всего двух-трех поколений, в России  изменился образ жизни целого народа, а следовательно, и образ мыслей, система жизненных ценностей, престижных социальных и профессиональных ориентации и т. п.

При этом нельзя не учитывать обстоятельств, в которых протекали все эти процессы. Начиная с 1917 г. крестьянство испытывало мощное давление, имевшее целью, как выражались в 1960-е годы, превратить деревню в «кормоцех страны». От этой идеи не отказались, похоже, и поныне. С правами личности, проживающей в деревне, никогда особенно не церемонились. Те крестьяне, что после революции получили земельный надел и честно на нем работали, в 1929 г. были объявлены кулаками — «самыми страшными непримиримыми врагами советской власти» и уничтожены как класс. Затем на селе последовал страшный голод 1932-1933 гг. Потом Отечественная война, снова унесшая миллионы жизней. После этого фактическое возвращение крепостного права — депаспортизация. Отобрав паспорта, власти пытались удержать в деревне хлынувших оттуда крестьян. Затем научно-техническая революция, когда волевыми решениями у крестьян были отняты плодородные земли, ушедшие под заводские постройки или затопленные на дне многочисленных водохранилищ. От сердца вырвались слова Дарьи, героини книги В. Распутина «Прощание с Матёрой»: «Нонче свет пополам переломился».

Естественно возникает вопрос: почему столько бед обрушилось на русское крестьянство? По своей природе, по образу мыслей крестьянин — собственник. Помните, Кондрат Майданников из «Поднятой целины» М. Шолохова ночь не спал перед тем, как отвести своих быков на колхозный двор — «с кровью рвал Кондрат пуповину, соединяющую его с собственностью». А кто может быть опаснее для тоталитарного режима, чем собственник, человек самостоятельный, независимый, кого уж никак не заставишь выполнять нелепые, противоестественные распоряжения партийного начальства?

Герой рассказа А. Платонова «Впрок» имел собственное мнение по поводу коллективизации. Этого было достаточно, чтобы писатель получил на свое произведение от первой персоны государства выразительную рецензию в одном слове — «сволочь». С тех пор и почти на четверть века из деревенской прозы исчез человек. Трактористы, животноводы, кузнецы и прочие сельские умельцы попадались, а вот человека во всей сложности его внутреннего мира, с его сомнениями и раздумьями, живого человека не было.

Сельская нива в литературе была предметом неусыпного бдения идеологического начальства и цензуры. На ней особенно старательно выпалывались любые ростки живого правдивого слова. И не случайно именно здесь буйно произросли бесконфликтные сорняки — «Кавалер Золотой Звезды» и «Свет над землей» С. Бабаевского, «Жатва» Г. Николаевой и тому подобная литература.

Правда о деревне проникла в литературу в 1950-е годы в очерковых книгах В. Овечкина, Е.Дороша, Г. Троепольского, повестях и рассказах В. Тендрякова. К 1970 г. уже было создано немало талантливых произведений о деревне, и один из самых ярких мастеров, В. И. Белов, получил право заявить: «Деревенская тема общенациональна».

Деревенская проза 1970-1980-х годов — это нечто большее, чем книги на сельскую тему, которых и раньше, и позже было в русской литературе предостаточно. Это не просто книги о сельском жителе, но произведения о русском человеке во всей сложности и трагичности его бытия в XX в., о тех коллизиях, что неизбежно следовали за катаклизмами в русской деревне. Так, многие горожане в эти годы были переселенцами из деревни. Ф. Абрамов с полным основанием утверждал, что в этих книгах подняты проблемы нашего национального развития — исторических судеб.

В разработке названного круга проблем были задействованы все виды прозаических произведений — от публицистического очерка до романа-эпопеи, все жанры — исторические, социальные, психологические, философские, бытовые, сатирические, лирические и т.д.

