Загрузка...
Книга «Н. Г. Чернышевский в Сибири. Переписка с родными» была в то время первой фундаментальной публикацией материалов о сибирском периоде жизни Чернышевского. Сын Чернышевского Михаил Николаевич подготовил к печати и впервые опубликовал здесь письма Н. Г. Чернышевского из Сибири к жене его Ольге Сокра-товне, в ту пору еще здравствовавшей (она умерла в 1918 году), и письмо А. Н. Пыпина к Чернышевскому. Автор большой вводной статьи к сборнику — Е. А. Ляцкий — зять А. Н. Пыпина, муж его старшей дочери Веры Александровны; он литератор, в свое время окончил университет по историко-филологическому факультету, автор ряда литературных работ. Мы видим, таким образом, перед собой семейный круг Чернышевских — Пышшых, связанный достаточно близким знакомством с Н. А. Некрасовым, частым гостем Чернышевского. Все это заставляет с особым вниманием отнестись к предложенной Ляц-ким датировке стихотворения Некрасова.
Чаще всего в некрасовской литературе утверждается, что Ляцкий датирует стихотворение 1862 годом. Поэтому при знакомстве с текстом Липкого прежде всего удивляет, отсутствие этой даты. Вот его формулировка: «По содержанию и по тону стихотворения ясно, что оно написано, когда Чернышевский был в Петропавловской крепости и когда относительно участи его ходили самые мрачные слухи». Чернышевский был
[smszamok]
заключен в Петропавловскую крепость 7 июля 1862 года и был увезен оттуда в Сибирь 20 мая 1864 года, то есть пробыл в крепости почти 2 года. Только так и можно интерпретировать датировку Ляцкого,не рискуя впасть в неточность. У Некрасова тема смерти проходит через все стихотворение («Смерть ему любезна…», «Умереть возможно для других…»). Некрасову было ясно, что Чернышевский задумал такое дело, которое в случае неудачи и победы царизма над восставшими неизбежно закончится его гибелью в борьбе или смертным приговором царского суда. Но, как известно, предъявленное Чернышевскому обвинение не влекло за собою смертного приговора. Значит, у Некрасова речь шла не о времени пребывания Чернышевского в Петропавловской крепости, а о каком-то другом моменте развития задуманного Чернышевским дела. Такой момент был!
Стихотворение Некрасова возникло, вероятнее всего, до ареста Чернышевского, когда он и его единомышленники ожидали общего восстания крестьян и намерены были встать во главе восставших масс. Тогда и возникла тема смерти и жертвы жизнью.
Некрасов был свидетелем многих фактов, дающих возможность предполагать конспиративную деятельность Чернышевского. Есть все основания не только задать вопрос, догадывался ли Некрасов в какой-то степени еще до ареста Чернышевского о его конспиративной работе. Вопрос можно поставить шире: подозревал ли он, что формируются революционные организации (в 1861 году возникает «Земля и Воля»)? Читал ли он в «Колоколе» письмо «Русского человека» с призывом: «К топору зовите Русь»? Читал ли прокламацию «К молодому поколению»? Был ли в его руках «Великорусе»? «Молодая Россия»?
Конечно, знал, конечно, читал, никаких сомнений в этом быть не может!
А письмо Н. А. Добролюбова к Некрасову из Италии (август 1860 г.)? Не попытка ли это завербовать самого поэта в создаваемую революционную организацию? Добролюбов считал возможным обратиться с таким письмом к Некрасову, призывая его к «серьезной деятельности»,— все идет, движется «к делу» (термин того времени означает: к революционному делу), вдохновляет его примером Гарибальди. Напряженное ожидание массового крестьянского восстания и начала революции после объявления обманувшей реформы охватывает весь круг революционной демократии — многие еще надеются на общее восстание крестьян в 1861 году. Ничто так не свидетельствует об известнойосведомленности Некрасова в конспиративных делах революционного подполья, как его лаконичный ответ по возврате из деревни к постели больного Добролюбова: в этом году «ничего не будет». Некрасов, следовательно, был в курсе некоторых важнейших конспиративных вопросов «Земли и Воли», хотя и не решился стать ее членом.
Вот это время—1860—1961 годы —и было временем создания стихотворения «Пророк». Лишь в этом случае снимаются все противоречия и стихи получают полное звучание. Все вопросы находят свой ответ, все становится на свое место. Понятна и тема смерти в «Пророке» и неизбежность гибели вождя, если погибло восстание и восторжествовало самодержавие. Тогда и уяснилась смертельная опасность, грозившая руководителю. Имеет все права и будущее время глаголов: «…он будет сам судьбы своей виной…», «но час придет»,— и другие. Оправдывается вся атмосфера подготовки общественного натиска, его нарастания, высокого значения борьбы героя и все увеличивающаяся опасность его риска собою, и все более уясняющееся значение его решения «умереть для других». Сборник «Последние песни» (1877 г.) открывается лирическим циклом стихов уже умирающего Некрасова. Стихотворение «Пророк» (из Барбье) идет тут пятым. Но оно звучит в другом ключе, ему место не здесь. Некрасов, можно сказать, , просто «скрыл» тут — среди предсмертной лирики — ранее написанное конспиративное стихотворение от вражеских глаз, и оно прошло, правда, опять в искаженном цензурой виде, без последней завершающей строфы. Органически же по всей своей тематике оно связано со стихами, посвященными революционной проблеме и созданными Некрасовым накануне или во время революционной ситуации, еще до ареста Чернышевского.
