Сочинения

(5голосов, средний: 3,60 out of 5)

Загрузка...

У нас на кухне, справа от газовой плиты, на стене висят часы. Они занимают такое положение, что точное время можно узнать, находясь в любом уголке нашей большой кухни, что, конечно же, очень удобно. По форме часы представляют собой серебристый многоугольник с циферблатом посередине. Три черные стрелки, спешащие по кругу, — как у всех обычных часов. Однако наши часы необычные — их стрелки вращаются наоборот, против часовой стрелки. Так же расположены и цифры, показывающие время, — от одного до двенадцати. На первый взгляд создается впечатление, что время идет назад, но это всего лишь обман зрения. Если быть внимательным, сразу поймешь, что в «обмане» виновато не время, а необыкновенный дизайн часов.

Кроме оригинальности, наши замечательные часы обладают еще одним важным качеством — они удивительно точны и еще никогда нас не подводили.

(Еще не оценили)

Загрузка...

Рюкзак — одна из самых, нужных и важных вещей для школьника. В нем ученики носят учебники, тетради, ручки и карандаши, а также яблоки и бутерброды, чтобы перекусить на перемене. Мой рюкзак — кофейного цвета, с темно-коричневыми лямками. Он имеет вытянутую форму и расширяется книзу, напоминая голову собаки. По бокам рюкзака болтаются два длинных «уха » — кармана, а блестящий серебристый замок похож на нос. Веселые голубые глаза и улыбающийся рот, нарисованные на рюкзаке, придают ему сходство с забавным непоседливым щенком.

Верный и надежный, как настоящий четвероногий друг, мой рюкзак служит мне уже второй год, и я ни за что не соглашусь поменять его на новый.

(1голосов, средний: 5,00 out of 5)

Загрузка...

В 1934 году в связи с пятисотым спектаклем «Дней  Турбиных»,  друг  М. Булгакова П.С.  Попов писал: «Дни Турбиных»  одна из тех вещей, которые как то вдвигаются в собственную жизнь и становятся эпохой для  самого себя». Ощущение, выраженное Поповым , испытали едва ли не все люди,  которые имели счастье видеть спектакль,  шедший в  Художественном театре с 1926 по 1941 год. Ведущей темой  этого произведения стала судьба интеллигенции в обстановке гражданской войны и всеобщего одичания.  Окружающему  хаосу здесь,  в  этой пьесе противопоставлялось упорное стремление сохранить нормальный быт,  «бронзовую лампу под абажуром»,  «белизну  скатерти», «кремовые шторы».

Остановимся подробнее на героях этой бессмертной пьесы.  Семья Турбиных,  типичная интеллигентная семья военных,  где старший брат  полковник,  младший  юнкер,  сестра  замужем за полковником Тальбергом.  И все друзья  военные.  Большая квартира, где имеется комната библиотека, где за ужином пьют вино, где играют на рояле, и, подвыпив,

нестройно поют российский гимн,  хотя уже год,  как царя нет, а в бога никто не верит.  В этот дом всегда можно прийти. Здесь вымоют и накормят замерзшего капитана Мышлаевского,  который бранит на чем свет стоит,  и немцев, и Петлюру, и гетмана. Здесь не очень удивятся неожиданному появлению «кузена из Житомира» Лариосика,  и «приютят  и  согреют его». Это дружная семья, все любят друг друга, но без сентиментальностей. Для восемнадцатилетнего Николки, жаждущего битв, старший брат является высоким авторитетом.

Алексей Турбин, на наш теперешний взгляд, очень молод: в тридцать лет  уже полковник. За его плечами только что закончившаяся война с Германией,  а на войне талантливые офицеры выдвигаются быстро. Он умница,  думающий командир.  Булгакову удалось в его лице дать обобщенный образ именно русского офицера, продолжая линию толстовских, чеховских, купринских офицеров. Особенно близок Турбин к Рощину из «Хождения по мукам».  Оба они  хорошие,  честные, умные люди, болеющие за судьбу России.  Они служили Родине и хотят ей служить, но приходит такой момент, когда им кажется , что Россия гибнет,  и тогда нет смысла в их существовании. В пьесе две сцены, когда Алексей Турбин проявляется как характер. Первая  в кругу своих друзей и близких, за «кремовыми шторами», которые не могут укрыть от войн и революций. Турбин говорит о том,  что его волнует;  несмотря на «крамольность» речей, Турбин сожалеет,  что раньше не мог предвидеть «что такое Петлюра?» Он  говорит,  что это «миф»,  «туман».  В России, по мнению Турбина, две силы: большевики и бывшие царские военные. Скоро придут большевики, и Турбин склонен  думать,  что победа будет за ними.  Во второй кульминационной сцене Турбин уже действует.  Он командует. Турбин распускает дивизион, приказывает  всем  снять знаки отличия и немедленно скрыться по домам.