Деревенская проза обогатила современную литературу целым рядом художественных открытий, создав запоминающиеся характеры мужественных и трудолюбивых Пряслиных, героически преодолевающих бедствия, трудности, лишения, что из года в год омрачали их жизнь (тетралогия Ф. Абрамова: «Братья и сестры», 1958; «Две зимы и три лета», 1968; «Пути-перепутья», 1973; «Дом» 1978); мудрых старух Анны и Дарьи (повести В. Распутина «Последний срок», 1970, и «Прощание с Матёрой», 1976), бабушки — хранительницы народной мудрости, вековых традиций высокой нравственности («Последний поклон» В.Астафьева, 1972-1975). Деревенская проза выдвинула яркие образы «бунтарей», пытающихся, несмотря на явное неравенство сил, утвердить в жизни свои принципы социальной справедливости и совестливости, — не желавших мириться с бюрократическим мышлением, с отношениями людей, основанными на голом расчете и соображениях выгоды (Федор Кузькин из повести Б. Можаева «Живой» (1966), Настя Сыроегина из повести В. Тендрякова «Поденка — век короткий» (1964), чудики В.Шукшина).

Современная проза не могла пройти мимо событий коллективизации, когда откровенным попранием справедливости, насилием над беззащитными, ложью и демагогией подрывались основы народной нравственности. Различные аспекты этой темы затронуты В. Беловым («Кануны», 1972-1988), М. Алексеевым («Драчуны», 1981), С. Антоновым («Васька», 1987, и «Овраги», 1988), Б. Можаевым («Мужики и бабы», 1986) и многими другими.

Привлекла внимание повесть В.Тендрякова «Кончина» (1968). Умер Евлампий Лыков — председатель колхоза. Что он оставил  людям? Приемом ретроспекции писатель восстанавливает жизненный путь колхозного самодержца в сталинском кителе, описывая на примере его колхоза историю русской деревни XX в. Последствия «царствования» Лыкова ужасны: подлостью, насилием, клеветой утверждал он свою власть, опустошая души окружающих цинизмом, фальшью, лицемерием. Тяжело наследие лыковых. Исчезнет ли оно после смерти тирана? — вопрос, который не дает покоя писателю.

(Еще не оценили)

Загрузка...

В центре повествования — мать Павла Власова Пелагея Ниловна. Произведение построено таким образом, что Ниловна является участником или свидетелем всех описанных событий. Роман рассказывает о мучительном процессе изживания в людях рабских чувств покорности и страха, о сложном превращении человека из жертвы в борца. И Ниловна в этом отношении — наиболее яркий и убедительный пример.

Путь Ниловны сложен и противоречив. Женщине, прожившей большую часть жизни в покорности и страхе, не так просто было освободиться от старого. Пелагея Ниловна испытала всю горечь тяжелой участи жены рабочего человека. Она угнетена бедностью, пьяным и грубым мужем, религиозностью, осознанием, что «все так живут».

В начале романа мы видим робкую, покорную, забитую подневольной жизнью, боящуюся людей женщину. Она учит сына опасаться людей, ибо они «ненавидят друг друга». В этом Ниловна глубоко убеждена. Узнав, что сын читает запрещенные книги, она сначала испугалась, но потом сердцем почувствовала, а затем разумом поняла правоту сына и его товарищей.

Героиня Горького неожиданно попадает в иную среду, в среду людей веры и самопожертвования, в среду преданности делу будущего. Наблюдая за товарищами Павла, Ниловна поняла, что революционеры — хорошие люди, и она полюбила их как родных.

Ниловна охотно начинает выполнять поручения сына, постепенно втягивается в революционную работу. После ареста Павла Ниловна носит на фабрику листовки, чтобы не остановилось дело, начатое сыном и его друзьями.

Постепенно из темного, забитого, безмолвного существа она превратилась в человека, знающего правду и уверенно несущего ее людям. Уверенность в том, что она может помочь в революционной борьбе, распрямляет душу Ниловны.

Беден был прежде круг ее интересов, ограниченный бытовыми заботами. Ее любовь к единственному сыну переросла в огромное материнское чувство ко всем борцам за освобождение народа. Таким образом, смысл названия романа расширился до символа.

Сознание того, что Ниловна своими действиями приносит существенную пользу революционной борьбе, наполняет сердце женщины гордостью, является основой возникшего у нее чувства самоуважения. Не только Ниловна гордится сыном, но и Павел гордится матерью, которая стала ему по духу родной.

Эта духовная общность укрепляет и наполняет глубоким содержанием любовь матери и сына. Процесс духовного обогащения был сложным и трудным, но Ниловна преодолела трудности.