Удивительно, как рано заметил Некрасов, формирование в России революционного лагеря. Его «Поэт и гражданин» (1856) написан накануне выхода первого номера «Колокола», в то время, когда уже начала свою работу герценовская Вольная русская типография за границей, когда уже выходили «Полярная звезда» и «Голоса из России».
Самая картина кануна революционной ситуации неполна без стихов Некрасова, они ее слагаемое. «Поэт и гражданин» — предисловие к первой книге стихов Некрасова — своеобразная, в форме диалога, декларация, поэма о роли поэта в такие необычные наступившие времена. «Послушай, стыдно! Пора вставать! Ты знаешь сам, какое время наступило…», сейчас «гроза еще молчит, с волной бездонной в сияньи спорят небеса»,— но буря близится, вот она приходит — «гром ударил, буря стонет… не время в шахматы играть…».
В стране усиливалась волна крестьянского движения, Александр II уже произнес в Московском дворянском собрании слова о том, что лучше освободить крестьян сверху, нежели ждать, когда они сами освободятся снизу. Мы уже встречаем в поэзии Некрасова образы идейного расслоения общества на разные «станы». Один стан либеральных «мудрецов» («…их назначенье — разговоры. Свою особу оградя, они бездействуют, твердя: «Неисправимо наше племя; мы даром гибнуть не хотим, мы ждем: авось поможет время, и горды тем, что не вредим!»). Но «Не иди во стан безвредных, когда полезным можешь быть!» — страстно агитирует Некрасов. Правда, «Наперечет сердца благие, которым родина свята»,— но именно в их стан идти призывает Некрасов. И далее знаменитые строки:
- Иди в огонь за честь отчизны, За убежденье, за любовь… Иди и гибни безупречно. Умрешь недаром. Дело прочно, Когда под ним струится кровь.
Тема противостоящих «станов» в творчестве Некрасова особая. Она не может вместиться в рамки настоящей статьи. Но глубочайшее понимание поэтом возникновения противостоящих общественных лагерей и осознание одного из них как революционного поражает.
В 1860 году в стихотворении «Рыцарь на час», когда в России шло усиленное формирование революционного движения, когда страна была накануне революционного взрыва, возникают знаменитые строки Некрасова, обращенные к образу матери: «От ликующих, праздноболтающих, обагряющих руки в крови, уведи меня в стан погибающих за великое дело любви». Стан этот уже начал активно формироваться и готовиться к открытой борьбе — и Некрасов заметил это.
Реальный человек, ушедший «в стан погибающих за великое дело любви» — Николай Гаврилович Чернышевский — стоял перед ним. Тайное дело, которому он был предан, интуитивно угадывалось, понималось Некрасовым. Его судьба глубоко волновала поэта. В этой обстановке и рождаются стихи Некрасова о нем. Напомним читателю эти стихи:
Не говори: «Забыл он осторожность! Он будет сам судьбы своей виной!..,» Не хуже нас он видит невозможность Служить добру, не жертвуя собой.
Но любит он возвышенней и шире, В его душе нет помыслов мирских. «Жить для себя возможно только в мире, Но умереть возможно для других!»
Такмыслитон — исмертьему любезна. Не скажет он, что жизнь его нужна, Не скажет он, что гибель бесполезна: Его судьба давно ему ясна. Его еще покамест не распяли, Но час придет — он будет на кресте; Его послал бог гнева и печали Рабам земли напомнить о Христе.
Стихотворение Некрасова о Чернышевском динамично, напряженно. Оно удивительно построено. В нем три действующих лица: спорящий с автором голос, голос самого Чернышевского (слова и того и другого заключены в кавычки, то есть подчеркнуты, выделены). И третий — голос самого Некрасова, основа всего и в себе все несущий.
Это он сам передает слова спорящего, какбудтоперебивая его:«Неговори!…»
Это он сам передает уже в своем ключе слова спорящего, чтобы отвергнуть их. Нет, не нужен упрек «забыл он осторожность», неправ говорящий о герое — «он будет сам судьбы своей виной!». Глубокая правда в ином — ведь герой сам видит «невозможностьслужить добру,не жертвуя собой».
[/smszamok]
Тема — сознательная жертва собой — «для других». За них надо умереть, и иначе нельзя, это — высшее веление совести. Некрасов говорит об еще свободно действующем, не повергнутом властью, не арестованном человеке. Угроза гибели еще перед ним, она возможна, но пророк действует еще до победы зла, он сам рассчитывает еще победить его, идя на предельный риск. «Его еще покамест не распяли…» Он действует. Но поэт уже видит, что опасность неминуема — «час придет — он будет на кресте…»
Реальные события проходили перед глазами Некрасова, отражались в его творчестве, питали его. Революционная ситуация рождала возможность создать образ Чернышевского — вождя революционной борьбы, ее «пророка». А возникнув под пером Некрасова, образ этот сам становился слагаемым борьбы, входил в нее, действовал в ней.