Турбин говорит горькие вещи: гетман и его подручные бежали, бросив армию на произвол судьбы. Теперь уже некого защищать. И Турбин принимает тяжелое решение: он не хочет больше участвовать в «этом балагане», понимает что дальнейшее кровопролитие бессмысленно. В его душе нарастают боль и отчаяние. Но командирский дух в нем силен. «Не сметь!»  кричит он,  когда  один  из офицеров предлагает ему бежать к Деникину на Дон.

Турбин понимает,  что там та же «штабная  орава»,  которая  заставляет офицеров драться с собственным народом.  А когда народ победит и «расколет головы» офицерам,  Деникин тоже убежит за границу. Турбин не может сталкивать одного русского человека с другим.  Вывод таков: белому движению конец, народ не с ним, он против негдь как часто в литературе и кино изображали белогвардейцев  садистами, с болезненной наклонностью к злодействам.  Алексей Турбин, потребовав, чтобы все сняли погоны,  сам остается до конца в  дивизионе.  Николай, брат, верно понимает, что командир «смерти от позора ждет». И командир дождался ее  он погибает под пулями петлюровцев.

Алексей Турбин  трагический образ, цельный, волевой, сильный, смелый,  гордый и гибнущий жертвой обманов, предательства тех, за кого он сражался.  Строй рухнул и погубил многих из тех, кто ему служил. Но погибая, Турбин понял, что был обманут, что сила у тех, кто с народом. Булгаков обладал большим историческим чутьем и верно  понимал  расстановку сил. Долго не могли простить Булгакову его любви к своим героям.

В последнем действии Мышлаевский кричит:  «Большевики?.. Великолепно!  Мне надоело изображать навоз в проруби…  Пусть мобилизуют. По крайне мере буду знать,  что я буду служить в русской армии.  Народ не с нами. Народ против нас». Грубоватый, громкоголосный, но честный и прямой,  хороший товарищ и хороший солдат, капитан Мышлаевский продолжает в литературе известный тип русского военного  от Дениса Давыдова до  наших дней,  но он показан в новой небывалой еще войне  гражданской. Он продолжает и заканчивает мысль старшего Турбина о конце, гибели белого движения, мысль, важную, ведущую в пьесе.

В доме есть «крыса,  бегущая с корабля»,  полковник Тальберг. Он вначале пугается,  врет о «командировке» в Берлин, потом о командировке на Дон, дает лицемерные обещания жене, за которыми следует трусливое бегство.

Мы так привыкли к названию «Дни Турбиных» , что не задумываемся над тем,  почему так названа пьеса.  Слово «Дни» означает время, те считанные дни,  в которые решалась судьба Турбиных, всего уклада жизни этой  русской интеллигентной семьи.  Это был конец,  но не оборванная, погубленная уничтоженная жизнь, а переход к новому существованию в новых революционных условиях,  начало жизни и работы с большевиками. Такие,  как Мышлаевский будут хорошо служить и в  Красной  Армии,  певец Шервинский найдет благодарную аудиторию,  а Николка,  наверное,  будет

учиться. Финал пьесы звучит мажорно. Нам хочется верить, что все прекрасные герои булгаковской пьесы действительно станут счастливыми,  что минует их участь многих многих интеллигентов страшных 30 40 50 х годов нашего непростого века.

(Еще не оценили)

Загрузка...

В литературном процессе 80—90-х годов ведущее место принадлежало прозе. Два последние десятилетия XIX в. не выдвинули в области поэзии ни одного таланта, которого можно было бы по масштабу сопоставить с такими прозаиками, как Чехов или Короленко. В русской поэзии конца века происходило столкновение разных тенденций, что предопределило ее переходный, переломный характер. Давали себя знать и пессимистические настроения, вызванные историческими условиями эпохи, но они не привели все же к упадку русской поэзии, не сделали ее в конце XIX в. унылой и однообразной.

То усиление романтического начала, которое было отмечено в области прозы, проявилось и в поэзии конца века. Не случайно в поэтическом движении этого периода ведущим оставалось гражданское направление, опиравшееся на традиции русской вольнолюбивой лирики. Наибольшие художественные достижения в русле этого направления связаны с именами А. Н. Плещеева, А. М. Жем-чужникова, Л. Н. Трефелева, С. Д. Дрожжина, С. Я. Надсона, а также плеяды поэтов революционного народничества: В. Бого-раза, Ф. В. Волховского, П. Л. Лаврова, Г. А. Мачтета, Н. Д. Морозова, С. С. Синегуба и др.

Поэты-демократы конца XIX в. были тесно связаны с украинской культурой. И. С. Суриков и С. Д. Дрожжин переводили произведения Шевченко, украинские народные песни, писали стихотворения на украинские темы. Произведения Сурикова перевел и издал в 894 г. со своим предисловием П. Грабовский.