В первом агитационном выступлении Ниловны на первомайской демонстрации ее представление о социальной борьбе еще соседствует с религиозным сознанием’. Постепенно ее’кругозор расширяется. В селе Никольском Ниловна искусно ведет пропагандистскую работу с крестьянами. После суда над Павлом мать не поддалась горю, она продолжила дело сына. Арестованная на вокзале, избиваемая жандармами, Ниловна напрягает последние силы, чтобы бросить в народ листовки с речью Павла. Из ее груди вырывается пламенный призыв: «Собирай, народ, силы свои во единую силу».

Ведь главное в том, что Ниловна проникается большой любовью к миру, к людям, к народу. Писатель показывает возрождение Ниловны. «Казалось, тысячи жизней говорят ее устами», — отмечает писатель. Образ Ниловны воспринимается как олицетворение огромных перемен, происшедших в сознании людей, вступивших на путь революционной борьбы. В романе Горький создает образ женщины-революционерки, для которой все борцы за правду — ее дети.

Велика заслуга Горького, создавшего в романе «Мать» образ простой русской женщины из народа, вступающей в мир революционной освободительной борьбы, духовно возродившейся из угнетенного состояния.

(Еще не оценили)

Загрузка...

Роман «Мать» — произведение, созданное на рубеже двух веков, в нелегкое и бурное время, стремительно уносящее все старое и дающее жизнь новым идеям, новым общественным течениям, которые овладевали умами и сердцами. Процесс коренной ломки общественного мировоззрения, развернувшийся в русском обществе в данный период, небезызвестная борьба между новыми материалистическими и идеалистическими философскими течениями, возникшими на рубеже XIX—XX веков, — все это не могло не найти отражения в литературных произведениях той эпохи. Творчество М. Горького не является здесь исключением. Оно явилось откликом на события времени, когда менялось само понятие героического, когда протест против существующего строя стал делом каждого здравомыслящего человека. Совершенно другой вопрос — в каких формах этот протест выражался. Нельзя забывать, что разночинский период освободительного движения в России сменился в это время пролетарским, развивавшимся преимущественно под воздействием теории марксизма.

Роман «Мать» обнаруживает совершенно четкую позицию автора по отношению к общественным преобразованиям; произведение проникнуто пафосом борьбы за переустройство жизни, что длительное время давало повод для весьма односторонней оценки его в рамках советской идеологии. За «героической борьбой нового поколения революционеров» не замечали (или не хотели замечать) живых людей с их внутренними противоречиями, страданиями, нравственными исканиями. А ведь именно внутренний духовный мир человека интересовал величайших русских писателей, произведения которых стали классикой мировой литературы. Односторонний подход к данному произведению, навязанный коммунистической идеологией, несомненно, не может удовлетворить человека, считающего себя истинным знатоком и ценителем литературы.

Вероятно, более целесообразно будет рассматривать это произведение, исследуя духовный мир героев. Так, лучшие чувства, возникающие в сердцах, зовут людей на службу высокой и светлой идее. Но когда эта идея заслоняет собой все остальное, порабощая человека, она глушит в душе его те самые чувства, которые побудили его к служению ей. Этот парадокс трагичен. И отчетливей всего проявляется он в образе Павла Власова, который рассматривался,до недавнего времени как безоговорочно положительный. Но именно в нем проявляется сильнее всего «одержимость идеей», именно в нем это явление приобретает наиболее разрушительные формы. Стремление к высокой цели, перерастая в фанатизм, подавляет в душе героя такие вечные человеческие чувства, как сыновняя любовь, любовь к дому, к женщине.

Жестоко, не по-сыновьи, говорит он матери, что обречен умереть за свою идею, не хочет слушать ее перед демонстрацией. Образ Павла — это образ человека, делающего, хотя и не по злому умыслу, несчастными всех, кому он дорог. Особенно это видно из истории его любви. В жизни перед ним постоянно возникает необходимость выбора между идеей и живой душой. И он выбирает идею… Поэтому образ Павла Власова трагичен. В его душе произошел разлад между самыми глубокими, корневыми, жизненными основами и идеей, целью, поставленной им самим.

