Анализ послания Пушкина «К вельможе»

Наиболее ярко это проявилось в послании а «К вельможе» (1830). Н. Б. Юсупов (1750—1831), видный сановник, член Государственного Совета, бывший при Екатерине посланником в Сардинии, Неаполе и Венеции, в пушкинское время уже отошел от государственных дел и жил на покое в своем богатом подмосковном имении Архангельское . Послание «К вельможе» является тонкой и острой характеристикой самого Н. Б. Юсупова, основные этапы жизненного пути которого давали возможность Пушкину развернуть широкое полотно общеевропейской великой книги европейской истории. На страницах этой книги оживают и Ферней, где «циник поседелый»

(Вольтер)

Свое владычество на Севере любя,
Могильным голосом приветствовал тебя,
и Версаль, где «Армида молодая» (Мария-Антуанетта)
Не ведая, чему судьбой обречена,
Резвилась, ветреным двором окружена,
и Лондон с его двухпалатным парламентским представительством:
Твой взор Прилежно разобрал сей двойственный собор,

грозные европейские события 1789—1793 и последующих лет, с первым этапом французской революции («Свободой грозною воздвигнутый закон»), якобинской диктатурой {«И мрачным ужасом смененные забавы»), последующим захватом власти Наполеоном («Преобразился мир при громах новой славы»), перенесением праха Вольтера в Пантеон, наконец, установлением нового, буржуазного порядка в послереволюционной Европе. Нарисовав предельно яркую и впечатляющую Картину непрестанного движения общеевропейской жизни. Пушкин, возвращаясь к духовному облику Юсупова, Который в данном случае приобретал обобщенный характер, заканчивает послание такой выразительной характер истин ой, которая, сохраняя всю свою свямипость с обликом Юсупова, далеко выходила за эти рамки, становилась характеристикой всей уходившей дворянской культуры:

Беспечно окружась Корреджием, Кановой,
Ты, не участвуя в волнениях мирских,
Порой насмешливо в окно глядишь на них,
И видишь оборот во всем кругообразный.
Мария-Антуанетта была казнена в 1793 году. Так, вихорь дел забыв для муз и неги праздной, В тени порфирных бань и мраморных палат, Вельможи римские встречали свой закат. И к ним издалека то воин, то оратор, То консул молодой, то сумрачный диктатор Являлись день — другой роскошно отдохнуть,
Вздохнуть о пристани и вновь пуститься в путь.
(III, 217—220)

Отношение Пушкина к Юсупову было сложное. М. А. Максимович заметил поэту по поводу того, каким он изобразил Юсупова: «Но ведь вы его изобразили пустым человеком», на что будто бы Пушкин ответил: «Ничего, не догадается» *.

Думается, что в данном случае Пушкин просто отмахнулся незначащей отговоркой. Отношение к Юсупову в пушкинском послании далеко не простое. С одной стороны, у Максимовича были известные основания сделать такой вывод, какой сделал он. Характеризуя «долгий ясный век» Юсупова, Пушкин прежде всего отмечает отсутствие в нем чего-либо выходящего за пределы «золотой середины». Юсупов в своей жизни искал только «возможного», если и «проказил», то только «умеренно». Даже успехи по службе доставались ему не как следствие выдающихся способностей, а как-то по инерции, в связи с благоприобретенным по рождению высоким общественным положением: Чредою шли к тебе забавы и чины.

Отметив, что за границей Юсупов пробовал пополнять свой умственный багаж беседами с такими умами, как Дидро, Пушкин тотчас же оговаривает, что в основе этого лежало лишь простое любопытство:

И скромно ты внимал
За чашей медленной афею иль деисту,
Как любопытный скиф афинскому софисту.

Однако достаточно было проницательному Бомарше, который «угадал» истинные интересы своего собеседника, рассказать «в пленительных словах»

о ножках, о глазах,

О неге той страны, где небо вечно ясно,
Где жизнь ленивая проходит сладострастно
Как ты, встревоженный, в Севиллу полетел.

В то время как знакомство с передовым общественным устройством Англии («Пружины смелые гражданственности новой»), по-видимому, не особенно увлекло

Юсупова:

Скучая, может быть, над Темзою скупой,
Ты думал дале плыть

заинтересованность его в любовных похождениях в Испании поистине безгранична:

О, расскажи ж гм мне, как жены там умеют С любовью набожность умильно сочетать. Из-под мантипъи знак условный подавать; Скажи, как падает письмо и»-за решетки, Как златом усыплен надзор угрюмой тетки. Далее, описав все, что увидел Юсупов в потрясенной социальными переворотами Франции («Ты видел вихорь бури…») и то новое в жизни, что явилось следствием этих переворотов:

Смотри: вокруг тебя
Все новое кипит,—
Пушкин тотчас же делает характерное сравнение:
Один все тот же ты,
Ступив за твой порог,
Я вдруг переношусь во дни Екатерины.

Позднее, в одной из своих статей 1836 года, Пушкин писал: «Глупец один не изменяется, ибо время не приносит ему развития, а опыты для него не существуют» (XII, 34). Хотел или не хотел Пушкин в 1830 году сделать подобный вывод из своих слов: «Один все тот же ты» — неизвестно. По-видимому, гораздо значительнее в смысловом отношении продолжение этих слов:

Ступив за твой порог,
Я вдруг переношусь во дни Екатерины.

И здесь мы подходим к главному — Юсупов воспринимался Пушкиным ках бы в качестве великолепного и уже редкого образца человеческой личности, созданной определенными условиями и в определенную эпоху,— условиями, которые исчезают и уже более не повторится. И самые слабости, и теневые стороны этой личности становились для Пушкина качествами не столько самого Юсупова, сколько качествами и свойствами целого поколения русского дворянства, целой уходившей на глазах Пушкина в историю эпохи русской жизни.

Раздвигая границы лирики, сознательно отвечая в этом отношении на запросы времени, Пушкин открывал совершенно новые возможности лирического творчества путем включения в сферу лирики огромных пластов живой народной жизни.

Это было единственно верным путем литературного развития в новых условиях русской жизни. «Невозможны уже были никакие иллюзии,— писал Герцен о последекабрьской действительности.—Народ остался безучастным зрителем 14 декабря. Каждый сознательный человек видел страшные последствия полного разрыва между Россией национальной и Россией европеизированной. Всякая живая связь между обоими лагерями была оборвана, ее надлежало восстановить, но кйким образом? В этом-то и состоял великий вопрос».