В русской культуре на рубеже двух веков появляются и новые тенденции, связанные с разочарованием в прежних общественных идеалах, ощущением гибельности европейской цивилизации, увлечением идеалистической философией. Для ряда поэтов характерными стали проповедь индивидуализма и преимущественное внимание к «вечным» религиозно-мистическим идеям (Н. М. Минский, Д. С. Мережковский и др.). В конце XIX в. появляются первые поэты-символисты (В. Я. Брюсов и др.), творчество которых получит более полное развитие уже в XX в.

Драматургия в конце XIX в. также переживала немалые трудности. В последние годы жизни А. Н. Островского и особенно после его смерти русская сцена оказалась во власти второстепенных драматургов (В. Крылов, В. Дьяченко и др.), многочисленные пьесы которых не поднимались выше поверхностного либерального «обличительства» или ограничивались разработкой шаблонных тем семейно-бытового характера. Замечательные пьесы Л. Толстого («Власть тьмы», «Плоды просвещения») из-за цензурных препятствий с большим трудом пробивались на сцены русских театров. Не была удачной и сценическая судьба пьес Д. Н. Мамина-Сибиряка, который по справедливости считается одним из предшественников Чехова в разработке идейно-художественных принципов «новой драмы». Лишь новаторские пьесы Чехова знаменовали начало нового подъема в русской драматургии, который вскоре будет поддержан и развит М. Горьким.

(Еще не оценили)

Загрузка...

Конец XIX в. отмечен в русской жизни дальнейшим обострением социальных противоречий и классовой борьбы. Вторая революционная ситуация (879—88) потерпела поражение. Наступил один из самых трудных и сложных периодов общественно-политического развития России — время, как характеризовал его , «разнузданной, невероятно бессмысленной и зверской реакции». Кризис «и расслоение общественного сознания проявились в том переломе, который произошел в мировоззрении и творчестве Л. Н. Толстого.

Переход великого писателя на позиции патриархального крестьянства отражал внутреннюю логику его духовного развития, но есть своя закономерность и в том, что окончательно этот перелом оформился в начале 80-х годов. Мужицкий демократизм, сближавший до некоторой степени Толстого с народническим мировоззрением, предопределил и его критику всех основ помещичье-буржуазного общества, и идеи непротивления злу насилием. Многочисленных сторонников новых взглядов писателя, так называемых «толстовцев», более [rkey]интересовали не столько его критические настроения, обличительные пафос, «срывание всех и всяческих масок» (Ленин), сколько проповедь религии, отказ от политики, преимущественное внимание к вопросам нравственного самоусовершенствования и т. д. Вокруг учения Толстого на протяжении нескольких десятилетий шла напряженная идейная полемика, включавшая согласие и резкую критику, притягивание и отталкивание и отразившаяся в художественной литературе (в произведениях Короленко, Чехова, Гаршина, Вересаева, М. Горького и др.).

Свидетельством глубокого идейного размежевания общественно-литературных сил было возрастание активности и влияния декадентских течений, с которыми представители передовой общественности вели принципиальную идейно-эстетическую борьбу. Полемика шла также и с распространенной среди либеральной .интеллигенции теорией «малых дел» с характерным для 80—90-х годов лозунгом:  «Наше время — не время широких задач».
[/rkey]
И все же 80-е и тем более 90-е годы ознаменованы не только правительственной реакцией, настроениями пессимизма и разочарования.  специально указывал, что революционную роль могут играть и реакционные периоды, когда «царит внешнее спокойствие, когда молчат или спят (по-видимому, спят) забитые и задавленные каторжной работой и нуждой массы»

(1голосов, средний: 1,00 out of 5)

Загрузка...

Своеобразным явлением в литературном процессе 70-х годов было творчество писателей-народников — Н. И. Наумова, П. В. За-содимского, Ф. Д. Нефедова, Н. Н. Златовратского, Н. Е. Каронина-Петропавловского, С. М. Степняка-Кравчинского. По существу, к этому же течению примыкал и Гл. Успенский. Правда, его творческое наследие не укладывается в рамки народнических доктрин. В большей или меньшей степени нечто подобное можно было бы сказать также о Каронине-Петропавловском, Степняке-Кравчин-ском и о некоторых других писателях.

Группа писателей-народников не существовала изолированно от других течений демократической литературы. Так, много точек соприкосновений у писателей-народников было с Некрасовым и Салтыковым-Щедриным, которые сыграли немалую роль в истории литературного народничества. Постоянное обращение Л. Толстого к изучению крестьянской жизни, идеализация патриархального крестьянина также по-своему сближают его с идейными и художественными исканиями многих авторов «Отечественных записок».

Писатели-народники, стремясь к созданию реалистических произведений и руководствуясь принципом художественной правды, нередко в своем творчестве не только не укрепляли отвлеченные теоретические построения, а, напротив, объективно способствовали их разрушению. Многие их произведения проникнуты внутренней тревогой, даже отчаянием, так как они не могли замалчивать драматические столкновения их идеалов с действительностью. В ряде случаев они даже специально подчеркивали эти конфликты, делая их структурными центрами своих произведений. Это обстоятельство как раз и определяет большое познавательное и жизненное значение творчества многих писателей-народников.