Появление романа М. Горького «Мать» вызвало острую полемику в критике. В журнале «Русская мысль» была опубликована статья Д. Философова «Конец Горького». Критик отмечал неубедительность художественного образа главной героини — Пелагеи Ниловны. Писатель возразил — и не из авторского самолюбия, как писал он сам, но ссылаясь на реальные прототипы повести — Петра Заломова, осужденного в 1902 году за первомайскую демонстрацию в Сормове, и его мать Анну Кирилловну Заломову, которая включилась в революционную борьбу вместе с сыном.

Роман М. Горького построен таким образом, что Ниловна является участником или свидетелем всех описанных событий. Если роман «Мать» — это произведение о мучительном процессе изживания в людях рабских чувств покорности и страха, о сложном превращении человека из жертвы в борца, то Ниловна в этом отношении — наиболее яркий и убедительный пример.

Путь Ниловны сложен и противоречив. Женщине, прожившей большую часть жизни в покорности и страхе, не так просто было начать жить по-другому. Она много выстрадала и ко многому привыкла. Бедность, пьяный и грубый муж, но «все так живут». В начале романа мы видим робкую, покорную, забитую женщину. Она учит сына сторониться

 людей, ибо они «ненавидят друг друга». В этом Ниловна глубоко убеждена. Узнав, что сын читает запрещенные книги, она сначала сердцем почувствовала, а затем разумом поняла правоту сына и его товарищей.

Героиня Горького неожиданно попадает в иную среду и видит людей веры и самопожертвования, преданных делу будущего. Сначала она потрясена их неверием в Бога, она чувствует, что многого не понимает, но она все преодолеет силой своей материнской любви. Ниловна охотно начинает выполнять поручения сына, постепенно втягивается в революционную работу. После ареста Павла Ниловна носит на фабрику листовки, чтобы не остановилось дело, начатое сыном.

Постепенно из темного, забитого, безмолвного существа она превратилась в человека, знающего правду и уверенного в своей правоте. Ее любовь к единственному сыну переросла в огромное материнское чувство ко всем борцам за освобождение народа.

Таким образом, смысл заглавия «Мать» расширился, приобретая значение символа.

Процесс духовного обогащения был сложным и трудным, но она преодолела трудности. В первом агитационном выступлении Ниловны на первомайской демонстрации ее представление о социальной борьбе еще соседствует с религиозным. В селе Никольском Ниловна искусно ведет пропагандистскую работу с крестьянами. После суда над Павлом мать не поддалась горю, она продолжила дело сына. Арестованная на вокзале, избиваемая жандармами, Ниловна напрягает последние силы, чтобы бросить в народ листовки с речью Павла. Из ее груди вырывается пламенный призыв: «Собирай, народ, силы свои во единую силу!»

На новом пути Пелагеи Ниловны в революционном движении сгорает все старое, отсталое, рождаются новые мысли и чувства. Она проникается большой любовью к миру, к людям, к народу. Писатель показывает возрождение Ниловны, рисуя тип человека из народных глубин: «Казалось, тысячи жизней говорят ее устами».

Велика заслуга Горького, создавшего в романе «Мать» образ простой русской женщины из народа, вступающей в мир революционной освободительной борьбы, духовно

возродившейся из угнетенного состояния. Образ Ниловны воспринимается как олицетворение огромных перемен, происшедших в сознании людей, вступивших на путь революционной борьбы. В романе Горький создает образ женщины-революционерки, для которой все борцы за правду — ее дети.

(Еще не оценили)

Загрузка...

В произведениях русских писателей природа всегда играет большую роль. Возможно, причина в том, что наши предки были язычниками, которые обожествляли и одухотворяли природу. А может, это просто особенность восприятия мира творчески одаренным человеком — он видит не только темные стороны жизни, но и все прекрасное и удивительное, что есть в ней. Многие произведения М. Горького создавались в начале XIX века. Это время многие считали мрачным, «безгеройным». Поэтому не удивительно, что его рассказы, повести, романы и пьесы воспринимались как свежее дуновение ветра, как светлый луч в непроглядной тьме. Читая страницы произведений М. Горького, обращаешь внимание на то, что даже самые тяжелые драмы, как правило, изображаются им на фоне ослепительной, играющей всеми красками природы.