Среди народников были и поэты (С. С. Синегуб, П. Л. Лавров и др.), но в художественном отношении наиболее значительные успехи были достигнуты в области прозы. Для нее характерна сознательная демократическая тенденциозность (порою все же осуществляемая за счет художественности), глубокое изучение среды, а не просто отдельных ее представителей, бескомпромиссная правда в изображении трагических условий жизни русского народа, внимание к повседневности, иногда даже к этнографическим подробностям быта, простота и естественность сюжета, преимущественно социальная, а не психологическая характеристика персонажей.

Заслугой писателей-народников является разработка документально-публицистического очерка (или цикла очерков). Они смело включали в повествование цифры и подлинные факты, сочетали художественную образность с открытой публицистичностью и даже научной точностью. Этому соответствовал и стиль их произведений, основанный на сочетании языковых особенностей интеллигентной речи рассказчика с народным просторечием, диалектизмами. В текст по мере необходимости могли включаться отрывки из газет, научных исследований и т. д.

В демократической литературе 70-х годов происходят существенные изменения в области жанров. Главный объект литературного творчества писателей-народников можно обозначить одним словом: мущик. Для изображения этого явления старые жанры уже не всегда подходили. Роман продолжал оставаться в центре литературного движения, но в этом жанре еще не было создано достаточно убедительного в художественном отношении произведения, посвященного преимущественному изображению крестьянства. Вот почему в одной из рецензий 87 г. Салтыков-Щедрин отмечал: «Отрывки, очерки, сцены, картинки — вот пища, которую предлагают читателю наиболее талантливые из наших беллетристов». Объяснялось это не только большей оперативностью малых эпических жанров, но и преимущественным вниманием не к индивидуальной характеристике героев, не к их психологическим переживаниям (что составляло традиционный материал романа), а к изображению народной среды, её движения и эволюции.

Демократическая литература чаще всего берет на вооружение принцип обзорности и в соответствии с этим широко использует циклизацию как основу организации материала. Усиливается авторское участие в повествовании, которое прямо обращается в большинстве случаев к читателю-единомышленнику.

(Еще не оценили)

Загрузка...

С образом Ниловны связан и другой лейтмотив романа и его же сюжетная основа — «дело». Если в первой части мать говорит преимущественно о вере, то во второй из её уст мы все чаще слышим слово «дело», и это хорошо передает усиливающуюся активность героини. Вот она просит Николая Ивановича дать ей дело, и когда тот заговорил о хозяйстве, она уточнила: «Я не об этом, не об домашнем». А затем — с гордостью за сына: «Он уйдет из Сибири и снова будет делать свое дело». На вопрос, не последует ли она за Павлом на поселение, она ответила: «Не согласился бы. он» и добавила: «К тому же я — при деле!» И соратники по борьбе знают об этом.

 «Не оставляй дела, мать, без внимания»,— пишет ей незадолго до ареста Рыбин.

Горький, полемизируя с Воровским, отрицавшим типическое значение образа матери, в письме к Н. Иорданскому (январь, 1911) указывал на А. К. Заломову как реальный прототип матери, на то, что он «мог бы назвать с десяток имен матерей, судившихся вместе с детьми».

Заметим, что в самом романе упоминается старушка, мать осужденного революционера, в ее словах о сыне Ниловна «почувствовала что-то странное, похожее на гордость». Вот это «странное», пожалуй, довольно точно передает отношение к женщинам, подобным Ниловне, со стороны читателей: настолько необычным оказался образ Ниловны, настолько новыми были её чувства и дела.

Острую полемику вызвал не только образ Ниловны, но и роман в целом. Буржуазно-декадентская критика злобно обрушилась на него, брезгливо зачислив его в разряд чистой публицистики. Критик Д. Философов в статье «Конец Горького» объявил о смерти Горького как художника. 3. Гиппиус, отказавшись признать роман произведением литературы, откровенно раскрыла причину своего раздражения: «Даже не революция, а русская социал-демократическая партия сжевала Горького без остатка» ‘. Буржуазных литераторов меньше всего интересовали художественные достоинства или недостатки «Матери». Они учинили над Горьким политический суд, лицемерно маскируясь под ревнителей художественного слова.

Значительно больший интерес представляют суждения Воровского, пусть и не всегда правильные, и Луначарского; они кое в чем расходились в оценке романа. Боровский, например, романтизацию героев считал недостатком романа, идеализацией действительности; Луначарский же, в общем также не одобрявший романтический налет в этом произведении, склонен был оправдать писателя, которому «хотелось всемерно возвеличить найденную им среду-спасительницу» 2.

Как бы то ни было, полемика на такой основе всегда полезна. А главное, она свидетельствовала о том, что Горький создал поистине новаторское произведение, которое не могло не вызвать дискуссии.

Сама жизнь сказала свое веское слово о романе, который после первой же публикации на русском языке (в изуродованном цензурой виде в сборниках «Знание» и полностью — в издательстве И. П. Ладыжникова в Берлине) был переведен почти на все европейские языки, издан во многих крупнейших странах Европы и в Америке. Он стал настольной книгой трудящихся всего мира. А образ Ниловны вырос, по выражению Долорес Ибаррури, в символ матери всех рабочих.

(Еще не оценили)

Загрузка...

Первая русская революция, несмотря на её поражение, нанесла непоправимый удар по самодержавию, посеяла страх и растерянность во всем буржуазно-помещичьем лагере не только в России, но и в странах Запада. В то же время революция 1905 года вселила в сознание широчайших масс трудящихся веру в неизбежность победы над царизмом, над всем буржуазно-помещичьим строем. Когда в период наступления реакции значительная часть буржуазно-дворянской интеллигенции, в том числе писателей, резко повернула вправо, Горький снова возвысил свой голос в защиту революции, в защиту прогрессивной, подлинно народной литературы.

Правда, в этот период Горький и сам допустил серьезные ошибки, увлекшись теорией «богостроительства», проповедуемой русскими махистами. Это отразилось в ряде статей писателя, а также в повести «Исповедь» (1908).

Необходимо отметить, что горьковская идея богостроительства не имела ничего общего с церковным богом. «Бог,— писал Горький,— есть комплекс… идей, которые будят и организуют социальные чувства…»1 Социалистическое учение — по силе эмоционального захвата, им людей — Горький готов был сделать верой, религией. У писателя, по определению Ленина, данному в письме к Горькому в ноябре 1913 года, были «наилучшие намерения», и тем не менее идеалистическая теория богостроительства, как попытка соединить религию и социализм, была социально, политически вредной. Это глубоко вскрыл Ленин в одном из писем к Горькому. Заблуждения писателя он объяснял попыткой «согнуться до точки зрения общедемократической вместо точки зрения пролетарской» 2.

Письма Ленина к Горькому являются свидетельством того, с каким вниманием относился Владимир Ильич к великому пролетарскому писателю. Он и в последующие годы проявлял огромную заботу о Горьком, стремясь уберечь его от чуждых влияний и привлечь к активному сотрудничеству в большевистской прессе. В ряде писем Ленин благодарит Горького за участие в «Звезде» и в других большевистских газетах, просит помогать «Правде».

Выступая с революционных позиций, учитывая уроки 1905 года, Горький особенно острой критике подвергает декадентскую литературу с её проповедью индивидуализма, антиобщественности. «Современного литератора трудно заподозрить в том, что его интересуют судьбы страны»,— писал он в 1909 году, имея в виду тот тип русского писателя-декадента, «антиобщественника», который вышел на литературную арену в годы реакции.

Ведя борьбу против декадентства, Горький не отрицал того, что среди писателей-модернистов были по-настоящему талантливые люди. Наоборот, именно потому, что реакционные идеи выражались талантливо, в яркой художественной форме, влияние таких произведений было особенно опасным. Достаточно вспомнить такой эпизод: прочитав сатирическую сказку Горького о певце смерти Смертяшкине (III сказка из цикла «Русские сказки»), поэт-символист Ф. Сологуб обиделся на писателя, считая, что в образе Смертяшкина показан он, Сологуб. В ответ на резкое письмо Сологуба Горький писал ему: «Я отношусь отрицательно к идеям, которые Вы проповедуете, но у меня есть известное чувство почтения к Вам как поэту; я считаю Вашу книгу «Пламенный круг* образцовой по форме и часто рекомендую её начинающим читать как глубоко поучительную с этой стороны».

В борьбе с реакционной литературой особенно большое значение имели статьи Горького «О цинизме» (1908) и «Разрушение личности» (1909). В последней из них, резко критикуя пессимистическую литературу и философию, Горький говорит о народе как о создателе всех материальных ценностей, о силе и величии его гения, о неиссякаемых источниках народного творчества, о громадном значении фольклора для письменной литературы. Русские классики, пишет Горький, потому и создали великую литературу, что они хорошо знали жизнь народа, были его учителями и защитниками, выразителями его интересов. Именно этого и не хватало буржуазно-дворянским писателям XX века. Разоблачая реакционную сущность упадочной литературы тех лет, Горький показывает, что она отошла от великих реалистических традиций русских классиков, что она антипатриотична, что она изменила народу. Эти же мысли находим в статьях Горького «О «карамазовщине» и «Еще о «карамазовщине» (1913), написанных в связи с готовившейся Московским Художественным театром инсценировкой романа Достоевского «Бесы». Это «представление»,— писал Горький,— затея сомнительная эстетически и безусловно вредная социально».