Вот, например, как начинается рассказ «Мальва», повествующий о трудной жизни, о конфликте двух поколений: «Море — смеялось. Под легким дуновением знойного ветра оно вздрагивало и, покрываясь мелкой рябью, ослепительно ярко

[smszamok]

отражавшей солнце, улыбалось голубому небу тысячами серебряных улыбок… Этот звук и блеск солнца, тысячекратно отраженного рябью моря, гармонично сливались в непрерывное движение, полное живой радости. Солнце было счастливо тем, что светило; море — тем, что отражало его ликующий свет». Красота и гармония, царящие в природе, противопоставлены жизни людей, в которой много некрасивого, мучительного, грязного и даже страшного. Особенно сильно этот контраст проявляется в эпизоде, когда на фоне тишины, прелести красок заката вдруг слышится «пьяный женский голос, истерически выкрикивавший нелепые слова». И эти слова, «гадкие, как мокрицы», разрушают чудо, оскорбляют музыку волн. Я думаю, что без описаний природы было бы невозможно так сильно и достоверно Передать всю неприглядность и мерзость жизни рабочих на промыслах.

В других ранних произведениях писателя много солнца, воздуха; свободой и травами благоухают степные просторы. И опять неумолчно шумит, смеется, распевает гимны море.

В начале рассказа «Старуха Изергиль» пейзаж вызывает у читателя определенный эмоциональный настрой, создает естественный фон свободной, вольной жизни. Море, голубая мгла ночи, густые тени виноградных лоз и ветер, который «тек широкой ровной волной. Но иногда он точно прыгал через что-то невидимое и, рождая сильный порыв, развевал волосы женщин в фантастические гривы, вздымавшиеся вокруг их голов». Кажется, что именно так должна начинаться сказка. И действительно: под влиянием настроения, навеянного красотой летнего вечера, старуха Изергиль рассказывает легенды о Ларре и Данко и историю собственной жизни.

Природа не только украшает повествование, но и становится связующим звеном между реальной жизнью и романтическим миром сказок и легенд. Кроме того, она тесно связана с душевным состоянием героев. Так, море в рассказе «Челкаш» — вольная и свободная стихия, которая освободила душу Челкаша от мелкого стяжательства, от унизительной жадности и страсти к деньгам. Степь в рассказе «Дед Архип и Ленька», лес в легенде о Данко изменяются по ходу развития сюжета. Если в начале произведения природа спокойна и обыденна, то во время основного конфликта она отражает душевное напряжение героев: начинается гроза или буря. Иногда природа имеет двойственный характер. Она либо помогает людям, либо противостоит им. Вот как описывает Горький лес в легенде о Данко: «Там были болото и тьма, потому что лес был старый и так густо переплелись его ветви, что сквозь них не видать было неба, и лучи солнца едва могли пробить себе дорогу до болот сквозь густую листву. {…). Эти каменные деревья стояли молча и неподвижно днем в сером сумраке и еще плотнее сдвигались вокруг людей по вечерам, когда загорались костры. И всегда, днем и ночью, вокруг тех людей было кольцо крепкой тьмы, оно точно собиралось, раздавить их… А еще страшней было, когда ветер бил по вершинам деревьев и весь лес глухо гудел, точно грозил и пел похоронную песню тем людям».

Когда же людям удается победить страх благодаря великому подвигу Данко, то лес отступает. Сказочно прекрасной предстает перед ними земля: «И вот вдруг лес расступился перед ним, расступился и остался позади, плотный и немой, а Данко и все те люди сразу окунулись в море солнечного света и чистого воздуха, промытого дождем. Гроза была — там, сзади них, над лесом, а тут сияло солнце, вздыхала степь, блестела трава в брильянтах дождя и золотом сверкала река…» Люди должны обязательно верить во что-то светлое и радостное, что ждет их впереди.

С природой обычно связан и главный герой, вокруг которого строится повествование. Челкаш чувствует себя свободным только в море, умирающий Ларра смотрит в небо. Такие штрихи позволяют полнее раскрыть характер героя, его чувства и переживания, взгляды на мир.

[/smszamok]

Описания ликующей, живописной природы усиливают ноту бодрости, надежды, действенной активности в творчестве писателя. Горьковские пейзажи напоминают читателям о непрерывном, вечном обновлении жизни, зовут относится к ней мужественно, активно, творчески.