Статья «О «карамазовщине» вызвала взрыв бешеной злобы в буржуазной прессе, Горького обвиняли в неуважении к великому писателю Достоевскому, в попирании святынь и т. п. Горький тогда написал вторую статью, которую Ленин определил как «ответ на «вой» за Достоевского» ‘. В ней Горький еще острее поставил вопрос о борьбе с реакционными идеями в литературе, о проповеди бодрости, духовного здоровья, о необходимости «организующих идей и сил… более мощных», чем это требовалось восемь лет назад, т. е. в 1905 году.

Борясь с реакционными идеями в литературе и искусстве, Горький в то же время вел большую работу по воспитанию литературных кадров из народа, из среды рабочего класса. В 1911 году на основе изучения более четырехсот рукописных произведений писателей-самоучек, вышедших из народных низов, он напечатал статью «О писателях-самоучках». Анализируя эти, еще художественно незрелые произведения, Горький указывал на духовное превосходство писателей из народа над представителями упадочной буржуазно-дворянской литературы, на их бодрое, «дееспособное», активное настроение. Горький вел обширную переписку с писателями из народа, с начинающими литераторами. Его письма проникнуты теплотой, большой заботой о писателях.

Возвратившись в 1913 году в Россию — после амнистии, объявленной правительством в связи с 300-летием дома Романовых,— Горький принял активное участие в подготовке «Первого сборника пролетарских писателей», изданного в 1914 году.

Даже в условиях жестоких репрессий в годы империалистической войны Горький продолжал работу по привлечению на сторону революции лучших писателей, приобщая их к сотрудничеству в издательстве «Парус» и журнале «Летопись», едва ли не единственном в то время легальном антимилитаристском печатном органе. В «Летописи» была напечатана антивоенная поэма Маяковского «Война и мир», в издательстве «Парус» вышел его сборник «Простое как мычание». Горький поддержал антивоенные настроения В. Брюсова, напечатав в своем журнале его стихотворение «Тридцатый месяц». Он искренне радовался большому таланту А. Н. Толстого, вступившего в начале 10-х годов в литературу; о нем он писал в письме к М. Коцюбинскому: «Обещает быть большим, первостатейным писателем». Горький поддержал и благословил первые литературные шаги В. Шишкова, А. Чапыгина, Тренева, Ф. Гладкова и других писателей, которые после победы Октября вступили в молодую советскую литературу.

(1голосов, средний: 5,00 out of 5)

Загрузка...

Говоря о воздействии революции 1905 года на жизнь, Горький писал в статье «О современности»: «Опустилась справедливая рука истории в темную гущу русской жизни до самого дна и взмесила, перепутала, взбунтовала все извечно устоявшееся в ней, взбодрив добрые начала жадным стремлением к развитию, вызвав смертные судороги злых сил». Эти судороги особенно хорошо раскрыты Горьким в пьесе «Последние» (1908). С большой силой здесь изображены страх и злоба последних слуг последнего царя, подобных полицмейстеру Ивану Коломийцеву. Людям типа Коломийцева противопоставлены представители нового мира. Такова Соколова,, мать томящегося в тюрьме революционера. И хотя она — лицо эпизодическое, читатель и зритель чувствуют, что за её спиной те массы, которые давно уже осудили последних слуг самодержавия.

Пьеса «Последние», запрещенная в свое время царской цензурой к представлению, заняла почетное место в репертуаре советского театра. В течение нескольких десятков лет она с успехом шла также и на сцене Киевского украинского театра им. Ивана Франко.

В годы реакции Горький пишет повести так называемого окуровского цикла — «Городок Окуров» (1909) и «Жизнь Матвея Кожемякина» (1911), в которых дана широкая картина косного быта и диких нравов мещанской Руси. Горький задумал и третью повесть — «Большая любовь» 2, героиней которой должна была стать дочь окуровского казначея Люба Матушкина. Однако этот замысел остался неосуществленным. Заготовки же к третьей повести частично использованы в «Жизни Матвея Кожемякина», в которой образ Любы Матушкиной, носительницы здорового и светлого начала, занимает значительное место.

Тема, разрабатываемая в окуровских повестях, не была новой для русской литературы. Она присутствует в творчестве Достоевского, в частности в романе «Братья Карамазовы», а также в произведениях шестидесятников. Жизнь и быт мещанства, культурную отсталость значительной части русской интеллигенции рисовали в своих произведениях Чехов, Куприн, Чириков и другие современники Горького. Этой теме немало уделял внимания и Горький в 90-е и в начале 900-х годов.

В период первой революции и особенно в годы реакции мещанство, напуганное революцией, показывало себя с самой неприглядной стороны, сотрудничая с охранкой, участвуя в черносотенных погромах. Это и нашло отражение в повестях оку-ровского цикла. С их появлением в лексикон русского языка вошло слово «окуровщина» — синоним патриархальной косности, мелкособственнического мира, серой уездной глуши.

Тема «окуровщины» раскрывается уже в самом начале «Городка Окурова» в пейзажной зарисовке, символизирующей застойное, бесцветное прозябание людей, живущих среди лесов в затхлых болот. Этот же мотив видим в стихах полублаженного поэта Симы Девушкина, раскрывающих «строй души» окуровского обывателя:

Позади у нас — леса, Впереди — болото. Господи! Помилуй нас! Жить нам неохота.

Отзвуки первой революции доходят до Окурова в своеобразном преломлении. На сходках и митингах говорят о свободе, неповиновении начальству. Особую активность проявляет местный философ Тиунов, высказывающий иногда оппозиционные мысли. Но в центре внимания автора — отношение к революции наиболее воинствующей части окуровского мещанства, особенно наглядно проявившееся в поведении Вавилы Бурмистрова. Выходец из зажиточной мещанской семьи, красавец, трактирный буян, домогающийся славы окуровского «героя», Бурмистров воспринял революцию как сигнал к неограниченной свободе. То он осуждает «смутьянов», то сам непрочь «побунто-вать»; то он доносит на «смутьяна» Тиунова, то сам кается перед ним. Поверив в неограниченность свободы («все дозволено»), Вавила убивает Симу Девушкина, а затем публично кается на площади, но покаяние его переходит в провокацию: — …Судите — вот я! Кого я убил? — крикнул Вавила.— Выученика Тиунова, кривого смутьяна…

Он сам удивился своим словам и снова на секунду замолчал, но тотчас понял выгоду неожиданной обмолвки, обрадовался и вспыхнул еще ярче.

— За что я его? За поганые его стихи… За богохульство… Не стерпело сердце обиды богу…

И черносотенцы оценили исповедь Вавилы, взяв его с собой для разгона митинга. Правда, он так усердно избивал его участников, что нагнал страх на своих покровителей, и те его в свою очередь избили.

Вавила Бурмистров показан в повести как натура мятущаяся, человек, у которого «душа ноет»; в минуты просветления он сознает, что бурлящая в нем энергия не может найти правильного выхода: «Все во мне есть,— а стержня нету». Вот это отсутствие «стержня» и бросило его в объятия, а затем и под кулаки черной сотни, силы его находят выход в буйстве, хулиганстве, в диких погромах. На таких духовно изуродованных людей и опиралось самодержавие, злобно расправлявшееся не только с революционерами, но и с теми, кто подозревался в сочувствии революции.

«Уездная, звериная глушь» — эти слова Достоевского, поставленные эпиграфом к повести, хорошо передают ту атмосферу духовного застоя, которая воплощена в образе Вавилы Бурмистрова, те дикие нравы, которые пыталось сохранить самодержавие, боявшееся проявления свободного духа, живой человеческой мысли.

Эта же «уездная, звериная глушь» показана Горьким во втором произведении окуровского цикла — повести «Жизнь Матвея Кожемякина». В ней автор переносит читателя лет на пятьдесят назад в прошлое Окурова и доводит события до первой русской революции. Повесть эта — хроника, в которой отражены и размышления Горького о трудных судьбах родины, и история жизни ч быта мещанской уездной Руси. Хронику ведет окуровский старожил купец Матвей Кожемякин. Он иногда оживляется «мысленными и сердечными» воспоминаниями Кожемякина, хотя чаще всего он механически фиксирует события, прошедшие перед его взором. Перед читателем проходит жизнь косная, патриархальная, серая, одуряюще действующая на обитателей городка. Но иногда даже в эту скучную и серую жизнь вторгаются, как отзвуки отдаленной борьбы, свежие ветры какой-то иной, деятельной жизни. Эти новые веяния, которым иногда поддаются и некоторые местные жители, приносят с собой ссыльные революционеры.

Дом Кожемякина является средоточием всех живых сил провинциального городка. Сперва жизнь Окурова текла медленно, почти незаметно. Но вот в 80-е годы в доме Матвея появляется постоялка — ссыльная народница Мансурова. С её приездом жизнь в городе встрепенулась. Но особое оживление Евгения   Мансурова   внесла   в   жизнь   хозяина   дома.   Своими

беседами, сердечным к нему отношением она помогла Матвею шире взглянуть на жизнь, почувствовать мир и за пределами Окурова. Мансурова, однако, и сама поддалась отупляющему воздействию окуровщины. В её перерождении отражен кризис народничества в 80-е годы.

Новое поколение революционеров представляет политический ссыльный Марк Васильевич. Он еще не марксист, но до конца предан народу, верен традициям революционного народничества. Марк создает кружок, в который входят местные интеллигенты — Цветаева, Галатская, Комаровский и др. И семена революционной мысли, веры в силы народа начинают прорастать даже на окуровской почве. На смену Марку приходит новая поросль—революционная молодежь: дворник Максим и Люба Матушкина, которые пойдут дальше своих учителей.

Показывая начало революционного пробуждения даже среди окуровцев, Горький в то же время постоянно подчеркивает, что жирен еще и опасен пласт «свинцовых мерзостей» окуровщины. Матвей Кожемякин, сын купца из крепостных, человек с хорошими задатками, так и не смог подняться над окуровщи-ной, хотя крепко помнил наставления отца: «…дорого стоит, когда можешь людей чему доброму научить!., не одни цветы да травы, а и человек должен землю украшать — да!» Не украсил Матвей своей деятельностью земли. В конце жизни он записывает в своей хронике: «Человек послан богом на землю эту для деяний добрых, для украшения земли радостями,— а мы для чего жили, где деяния наши, достойные похвалы людской?..» Перед окуровщиной не устояла и Евгения Мансурова, окуров-щина отравила душу и Тиунову, стихийному протестанту, который в конце повести переходит к активной защите мещанства, его права на удобное место под солнцем.

Особенно ненавистна Горькому мещанская проповедь терпения и непротивления злу. Тот же Тиунов, в пору ещё трезвого и критического взгляда на жизнь, с возмущением говорил о проповеди смирения и покорности. Людей, говорил Тиунов, «надо учить сопротивлению, а не терпению без всякого смысла, надобно внушать им любовь к делу, к деянию!» Здесь слышался голос самого Горького, его любимое слово «деяние». И это не случайно: Тиунов нередко повторял мысли Марка Васильевича, у которого даже манера говорить была чисто горьков-ская: «…жизнь по существу своему — деяние, а у нас самый смысл деяний подвергается сомнению. Это следует наименовать глупостью и даже свинством!»

С осуждением говорит Горький о тупой покорности и тихом смирении Симы Девушкина, матери Матвея, ушедшей в монастырь, о безропотности его мачехи — Палаги. Ему ненавистна проповедь странника Маркуши, который советует жить тихо, смирно, «незаметно», в «спокое». В письме к М. Коцюбинскому от 23 апреля 1911 года Горький писал: «Рад, что Вы заметили Маркушу, это для меня почти символическое лицо. В третьей части тоже будет Маркуша, но уже на религиозной почве стоящий».

В повестях окуровского цикла Горький полемизирует с Толстым и Достоевским, отвергая их проповедь непротивления и смирения. Образ старца Иоанна полемически направлен против старца Зосимы в романе Достоевского «Братья Карамазовы», а рассуждения инспектора Жукова и особенно доктора Ряхина, защищающих бездействие, направлены против толстовской проповеди пассивности. Горький явно иронизирует над учением Толстого, вкладывая в уста Ряхина следующие слова: «Вам конституции хочется? Подождите, миленький, придет и конституция и всякое другое благополучие. Сидите смирно, читайте Льва Толстого, и — больше ничего не нужно! Главное — Толстой: он знает, в чем смысл жизни,— ничего не делай, все сделается само собой…»

Повести окуровского цикла направлены и против литературы, проповедовавшей идею неодолимости диких, темных инстинктов, которые якобы заложены в самой природе человека. Горький выдвигает на первый план социально-исторические условия, определяющие характеры людей, показывает, что буйство Вавилы Бурмистрова и ему подобных — это выражение мещанского индивидуализма как социальной психологии. Эпиграф из Достоевского «…уездная, звериная глушь» — приобретает двойной смысл: и констатации фактов, и полемики с Достоевским, считавшим такие факты извечными и неодолимыми. Да же над окуровской Русью взойдет солнце свободы, утверждает Горький. Повесть «Жизнь Матвея Кожемякина» кончается символической картиной наступающего утра.

Реакция доживала свои последние дни. В стране начался новый революционный подъем.  августа 1912 года Ленин писал Горькому: «А в России революционный подъем, не иной какой-либо, а именно революционный»’. Продолжая начатую еще раньше работу по объединению демократических сил литературы, Горький все теснее связывает свою деятельность с работой большевиков. К этому времени он уже прочно был связан с органами большевистской печати, выступал в «Звезде», сотрудничал в журнале «Просвещение», а затем и в газете «Правда».

(Еще не оценили)

Загрузка...

Назовем еще одно произведение украинской литературы, во многом близкое к повести Горького «Лето». Это повесть И. Франко «Великий шум» (1907). Произведение Франко тематически обращено в прошлое, однако опыт первой русской революции помог украинскому писателю дать широкую картину жизни галицийского села после революции 1848 года, раскрыть движение жизни в её революционной перспективе. Большой: удачей Франко явился образ центрального героя повести Кости Думяка, вожака крестьян, который созвучен таким горь-ковским героям, как Рыбин и Досекин. Думяк показан в иных условиях, но его характер раскрыт так, что нам легко представить Думяка и в обстановке революционных событий. В этом проявился принцип перспективности в раскрытии жизненных процессов, столь характерный и для Горького.